§ 8. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ И ЭПОХА РАЗДЕЛОВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§ 8. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ И ЭПОХА РАЗДЕЛОВ

На предыдущих страницах по частям не раз указывалось на те нездоровые явления, которые внедрялись в экономический и социальный строй Белоруссии. По частям указывалось на падение темпа экономической жизни в 17 и 18 вв. после краткого ее расцвета в 16 в. Ситуация внешней торговли складывалась неблагоприятно. Производительность страны с ростом населения и по мере охвата земледельческой культурой все большего и большего количества незанятых пространств не перестраивалось и страна не выходила из состояния производительницы самого грубого сырья. О промышленности, за исключением мельничного дела и добывания спирта, почти не приходится говорить, т. к. только кое-где мы видели незначительные следы ее. Она и не могла создаваться в условиях, когда даже накануне разделов цеховой строй имел полную силу и мог давить на зарождающуюся фабрику. Мы должны признать факт обеднения государства. Прежде всего это сказывается на обеднении крестьянского класса. Его положение чрезвычайно жалкое. Страна, в которой самый многочисленный класс находится в состоянии обеднения и бесправия, ничего не делает на рынок, за исключением покупки соли и водки не имеет потребностей и не может развивать их; городской класс существовал формально. Города были многочисленны, но, кроме немногих, бедны населением. По-видимому, количество его в городах в 18 в. не выросло, а уменьшилось сравнительно с 16 в. О мелких местечках почти не приходится говорить. Среди нескольких хат стоят корчмы, перед которыми в определенные дни продают решета, метлы и горшки: вот типичная картина польско-белорусского города в 18 в. Пышные магдебургские привилегии не спасают горожан от нажима со стороны шляхты.

Человек, у пояса которого болталась сабля, господствовал над всей этой бесправной массой крестьян и горожан. Но шляхтич в массе тоже был беден. Вернее, на него надо смотреть как на представителя более зажиточного крестьянства. И только небольшая группа вельможных панов фактически господствовала над всей остальной массой. И только двор крупного и среднего пана имел сношение с внешним миром, пользовался иностранными изделиями и сам являлся крупным экспортером. Городской купец только случайно в качестве ростовщика или комиссионера мог принять участие в панском вывозе. Зато он снабжал панский двор иностранными изделиями. Но так как государство постоянно нуждалось в деньгах и подымало таможенные ставки, то вся тяжесть таможенных сборов ложилась на городское купечество.

Несмотря на все превосходство своего положения, шляхта все же с завистью смотрела на малейшее проявление зажиточности в городском классе и путем закона боролась с ее проявлением.

Даже многим авторам 18 в. торговый класс представлялся богатым. Конституции первой половины 17 в. даже запрещают мещанам ношение шелковой одежды, дорогих мехов и прочее, — одним словом, они направлены против роскоши городской буржуазии.

В торговой политике среди многих других мер необходимо отметить прочно установившуюся политику твердых цен. Она относится еще к половине 16 в., когда она вызывалась необходимостью регулировать цены, по которым войско могло покупать провиант.

В 17 в. это уже явление, разрушительно действующее на торговлю и на весь экономический строй страны. Твердые цены приобретают характер постоянный и строго проводятся. Виленские купцы в начале 17 в. жаловались панам — раде на то, что таксы разрушают города и торговлю: люди должны по образу жизни превратиться в гуннов, в вандалов или должны эмигрировать или уходить в казаки. Конституция 2-й половины 17 в. шла дальше: она требовала, чтобы купцы за иностранные товары брали от 3 до 7 % прибыли в зависимости от происхождения купца; так, евреи имели право брать только 3 % прибыли, иногородние купцы — 5 %, а купцы данного края — 7 %. Правда, сеймы 2-й половины 18 в. начинают сознавать необходимость поддержки торговли, но меры, предпринимаемые сеймами имели иногда как раз обратное значение. Только в таможенной политике произведено серьезное изменение. Так, Конвокационный сейм 1764 г. отменил таможенные привилегии шляхты, установил одну «генеральную» пошлину и поручил учрежденным им же скарбовым комиссиям заботу о торговле, мануфактурах, мерах, векселях и пр. Эти меры были подтверждены сеймом 1775 г. Этот поворот таможенной политики уничтожил самое главное препятствие в развитии торговли.

