Глава XIV ИМПЕРИЯ И ГОЛЛАНДИЯ

Глава XIV

ИМПЕРИЯ И ГОЛЛАНДИЯ

Отношения Голландии и Франции в первые ходы правления Наполеона. Соперничество Амстердама и Роттердама с Антверпеном. Воцарение Людовика Бонапарта. Значение блокады для Голландии. Угрозы Наполеона. Начало оккупации. Присоединение Голландии. Экономическое состояние Голландии после присоединения. Голландия как рынок сбыта французских товаров

Политика угроз и нескрываемых приготовлений к завоеванию была усвоена первым консулом относительно Голландии с самого начала его правления.

Он требует у голландцев прежде всего, чтобы они покрыли «заем», нужный французскому правительству. В июле 1800 г. первый консул приказывает Талейрану «не официально, но конфиденциально» довести до сведения Батавской республики и в частности купцов г. Амстердама, что открытый заем должен быть «быстро покрыт» по крайней мере на 6 миллионов и что «только этот акт негоциантов Амстердама может заставить» первого консула «много сделать» для них[1]. Обманутые этими обещаниями, голландцы стали было рассчитывать, что Бонапарт может помочь им в их вековом торговом соперничестве с Антверпеном. Конечно, они жестоко заблуждались: интересы Антверпена, бывшего уже во власти Франции, в силу этого самого были ближе Бонапарту, чем пока еще независимая Голландия.

Голландские власти опасались, что Антверпен погубит торговлю Амстердама и Роттердама; они понимали, что нельзя мечтать о том, чтобы генерал Бонапарт начисто прекратил всякое торговое судоходство по Шельде, и они домогались лишь уничтожения антверпенского транзита[2]. Почему бы этого не добиться? Ведь французское правительство не так уж горячо принимает к сердцу процветание Антверпена (le gouvernement fran?ais ne tient pas infiniment ? la prosp?rit? d’Anvers).

Ничего из этих стараний не вышло; Антверпен не дремал.

В эпоху, непосредственно предшествовавшую Амьенскому миру и следовавшую за его заключением, антверпенцы не перестают настраивать Наполеона против голландцев, против их «козней», жалуются, что голландцы пускают в ход всевозможные хитрости, чтобы завладеть всецело германской торговлей и т. д.[3]

Эту линию антверпенское купечество вело неукоснительно. Антверпенская торговая палата, хлопоча перед генералом Бонапартом о свободном транзите, не преминула указать, что английские товары проникают во Францию через северные города (Европы) и «может-быть, через Голландию, для которой этот транзит всегда будет очень выгодной отраслью торговли»[4]. Были случаи, когда тот же орган антверпенского торгово-промышленного мира прямо говорил, вспоминая вековую конкуренцию с Голландией, что победа (экономическая) над Голландией возможна только в том случае, если Голландию лишить возможности давать потребителю те товары, которые он не может найти в другом месте. Программа полного порабощения Голландии подсказывалась Наполеону представителями бельгийского капитала. И они много раз и задолго до присоединения Голландии ему это подсказывали[5].

После возобновления англо-французской войны положение Голландии стало нестерпимым.

Еще 20 мая 1805 г. Наполеон грозит великому пенсионарию Шиммельпеннинку посылкой патрулей с целью конфисковать все английские товары, которые найдутся в Голландии в шести милях в окружности побережья, «чтобы воспрепятствовать столь скандальной контрабанде»[6].

Правительство погибающей Нидерландской республики понимало, что Наполеон стремится к политическому порабощению и экономическому разорению этой страны, так как она стоит поперек дороги в той истребительной войне, которую он ведет против Англии.

Когда еще не было континентальной блокады, Шиммельпеннинк категорически утверждал, что наполеоновские воззрения на то, в чем заключаются торговые интересы Франции, решительно враждебны интересам Голландии[7].

Весной 1806 г. компромиссное решение было найдено: республика перестала существовать, но страна сохранила видимость самостоятельности и перешла под управление брата Наполеона.

24 мая 1806 г. Людовик Бонапарт был назначен голландским королем. 9 июля 1810 г. Наполеон подписал декрет о присоединении Голландии к Франции. И все четыре года, разделяющие оба события, были временем, когда Людовик делал все усилия спасти Голландию от окончательного разорения, от последствий континентальной блокады, прямо губившей эту страну. Но борьба Людовика против явной воли его старшего брата, конечно, могла быть лишь борьбой исподтишка, когда голландский король смотрел сквозь пальцы на контрабандную торговлю и доносил в Париж, что ничего не заметил, а Наполеон, получая донесения от своих агентов, грозил своему брату, оскорблял его и, начав с систематических нарушений неприкосновенности голландской территории, кончил ее военной оккупацией.

Понимал ли Наполеон, что он губит Голландию, что именно для нее блокада имеет только отрицательное значение? Понимал вполне ясно. Он это прямо высказал в разговоре с Ласказом на острове Св. Елены, говоря о таможнях[8]. Он даже противополагал ее Франции, для которой протекционизм считал выгодным, даже независимо от основных целей, вызвавших континентальную блокаду[9].

