§ 5. Крестьянское хозяйство 18 в
§ 5. Крестьянское хозяйство 18 в
С помощью подсчета инвентарей оказалось возможным получить ряд данных о положении крестьян в числовых соотношениях. Конечно, эти данные охватывают относительно лишь небольшое число крестьянства, но так как они относятся к разным местностям Белоруссии, то все же процентные соотношения дадут довольно точное представление об экономической структуре крестьянского хозяйства.
Прежде всего нас интересовал бы самый факт мощности крестьянского двора.
В среднем на 1 двор приходится 4 челов[ека] обоего пола, что дано с учетом более 4 тыс. дворов. Таким образом, крестьянский двор в общем не представляет собою сложной семьи и в массе состоит из простых семей. Однако, в отдельных случаях заметны группы более мощных крестьянских дворов, напр. , в Витебском районе некоторые села дают в среднем 7 чел[овек] на 1 семью, в Пинском тоже около 7. Малочисленность крестьянского двора указывает на то, что помещики стремились к образованию отдельных тягол, очевидно, в виду удобства надзора за крестьянами и их эксплуатации.
При таких условиях крестьянский двор в громадной массе состоит из мужа, жены и 2–3 детей. В виде исключения встречаются сложные семьи. Они состоят из домохозяина и его родственников, изредка встречаем в качестве членов семьи-сябров или посябров, сдольников, что одно и то же. Наконец, еще реже, уже как подключенье, во дворах встречаются паробки, служащая девка. Таким образом, наемный труд в крестьянской семье является очень редким исключением и также довольно редким явлением сдольническая или товарищеская организация двора.
Что касается соотношения мужчин и женщин во дворе, то как общее правило надо заметить, что мужской элемент численно превосходит и иногда значительно, женский элемент. Так напр., в Берестейском старостве на 30,308 мужчин приходится 27 463 жен[щин], в Садцах Витебского воеводства на 330 мужчин приходится 302 женщины, и так повсюду, где имеются указания в отдельности на мужское и женское население.
Соотношение рабочего возраста и нерабочего можно, по дошедшим до нас скудным данным выразить так, что население в детском возрасте представляет собою половину всего. Это, по-видимому должно было бы свидетельствовать о значительной детской смертности.
Степень обеспеченности крестьянского хозяйства, прежде всего, базируется на земле, на размерах земельного участка. В этом отношении мы видим большие изменения сравнительно с предыдущей эпохой. Основным крестьянским участком является тяглая или осадная земля. Это есть тот участок, с которого крестьянин отбывает панщину и несет другие ординарные налоги и повинности. Под конец, это такой участок, на который по-видимому, не покушается панская власть. Так как все же в общем большинство имений имеет большой запас свободных, незанятых земель, то крестьяне на условиях чинша берут участки этих земель. Это «приемные» земли или «куничные» (последний термин преобладает на востоке), о чем можно судить по количеству 6632 дворов, при которых имеется подсчет земель (в среднем равен 8,3 морга). Но те же дворы каждый в среднем имел 10,2 морга куничной земли, т. е. около 1/3 волоки. Таким образом, массовые подсчеты дают в среднем немногим более полуволоки, т. е. 11,4 десятины. Речь идет только о пахотной земле, сеножатные участки обыкновенно даже не упоминаются инвентарями или упоминаются очень редко, потому что сенокосы не подлежали обложению и крестьяне пользовались ими в той мере, в какой было желательно или возможно. Пользование лесом тоже не входит в подсчет. В лесной и болотной стране эти угодья не представляли ценности. Конечно, эти общие данные еще очень мало говорят о наличии обеспеченности крестьян землею. Наиболее точными данными будут те, которые говорят о процентном соотношении участков большего или меньшего размера. Тогда будет видно, насколько белорусская деревня была однородна по своему составу.
Тут мы должны сделать маленькое отступление и еще раз вернуться к нашим источникам, к инвентарям помещичьих и господарских имений.
Во- первых, надлежит помнить, что [мы] все время оперируем с материалом не имеющим полной хронологической одновременности. Напечатанные до сих пор инвентари, а также те из архивных, из которых у нас сохранились пригодные для дела выписки, охватывают время примерно за 2-ю половину 18 в. Мы находим возможным объединять этот материал в одни сводные таблицы прежде всего потому, что основная [часть] инвентарей относится к 80-м и 90-м годам, и при том наиболее подробная и точная. Таким образом, отстальные инвентари играют только подспорную роль. Во всяком случае, от историко-статистического материала нельзя требовать синхронистической точности.
Группировку данных нам казалось бы наиболее целесообразным произвести по экономико-географическим районам. При небольшом количестве материала было бы трудно дробить районы. Поэтому в дальнейшем мы делили всю Белоруссию на следующие районы: на Виленский, куда вносили все имения с белорусским населением этого района (Виленский, Ошмянский, Лидский поветы), на Витебский район, куда входят все имения Подвинья и Северного Поднепровья, на Брестско-Гродненский район вместе с Дорогическим староством и Наконец, на Минский, к сожалению весьма бедный документами и к которому пришлось присоединить кроме Новогрудского, местности Пинского и Речицкого поветов.
