Небо и Земля
Небо и Земля
Давным-давно, когда еще не было ни дня, ни ночи, ни солнца, ни луны, ни зеленых полей, ни золотого песка, Ранги, Небо-отец, лежал в объятиях Папы, Земли-матери. Много столетий они лежали, крепко обняв друг друга, и их дети, как слепые, ощупью пробирались между ними. В мире, где жили дети Ранги и Папы, было темно, и дети мечтали вырваться из мрака. Им хотелось, чтобы ветры резвились над вершинами холмов и лучи света согревали их бледные тела.
Теснота, на которую они были обречены, стала в конце концов невыносимой. Тогда сыновья Неба и Земли прокрались ползком по узким подземным коридорам и пещерам своего мира и собрались вместе. Они расселись под несколькими деревьями, которые ухитрились подняться над землей, причудливо изогнув ветви.
— Что нам делать? — спрашивали друг друга дети богов. — Убить отца и мать, чтобы открыть путь свету? Или— силой разлучить их? Нужно же что-нибудь сделать, ведь мы уже не маленькие. Мы не можем постоянно цепляться за мать!
— Давайте убьем их, — сказал Ту-матауенга.
Тане встал и выпрямился, насколько позволяло нависшее небо.
— Нет, — воскликнул он, — мы не можем их убить! Это наши отец и мать. Давайте силой разлучим их. Давайте отодвинем Небо далеко-далеко и будем жить около сердца нашей матери.
Так сказал Тане, потому что он был богом деревьев, а деревья питаются соками земли.
Братья одобрительно зашептались — все, кроме Тафири-матеа, отца ветров. Его голос сорвался в пронзительный свист, когда он взглянул в лицо братьям и с яростью воскликнул:
— Дурацкая затея! Сейчас мы живем в безопасности и ничего не боимся! Тане сам сказал: "Это наши отец и мать". Берегись, Тане, ты задумал постыдное дело!
Его слова потонули в криках других богов, теснившихся под деревьями.
— Нам нужен свет! — негодовали они. — Нам тесно, у нас затекли руки и ноги! Нам нужно место, чтобы двигаться.
Боги столпились вокруг Тафири, а Ронго-ма-Тане, отец полей и огородов, уперся плечами в Небо и пытался выпрямиться во весь рост. Братья слышали в темноте его быстрое дыхание. Но тело Ранги оставалось неподвижным, и густой мрак по-прежнему окутывал их всех. На помощь Ронго пришел Тангароа, отец морей, рыб и пресмыкающихся. К нему присоединился Хаумиа-тикитики, отец диких ягод и корней папоротника, а потом и Ту-матауенга, отец мужчин и женщин. Но все их усилия были тщетны. Тогда боги догадались, что канаты, которыми родители были крепко-накрепко привязаны друг к другу, — это руки Ранги. Ту-матауенга отсек руки отца, и из крови, хлынувшей на тело Папы, образовалась красная охра, которую до сих пор находят в земле.
Последним поднялся могущественный Тане-махута, отец лесов, птиц, насекомых и всех живых существ, которые любят свет и свободу. Тане долго стоял молча и неподвижно, затаив дыхание, чтобы собраться с силами. Потом он уперся ногами в Землю, а руки прижал к Небу. Выпрямляя спину, Тане изо всех сил отталкивал ногами Землю. Раздался глухой стон. Он пронзил сердца богов, упавших ничком, потому что исходил из тела Земли-матери, которая задрожала, почувствовав, что Ранги выпустил ее из объятий. Папа стонала все громче и громче, ее стоны слились в оглушительный крик. А Ранги уносился все дальше и дальше от Папы, и злые ветры с воем закружились по просторам, которые открылись между Небом и Землей.
Тане и его братья разглядывали плавные изгибы тела матери. Они впервые увидели ее во всей красе, потому что свет только что забрезжил над Землей. Серебристая пелена тумана закрывала обнаженные плечи Папы, а из глаз опечаленного Ранги одна за другой падали слезы.
Боги радовались свежему воздуху и приводили в порядок свои новые владения. Хотя Тане разлучил родителей, он любил их обоих, и ему хотелось сделать для матери такой красивый наряд, о котором она не могла и мечтать в их прежнем темном мире. Он принес деревья — своих детей — и посадил их в землю. Но так как новый мир еще только начинал строиться и сам Тане, как ребенок, еще только постигал простейшие истины, он ошибся и посадил деревья кронами в землю, и их толстые белые корни, недвижимые на ветру, торчали наружу.