И он понимал это очень хорошо не только в конце своей жизни, но и тогда, когда неуклонно требовал исполнения блокады в Голландии. «Блокада разорит много торговых городов, Лион, Амстердам, Роттердам, но нужно выйти из этого тревожного состояния, нужно с этим покончить», — писал он голландскому королю 15 декабря 1806 г. И уже упрекает брата за его излишние заботы о голландской торговле: «… цель всех ваших действий, это искать рукоплесканий лавочников»; уже угрожает ему: «… если вы не обнаружите больше энергии, произойдут события, которые заставят оплакивать вашу слабость»[10].

Преследования начались уже в 1807 г. Изредка еще (в 1807 г.) Наполеон пишет брату, как бы затем, чтобы его приободрить, что он доволен исполнением блокады в Голландии[11]; но уже с 1808 г. подобных заявлений не делает.

Людовик держался того убеждения, что торговля в Голландии всегда будет процветать, «если только страна будет независима»[12]. Он ненавидел континентальную блокаду, считал ее вполне нецелесообразным средством борьбы против Англии, осуждал жестокий и «безнравственный» характер подобного рода войны между государствами[13]. Но что он мог поделать против непоколебимой воли своего всемогущего брата?

Современники говорили, что нельзя описать бедствий и разорения Голландии, вызванных континентальной блокадой, и объясняли это тем, что Голландия (наполеоновских времен) была и не земледельческой, и не промышленной страной, а прежде всего и исключительнее других торговой. Будь она, прибавляли современники, земледельческой и обширной страной, население, лишенное других ресурсов, обратилось бы к обработке земли; будь она промышленной по преимуществу страной, ее индустрия при сокращенной, если не уничтоженной, английской конкуренции могла бы надеяться на более быстрое развитие. Но торговая нация, которая являлась еще в гораздо большей мере, чем Бельгия, передаточным пунктом между Англией и Центральной Европой, должна была жестоко страдать от уничтожения торговли[14]. Английские товары, непрерывно проникавшие в Европу, уже с 1809–1810 гг. шли не через Голландию, за которой слишком сурово следил Наполеон, а через более восточные порты. Голландия оставалась в прямом убытке. Промышленности же голландской пришлось выдерживать конкуренцию беспошлинного французского ввоза. Голландские войска одевались во французские сукна[15].

Идеал у Наполеона и его правительства касательно Голландии был один, все тот же, что и относительно других зависимых фактически земель: Голландия должна стать экономической данницей Франции.

Наполеон сажает на голландский престол своего брата Людовика и сейчас же требует, чтобы ему доложили, какие желательно было бы создать торговые отношения между Францией и Голландией. Министр внутренних дел (тогда им был Шампаньи) докладывает ему, что нужно домогаться беспрепятственного ввоза всех французских товаров в Голландию. Голландии нет смысла протестовать. Почему? — Потому, что она ведь уже перестала быть промышленной нацией, а «почти исключительно» стала заниматься морской торговлей[16]. Читатель ждет дальнейшего логического развития мыслей: но ведь именно французское завоевание, вассалитет относительно Наполеона и губят вконец морскую (и всякую иную) торговлю Голландии. Именно это и лишает Голландию возможности вести с Англией какие бы то ни было торговые сношения. Значит, чем «исключительнее» Голландия занималась морской торговлей, тем окончательное она разорена теперь. А если так, то почему же Шампаньи не предполагает, что она теперь опять начнет заниматься промышленностью, за невозможностью торговать? Но Шампаньи ничего этого не предполагает, ибо Голландия в нем нисколько не возбуждает участия (как и в Наполеоне). Ему важно лишь так построить фразу доклада, чтобы выходило, что Голландия ничего не потеряет от свободного ввоза французских товаров. На всякий случай он прибавляет, что нужно воспретить ввоз мануфактурных товаров из Голландии во Францию, потому что они будут «английские».

В бумагах архива кабинета короля голландского Людовика Бонапарта имеется (помеченная 22 сентября 1806 г.) рукописная сводка разных данных, относящихся к торговле Голландии перед объявлением континентальной блокады[17]. Вот, согласно этой сводке, капиталы голландских купцов, заинтересованные во внешней и колониальной торговле:

По утверждению голландцев, торговля их с Россией процветала собственно до Петра, и Россия была тогда, например, важнейшим рынком сбыта голландских шелковых материй. Коренная перемена в костюмах, произведенная в России Петром, сильно подорвала сбыт шелковых материй: длинные шелковые парадные одеяния заменены были короткими суконными[18]. В течение XVIII в. Англия успела стать главной поставщицей сукон в России, и таким путем голландцы уступили место англичанам. Но в первые годы XIX столетия (до блокады) голландцы еще не считают себя окончательно побежденными на русском рынке, они еще сбывают туда на значительные суммы полотна и тонкие сукна (утрехтских и лейденских фабрик), а также ленты.

К сожалению, Россия вместе с Польшей и скандинавскими странами упоминается в голландских бумагах под общим термином Север, и страны Севера очень мало и неясно индивидуализируются в данном случае; поэтому трудно сказать, какой именно капитал (из 60 «миллионов флоринов) был заинтересован в торговле с Россией.

Но все равно, и вся эта «торговля с Севером» и со всеми иными странами, кроме Франции, Германии и Италии, вконец подрывалась блокадой. Голландцы стали нарушать блокаду с самого ее провозглашения, и тотчас же раздавались первые угрозы из Парижа. 24 августа 1807 г. приказ Шампаньи: «… повторите моему министру в Голландии о необходимости кончить все это. Нужно, чтобы декрет о блокаде исполнялся в Голландии, если они не хотят навлечь на себя мое неудовольствие»[19].

