Письмо министра иностранных дел Германии И. Риббентропа министру иностранных дел Франции Ж. Бонне
Письмо министра иностранных дел Германии И. Риббентропа министру иностранных дел Франции Ж. Бонне
13 июля 1939 г.
Лично
1 июля Вы передали графу Вельчеку предназначенное лично для меня письмо[106], содержание которого обязывает также и меня ясно и недвусмысленно изложить Вашему Высокопревосходительству позицию германского правительства в области германо-французских отношений в целом и в вопросе о Данциге в частности.
Германское и французское правительства в декабре 1938 г. подписали заявление, в котором они торжественно признают существующие между Германией и Францией границы как окончательные и в котором они выражают стремление приложить все свои силы к тому, чтобы обеспечить развитие мирных и добрососедских отношений между обеими странами. Что касается имперского правительства, то это заявление было логичным следствием политики взаимопонимания с Францией, последовательно проводимой им после прихода к власти, политики, которой оно принципиально хотело бы придерживаться и по сей день.
Что касается Вашего замечания об оговорке, включенной в статью 3 германо-французского заявления[107] и затрагивающей особые отношения Германии и Франции с третьими странами, то абсолютно неверно, что эта оговорка включает в себя признание особых отношений между Францией и Польшей; наоборот, в беседах, имевших место в Берлине и Париже в ходе предварительных переговоров о заявлении, а также при подписании этого заявления, существовала полная ясность относительно того, что оговорка относится к особым дружественным отношениям, существующим между Францией и Англией и между Германией и Италией. В частности, в ходе наших переговоров 6 декабря 1938 г. в Париже мы по обоюдному согласию подчеркнули уважение взаимных жизненных интересов как предпосылку и основной принцип развития в будущем добрососедских германо-французских отношений. При этом я совершенно определенно указал на Восточную Европу как на сферу германских интересов, а Вы — в полную противоположность утверждению в Вашем письме — подчеркнули тогда со своей стороны, что в позиции Франции в восточно-европейских вопросах после конференции в Мюнхене произошел принципиальный поворот.
Тот факт, что Франция использовала великодушное предложение фюрера Польше по урегулированию вопроса о Данциге, а также несколько своеобразную реакцию польской стороны в качестве повода для установления с этой страной новых, более тесных связей антигерманского характера, находится в прямом противоречии с той точкой зрения, которую мы констатировали в начале декабря. В конце Вашего письма эти обязательства характеризуются таким образом, что любое военное вмешательство Польши в случае изменения статус-кво в Данциге явилось бы для Франции поводом немедленно оказать Польше военную поддержку. В отношении этого политического курса Франции я должен заметить следующее:
1. Германия, никогда не вмешивавшаяся в сферу жизненных интересов Франции, равным образом должна со всей решительностью отвергнуть раз и навсегда вмешательство Франции в сферу германских жизненных интересов. Формирование отношений Германии со своими восточными соседями ни в коей мере не затрагивает французские интересы, а является исконным делом германской политики. Поэтому имперское правительство не считает возможным обсуждать с французским правительством вопросы германо-польских отношений или тем более признать за французским правительством право влиять на решение вопросов, связанных с определением будущей судьбы германского города Данциг.
2. Для Вашей личной ориентировки относительно позиции Германии в польском вопросе хочу, однако, сообщить следующее. На историческое, исключительное по своему значению предложение фюрера об урегулировании вопроса о Данциге и об окончательной консолидации германо-польских отношений правительство Польши ответило угрозами начать войну, которые можно охарактеризовать лишь как странные. В данный момент невозможно понять, окажется ли польское правительство благоразумным и пересмотрит ли оно эту своеобразную позицию. Однако до тех пор, пока Польша занимает такую неразумную позицию, здесь можно только сказать, что на любое нарушение Польшей территориальной целостности Данцига или на любую несовместимую с престижем германской империи провокацию со стороны Польши ответом будет немедленное выступление германских войск и уничтожение польской армии.
3. Уже упоминавшееся ранее и содержащееся в заключительном абзаце Вашего письма заявление означало бы, в соответствии с его текстом, что Франция признает за Польшей право оказывать военное сопротивление любому изменению статус-кво в Данциге и что, если Германия не потерпит такого насилия над своими интересами, Франция нападет на Германию. Если в этом действительно заключается смысл французской политики, то я вынужден Вас просить принять к сведению, что подобного рода угрозы лишь укрепили бы решимость фюрера защищать германские интересы всеми находящимися в его распоряжении средствами. Фюрер всегда желал взаимопонимания между Германией и Францией, а новую войну между обеими странами, которые уже не разделяются никакими противоречиями в сфере их жизненных интересов, называл безумием. Если же дела обстоят так, что французское правительство хочет войны, то в любое время оно найдет Германию в полной готовности. В этом случае ответственность за такую войну перед своим народом и перед всем миром придется нести исключительно французскому правительству.
Ввиду хороших личных отношений, которые сложились у меня с Вашим Высокопревосходительством при подписании заявления от 6 декабря 1938 г., я сожалею, что Ваше письмо вынудило меня к такому ответу. Я не хочу отказаться от надежды, что разум в конечном итоге все же восторжествует и что французский народ поймет, где его подлинные интересы. Это было бы и для меня лично исполнением самых искренних желаний, ибо вот уже 20 с лишним лет я тружусь во имя достижения взаимопонимания между Германией и Францией.
Иоахим фон Риббентроп
СССР в борьбе за мир... С.488—490.
Akten zur deutschen auswartigen Politik. Serie D. Bd. VI. S.771—773.