Но в отношении поднятия промышленности сеймовые конституции недалеко ушли от взглядов средневековья: в той же 2-й половине 18 в. они неоднократно издают постановления, направленные против роскоши шляхетских сословий. В отношении городов сеймовая политика действовала нередко во вред развитию города. Упомянутая нами конституция 1762 г. «Warunek miast W.X.L.» дает ряд полицейских предписаний и некоторые мелкие облегчения горожанам. Этот «Warunek» большого значения на практике не имел тем более, что конституция 1763 г. отдала мещан под власть старост как в вопросах административных, так и судебных. Это был поворот довольно неожиданный — поручение волкам опекать овец, по выражению одного исследователя.

На старосту можно было жаловаться асессорскому суду. Но это было делом нелегким, т. к. старосты хватали и сажали под арест жалобщиков. Началась упорная война между старостами и гражданами, кончившаяся разгромом городов. Конституция 1776 г., установленная только для Литвы и Белоруссии совсем уничтожила магдебургское право для городов и местечек этой части республики, сохранив магдебургию только в следующих 11 городах: Вильне, Лиде, Троках, Новогрудке, Волковыске, Пинске, Минске, Мозыре, Бресте и Гродно. Конституционный акт объясняет эту меру тем, что остальные города и местечки являются собственно земледельческими поселениями, и тем, что городские суды отправляются не соответствующими по подготовке элементом. Эта мера вызвала взрыв негодования в разных кругах и ряд острых выступлений в печати.

Брошюры того времени указывают на то, что с 1768 г. началась година гибели городов. Один анонимный автор рассказывает, что будто бы до 300.000 мещан выселилось в Россию и Пруссию.

Таким образом, упадок хозяйства городов еще более был подчеркнут эгоистической политикой шляхты.

Оригинально, что в годы расцвета меркантилизма ни в Польше, ни в Литве не чувствовалось дуновений в области торговой политики. Господствует прежний средневековый враждебный взгляд на купца. Торговля является презренным делом.

Среди других причин, отрицательно влиявших на торговлю, необходимо отметить плохое состояние путей сообщения. Теоретически сеймовые конституции выражали заботу об устройстве мостов, гребель и пр. Но когда после присоединения Белоруссии к России, появились в нашем крае почтовые тракты, то один из современников писал: «Кто знал край Белорусский до перехода его в границы России? И видел там дороги узкие, болотистые, каменистые, путанные, подверженные тысячам опасностей и еудобств. Одним словом, там были дороги такие, какие по сейчас в нашем Полесье и на Жмуди». И далее автор описывает нехитрое устройство Екатерининского тракта.

Отсталый и в сильной мере натуральный уклад хозяйственной жизни долгое время удовлетворял шляхту, но примерно ко времени эпохи разделов экономическое обеднение страны, ее отсталость начинали в сильнейшей мере тяготить польское и белорусско-литовское общество.

Авторы того времени стали сознавать, что внешняя торговля по существу находится в руках иностранцев. Увлечение иностранными товарами и, следовательно, необходимость приобретать их за хлеб, лен, пеньку, приводит в отчаяние таких патриотов, как Сташиц и др. Убогий хлоп, томящийся беспрерывной работой, погрязший в пьянстве и лени, не знающий потребностей, связанных с рынком, начинает колоть глаз. Расточительность панского двора, масса слуг — все эти явления отрезвляющим образом стали действовать на представителей польской и белорусской интеллигенции. Угрожающие условия политической жизни будили национальные чувства. Но эти штрихи новых понятий в конечном итоге покоились на весьма заметном обеднении высшего класса дворянства. Даже колоссальные состояния магнатов не выдерживали царившей роскоши. Обеднение шляхты бросалось в глаза. Одна часть ее, чтобы поправить свои обстоятельства, продавала интересы государства, но другая начинала понимать, что корни зла находятся в экономическом базисе и борьба с обеднением должна заключаться в поднятии хозяйств.

Это была мысль верная, но в политическом отношении безнадежная. Отсюда оживление тогдашней литературы, отсюда стремление к изменению хозяйственных форм.