Представители имперской промышленности старались вооружать Наполеона против Голландии.

В начале сентября 1807 г. бельгийские промышленники жалуются на огромные размеры английского контрабандного ввоза, особенно бумагопрядильных товаров, и они указывают, что англичане провозят свой товар главным образом через Голландию. «В Гааге — такая масса английских товаров, что можно подумать, что находишься среди манчестерских рынков». И этой контрабанде благоприятствуют не только простые потребители, но и фабриканты ситцев, которые смотрят на ввоз бумажных материй как на выгодное и нужное доставление их фабрикам дешевого материала для дальнейшей обработки. Жалуясь на это положение вещей, бельгийские фабриканты просили императорское правительство оказать давление на Голландию, а также на государей Рейнского союза[20]. Бельгийские фабриканты доносят префекту (а префект — министру), что бельгийские же купцы, желающие иметь деловую переписку с Англией, пользуются посредничеством Роттердама, и что все это делается на глазах у всех, как будто не существует законов, воспрещающих подобные сношения[21].

29 сентября 1807 г. Наполеон пишет суровое письмо своему брату, голландскому королю: сношения между Голландией и Англией продолжаются, потому что голландское правительство дает своим подданным паспорта в Гамбург для путешествия по морю, а «очевидно» они едут в Англию. «На последней роттердамской ярмарке все лавки были полны английских товаров». Наполеон грозит послать войска в Голландию для конфискации этих товаров. Нельзя быть королем, если не умеешь заставить повиноваться[22]. «Голландцы — самые горячие и самые нужные союзники их (англичан — Е. Т.)», и Наполеон этого терпеть не желает.

Он желает и Голландию опоясать железным кольцом суровейших таможенных линий, чтобы не пропустить ничего в остальную Европу из Голландии, из этого «склада английской контрабанды».

3 октября 1807 г. Наполеон «поражен» легкостью сообщений по каналам между Голландией и Францией и по Рейну между Голландией и Германией и Швейцарией. «Я думал, что приняты меры к распространению на Рейн и на каналы распоряжений, относящихся к блокаде Англии»[23]. И он требует соответственных шагов, представления себе доклада по этому поводу.

9 октября — новый выговор голландскому королю и приказ арестовать английские товары на берегах Везера и Эмса и вообще принять меры против контрабанды[24]. Одновременно он запрещает французскими консулам в Голландии выдавать удостоверения о голландском происхождении товарам, идущим из Голландии; эти товары — английского производства[25].

11 ноября 1807 г. император опять требует мер к уничтожению контрабанды, идущей из Голландии во Францию[26]. Таможни, отделяющие Голландию от Империи, свирепствуют и губят всякую надежду для голландцев найти во Франции хоть частичную компенсацию своих потерь. Мешали эти препятствия и французскому сбыту в Голландию, но Наполеон решил помочь делу уничтожением той голландской промышленности, которая еще продолжала существовать в этой стране.

Французское правительство отчетливо понимало, что Голландия по количеству свободных капиталов стоит выше Франции[27]; если бы огромные капиталы эти, не находя себе приложения в торговле, обратились к промышленности, то французские фабриканты могли бы оказаться лицом к лицу с серьезными конкурентами если не на французском, то на голландском внутреннем рынке. Но у французского императора было могущественное орудие в руках, и он его не замедлил пустить в ход.

Декретом от 25 февраля 1807 г. Наполеон воспретил транзит испанской шерсти через Францию и единым росчерком пера уничтожил все те голландские суконные мануфактуры, которые выделывали тонкие сорта сукон и поэтому совершенно не могли обойтись без мериносовой шерсти. Тщетно жаловалось (устами своего поверенного в делах) голландское правительство на жестокий декрет, тщетно доказывало, что этот декрет только наруку англичанам, которые всегда рассматривали Голландию как соперницу, тщетно указывали на то, что Голландия — дружественная Франции и союзная страна, и т. д. Французские правительственные власти в своей переписке вполне откровенно заявляли, что этот декрет именно тем и полезен, что убивает чужую промышленность и избавляет французскую от конкуренции[28].

Но этого показалось недостаточно. Решено было всячески ограничить рынок возможного сбыта для голландской промышленности.

Наполеон в октябре 1807 г. опять высказал неудовольствие, что французские консулы в Голландии без должной осмотрительности выдают купцам, ввозящим товары в Италию и во Францию, удостоверения в голландском происхождении товаров, тогда как товары оказываются английскими[29]. Как на практике проводилась в жизнь мысль императора, легко понять: голландские товары по произволу любого таможенного чиновника не выпускались из Голландии под тем предлогом, что они английского происхождения.

Король голландский Людовик Бонапарт принужден был опубликовать 20 октября 1807 г. декрет, который действительно убивал последнюю надежду на возможность торговой деятельности: объявлялось, что будут задерживаться в голландских портах все те товары, о которых можно предполагать, что они — английского происхождения[30], и только по рассмотрении и доказанности, что они — неанглийские, секвестр может быть с них спят.