Сообразно указанным районам, мы теперь перейдем к более частному обзору распределения земельных наделов среди крестьянских дворов. Мы обладаем подсчетом почти 2 тыс. дворов, разбросанных по всем этим 4-м районам. Преобладающими крестьянскими участками тяглой земли являются участки до 1/2 волоки. Немного более 1/4 участков падают на полуволочные участки и затем уже совсем незначительное число участков [составляет] более 1/2 волоки. В частности, все эти соотношения дадут следующую картину, выраженную в процентах: См. табл.1
% вычисления.
Число
дымов
Мен-
[ьше]
? в.
1/4 в.
1/3 в.
1/2 в.
2/3 в.
2/3 в.
1 в.
Б[ез]
н[аде
лльные]
Виленский
Район
100
5,9
29,6
6,8
36,9
4,9
10,0
3,6
1,0
Витебский
Район
100
2,4
16,0
2,5
43,1
0,3
9,0
0,3
3,5
Минский
Район
100
5,0
5,0
-
3,0
-
5,0
7,5
-
Брестско-
Гродненский
Район
100
9,9
32,5
32,5
20
0,7
1,5
0,7
0,6
Всего
100
6,7
29,1
15,4
32,5
2,3
6,6
5,1
1,0
Из этих данных ясно, что наибольшая обеспеченность тяглого двора относится к Витебск[ому] району, наименьшая — к Брестско-Гродненскому. Середину занимает Виленский район. Но зато Витебский район почти лишен куничных земель, слабо ими обеспечен Брестско-Гродненский и в более значительной мере куничные земли имеются в Виленском районе. Здесь, впрочем, часть населения, именно бояре и земяне сидят целыми селами только на приемных чиншевых землях. В общем, соотношение между наличием тяглых и куничных участков весьма неодинаково.
По Виленскому району нет соответствия между малонаделенными тяглыми участками и добавочными куничными. Напр., Светляны не имеют куничных волок, между тем 2/3 крестьян сидят на 1/4 волок. В Высоком Дворе из 201 дыма 25 имеют менее 1/4 вол[оки], 140 по 1/4 и добавочн[ых], куничных участков нет, но в Дубах на 1/4 мало обеспеченных землей дворов приходится 153 кунич[ных] участка и т. п.
Одним словом, число и размеры куничных участков всецело зависят от случайности, т. е. от наличия необрабатываемых дворовых земельных пространств. В Витебском районе куничные земли не играют почти никакой роли. На 311 дворов приходится всего 32 участка куничных. В Брестско-Гродненском районе на 715 тяглых участков приходится 87 куничных, т. е. примерно около 7/10 всего количества. В Гродненском районе такое же случайное появление куничных участков, как и в Виленском: владенья малонаделенные иногда не имеют совсем куничных участков.
В Минском районе около 1/3 тяглых дворов имеют еще кун[ичные] участки, впрочем, очень мелкие, менее 1/4.
Обзор вопроса об обеспечении крестьянства землею указывает и еще на одно важное обстоятельство. Крестьянство по своей зажиточности еще не было однородным, так как над крестьянином среднего достатка возвышается некоторая более обеспеченная группа. Она составит 5,5 %, если за достаточное обеспечение считать надел 1 и более волоки и к низу опускалась группа бедняков, обрабатывающая менее 1/4 волоки. Группу среднего крестьянства, середняка, вероятно, придется считать ту, которая имеет от 1/4 до 1/2 волоки, что составит 56 % всех дворов, т. е. имеющей от 5 до 10 десятин пахотной земли. Серьезным вопросом является вопрос об обеспечении крестьянского двора рабочим скотом. На этот счет имеющиеся в нашем распоряжении данные довольно удовлетворительны, так как мы располагаем подсчетом почти 7 1/2 тысяч крестьянских дворов.
Прежде всего необходимо отметить, что весь восток, т. е. Подвинье и Поднепровье не знали употребления волов и пользовались только лошадьми. В этом районе приходится в среднем на 100 дворов 300 лошадей. Во всех же других районах у крестьян имеются лошади и волы, причем первые играют второстепенную роль. В самом деле в среднем на 100 крестьянских дворов приходится 41 лошадь. Следовательно, только менее 1/2 крестьян владели лошадью. Зато количество волов было более обеспечивающим крестьянские дворы, так как на 100 дворов приходилось 161,5 волов.
И опять-таки и эти средние по всей Белоруссии [данные] удобно разбить по районам и выяснить количественное соотношение дворов по владению рабочим скотом. Тут мы имеем подсчет, характеризующий около 21/2 тыс. дворов и получаем следующую таблицу:
См. табл.2
[районы]
Чис
Ло
дво
Ров
% дворов,
имеющих лошадь
Без
Ло-
Шадные
% дворов,
имеющих волов
Без
Волов
По
1
лош
По
2-3
лош
По
4-6
лош
По
7-9
лош
По
1
вол.
По
2-3
вол.
По
4 в.
вол.
По
5-6
вол.