Действительно, мы накануне эпохи разделов наблюдаем ряд мероприятий, долженствующих способствовать усилению торговли, росту промышленности и сглаживанию классовых противоречий.

Наиболее раннею мыслью является мысль об улучшении путей сообщения и прежде всего в болотистом Полесье. Между 1778 и 1784 гг., благодаря энергии Матв[ея] Бутримовича, впоследствии посла на 4-х летний сейм, устраивается местными землевладельцами 2 благоустроенных тракта: один от Слонима до Пинска через Логишин, а другой из Пинска вел на Волынь. Первым путем Вильна и Минск удобно соединялись с Брестом и Варшавой. Средства на эти тракты главным образом были отпущены знаменитым гетманом М. Огинским. Далее зародились и были приведены в исполнение мысли о соединении главных рек каналами. Первым был прорыт Огинский канал, соединивший Щару с Ясельдой и, следовательно, Днепр с Неманом. В 1784 г. прошел первый транспорт судов от Херсона до Королевца. Канал был сооружен на средства того же Огинского. Он же пытался провести еще один канал под Стетычевом, а Скирмунд канализовать пинские болота между Горовахою и Велятичами. Ученый ксендз Францишек Нарвой трудится над очисткой Немана в течение 3-х лет по поручению комиссии Скарбовой литовской. Уже в эпоху разделов закончен Днепровско-Бугский канал соединением Пины с Муховцом, притоком Буга. В 1784 г. упомянутый Матв[ей] Бутримович не без труда провел по этому пути, тогда еще не вполне готовому, первые 10 судов в Варшаву и Гданьск. Окончательно канал был готов только в начале 19 в. Около того же времени появляются проекты соединения Днепра с Двиною. Знаменитый ученый Фаддей Чацкий в 1796 г., т. е. после разделов, представил мемориал о пользе этого канала. Он указывает на то, что богатые леса Минской губернии в пределах реки Березины отрезаны от Двины. Поэтому транспорт лесных материалов обходится очень дорого и отнимает много времени. Этим дан был толчок строению Березинского канала, оконченного русским правительством значительно позже. Тогда же появляется целый ряд других проектов о связи каналами южных рек с Неманом и даже с Ильменем.

Особенно интересны попытки воссоздания некоторых отраслей промышленности. Только теперь в эпоху падения государства и экономического его развития до Польши и Белоруссии дошли идеи меркантилизма, началась эпоха искусственного насаждения промышленности или форсирования более ранних ее завязей. Это явление свойственно всему объединенному государству. Около того же времени в Польше появляются попытки создания некоторых акционерных компаний и насаждения промышленности при помощи иностранных капиталистов.

Во главе предприятий стоит шляхта. Это дело не столько капитала, сколько дело интеллигентской шляхты, а потому и самые предприятия строятся недостаточно практично и не являются достаточно прочными. Крупную роль в этом освежении промышленности сыграла Белоруссия.

В деле развития промышленности кипучую деятельность здесь проявил подскарбий надворный литовский Антоний Тизенгаузен, побуждаемый в своей деятельности королем Станиславом-Августом. Он получил в аренду от короля богатейшую Гродненскую экономию и задался целью поднять Гродно и превратить его в промышленный центр. Мы уже знаем, что появление в этих местностях суконных фабрик не могло быть случайностью, т. к., эта часть Полесья выделялась по развитию овцеводства. Богатые средства Гродненской экономии во многом облегчили задачу Тизенгаузена. Надо заметить, что по характеру своему этот магнат был несколько фантазером, но в то же время отличался громадной энергией и способностью к весьма разнообразной деятельности. Он владел типографиями в Вильне и Гродно, издавал гродненскую газету, издавал книги, основал несколько школ и даже ботанический сад. В управляемых им имениях он старался поднять промышленность, особенно лесное дело и в различных своих имениях и староствах основал ряд фабрик: в Поставах — полотняную фабрику, и такую же в Шавлях, в Бресте — суконную фабрику. Но это были очень бедные заведения. Только вокруг Гродно в 1777 г. таких мелких фабричных заведений считалось 15. Все это были попытки поднять различные формы промышленности. В 1780 г. было уже 23 различных фабрик и крупнейшей из них была фабрика шелковых изделий, насчитывавшая 62 станка, из которых 24 было специально назначено для выделки золототканных поясов, фабрикой заведывали французы.