Империя, Средняя Европа, Италия становились все более и более недоступны для голландцев. Но Наполеон зорко следил, чтобы и на Севере их торговые отношения строго сообразовались с его общей политикой. В январе 1808 г. он приказывает голландскому королю объявить войну Швеции, конфисковать шведские корабли, выражает негодование по поводу продолжающейся торговли Голландии с Швецией[31].

В начале февраля, назначая Ларошфуко посланником в Голландию, Наполеон приказывает особенно настаивать в инструкции, которую должен изготовить для него министр иностранных дел, на том, что посол обязан наблюдать за исполнением мер, предписываемых блокадой Англии[32].

Надзор, выговоры, угрозы продолжались непрерывно.

3 апреля 1808 г. Наполеон опять пишет брату гневное письмо: Людовик смягчил участь нескольких контрабандистов в Голландии, приговоренных к смертной казни. Наполеон находит, что брат его очень плохо пользуется «правом помилования, одним из прекраснейших и благороднейших атрибутов» царствования. И по поводу этого неуместного, по его мнению, милосердия Наполеон опять и опять грозит королю. Он не желает, чтобы Людовик становился «популярен на его (Наполеона — Е. Т.) счет». Голландцы любят своего короля, но, по мнению французского императора, Людовик именно поэтому обязан пользоваться своим влиянием, чтобы подавить контрабанду. Наполеон убеждает Людовика, что весь интерес Голландии — в соблюдении блокады. Если голландцы должны сбыть свои товары, свои водки англичанам, это можно, но пусть англичане взамен не ввозят свои товары: «… пусть они платят деньгами, но никогда не товарами, понимаете ли вы? Никогда!»[33] В этом письме Наполеон объясняет своему брату, что континентальная блокада есть единственное средство добиться мира с Англией. Он, Наполеон, хочет этого мира всеми силами, готов на все жертвы, кроме «национальной чести», Наполеон уверяет своего брата, что все северные государи поняли свою выгоду, «строго придерживаются запретительного режима» и от этого только выигрывают; «прусские фабрики могут соперничать с нашими». Скоро весь европейский берег, кроме Турции, будет закрыт для англичан, потому что вмешательство Наполеона в испанские дела «будет иметь результатом отнятие Португалии у англичан» и подчинение ее французской власти. «Еще несколько лет терпения — и Англия захочет мира настолько же, насколько мы сами его хотим». Как бы спохватившись, что он слишком впал в тон убеждения, Наполеон кончает угрозой: «Ни под каким предлогом Франция не допустит, чтобы Голландия отделилась от дела континента»[34].

За угрозами следовали действия.

16 сентября 1808 г. был безусловно воспрещен ввоз во Францию из Голландии каких бы то ни было колониальных товаров.

12 октября 1808 г. Наполеон грозит своему брату, что он закроет сообщения между Голландией и Францией, если континентальная блокада будет так плохо исполняться: «… более ста кораблей ежемесячно проходят из Голландии в Англию». Это может навлечь большое несчастие на Голландию, и Наполеон взывает к «благоразумию короля»[35].

Конечно, опасность была близка и ясна. Но для голландцев отказаться от контрабандной торговли с англичанами значило, действительно, экономически погибнуть, и Людовик это понимал. Наполеоновские агенты не переставали доносить о явном нарушении воли императора во владениях его брата.

17 июля 1809 г. воспрещение ввоза колониальных товаров из Голландии в Империю было подтверждено, причем подчеркивалось, что никакие удостоверения о происхождении этих товаров не будут приниматься в расчет[36]. Это была явная демонстрация Наполеона против своего брата, голландского короля.

В тот же день 17 июля 1809 г. он пишет гневное письмо Людовику, грозит присоединением Голландии к Империи и приказывает в тот же день закрыть границы Империи для ввоза товаров из Голландии: все это из-за некоторых облегчений, которые король ввел относительно торговли американцев с Голландией[37].

21 сентября 1809 г. Наполеон опять негодует: торговля с Англией ведется в Голландии, как во время мира, приверженцы Англии торжествуют. «… Вы знаете, что все, что вы делаете, идет против моих мнений… Я всегда жалею, что дал вам королевство, где вы пользуетесь палладиумом моего имени только затем, чтобы быть полезным нашим врагам и делать всевозможное зло системе и Франции»[38].

В Голландии — корень зла; правительственные запрещения там ни к чему не ведут, англичане сбывают через Голландию товары, расходящиеся по всему континенту. «Ошибочно думать, что Англия страдает» от принятых против нее мер. Ни она, ни континент не страдают, — страдает одна Франция, потому что Англия доставляет через Голландию дешево и обильно хлопок, нужный швейцарским и германским мануфактурам, и скоро уже французы даже в Италии не смогут конкурировать со швейцарцами и немцами. Англичане ввозят через Голландию и готовую бумажную пряжу. Контрабанда для Франции хуже чумы[39].

В ноябре 1809 г. Наполеон уже официально через своего полномочного посла Ларошфуко заявил королю Людовику, что так больше продолжаться не может, что голландское побережье должно охраняться так же, как охраняется нормандское; что, когда он посадил Людовика на престол, он это сделал потому, что обязался перед Пруссией сохранить самостоятельное бытие Голландии, а теперь «Пруссия не существует»; что Голландия не может своими средствами обороняться от англичан[40] и т. д. Наполеон решил оккупировать часть страны. И отдал соответствующие приказания.