Тане прислонился к стволу дерева и хмуро оглядел странный лес. Он понял, что птицы и насекомые, его веселые дети, не могут жить в таком лесу. Тогда Тане вырвал огромное дерево каури и снова посадил его, но на этот раз старательно засыпал корни землей. Теперь он мог с гордостью любоваться нарядной зеленой кроной над гладким прямым стволом. Шелест листьев ласкал его слух.
Земля стала такой красивой в зеленом одеянии! Коричневые мужчины и женщины покинули свои убежища и радостно играли на траве в саду Тане. Они прекрасно ладили с Ронго-ма-Тане и Хаумиатикитики. А Тане-махута часто поднимал глаза вверх и смотрел на Ранги: опечаленный, некрасивый, ежась от холода, он плавал в необъятном пространстве высоко над Землей. Тане видел, что отец горюет, и не мог сдержать слез. Однажды он положил красное солнце на спину Ранги, а на грудь отца приколол серебряную луну. Десять небес обошел Тане, пока нашел, наконец, великолепный плащ огненно-красного цвета и унес его с собой. Тане так устал от этого путешествия, что семь дней отдыхал, а потом растянул красный плащ по небу с севера на юг и с востока на запад, и Ранги засиял. Но Тане остался недоволен своей работой. Его отец заслуживал лучшего одеяния. Тане сорвал плащ, только маленький лоскут остался на краю неба, — вы можете увидеть его в час заката.
Днем Ранги выглядел великолепно, и Папа с гордостью смотрела на мужа. Но ночью его смутные очертания тонули во мраке, пока Марама, Луна, не начинала светиться у него на груди.
— Дорогой отец! — воскликнул однажды Тане. — Долгими темными ночами все вокруг изнывают от тоски, пока Марама не засияет у тебя на груди. Я отправляюсь в путь, отец, я готов дойти до конца света, лишь бы найти для тебя какие-нибудь украшения.
В ответ на его слова где-то высоко в тишине небес раздался вздох.
Тане вспомнил, что на самом краю мира, у подножия Великой горы он видел, как играют Блестки. Он быстро дошел до конца своего мира и ступил в неведомое. Здесь он уже не мог разглядеть улыбающегося лица земли и двигался в темноте, пока не приблизился к Маунгануи, к Великой горе, где жили Блестки, дети его брата Уру. Тане поздоровался с братом, а потом они оба сидели и любовались Блестками, которые играли на песке, далеко внизу у подножия горы.
Тане рассказал Уру, как он разлучил Ранги и Папу, и попросил брата дать ему немного Блесток, чтобы украсить небесный свод. Уру встал и окликнул Блесток, окликнул громовым голосом, будто груда камней покатилась с горы. Блестки услышали. Они прервали игру и понеслись наперегонки вверх по склону. Когда они были уже недалеко, Тане увидел, что Блестки похожи на глаза: они горят и сверкают, освещая всю гору, и перекатываются как шарики.
Уру поставил перед Тане корзину, братья погрузили руки в лучистый ручей и стали ее наполнять. Потом Тане взял корзину и заторопился к отцу. Блестки излучали такой яркий свет, что Ранги издалека увидел сына. Не теряя времени, Тане принялся за работу. Он укрепил четыре священных огонька в четырех углах неба, пять ярких огоньков расположил в виде креста на груди отца, а крошечных детей света (Маори называют звезды фанау-марама, что значит "дети света".) приколол к отцовскому плащу.
Корзина Тане до сих пор висит на небе и изливает мягкий свет, мы видим полосу этого света и называем ее Млечный Путь. Этот мягкий свет охраняет Блесток и детей света. Когда солнце удаляется на покой и на небе появляются яркие звезды, Тане ложится на спину и смотрит, как отец потряхивает плащом, осыпая небосвод Блестками и огоньками, которые прославляют своим сиянием красоту Ранги.