Суконная фабрика состояла из 24 станков. Затем, среди фабрик Тизенгаузена была фабрика золотых изделий, столового белья, чулочная, кружевная, экипажная, карточная. Предместье г. Гродно — Городница совершенно преобразилась, в ней появились улицы с благоустроенными каменными и деревянными домами. Окрестные села также привлечены были к работе.

Затея Тизенгаузена была типично крепостническая затея. Он вызывал иностранных мастеров для обучения крепостных крестьян. Была попытка даже создать рабочий класс, для чего были взяты принудительно из крепостных семейств мальчики и девочки и отданы в обучение ремеслу. Тизенгаузен даже в школы насильно сгонял крепостных крестьян и принудительно их заставлял обучаться медицине и хирургии. Английский путешественник Кокс передает, в предприятиях Тизенгаузена было до 3000 рабочих, включая и тех, которые по деревням были заняты прядением шерсти и льна. Но тот же Кокс подробно останавливается на положении крепостных рабочих на фабриках. Ему жаловались директора, что хотя фабричные получают лучшую одежду и пищу, чем другие крестьяне, однако их нельзя приохотить к занятию промыслами иначе, как только силой. Кокс отлично оценил, что это происходит вследствие рабского состояния рабочих: «Большинство из них имело на своем лице выражение такой глубокой грусти, что мое сердце надрывалось от боли, глядя на них. Легко понять, что они работали по принуждению, а не по склонности».

Тизенгаузен представлял собою увлекающуюся и художественную натуру. Это был дилетант, интересовавшийся всем и не имевший в точности определенных знаний. Он все начинал, но не успел выждать конца, брался за все, как меценат. Не удивительно, что в конце концов предприятие Тизенгаузена лопнуло и дело кончилось миллионным дефицитом.

Тизенгаузен был самым крупным явлением в данном отношении, но далеко не единственным. Последний подканцлер Литвы граф Иохим Хребтович в 1790 г. устраивает в своем имении Вишневе первую и единственную в Белоруссии доменную печь. Но эта затея просуществовала всего 4 года. Канцлер литовский Сапега в своем имении Рожанне Слонимском повете устраивает суконную, бумажную и полотняную фабрику, а его брат Казимир в Кодне — суконную. Княгиня Анна Яблоновская в Семятичах в Подляхии, устраивает селитерный майдан и котельную. Хотя эти попытки были и неудачны, все же они не прошли бесследно, как, напр., попытка Тизенгаузена, так как со временем Гродненский район действительно превратился в фабричный район.

В эту же эпоху некоторые, весьма скромные попытки более раннего времени, приобретают особенное покровительство белорусских магнатов. Так, княгиня Анна Радзивилл, по-видимому, еще в первой половине 18 в. устроила в своих имениях несколько фабрик. Так, в Налибоках она основала стекольный завод, в Яновичах фабрику граненых камней, в Уречье — стекольный завод и фабрику зеркал, в Смолкове — фабрику глинянных изделий, в Королевичах — шпалерную. У Радзивиллов же в Несвиже издавна существовала ковровая фабрика и весьма известная фабрика восточных изделий в Слуцке. Слуцк, как мы знаем, уже издавна был довольно промышленным городом. Это был центр промышленности и искусства. Здесь знаменитый Гершка Лейбович, родом из Несвижа, писал свою галерею Радзивилловских портретов. Княгиня Урсулла Франциска Радзивилл, урожденная Вишневецкая, жена князя Михаила, прозванного «Рыбонька» была большой покровительницей всякого рода артистических талантов. Этим воспользовался некий Ян Маджарский, армянин, родом из Стамбула, и с помощью Радзивиллов основал в Несвиже фабрику гобеленов. Потом он появляется в Слуцке и заключает с князем Радзивиллом контракт на выработку поясов и других золото — и серебротканных изделий персидской работы. При этом Маджарский обязуется обучить этой работе одного мастера. В конце 18 в. на фабрике было 24 станка, а в начале 19 в. только 12 с 30 рабочими. На фабрике делались разнообразные материи в персидском вкусе. Интересно, что фабричное клеймо писалось по-белорусски «Лев Маджарский».