Людовик метался, переходя от раздражения и горечи к страху и готовности на всякое унижение. «Государь, я умоляю ваше императорское величество забыть все ошибки, совершенные в Голландии», — пишет он брату 17 декабря 1809 г.[41] Наполеон ответил жестоким письмом[42]. Он упрекал брата, что тот стал голландцем, что он позволил Голландии завязать сношения с Англией в тот момент, когда Наполеон был в затруднительном положении (намек на войну 1809 г. с Австрией).

6 января 1810 г. император недоволен, что «голландское дело» (о присоединении) так медленно подвигается вперед, и приказывает своему министру иностранных дел снова и в официальной ноте указать голландскому правительству, что Наполеон не допустит голландцев помогать английской торговле и прибегнет «к могуществу, данному ему богом»[43], а 12 января он уже предполагает довести до сведения английского правительства о всех невыгодах, которые будет иметь для Англии присоединение Голландии к Франции, и самое присоединение это выставляет угрозой, которая осуществится, если Англия не начнет переговоров о мире с Францией[44]. 18 января — новая угроза присоединить Голландию и начало военной оккупации страны[45]. Король Людовик хочет уехать, и 19 января — новая угроза присоединения[46].

В январе 1810 г. Шампаньи уже официально дал знать голландскому министру иностранных дел, что хотя и с грустью, но его величество принужден будет присоединить Голландию к своей Империи и отозвать из Голландии своего брата. Причины высказаны были с самой полной ясностью: Людовик забыл, что прежде всего у него есть обязанности по отношению к Франции[47], а уж потом он может думать о благе Голландии, а голландцы сделались агентами английской торговли и превратили свои порты в склады английских товаров[48].

Голландия мешает осуществлению блокады, голландцы стоят поперек дороги[49], их политическое бытие должно быть уничтожено. К началу 1810 г. это стало аксиомой для Наполеона. Да и нация ли — голландцы? Нет, не нация. Они, просто, по мнению императорского правительства, торговая компания, «богатая, полезная и почтенная», но вовсе не нация[50]. А потому и щадить их политическую самостоятельность незачем.

Окончательная гибель политической самостоятельности Голландии была обусловлена именно тем, что Людовик Бонапарт не желал вконец разорять страну и в самом деле драконовскими мерами бороться против контрабанды. И Наполеон прекрасно понимал[51] весь трагизм положения голландского короля, своего брата, и все-таки, кроме гнева, поведение Людовика ничего в нем не возбуждало.

27 января Наполеон уже прямо приказывает продолжать военную оккупацию, распространяя ее на новые голландские области, и сообщить маршалу Удино, что император намерен занять всю страну сначала войсками, а потом взять в свои руки и гражданское управление[52]; одновременно приказывается «стрелять в сборища голландских контрабандистов» и наблюдать за складами колониальных и английских товаров, которые будут вскоре конфискованы[53]. В начале февраля король голландский Людовик предложил уступить Франции все земли на левом берегу Рейна, прекратить всякие сообщения с Англией и разрешать голландцам пускаться в море только с лиценциями, выданными Наполеоном; отдать все берега страны и устья рек в руки французских таможенных чинов; подчиниться верховной юрисдикции французского императора во всех делах о захвате голландских судов французскими корсарами[54].

25 апреля 1810 г. Наполеон подтверждает, что французские корсары имеют право захватывать всякое незаконно плавающее судно у берегов Голландии; 19 июня того же года он обращает внимание главного директора таможен, что голландцы продолжают обходным путем торговать с Англией[55].

Была еще речь об особом «договоре» между Империей и Голландией, но время этих попыток предупредить присоединение прошло. Замечания короля Людовика на проекте этого «договора» между Голландией и Францией обличают последние отчаянные усилия спасти хоть видимую независимость страны. В первом параграфе говорится о желании обоих правительств положить конец несогласиям (mettre un terme aux diff?rends survenus entre eux). Людовик пишет на полях, что он согласен на все жертвы, лишь бы вернуть дружбу и благосклонность Наполеона, потому просит, чтобы слово diff?rend было изъято. Наполеон требует, чтобы ни один склад запрещенных во Франции товаров не мог быть устроен в Голландии на расстоянии стольких-то (пока обозначено точками) лье от границы; Людовик — на полях — просит, чтобы расстояние это было определено в одно лье. Наполеон желает, чтобы французские власти могли свободно действовать против контрабандистов на голландской территории; Людовик просит, чтобы и голландские власти были допущены к этим действиям[56].

Но Наполеон уже смотрел на всякие дальнейшие переговоры как на бесполезную проволочку времени. В течение марта и апреля 1810 г. продолжалось без сопротивления занятие Голландии французскими войсками. Угрозы королю по поводу торговли с Англией, по поводу несоблюдения договора с Францией (согласно которому Голландия должна была выставить известное количество судов для усиления французского флота) и т. п. продолжались. Наконец, наступила развязка: 24 июня маршалу Удино приказано было идти на Амстердам, а спустя две недели Голландия как самостоятельная держава прекратила свое существование. 9 июля 1810 г. Наполеон подписал декрет о присоединении Голландии к Империи.

