§ 5. Зарождение самостоятельной белорусской литературы

§ 5. Зарождение самостоятельной белорусской литературы

Этот период замечателен тем, что тогда же зарождается интерес к созданию самостоятельной белорусской литературы. Надо, впрочем, заметить, что начало новой белорусской литературы относится собственно к концу 18 в. От того времени до нас дошло сочинение, которое долгое время ходило в рукописи и в 40-х годах пользовалось весьма большою популярностью. Это произведение «Энеида наизнанку». Оно не дошло до нас в полном виде, но в довольно обширных отрывках. К сожалению, трудно установить имя автора этого произведения. В 40-х годах один из писателей — Ромуальд Подберезский — сообщал, что «Энеида» принадлежит Маньковскому, который был сначала советником в Могилеве, а затем вице-губернатором в Витебске, и относит время ее написания к 90-м годам 18 в. Но впоследствии появились известия о том, что это произведение принадлежит В. П. Ровинскому, урож[енцу] Смоленской губ. Таким образом являются 2 претендента на одно и то же произведение. Однако, по всей вероятности, мнение о принадлежности «Энеиды» Маньковскому имеет за собою больше достоверности. Белорусская «Энеида наизнанку» в очень колоритных чертах, соответственно местному быту, описывает путешествие Энея. Везде выступает быт богатого белорусского крестьянина, с его нравами, обычаями, поговорками и т. п. Язык очень богат колоритными белорусскими выражениями. Неудивительно поэтому, что все эти качества сделали «Энеиду» весьма популярным и даже полународным произведением. Известно, что на украинском языке также в конце 18 в. появилась «Энеида наизнанку», принадлежащая перу известного украинского поэта И. П. Котляревского. Обыкновенно нашу «Энеиду» считают подражанием «Энеиде», написанной Котляревским. Заметим, что во всяком случае это не перевод: у обоих авторов общая идея, но способы ее применения к народному быту отличаются самостоятельностью. Следовательно, белорусская «Энеида» могла бы быть вольным подражанием малороссийской, но вообще надо отметить, что весь этот вопрос еще не исследован и есть немало оснований полагать, что белорусская «Энеида» появилась или самостоятельно, или даже раньше украинской. Этим только мы хотели бы обратить внимание на необходимость более тщательного исследования вопроса.

Не думаем также, чтобы «Энеида» была единственным литературным произведением, дошедшим до нас в рукописях от эпохи до возрождения в 40-х годах белорусской литературы. До нашего времени дошло очень много из богатой белорусской литературы в стихах из числа произведений, ходивших в рукописях. Эта литература еще, к сожалению, далеко не изучена и не исследована, и даже сравнительно немного ее запаса появилось в печати. Судя по языку и по темам, напр., из эпохи крепостного права, многое из этой литературы, написаное неизвестными нам авторами, должно быть отнесено на период до 40-х годов. Поэтому нам кажется, что литературные традиции не прерывались, но только белорусские произведения не появлялись в печати, так как это было необычайно и так как польское влияние охватило литературные круги.

После таких замечаний перейдем к интересующей нас эпохе 40-х годов.

Мы уже говорили, что одним из видных явлений этой эпохи надо считать появившуюся книжку в Париже о Белоруссии Александра Рыпинского.

Наряду с белорусскими народными произведениями здесь мы встречаем несколько стихотворений религиозного характера, несколько шуточных произведений.

Для примера хотя бы приведем шутливое произведение — «Лямент влюбленного»

                  Яко цецерук у лесе бальбочэ:

                  Так мое сэрцэ — до цебе сакочэ!

                  Цi   нерэшчака! — келбаса! — селянка! —

                  Нiц мi  нi  мi ло! — без цебе! — коханка!..

                  Рве се ме сэрцэ — як такя атоса:

                  Кеды таргаен пшеклента калёса

                  Рве се мне сэрцэ — як гуж у хамуце!..

                  Калi  прыядэн i сядэн на куце,

                  Да ўжуж насух ся! — як лапець на печы!..

                   Горкая доля!.. а ктуж мен полечы?..

В 50-х годах появилось три издания за границей небольшой книжки неизвестного автора, составленной уже полностью из произведений на белорусском языке.

Но наиболее видное участие в возрождении белорусской литературы принадлежит белорусам, действовавшим на родной почве. Все это были писатели, находившиеся с тем культурным течением, которое вносил в жизнь Виленский университет. По своему образованию это были белорусы, получившие, однако, образование польское. Но будучи поляками по своей культуре, они, однако, не забыли той народности, из среды которой они вышли. Они посвящали свои интересы, свой труд родному краю и, хотя были шляхтичами по происхождению, однако не забывали о своей кровной связи с белорусским мужиком. Деятельность их на белорусском литературном поприще тем более вызывает к себе симпатии, что они действовали как раз в такое время, когда в местном литературном центре Вильне с особенною силою развивалась польская литература. Ведь это все были современники, а отчасти сверстники таких великих писателей на польском языке, но белорусов по происхождению и даже по основным темам своей поэзии, как Мицкевич и Сырокомля. Для слабого таланта был большой соблазн войти в сферу тогдашней местной польской литературы. Многие из белорусов так и сделали, и за Мицкевичем и Сырокомлей двинулась целая плеяда их земляков (как Героним Марцинкевич, В. Коротынский, К. Павловский, Ф. Загорский и мн. др.), не оставивших в польской литературе никакого следа. Неудивительно поэтому, что мы должны с большим почтением отнестись к тем землякам белорусам, которые свои силы направили не на литературную деятельность в сфере польской литературы, но на развитие белорусской литературы или на изучение истории и этнографии родной Белоруссии.