Но все эти попытки насаждения промышленности были не более, как панская затея, под которой иногда крылось доброе намерение или подражание Западу, но отсутствовало здравое понимание реальной действительности. Кроме суконных, льняных и стекольных фабрик, все другие имели целью удовлетворение изысканного вкуса вельможных панов и базировались на подвозе иностранного сырья. Отсутствовало понимание того, что ремесла и фабрики первого рода вырабатываются десятилетиями, а фабрики, основанные на местном сырье, должны иметь прежде всего местный рынок для сбыта.

Кроме того, эти попытки в громадном большинстве затеваются как раз тогда, когда Речь Посполитая в торговом отношении была направляема своими соседями. Так, мечты о каналах, ведущих из южной Белоруссии к устью Вислы, совпали с эпохой, когда король Прусский Фридрих Великий систематически подрывал польскую и белорусскую торговлю, добиваясь обладанием Гданьском. Он устраивал мытные коморы, подрывающие вольности Гданьского порта и в то же время неестественно повышающие стоимость вывозимых товаров. Он даже дошел до чеканки 2-х миллионов фальшивых талеров, которые распространил в пределах Польши и Литвы. Договор с Пруссией 1775 г. явно стремился направить польскую торговлю в прусское русло. Только переход Гданьска в руки Пруссии способствовал подъему его торговли, т. е. увеличению притока польских товаров. Торговля с Австрией в эпоху разделов не имела большого значения, т. к. Польша ничего не вывозила в пределы этой последней, а к себе ввозила только по преимуществу венгерское вино. Сношение с Причерноморьем оборвались еще в 17 в., когда Турция захватила крепость на северном берегу Черного моря. Но южное направление торговли сразу получила большое значение, когда Причерноморье оказалось в руках России. Надо заметить, что торговый трактат 1775 г., т. е. сейчас [же] после первого раздела был весьма благоприятен для Польши. Русское правительство весьма предусмотрительно ввело ряд льготных статей для этой части Белоруссии, которая еще оставалась в единстве с Польшей. Этими статьями предоставлялась свободная торговля по Двине. Рижская торговля солью освобождена от всякого рода таможенных сборов и монополий. Наконец, вообще Рижский порт был объявлен в особо привилегированном положении. С другой стороны, занятие Россией южных степей, появление русского торгового флота в Дарданеллах весьма оживили польскую торговлю, оттянули часть ее товаров на юг и подняли, таким образом, северное направление. Началось оживление в торговле. Обороты Витебска поднялись. Тогда как в половине 18 в. число судов, приходивших в Ригу за товаром, колебалось от 300 до 600, с 70-х годов оно быстро возрастает и на рубеже 18–19 вв. Рижский порт принимает в своих водах около 1000 судов в год. Конечно, тут уже была часть и русских товаров, но, разумеется, на долю Белоруссии приходилась значительная часть его.

Великорусские купцы быстро освоились с новым расширением рынка и уже в последние годы 18 в., в первые годы 19 в. Витебск находится в широких деловых сношениях со Смоленском, Харьковом, Петербургом, Москвой, Воронежем, Херсоном, Якобштадтом, Липецком и др. И эти сношения, между прочим, отличаются широким кредитом, которым пользовались витебские купцы в этих городах. По сохранившимся записям опротестованных векселей можно видеть, что, напр., в 1801 г. было опротестовано на 245 тысяч рублей векселей, выданных в Витебске. В сделках принимают участие, главным образом, купцы и мещане и очень редко шляхта. Даже 10 % годовых, принятых в то время, можно считать невысоким процентом, указывающим на то, что кредит является частным явлением.

Таким образом, казалось, что новая политическая ситуация обещает более сносные условия для хозяйственной жизни страны. Правда, к концу Речи Посполитой и в шляхетских умах стали зарождаться идеи такой социальной и экономической политики, которая несколько облегчила бы положение низших классов и сделала бы их труд более продуктивным в хозяйственном отношении. Четырехлетний сейм не выказал особого либерализма, но все же, в эту эпоху замечается значительное отрезвление. Впрочем, мы отчасти касались уже этого вопроса, и кроме того постановления сейма имеют чисто теоретическое значение, и потому мы на них останавливаться не будем.