Виленский
100
47,2
30,4
2,8
-
20,0
15,5
67,8
3,9
0,6
11,7
Витебский
100
20,5
51,8
23,6
2
3,8
-
-
-
-
-
Минский
100
35,0
21,9
6,0
0,7
37,1
13,0
67,4
13
-
6,8
Брестско-Гродненск.
100
42,0
7,4
0,4
-
51,1
24,5
58,0
7,9
0,3
9,2
Белорус-[сия]
100
36,6
25,7
7,4
0,4
29,5
19,9
62,8
6,5
0,4
10,1
Тут, прежде всего, мы видим, что более четвертой части населения, совершенно не имеют лошадей, тогда как только 10-я часть дворов не имеет волов. Затем там, где лошади решительно преобладают, половина дворов имеют по 2 лошади и даже немного менее 1/4 дворов имеют по 4–6 лошадей. При небольшом проценте безлошадных, надо полагать, что в Витебском районе преобладали средне зажиточные крестьяне (под которыми мы разумеем имеющих по 2–3 лошади, причем двухлошадные в этом счете преобладают). Но это район имел около 1/4 многолошадных дворов, т. е. от 4 до 9. Во всех других районах преобладали однолошадные дворы. Среди дворов, пашущих волами, решительно преобладает упряжка в 2 вола. Имеющих по 3 вола число совершенно незначительное. По 2 упряжки имеют незначительное число дворов, всего 6,5 %, причем в Виленском районе оно падает вдвое, а в Минском оно вдвое повышается. О количестве с более чем 5 волов, равно, как и о дворах с 7 и более лошадей говорить не приходится по незначительности цифр. Дворы, имеющие по 1 волу, пользовались ими, как упряжными животными для пахоты и перевозок, Дворов без упряжного скота в Минском районе нет, в Виленском 1,4 %, в Брестско-Гродненском –3 %.
Надо еще иметь в виду, что маломощные крестьяне получали от двора скарбовых волов, но количество лошадей скарбовых у крестьян совершенно ничтожно, а количество волов выражается в немногих десятках. Чаще встречаются крестьяне, имеющие одного своего вола и получившие еще одного от двора. Но есть несколько таких, которые имели только по 1 скарбов[ому] волу. Что касается элемента, не имеющего своего рабочего скота, то таковой элемент в общем весьма незначительный. Иногда в актах он прямо фигурирует в качестве кутников и бобылей, но число их ничтожно. Только в Витебском районе, где рядом с 2 бобылями на 500 дворов мы встречаем более 5 % крестьян не имеющих рабочего скота, но в отдельности встречаются гнезда, где крестьяне сидят на «приходах», или даже не имея изб (напр., в селе Головочах). В том же Гродненском повете в Веселом Дворе на 18 дворов оказывается 24 двора не имеющих рабочего скота. Одним словом, полное отсутствие рабочего скота и, следовательно, явление чистого батрачества, наблюдается спорадически, очевидно в зависимости от местных условий.
Что касается молочного скота, то, прежде всего, надо сделать оговорку, что в этом отношении наши сведения бледнее в смысле числа показаний, нежели в отношении количества рабочего скота. Но все же от исторического источника надо получить все, что можно. Количество дойных коров в среднем очень незначительно — всего 1,1 на двор (исключаем бобыльские дворы). Количество молодняка еще меньше. Соотношение между числом дворов и количеством молодняка представляет собою тоже мало утешительную картину. Так как на двор приходится всего в среднем 1,4 молодняка, причем в это число входят и яловицы, следовательно, запас не велик и до очевидности ясно, что крестьянин должен был сбывать молодняк.
Что касается подворного распределения молочного скота и молодняка, то прежде всего необходимо отметить, что Минский район является самым бедным в этом отношении. Даже количество безкоровных дворов в этом районе представляет собою 15 %, тогда как средний процент безкоровных дворов составляет 7,8.
Напротив, другие районы дают некоторый процент многокоровных дворов. Если считать, что 1 и 2 коровы могут быть только подспорьем для крестьянского питания, а 3 и более уже составляют такое количество коров, которое может иметь рыночное значение, то окажется, что в Виленском районе 76,3 коров обеспечивают только питание крестьянина, а остальные 23,7 могли иметь рыночное значение, причем можем даже отметить 6 % дворов имеющих по 4 коровы.
В Брест[ско]-Гродненском районе встречаем соотношения недалеко отступающие от предыдущих: 38 % дворов имеют коров больше чем для нужд семьи, процент дворов с 4-мя коровами почти такой же. В отношении молодняка положение Виленского района не является особенно выгодным, так как здесь нет дворов имеющих более 3-х штук молодняка, а процент дворов без молодняка — 12,5. Напротив, Брестско-Гродненский район имеет очень внушительный запас молодняка, причем количеством от 3-х штук и выше составляет 25 %. Все это указывает на то, что последний район культивировал рогатый скот не только для потребностей крестьянской семьи, но и для рыночных целей. Витебский район находится в еще более выгодном положении, это самый многокоровный. К сожалению, наши источники систематически не говорят о молодняке в имениях этого района. Но, во всяком случае, в этом районе процент безкоровных — всего 8,5 % дворов, имеющих по 1–2 коровы — 40,5 % и следовательно, 60 % дворов надо признать многокоровными, причем только процент дворов имеющих по 6 и более коров равен 7,5. Очевидно, порты Берестья и Риги брали из ближайших районов шкуры на вывоз.