Обращаясь к голландцам, Наполеон пробовал утешить их перспективой «обширного рынка от Амстердама до Рима», который перед их промышленностью отныне открывается[57]. Но эти слова так и остались словами. Тотчас после присоединения Голландии к Империи все колониальные товары, находившиеся в стране, были взяты под секвестр и возвращались владельцам лишь по уплате пошлины в 50% стоимости[58].

Весьма характерно, что едва только Голландия была формально и окончательно присоединена к Империи, как именно Антверпенская торговая палата стала хлопотать о скорейшем уничтожении потерявшей политический смысл пограничной таможни между Голландией и Францией[59]: если Голландия была прежде могущественной соперницей Бельгии в торговом отношении, то теперь, лишенная торговли, разоренная блокадой и всегда, а особенно теперь малопромышленная страна эта являлась в глазах бельгийских промышленников новым рынком для сбыта, но отнюдь уже не конкуренткой.

За присоединением началось осуществление наполеоновской программы в полном виде.

Наполеон считал настолько важным делом возможно быстрейшее уничтожение сбыта колониальных продуктов в Голландии, что он особой статьей акта о присоединении наложил на все уже находящиеся в Голландии колониальные товары пошлину в 50 процентов их стоимости и срок для взноса этой пошлины назначил к 1 сентября 1810 г., т. е. 52 дня[60].

28 ноября (1810 г.) Наполеон пишет своему наместнику в Голландии приказ в двух строчках: «Сжечь немедленно все товары английского производства, находящиеся в Голландии в складах, магазинах и т. д.»[61]

Конфискации больших складов колониальных товаров, конфискации мелких лавок, конфискации табачных лавчонок, где весь товар заключался в 200 килограммах табака[62] — все это производилось с особой энергией в Голландии сейчас же после ее окончательного присоединения к Империи, и обо всем этом аккуратно докладывалось императору.

Молльен в своих записках передает, что в те времена говорили, будто секвестр, наложенный на все колониальные товары в Голландии тотчас после ее присоединения, и тяжкие условия, которые при этом были поставлены для освобождения от этого секвестра, объяснялись давлением со стороны французских торгово-промышленных кругов, «особенно со стороны тех, которые с большими издержками начали устраивать заводы виноградного и свекловичного сахара, а также красящих веществ, способных заменить индиго и кошениль». К сожалению, Молльен, член правительства, министр финансов в эти годы, ограничивается в своих записках передачей слуха, не опровергая и не подтверждая его[63].

Таможенные чиновники после присоединения Голландии начали действовать с такой неслыханной суровостью, что, не говоря уже о торговле фабрикатами, вообще какая бы то ни была торговля, даже торговля хлебом внутри страны, становилась прямо невозможной[64].

Оставалось рыболовство, но и этот промысел не был забыт повелителем Голландии, и здесь были поставлены преграды.

Рыболовство (особенно ловля трески и сельдей) еще в XVII столетии являлось предметом огромного национального значения и неусыпных забот государственной власти в Голландии. Из-за рыболовства велась ожесточенная полемика между голландскими и английскими юристами в XVII в., из-за рыболовства Голландия всегда готова была и на войну. Наполеоновское владычество прямо губило этот промысел: рыбакам не позволяли выйти в море под предлогом, что это может повлечь контрабандные злоупотребления. Даже французское правительство осторожно намекало императору, что от этого порядка вещей выигрывает Англия, которая переманивает голландских рыбаков на свою сторону[65]. Наполеону представляли, что уже обычная ловля трески у Ньюфаундленда погибла для голландцев, что теперь им осталась только ловля рыбы у Доггербэнка, что нужно же им хоть этот выход оставить[66]. Наполеон решил: позволять отныне голландцам ловить рыбу, но не печатать об этом и держать это решение в секрете[67]. И все это, чтобы англичане не воспользовались!

Ремесло, промышленная деятельность — вот куда волей-неволей обратились взоры голландского населения. Этим объясняется, между прочим, и то обстоятельство, что вопрос об уничтожении или сохранении цехов приобрел особую остроту. Декретом от 21 октября 1811 г. в Голландии вводилась система патентов в том виде, как она окончательно была установлена во Франции законом 1 брюмера VII года. Но только 31 января 1812 г. особое постановление префекта департамента Зюйдерзее покончило формально с голландскими цехами, которые, впрочем, фактически уничтожались с момента введения патентов[68]. Однако мэр г. Амстердама жаловался на это постановление префекта и привел в пользу цехов аргумент, показывающий, что он очень хорошо понимал психологию французских хозяев Голландии: этот аргумент заключался в том соображении, что уплата денег за патенты может быть вполне осуществлена и без уничтожения цехов. И министр финансов был вполне побежден этим аргументом. Интересы казны не страдали, а принципиально императорское правительство вовсе не чувствовало к цеховой организации особенно ярой вражды и склонно было думать, что в самой Франции слишком поторопились уничтожить целиком эту организацию[69]. Цехи в Голландии, впрочем, пока продолжалось французское владычество, не были восстановлены.

А блокада делалась все суровее и тяжелее. Голландия и все побережье Немецкого и Балтийского морей зорко охранялись и со стороны моря, и со стороны речных сообщений.