* * *
Тане и его братья, связанные кровными узами с Матерью-землей, жили счастливо и наслаждались недавно обретенной свободой, а чернобровый Тафири-матеа прятал в кулаке ветры и ждал своего часа. Он видел, как Тане беззаботно гуляет по лесу. Далеко в море он видел его брата Тангароа, который мирно уживался со своими внуками Ика-тере, отцом рыб, и Ту-те-вехивехи, отцом пресмыкающихся. И вот однажды Тафири-матеа поднялся во весь свой могучий рост и навис как тяжелое черное облако над далеким морем и над сушей. Он разжал пальцы, и ветры вырвались на простор, они пронеслись под плащом Ранги и оделись в черные грозовые тучи, перепоясанные сверкающими молниями. Тафири-матеа обрушил свой гнев на землю. Деревья склонили головы под первыми ударами ветра. Но вслед за ветром на них набросился сам Тафири-матеа, и разразилась буря. Ветер вырывал деревья из земли, и, когда буря стихла, там, где прежде стоял лес, остались только изуродованные, поверженные дети Тане.
Буря докатилась до берегов моря. Вода разбушевалась, вода вскипела от ужаса. Волны вздымались так высоко, что чаша моря, казалось, вот-вот опустеет, потому что ветер уносил тысячи мельчайших брызг и швырял воду на берег. В зияющих долинах между горами волн просвечивало морское дно, и Тангароа с внуками метался в лабиринте своего подводного царства.
— Летим на берег, укроемся в лесу! — кричал Ту-те-вехи-вехи.
— Только море защитит нас от гнева богов, — не соглашался Ика-тере.
Так началась распря между детьми детей Тангароа. Ту-те-вехивехи полетел вместе с пресмыкающимися на сушу, а Ика-тере укрыл своих детей в море. Они так громко спорили при расставании, что их голоса заглушили даже рев Тафири-матеа.
— Летите на берег! — кричал Ика-тере. — Летите на берег, только помните: когда вас поймают, вашу чешую опалят горящим папоротником, а вас самих изжарят и съедят.
— До вас тоже дойдет очередь! — кричал Ту-те-вехивехи, убегая прочь от моря. — Вас будут класть сверху в корзиночки с овощами, чтобы овощи были повкуснее.
Так по вине Тафири-матеа начались бесконечные раздоры в роду Тангароа, потому что Тангароа не простил детей, которые улетели на сушу к Тане. Когда поднимается ветер, Тангароа катит волны на берег, он хочет разрушить прекрасный дом Тане и похоронить его в пасти беспощадных морских волн. А когда ветер стихает и море успокаивается, сыновья и дочери Тане скользят по воде на лодках и смеются над детьми Тангароа, потому что дети людей кладут их для вкуса в корзиночки с овощами.
Гнев Тафири не утихал. Разрушая все на своем пути, он набросился на Ту-матауенгу. Море грозно рычало, рухнувшие лесные великаны валялись на земле среди упавших друг на друга деревьев поменьше, но Ту-матауенга крепко стоял на ногах и не сгибался под жестокими ударами бури. Тафири призвал на помощь все ветры, но Ту не поддавался, и Тафири вернулся, наконец, на небо, сломленный упорством отца людей.
Ту посмотрел на поваленный лес, на взбаламученное море.
— Я победил! — с гордостью воскликнул он. — Мои дети не будут бояться детей ветра, сыновья Тане станут подданными моих сыновей, море покорится им, и они будут плавать по волнам в лодках, которые им даст Тане; рыбы и птицы, корни и ягоды будут служить им пищей. Я — Ту!
Вот почему люди — сыновья Ту-матауенги — стали повелителями леса и моря.
* * *
Подчиняясь движению солнца, дни торопливо сменяли друг друга, а Тане создавал одну птицу за другой и отпускал их резвиться в небе, так что скоро воздух зазвенел от голосов пернатых. Птицы умели петь, но еще не научились находить пропитание. Тогда Тане призвал их к себе и велел подлететь к кустарнику туту, дереву караке и к другим растениям, чтобы поискать пищу у них в волосах. Птицы так и сделали, они нашли много ягод и с тех пор ищут на кустах и деревьях ягоды, насекомых и мед — пищу, которую выбрал для них Тане.
Мир взрослел, а маленьких, покрытых перьями детей Тане становилось все больше и больше. Некоторые из них улетели на море и играли на огромных волнах или на слепящем влажном песке, там, где встречались вода и суша. Но большая часть птиц радовалась яркому солнцу и прохладной тени в ветвях деревьев, и лес гудел от их голосов. Некоторые птицы добывали пищу только по ночам и летали во мраке, когда другие спали. Каждая птица знала, где ее дом, когда ей вылетать на охоту и когда возвращаться, какие петь песни и какой нищей питаться, и все шло хорошо, пока хвастун кавау, речной баклан, не отправился в гости к своему двоюродному брату, морскому баклану. Морской баклан угостил его рыбой, но острые рыбьи кости изранили глотку речного баклана.