Переходя к вопросу о мелком скоте, прежде всего, необходимо заметить, что козоводство не имело большого распространения и только в Виленском и Витебском районах около 1/3 дворов имели коз. Свиноводство носило скромный размер, так как на двор в среднем приходилось по 1/4 свиньи и только в некоторых селах, главным образом Виленского района, свиноводство или с избытком удовлетворяло крестьянскую нужду, или же даже результаты его могли поступать на рынок. То же можно сказать о Речицком повете и о Дорогичинском, так как во всех этих местностях можно насчитать иногда весьма крупные имения, где приходится по 4 свиньи на двор. В Виленском районе даже число дворов с 5-ю и более свиней составляют почти 25 %.
В отношении овец районы старой Белоруссии не одинаковы. Среднее соотношение дает цифру 3,3 овцы на двор. Но это среднее резко повышается в отдельных местностях, В Дорогичинском старостве до 5-ти, в Ровятичах Гродненского повета до 7-ми, в Олексичах Речицк[ого] повета до 10-ти, в Паренках того же повета тоже до 10-ти и т. д. Одним словом цифровые данные сразу указывают на известного рода гнезда, где овцеводство носило промысловый характер, иногда далеко переходя за пределы потребностей крестьянской семьи. Беднее всего овцеводством Минский и Витебский районы. Весьма богат Виленский и Брестско-Гродненский. В самом деле, если считать, что количество овец от 1 до 5 включительно может до некоторой степени обеспечивать минимальные потребности крестьянской семьи, то уже количество от6 до 10 улучшает ее положение, а продукция овец от 10 до 20 может иметь и рыночное значение. В общем оказывается, что около 1/2 дворов имели от 1 до 5 овец (55 %), а 5 % дворов имели от 9 до 20 овец. Эти цифры относятся ко всей Белоруссии. Но Минский и Витебский районы в последней цифре почти не принимают участия. Поэтому оказывается, что в Виленском районе 16 % дворов имели более 9 овец, а в Брест[ско]-Гродн[енском] то же количество имело почти 9 %.
Пчеловодство уже не составляло всеобщего занятия. Однако, в отдельных местностях оно играло крупную роль. Напр., в Берестейском старостве на 100 дворов приходилось 40 ульев. В Головочах Гродненского повета по 3 улья на двор, почти такое же соотношение в им[ении] Дудоя Пинского повета и т. п., но эти данные недостаточно характеризуют еще значение пчеловодства, просто потому, что оно редко составляло занятие жителей всего села. В селах, где встречается пчеловодство, им занималась та или иная группа крестьян. Иногда разведение пчел служило лишь легким введеньем к хозяйству. В иных случаях по количеству ульев можно судить о том, что пчеловодство переходило границы подспорного занятия в хозяйстве. Это большею частью, относится к Брест[ско]-Гродненскому району. Напр., в Дорогичинском старостве встречаем крестьянские дворы с количеством ульев от 12 до 25, не говоря о дворах имевших меньшее количество ульев. В Веселом Дворе Гродненского повета встречаем дворы с количеством ульев от 10 до 36, но зато только несколько более 10-й части дворов имели пчел, причем в этом большом имении преобладали многопчельные дворы, т. е. примерно такое же соотношение, как в Дорогичинском старостве. В пинском селе Дудоя около 1/3 дворов имели пчел. В некоторых селах Ошмянского повета, напр., Дудымы тоже замечаем гнезда пчеловодства. Можем назвать еще такие местности, как Вилейка, Высокий двор. В Витебском районе пчеловодство представлено слабо. Правда, в одном пункте его, в селе Рогах Новобыховского графства 1/2 дворов имели пчел, причем значительная группа дворов имела от 10 до 20 ульев.
До сих пор шла речь о крестьянском дворе, как о некоем едином целом. Однако расслоенность двора в экономическом отношении у нас была отмечена не раз. Но следует и еще раз указать на то, что эта расслоенность заметна и в социальном отношении.
Белорусское село 18 в. не было однородным, заселенным исключительно крепостными крестьянами. Наряду с крепостными поддаными живут и другие элементы, выше и ниже их в социальном отношении.
Вот несколько примеров. В войтовстве Заснудье Полоцкого воеводства наряду с тяглыми крестьянами и бобылями живут шляхта и огульники. Шляхта с каждой хаты платила аренду и подымную.
Прежде всего, остановимся на верхах белорусской деревни. К ним принадлежали земяне и бояре. Положение бояр и в правовом, и в некоторой мере, и в экономическом отношении было хуже положения сельской шляхты. Бояре не всегда избегали некоторых, правда, более облегченных форм барщинной повинности.
В Виленском повете в Вилейке встречаем бояр, которые отбывают барщину, правда, по особому расчету — 42 дня в год, в инвентаре эта работа не охарактеризована названием панщины, кроме того каждый боярин отбывал подводную повинность в Вильно. Бояре дают подымное, чинш и мелкие подачки курами, яйцами, гусями.