28 сентября император приказывает Даву внести «больше порядка в наблюдение за берегами, тянущимися от Голландии до Балтийского моря»[70]. Все эти берега должны быть заняты пехотой и кавалерией, во главе наблюдения должен стоять бригадный генерал, а начальник таможен должен находиться под его начальством. Если генералу покажется, что у него мало войск, — дать ему еще два полка и шесть пушек. Устья рек Яхде, Везера и Эльбы должны зорко охраняться вооруженной силой. Вообще две дивизии, стоящие на севере, «имеют только эту цель, и она очень важна».

На другой день — гневный приказ: произвести расследование, на каком основании французский консул в Данциге разрешил одному данцигскому судну выйти из данцигского порта. Не взятка ли? Пусть генерал Рапп знает, что император не потерпит этого, что он «много занимается» этими делами и желает, чтобы его приказы исполнялись. А капитана данцигского корабля, когда он придет в Бордо, арестовать и отправить в Париж[71].

Наполеон настойчиво преследовал всякие письменные сношения между континентом и Англией; он особенно зорко следил за тем, чтобы почта исправно сжигала все письма, из Голландии идущие в Англию или из Англии приходящие в Голландию. Когда он сердился на другие державы (даже не воевал, а просто был недоволен ими), он приказывал то же самое проделывать и с корреспонденцией их обитателей. Вот его приказ (без даты, но по некоторым признакам 1810 г.), отданный министру иностранных дел Шампаньи: «… donnez ?galement des ordres pour qu’on r?it?re la mesure d’arr?ter toutes les malles de Hollande et qu’on en retire et fasse br?ler toutes les lettres allant ou venant d’Angleterre qui s’y trouvent. Ecrivez ? M. Bourrienne de prendre des mesures pour interdire toute correspondance de la Su?de avec l’Allemagne et pour arr?ter toutes les malles qui viendraient de Su?de, ouvrir celles m?me de Danemarck et en retirer toutes les lettres anglaises»[72]. Распоряжаясь так с Данией, Швецией, германскими государствами, он, повторяю, особенно настойчиво и беспощадно преследовал всякие, самые невинные и далекие от политики, сношения между Англией и всецело ему принадлежавшей Голландией.

Наполеон выдавал французам лиценции, хоть и в ничтожной степени, но смягчавшие бедствия континентальной блокады; но, например, голландцам нередко в этой милости отказывал, и эта несправедливость отмечалась не только голландцами, но и англичанами[73]. Декретом от 18 марта 1811 г. Наполеон постановил, что лиценции будут выдаваться лишь тем голландским кораблям, которые будут выходить из Амстердама и Роттердама. Само французское министерство внутренних дел ходатайствовало (в декабре 1811 г.), чтобы та же милость была распространена и на Эмден[74].

Но что же было вывозить голландским лиценциатам? Французские товары вывозились французами, германские вывозились лиценциатами Гамбурга, Бремена, Любека. А голландские провенансы сплошь и рядом оказывались под запретом: Наполеон не желал, чтобы из Империи вывозилось сырье, которое может пригодиться для промышленности.

Роттердамские купцы в 1812 г. просили, чтобы было позволено вывозить лен за границу ввиду того, что все равно имперские мануфактуры не могут потребить всего количества этого льна, и огромные запасы остаются непроданными. Прежде, до войны, лен этот сбывался в огромном количестве в Англию, в Вестфалию, в Берг, в ганзейские города, в Испанию. Теперь почти все эти рынки отпали либо из-за «обстоятельств» (Англия, Испания), либо вследствие запрещения вывоза[75]. Но общего разрешения все-таки на этот счет не последовало.

С одной стороны, отрезывалась возможность какой бы то ни было торговли, и страна разорялась; с другой стороны, Наполеон ставил препятствия к ввозу в Голландию хлеба из остальной Империи: дешевый хлеб для «старых департаментов» — ведь это было одним из принципов его внутренней политики. В 1813 г. в северных департаментах Империи — как старой Франции, так и Бельгии и левого берега Рейна — был великолепный урожай, и хлеб стоял на рынке очень низко: в департаментах Шельды и Устьев Шельды, Диль, Лис, Жемаппе, Самбры-и-Мааса гектолитр пшеницы (в сентябре 1813 г.) стоил 19 франков; в департаментах Устьев Мааса, Roer’a, Рейна и Мозеля, Сарты, Мон-Толнер — 16 франков, а в то же время в Голландии гектолитр стоил 30 франков, и министр торговли хлопотал, чтобы было наконец снято абсолютное воспрещение вывозить в Голландию хлеб. Но и тут главный аргумент — серьезно страдающие интересы французов, владельцев хлеба, лишенных нужного рынка, а вовсе не потребности Голландии[76].

Уже через год-полтора после присоединения к Империи Голландия была доведена до полного разорения.

