Столица Империи — Карнунт

Столица Империи — Карнунт

На несколько лет Рим переедет из Рима в Карнунт — временную резиденцию гражданской и военной власти в ста километрах к западу от Виндобоны (Вены). Много веков спустя Вена станет столицей другой империи, а Карнунт — скромным археологическим объектом близ никому не известной австрийской деревушки. Там в нескольких сотнях метров от Дуная нашли остатки укрепленного лагеря 14-го Парного легиона и примыкающий к нему дворец наместника. Речной берег был сильно укреплен, поскольку маркоманы беспокоили основанный еще при Тиберии лагерь. Повсюду вокруг, как и следовало ожидать, находят следы «канаб» — скоплений лавочек, кабачков и мастерских, которые как грибы росли вокруг постоянных лагерей. Там же тайно или явно жили солдатские женщины — проститутки и подружки, ожидавшие оформления отношений. Легионер имел право жениться только в сорок лет, по окончании контракта. Тогда он признавал своими детей, воспитанных близ лагеря и чаще всего в лагере и остававшихся. Этих будущих рекрутов так и называли «лагерниками» (castris). Отрыли и руины амфитеатра на пятнадцать тысяч мест, построенного за счет некоего Домиция Смарагда, декуриона муниципия — несомненно, сирийца, нажившегося на поставках армии.

Самым значительным событием стали раскопки самого города, немного выше по реке. Это было большое поселение: оно, вероятно, насчитывало больше тридцати тысяч жителей. Географические причины с военной и торговой точек зрения послужили его возникновению, а потом способствовали процветанию. В Карнунте ось «север-юг», по которой шел янтарь и двигались завоеватели, пересекалась со стратегической дорогой на Восток, служившей и для импорта пряностей. Поэтому город с многоязычным населением из купцов и отставных легионеров стал крупнейшим рынком Центральной Европы. Вокруг Форума возвышались храмы римских и чужеземных богов. Открыт новый амфитеатр, сохранились следы зоосада. Вероятно, в городе был выстроен и еще один дворец кроме губернаторского. Не его ли занимал Марк Аврелий? Обычно любят представлять себе, как он пишет «Размышления» в палатке при свете масляного ночника. Во время некоторых походов, которые он лично возглавлял, так случалось, но, как правило, он работал в комфортабельной резиденции, служившей жилищем его приближенным, домочадцам, членам Императорского совета, главам основных ведомств, чиновникам, дворцовым слугам. Штату из нескольких сотен чиновников разного ранга и писцов, без которых не могла продолжаться государственная деятельность, нужны были удобства. В Карнунте, а несколько лет спустя в Сирмии, военные инженеры и дворцовые службы очень скоро воссоздали обстановку, необходимую для престижа и функционирования власти.

Роль служб передачи информации, о которых уже говорилось, стала первостепенной. Можно представить себе, какая сложнейшая переписка только по судебной части шла между римскими архивами и высшими инстанциями в Карнунте и Сирмии, если этими инстанциями были сам император и префектура претория. В Городе только префект Рима в некоторых случаях имел право подписи за императора. Отныне этот пост стал чрезвычайно ответственным, его занял двоюродный брат императора Витразий Поллион. Но именно в маленьком городе на Дунае входили в историю люди, которые в Риме, возможно, ограничились бы обыкновенной карьерой: Клавдий Помпеян, его помощник и протеже Гельвий Пертинакс, Авфидий Викторин, Антистий Адвент. Здесь впервые встречаются имена Септимия Севера, Дидия Юлиана, Песценния Нигра, Клодия Альбина. Каждый из них рано или поздно станет претендентом на престол (capax imperii) и встретит смерть. Сейчас они все у крепости, преданы императору и все еще заодно.

Что бы ни говорил сам Марк Аврелий, ему нелегко далась перемена образа жизни. У него были слабые бронхи, не вынесшие холода и сырости. Само то, как упорно он в своих писаниях советует не обращать внимания на климат и обстановку — знак, что на чужбине ему неуютно. Кто-то заметил, что он еще никогда не видел ни большой реки, ни высоких черных лесов. Риторика помогла ему представить это в образах, а подсознание страдало от приступов ностальгии. Вторая книга «Размышлений», вероятно, более ранняя, чем первая, была написана в Карнунте. В ней нет ничего, кроме жалоб и мыслей о смерти. Значит ли это, что в пятьдесят лет Марк Аврелий перенес такое потрясение, что почувствовал потребность выразить печали, которых в Риме не знал, которым не давал волю или долго терпел их? Здесь мы подходим к весьма неоднозначной проблеме: отношения автора и произведения, автора и его времени, книги и ее судьбы.