В том же имении живут чиншевики, которые привлекаются к гвалтам. Интересно, что в этом имении, тяглые тоже освобождены от панщины и привлекаются только к гвалтам. Земяне жили целыми селами или в перемежку с тяглыми. Напр., в Таурогенском имении Браславского повета на землях Виленского бискупа встречаем несколько сел, исключительно населенных земянами. Их обеспеченность выше крестьянской, так как в общем их земельные участки равны 1 волоке и сверх того они имеют приарендованные земли, приемные, приблизительно по 1/2 волоки на каждое хозяйство, а иногда и по целой волоке. Всех земянных хозяйств в этом имении было 1/9, тогда как тяглых числилось 96 и кутников 25, т. е. половина населения, не считая местечковых евреев, состояла из земян. Они платили чинш и подымное, панщины конечно не отбывали, но выходили на гвалты по 12 дней в году и «отбывали дорогу в Ригу» по 20 дней. Рабочим скотом они были лучше обеспечены, нежели крестьяне: 2 лошади на двор и пара волов решительно преобладают в инвентаре земян. Но нередко встречается и большое количество рабочего скота: 2-х коровное хозяйство решительно преобладает. Таким образом, земянство в хозяйственном отношении — это тип крестьянского хозяйства, хорошо обеспеченного землей и скотом. С тем же явлением мы встречаемся и в белорусских имениях.
Для нас самое существенное, однако, то, что различие между крестьянами с одной стороны и землянами-боярами с другой стороны, есть различие правовое. Это были арендаторы, но хозяйство их по масштабу своему ничем не отличалось от хозяйства крестьянского. Так, напр., в имении Светлянах Ошмянского повета рядом живут бояре и тяглые крестьяне. Большая половина тех и других сидит на одной четверти волоки, меньшая на половине волоки. Различие в количестве рабочего скота и в количестве молочного скота на двор — незначительно. Для примера мы возьмем несколько групп бояр-земян и сопоставим их с тяглыми крестьянскими дворами. Возьмем имение Светляны Виленского воеводства. В нем 27 тяглых дворов и 30 боярских. В имении Рутка 45 и 24 двора земянских. Получаем следующую таблицу:
По обеспеченности земель разница не велик: См. табл.3
[Таблица 3]
Чис
имеют участки: [в волоках]
по ?
по ?
по ?
по 1
больше
1
Тяглые дворы
72
19
27
22
6
-
Боярские и земянские дворы
54
17
19
3
10
6
По рабочему скоту:
По лошадям
По волам
по 1
по 2–3
Б.4
по 1
по2-3
По 4
Б/лош
Б/вол
Тяглые дворы
24
31
2
2
23
—
7
2
Земянские и бояр-
ские дворы
22
18
5
5
20
1
5
1
Треть тяглых дворов имеет по 1 лошади или по 1 волу, из земянских же несколько менее — около 2/5 и т. д. — все таки более или менее недалеко отстоящие соотношения. Зато в отношении молочного и мелкого скота земяне несколько лучше обеспечены, чем тяглые.
Это и есть та мелкая шляхта, ведущая натуральное хозяйство крестьянского типа, о которой мы говорили в свое время. Неудивительно поэтому, что мы встречаем и такие явления, когда крестьянин и шляхтич составляют одно супольное хозяйство, вместе работают, а результаты труда делят пополам.
После крестьян земяне-земледельцы представляют собою относительно наиболее значительный элемент деревни. За ними идут различные типы арендаторов, чиншевиков. Они живут иногда отдельными избами среди крестьян, реже — целыми семьями. Как общее правило, повинность чиншевиков заключается только в уплате чинша, аренды. Барщинной повинности они не отбывали.
Село 18 в. знало и другие элементы населения. Так, напр., иногда мы встречаем при замке замковых ремесленников, пользующихся землей за ремесленную повинность, отбываемую в пользу двора. Напр., в имении Головочах Гродненского повета живут ткачи, швецы, тесли, ковали — на земле, но слесарь и горбар земли не имеют.
Все эти элементы, в общем, заняты крестьянским промыслом. Но в селе имеется и тип чистого батрака. В том же имении Головочах мы встречаем пять человек крестьян, не имеющих даже изб. В имении Рокантишки встречаем кутников, которые живут в избах с крестьянами-хозяевами. Они ничем не владеют, не имеют скота, не отбывают повинностей в пользу помещика. Это, очевидно, батраки, работающие на крестьян же. От таких кутников, крестьянских батраков, надо отличать кутников, живущих на помещичьей земле, имеющих избы и составляющих беднейшую часть крестьянства. Вообще захребетничество в избе крестьянина не совсем единичное явление. Сдольники в правовом отношении, как участники в хозяйстве были, конечно, в лучшем положении, чем батраки, но все-же едва ли резко от них отделялись.