Вот небольшая докладная записка, пересланная французскими же властями в министерство внутренних дел (в октябре 1811 г.) и касающаяся г. Саардама. Она замечательно наглядна: 1) В Саардаме прежде было 10–12 верфей, где строились и чинились суда. Теперь эти верфи совсем бездействуют: там строится с 1803 г. и все никак не может достроиться один и тот же корабль. Как помочь делу? (Moyens d’am?lioration — особая графа в этом мемуаре). Прежде всего — морской мир (la paix maritime — мир с Англией). 2) Некогда было в Саардаме 14 заведений для выработки оливкового масла, и каждое ценилось в 8–12 тысяч флоринов; теперь цена их от 2 до 5 тысяч. Как помочь? Облегчить налоги, сделать возможным подвоз оливок. 3) Прежде были две бумажные фабрики с 100 рабочих; теперь 18–20 человек в общей сложности. 4) Прежде в городе было 160 лесопилен, теперь осталось 66, так как нет более подвоза леса ни с Балтийского моря, ни из Норвегии. Что может помочь делу? Морской мир прежде всего, а затем также соблюдение былых договоров Голландии с Россией. (Это особенно знаменательно, если принять во внимание, что в октябре 1811 г. по всей Европе уже ходили слухи о пререканиях между Наполеоном и Александром.) 5) Прежде было 11 табачных фабрик, теперь «по большей части» они бездействуют. Прежде было 11 мастерских для изготовления китового жира, теперь осталось 3, да и те влачат едва заметное существование. И тут нужно лишь как-нибудь помочь им додержаться до… того же морского мира. 6) Прежде были веревочные мастерские, теперь они почти не существуют. Что нужно прежде всего для их воскрешения? — «Общий мир». Есть еще и пожелания и указания — но это стоит везде на первом плане[77].

Что разорило торговый, цветущий прежде город Скидам? 1) Морская война, которая уничтожила экспорт в колонии, в Америку и «главным образом в Англию». 2) Присоединение к Франции всех соседних с Голландией государств, что препятствовало вплоть до окончательного присоединения Голландии, а точнее, до 1 марта 1811 г., какому-либо вывозу из Голландии в эти государства (заметим, что Наполеон очень не спешил с фактическим уничтожением таможенной стены между Голландией и Францией: Голландия присоединена к Империи в июле 1810 г., а фактический вывоз из Голландии во Францию стал возможным лишь с марта 1811 г.). Что может поправить дела города, чисто торгового, богатство которого состояло в торговле хлебом и спиртными напитками? Мир, «общий мир», которого хотят и «все торговые города», и пока по крайней мере беспрепятственного допущения торговли посредством smuggler’ов с Англией, куда в былые, допаполеоновские времена сбывались огромные количества голландских (и бельгийских) водок[78]. Тот же вопль о полном разорении несется из Дельфта[79], из Горкума (или Gockinchem’a)[80], из Амстердама, из Роттердама, из Гааги.

Возьмем третий город Голландии, тоже не только торговый, но и промышленный, — Лейден. Некогда, до морской войны, в Лейдене было более 20 суконных фабрик и 29 фабрик для выделки других шерстяных материй; были тут и красильни, и дубильни, и водочные заводы. Теперь (документ относится к сентябрю 1811 г.) Лейден разорен: нет сбыта, нет нужного сырья, ввозятся немецкие товары. Это указание не на французскую, а на немецкую конкуренцию, весьма характерно: имеется в виду прежде всего левый берег Рейна, а затем Берг, откуда легче было ввозить, хотя бы контрабандным способом иной раз, товары в Голландию, чем, например, из Саксонии. По всем этим причинам город пал, число суконных фабрик свелось к 5, других текстильных заведений — к 8, число красилен — к 4, число пивных заводов — к 2 (вместо прежних 23), спиртоочистительных — к 2 (вместо прежних 6). Вообще, город разорен вконец, и так будет обстоять дело до тех пор, «пока его величество не удостоит даровать неприятелю мир»[81].

То же самое нужно сказать вообще о наиболее прочно укоренившихся отраслях производства в Голландии. Такие две прежде процветавшие отрасли голландского производства, как фабрикация бумаги и кожевенно-дубильное дело, были доведены до полнейшего, официально засвидетельствованного упадка и разорения[82].

* * *

После всего сказанного нельзя удивляться тому, что присоединение Голландии не имело для французской (и бельгийской) промышленности того значения, которое a priori можно было бы предполагать. Это был рынок нищий, разоренный вконец блокадой, рынок, который оказался не в состоянии в эти годы поддержать даже своей собственной, прежде существовавшей, хоть и в скромных размерах, национальной промышленности.

Были и еще обстоятельства, затруднявшие сбыт французских товаров в Голландии.

Парижские купцы горько жалуются на таможенные притеснения, сильно мешающие им воспользоваться новыми рынками сбыта. «Голландия и ганзейские города, присоединенные к Французской империи, — пишут они в 1811 г., — принуждены заменить предметы потребления, которые они получали из Саксонии и Германии (sic!), предметами, производимыми французскими фабриками, особенно Парижа и его окрестностей». Но на деле торговля очень затруднена потому, что таможня требует удостоверения о происхождении каждого товара. И иногда нужно отправить товар на 600 франков, а если этот груз состоит из множества отдельных предметов, то нужно предварительно выхлопотать «более пятидесяти» таких «certificats d’origine». Это сопряжено с огромными хлопотами, хождениями, расходами и даже с «физической невозможностью», ведь часто мелкие фабриканты даже не умеют писать или не известны своему муниципалитету[83]. Это последнее обстоятельство после всего сказанного мной об организации промышленности во Франции не нуждается в пояснениях.

Последние замечания имеют общий интерес именно потому, что указываются еще и чисто внешние препятствия к сбыту французских товаров в Голландии: французскому купцу нужно было превозмогать тысячу препятствий, чтобы попасть наконец со своим товаром на опустевший и обнищавший рынок разоренной страны.