— Ну и ну! — сказал речной баклан двоюродному брату. — Полетим лучше ко мне, я угощу тебя угрем, рыбой без костей. В моем царстве в тысячу раз больше рыбы, чем в твоем.
Морской баклан полетел с братом. Поймав первого угря, он убедился, что речной баклан сказал правду, и попросил разрешения остаться в его владениях. Но речной баклан увидел, с какой быстротой исчезают угри в глотке брата, и пожалел о своем хвастовстве. Недолго думая, он прогнал морского баклана. Тот поспешно улетел назад, и скоро все морские птицы узнали, что в прохладной речной воде живет удивительная рыба без костей. Тогда морские птицы собрались вместе, и огромная стая в боевом строю полетела к берегу, чтобы напасть на сухопутных птиц. Утром, в день битвы, малиновка подняла тревогу, и сухопутные птицы слетелись вместе.
— Кто будет разведчиком? — спросил баклан кавау. — Кто предупредит нас, что враг близко?
— Я буду разведчиком, — вызвалась коекоеа, кукушка, — я предупрежу.
Не прошло и часа, как коекоеа увидела тучу — это летели морские птицы.
— Ку-ку!
Птицы услышали крик кукушки и далекий отклик кароре, чайки, которая в ответ на грозное предупреждение с суши крикнула: "А-ха!"
— Кто ответит на их боевой клич? — спросил кавау.
— Я, — вызвалась птица парсон. — Я запою нашу боевую песню и пусть хонги, ворона, и тирауеке, воробей, и фарауроа, короткохвостая кукушка, и куку, голубь, мне подпевают.
Птицы допели боевую песню. Баклан кавау взглянул на рассерженных птиц и спросил:
— Кто же начнет битву?
— Я! — закричала руру, сова. — У меня такой клюв и такие когти!.. Я начну битву!
Сова слетела с ветви, на которой сидела, и ринулась навстречу морским птицам, а за ней, как огромная туча, неслась стая сухопутных птиц. Разыгралась жестокая битва, перья падали на землю, как хлопья снега, а солнце стояло уже высоко.
Но в конце концов морскими птицами овладел страх. Сухопутные птицы набросились на них еще яростнее, ряды морских птиц дрогнули и рассыпались, они повернулись хвостами к противнику и обратились в бегство. Морские птицы летели домой под издевательский хохот серой утки.
— Ке-ке-ке! — смеялась парера, утка, а чайки разлетались в разные стороны как клочки облака, растерзанного ветром.
С тех пор морские птицы не прикасаются к пище сухопутных птиц, и пернатые спокойно живут в мире, который великий Тане-махута создал своими руками, когда разлучил Ранги и Папу и открыл путь свету.
* * *
Тане видел, как прекрасны Земля и Небо, и все-таки был недоволен. Он понимал, что его труд нельзя считать завершенным, потому что на земле все еще нет мужчин и женщин. У Тане и его братьев рождались дети, но то были боги, бессмертные небожители, чуждые земле и ее заботам.
Однажды боги спустились на землю и из мягкой красной глины слепили куклу-женщину. У нее была гладкая кожа, округлое тело, длинные черные волосы — она ласкала взгляд, но в ней не было огня жизни. Тане наклонился и вдохнул воздух в ее ноздри.
Веки женщины дрогнули и приподнялись, она оглядела богов, которые не сводили с нее глаз, и чихнула. Тане одарил ее дыханием, и кукла превратилась в женщину.
Боги отнесли ее к себе домой, на небо, омыли в небесных водах и назвали Хине-аху — Женщина, Слепленная из Земли. Потом Хине-аху отослали обратно на землю, и Тане взял ее в жены. Но у них рождались только девочки.
Тики — первый мужчина — был создан Ту-матауенгой, богом войны. Спустя несколько лет он тоже женился на Хине-аху и стал отцом мужчин и женщин, которые заселили землю и доныне радуются ее неиссякаемым богатствам, созданным трудами и заботами Тане.