Наконец, в крестьянском дворе мы встречаем чистых батраков, служащих девок и даже паробка, челядинцев. Последнее указывает на то, что несмотря на юридическое отсутствие рабства, оно не было изжито на низах общественной лестницы, и остатки его кое-где теплились. Все сказанное до сих пор говорит о расслоенности белорусской деревни, причем в массе эта деревня представляла собой мало отрадного, т. к. в ней преобладал бедный и даже весьма бедный элемент. Помимо предыдущих указаний было бы желательно поближе подойти к характеристике тогдашней деревни.
Прежде всего, с внешней стороны она представляла собой довольно убогое зрелище. В одном имении Гродненского повета составитель инвентаря дает характеристику крестьянских халуп с их внешней стороны. Из 42 халуп 12 оказалось старых, 18 средних и 12 «добрых», т. е. очевидно, годных для жилья. А вот описание крестьянского хозяйства Новогородского повета. Хата с присинком в 3 окна. В хате 2 лавы, 1 стол. При хате, очевидно, через сени комора, маленькие хлевки плетеные, стодола, плетеная шопа, иногда хлевы деревянные, во дворе бывают небольшие шпихлеры, разница между дворами невелика, избы у всех одинаковые, одинаково их убогое внутрен[нее] убранство. Разница лишь в количестве хлевов и разных других надворных построек, но крыши разваливаются и протекают. В этом же инвентаре при каждом дворе посчитаны сел[ьского]хозяйств[енные] орудия. Всплошную: 1 воз, 1 соха с сошниками, борона, коса, топор. Есть крестьяне без сел[ьско]хоз[яйственных] орудий. Избы бояр имеют такой же состав, но постройки крепкие.
Вообще селение должно было представлять собою неприветливую картину. Новая хата — большая редкость по сохранившимся описаниям. Сами составители инвентарей так описывают внешний вид: хата мизерная, стодола деревянная, свиренок, хлев деревянный один, другой из хвороста или хата старая и пр. В массе и внутреннее содержание такого же рода. В одном селе, правда, литовском, из 18 дворов составитель инвентаря насчитал 84 % богатых, средних — 66 %, убогих — 39 %. И это еще хорошо. Из описания одного села Новогрудского повета мы даже можем сообразить, что по тогдашнему понятию представлял собою двор убогого крестьянина, среднего и зажиточного. Прежде всего размеры надельного участка не влияли на эту квалификацию. В данном случае крестьяне сидят все на полуволоке земли. Можно привести не мало случаев, когда на участке от одной четверти до целой волоки сидит все же деревенский бедняк. Состав семьи мало влияет на благосостояние. Мы уже знаем, что в общем она невелика. В данном случае к убогим крестьянам отнесены и такие дворы, в которых имеется и один только ребенок и двое и трое и даже четверо. И такое же соотношение у крестьян средней мощности. Убожество крестьянского двора прежде всего определяется отсутствием рабочего скота. Но в некоторых случаях и пара волов есть, но отсутствие молочного скота и молодняка превращает крестьянина в убогого. Таким образом, признаки неодинаковы и разнообразны.
Зато средне-маетный крестьянский двор определяется точнее — это от 2 до 4 голов рабочего скота, 2 коровы, от 1 до 5 молодняка, 3–4 овцы, 2–4 свиньи. Это количество скота для средне-маетного крестьянского двора очень близко подходит к тем средним, кот[орые] мы привели путем статистических выкладок. Однако в массе крестьянин со средним достатком составляет меньшинство. Вообще хотелось бы конкретно представить расстояние, разделяющее крестьянина бедняка от небольшой группы более зажиточного крестьянства. Низы конечно спускаются, как мы видим, далеко вглубь бедности. Вот несколько конкретных примеров крестьянских верхов. Вот богатый крестьянин, при 11 душ[ах] семьи имеет 7 лошадей, 4 вола, 4 коровы, 20 овец, 5 свиней и сидит на полной волоке. В Подвиньи встречаем крестьян, обладавших 10-ю коровами, иногда таким же количеством овец, иногда 6-ю, 8-ю лошадьми. Эти одиночные примеры все же говорят о некоторой зажиточности верхнего крестьянского слоя, но и она в сильной мере опирается на случайность, — на неразложившуюся семью, т. е. покоится на обеспеченности трудом.
В количественном отношении зажиточная часть крестьянства все же представляет собою, как это мы много раз видели — меньшинство, и при том довольно значительное. Мы можем проверить эти наши наблюдения еще на одном материале, дающем массовый подсчет. Перед нами инвентарь Берестейского староства 1783 г., дающий итог 5 1/2 тыс. хозяйств земледельческого населения. По подсчету самого люстратора 37,2 % дворов принадлежат к числу убогих, 38,9 % к числу средне-маетных, 18,7 % — к числу зажиточных, и 6,4 % — к числу богатых. Таким образом, 20 % крестьян, т. е. те, которые наз[ываются] источником зажиточными, богатыми, могут быть признаны находящимися в сносном состоянии, потому что даже средне-маетные едва ли представляли собою вполне обеспеченную группу. В группе убогих есть градации: здесь еще есть имеющие рабочий скот и его не имеющие, последних 14,4 % всех крестьян. Таким образом, громадное количество убогих имеет некоторое количество рабочего скота. Если же мы примем во внимание, что в данном старостве находится в среднем 2,5 вола и 0,4 лош[ади] на хозяйство, имеющее упряжной скот, то отсюда будет ясен вывод, что даже группа средне-маетных не является вполне обеспеченной.
Ссудные операции панск[ого] двора указывают на то, что последний сам сознавал недостаточную обеспеченность крестьянства в упряжном скоте. В долговых записях того же Берестейского староства 57 % долга за крестьянами — это долг за волов и лошадей, отпущенных в долг из двора, 16 % долга — долг за разные другие хозяйственные орудия, косы, осошники и 25 % долга падает на соль. Следовательно, двор должен был давать значительное вспомоществование крестьянскому хозяйству.
Правда, в других имениях, кроме ссуд скотом и сел[ьско]хозяйствен[ными] орудиями крестьяне брали ссуды хлебом, деньгами и, иными словами, земледелец не всегда производил столько, чтобы смог просуществовать год.
В общем, следовательно, мы наблюдаем явление, с одной стороны, значительного расслоения крестьянства, с другой — обеднение его низов. Этим и объясняются отзывы современных наблюдателей, тоже характеризующих крестьянскую обстановку в очень неприглядном свете. Англичанин Кокс, написавший свою книгу в 80-х годах изучаемого столетия, удивляется нищенской скромности обстановки белорусского крестьянства: его воз без железа, на лошади узда и шлея из лыка или оплетена из дерев[янных] веточек, топор является универсальным орудием, ибо других у него нет, полотн[яная] сорочка и штаны, бараний кожух, зимою и летом на ногах [лапти]; в халупе иногда никакой утвари, а в одной избе путешественник нашел только разбитый горшок.
Все это указывает не только на бедность, но и на незначительное соприкосновенье крестьянства с рынком.
В самом деле, выше мы видим, что только в немногих местах и немногие виды продукции, напр., пчеловодство, скотоводство могли поступать на рынок из крестьянского хозяйства. Никаких следов кустарной промышленности в деревне не чувствуется. Хлебная продукция могла поступать на рынок только из зажиточного двора, или же в качестве голодн[ой] продажи.
В самом деле, если взять основн[ые] средние данные о крестьянском хозяйстве, то бюджет его придется построить следующим образом.
К этому трудному вопросу мы подойдем таким образом, что возьмем наиболее типичные и наиболее благоприятные средние для крестьян[ского] двора и поставим их тоже в наиболее благоприятные даже идеальные, условия крестьянского производства. Наиболее типичный размер пахотной земли выразится в полуволочном участке. Мы уже знаем, что наибольший размер пахотной земли имеет значение для определения крестьянского благосостояния только в том случае, когда это благосостояние сопровождается достаточным количеством скота и большой семьей и какими-нибудь добавочными доходными статьями. Тогда и 1/2 волоки земли дает мощное крестьянское хозяйство. Но мы все эти предвходящие условия отбросим и возьмем наиболее типичный земельный участок, снабженный достаточным количеством скота (это будет пара волов и 1 лошадь или 2–4 лошади в чисто лошадных районах), наконец, типичную семью в 5 чел[овек] или в 31/2 едока. Мы возьмем наиболее благоприятные условия урожайности (сам 3) и предположим правильное трехпольное хозяйство. Мы предположим норму потребления дворового паробка того времени, состоящую в усиленном потреблении хлебных продуктов (18 четвериков ржи и 9 четвериков ячменя или гречихи в год), конечно, при условии минимальной «окрасы», т. е. растительного масла. Конечно, употребление молочных или животных продуктов может несколько понизить норму потребления хлеба, но этого пока мы не принимаем во внимание. Положив в основу все эти благоприятные для хозяйства предположения и не проводя читателя через длинный ряд арифметических упражнений, мы находим, что полуволочный участок оправдывает потребление крестьянского двора и дает некоторый остаток. Но этот остаток крестьянин должен разделить с помещиком трудом или деньгами и с государством. Платежи и повинности крестьян в пользу помещиков были весьма разнообразны и плохо поддаются среднему учету. Все же, комбинируя различные соотношения, надо полагать, что довольно льготная для крестьянской полуволоки повинность в пользу помещиков выражается, при переводе всех натуральных платежей и работ на деньги в 362 рабочих дня, или в 180 злотых польских. Если крестьянин отбывал барщину, то этот размер платежа уменьшался наполовину. Эта половина почти всегда выражается в денежной части, так как в изучаемое время помещик большей частью взимал деньгами за гусей, кур, яйца, за подорожчину и т. д., во всяком случае, частью приходилось оплачивать деньгами повинности и подати, частью отбывать натурою. Государству крестьянин давал не менее 15 злотых подымного, а в столовых добрах еще и гиберну, которая, впрочем, теоретически компенсировалась более льготным обложением господарских крестьян. Во всяком случае, конечный итог сводится к следующему. Если крестьянин не отбывал барщины и оплачивал ее деньгами, то все вышеуказанные благоприятные условия сводились к тому, что у крестьянского хозяйства не доставало 87 злотых для покрытия денежных расходов на оплату податей и повинностей. Если же крестьянин отбывал барщину натурой, то производство двора давало остаток в 13 злотых Конечно, это был тоже реальный минус, потому что этого остатка не могло хватить на покрытие таких расходов, как покупка соли, плата за помол зерна, покупка дегтя и изредка железа. Из этого вытекает, во всяком случае, что отбывание барщины натурой было все же некоторым плюсом в крестьянском хозяйстве, некоторым облегченьем.
Но тут мы должны вспоминать, что мы поставили хозяйство двора в относительно благоприятные условия. Половина дворов имела менее 1/2 волоки пашни, 1/5 часть имела по 1 волу и т. п… Одним словом, для половины крестьянства создавались значительно худшие условия, чем которые мы взяли для его третьей, середняцкой части. Но надо помнить, что низы крестьянства кончаются некоторым процентом, но совсем точно учитываемым беспашенных и без рабочего скота дворов, что, вероятно, составляло в среднем около 5–7%. Следовательно, только верхний слой крестьянства, примерно, в 15–16 % дворов по земельному обеспечению и, кажется, в таком же соотношении по упряжному скоту может считаться достаточно обеспеченным слоем крестьянства. Этот же слой имеет наибольшее количество ульев и мелкого рогатого скота и Наконец, он же характеризуется наибольшей семьянитостью. Наши выводы, основанные на сохранившихся статистических данных, близко подошли к тем процентным соотношениям, которые дают массовые данные по Берестейскому староству, высчитанные на основании хозяйственного глазомера, ревизорами 18 в.: припомним, что они отнесли 6,4 % крестьянских дворов к числу богатых и 13,7 % к числу зажиточных, т. е. верхушке крестьянского слоя, [что] по их заключению представляет собою 5-ю часть дворов. Остальную массу крестьян берестейские ревизоры поровну разделили на среднемаетных и убогих.
Теперь нам надлежит перейти к вопросу о том, в какой мере крестьянское хозяйство было втянуто в рыночные отношения. Конечно, общий фон его- это прежде всего хозяйство для продовольственных целей. Верхний слой крестьянства имеет некоторые избытки хлеба или других злаков. Многоскотные и многопчельные дворы имеют избыток меда, воска и скота. Это уже естественное отчуждение на рынок. Оно, однако, не могло носить большого размера, т. к. избытки все же были скромны, реализация их мало выгодна и, наконец, крестьяне стремились хранить запас на случай неурожая. Середняцкое маломощное крестьянство имело еще меньше связи с рынком, но все же необходимость оплаты податей требовала связи с рынком, хотя бы за счет уменьшения потребления. Так как хлебная продукция не обеспечивала минимальных потребностей в наличных деньгах, то в 18 в. хозяйство ищет выхода в усилении производства некоторых технических растений: хмеля, конопли и особенно льна. На внешний рынок в эту эпоху из Белоруссии и Литвы поступает лен в большем количестве нежели хлеб и лес. Лен является самым характерным продуктом. Развитие льноводства и объясняет нам то обстоятельство, что при всей ужасающей бедности крестьянский двор кое-как держался.
Однако, помещичья власть старалась утилизировать потребность крестьян в обращении к рынку. В тех селах Новогородского воеводства, где держалось пчеловодство, крестьяне должны были половину меда и воска отдавать на двор, а другую половину могли продавать тоже только во дворе, конечно, подразумеваются более или менее принудительные меры. В пределах Виленского повета, во многих имениях было развито льноводство и хмелеводство, но все тяглые крестьяне и чиншевики обложены были данью хмелем и льном, причем по усмотрению двора при хорошем урожае крестьяне обязаны были вместо денежных платежей уплачивать льном. В Поднепровьи и Подвиньи крестьянскими товарами источники называют: лен, пеньку, и конопляное семя, мед, воск, лой, кожи, хлеб, скот. Но торговля этими продуктами не свободна: крестьяне не имеют права продавать из дому даже соседу. Одним словом, опека со стороны помещика над крестьянской торговлей чрезвычайно была развита.
Если крестьянин выступал на рынок в качестве продавца, то здесь он встречал ряд препятствий, которые, конечно, не могли способствовать развитию его производительности. И здесь мы встречаем такое господство средневековья, которое не только сдерживало развитие производительных сил страны, но вернее, углубляло их падение. Белорусское крестьянство, таким образом, входило в состав общерусских условий, находясь под гнетом крепостничества и тяжелой материальной обездоленности, лишенное каких бы то ни было условий, возбуждающих производительность труда и энергию предпринимательства. Эти обстоятельства, как мы знаем, начали учитываться уже накануне падения Речи Посполитой некоторой частью культурного слоя белорусского общества. Отсюда попытка реформ строя помещичьих имений вроде реформ, введенных канцлером Хребтовичем, Сапегой, Бржестовским и др. в своих имениях. Но, конечно, эти одиночные попытки не могли влиять на общий контур экономических соотношений; переход в лоно русского крепостничества только укрепил крепостное право в Белоруссии, придав этому институту полицейско-правовую защиту и абсолютную невозможность даже частных попыток улучшения положения крестьян. Положение белорусских крестьян пошло, таким образом, в сторону ухудшения и вымирания.