Это явление тем более трогательно, что наши писатели проникнуты были не только литературным интересом, но и высокими общественными пробуждениями. Им хотелось поднять умственное и моральное состояние белорусского крестьянства, им хотелось обратить внимание дворянской среды на положение крестьянина и тем побудить дворянство работать на пользу крестьянства. «Быть может», — говорит Ян Чечот в предисловии к одному из своих сочинений, — «оне (стихотворения на белорусском языке) проникнут как— нибудь в деревню, быть может, оне заговорят сердцу благожелательных панов и обратят более любящее внимание на крестьян, а вместе с тем будут содействовать успеху этих трудолюбивых соотечественников в нравственности». Таким образом, для них литература была не только средством удовлетворения своего поэтического настроения, но и важной отраслью общественной деятельности.

Обращаясь затем к представителям направления этой литературы, надо прежде всего остановиться на этнографических изданиях и частью на собственных литературных произведениях Яна Чечота.

Ян Чечот родился в 90-х годах 18 в., был сверстником Мицкевича, учился первоначально в школе в Новогрудке, а затем в Виленском университете. За участие вместе со своими друзьями Мицкевичем и Заном в обществе филоматов он попал в десятилетнюю ссылку в Оренбург, откуда затем возвратился на родину. Здесь на родине он был библиотекарем в Щорсах графа Хребтовича. Умер в конце 40-х годов. Это был человек мягкий по характеру, любящий свою родину, свой народ и его произведения, романтик по направлению и настроению.

С 1837 г. Чечот выпустил ряд сборников (всего 6 томов) белорусских народных песен. Первоначально он выпустил не подлинные песни, а переводы их на польский язык, но с 4-го выпуска он стал давать образцы записей на белорусском языке. Чечот, как и другие его современники, первоначально не вполне отчетливо отделял белорусскую народность от польской, но изучение народных песень и языка привело его к очень важным наблюдениям и выводам. В 6-м томе он уже дает особенности белорусского языка, называя его кривичским, пытается характеризовать его. Это была первая попытка представить грамматические особенности белорусского языка и выделить его от других славянских. Автор призывает к составлению белорусской грамматики и словаря, мечтает о широком изучении языка. Весьма замечательно, что Чечот, получивший польское образование, развивает здоровую мысль о том, что наша шляхта — часть того же кривичского народа, что ее предки говорили тем же белорусским языком, пользовались ее песнями, преданиями, вообще, жили одной культурной жизнью с народом. Наряду с народными песнями Чечот прилагает и несколько поэтических произведений с польским переводом. Чечот не раз выражает уверенность в том, что его скромная литературная деятельность послужит на пользу белорусскому народу, он мечтает о развитии крестьянства, являясь одним из народолюбцев 40-х годов, как и Сырокомля, Марцинкевич и др. Недаром он посвящает один из своих выпусков знаменитому народолюбцу Сташицу.

Другим современником Чечота был Ян Барщевский, уроженец Витебской губернии, с берегов озера Нещерда (род. 1890 г.). Он был сыном мелкого застенкового шляхтича. Учился в иезуитской коллегии в Полоцке, мечтал о Виленском университете, но за недостатком средств служил домашним учителем в богатых домах. Позже он переехал в Петербург, где служил по морскому ведомству. Здесь он дружил с Мицкевичем и Шевченко.

Барщевский был прекрасный знаток народа и быта застенковой шляхты. Это был человек веселого нрава, душа шляхетских сборищ, ярморочного веселья. Это была живая пропаганда идей белорусской национальности, потому что на этих сборищах он читал свои стихотворения; стихи приобретали популярность и в письменной и в устной форме разносились по Белоруссии. Неудивительно поэтому, что некоторые авторы, напр., Ромуальд Земкевич настаивают на том, что Барщевского следует считать и хронологически, и вследствие его популярности, основоположником белорусской литературы. Его первое стихотворение «Ах, чым жэ твая дзевэнька, галоўка занята» — крик первой любви автора — появилось в 1809 г. Упомянутый выше автор Р. Земкевич справедливо замечает, что Энеида Маньковского сделалась популярной только с 30-х годов, т. е. к тому времени, когда Барщевский уже пользовался широкой известностью.

В 1812 г. мы видим Барщевского наблюдающим великую борьбу с Наполеоном, наблюдающим эту войну с мужицкой стороны, — расправы крестьян с французами и расправы крестьян с имуществом бежавших помещиков. Отражением этой эпохи было очень популярное стихотворение «Рабункi мужыкоў». Осмелевшие с приходом французов в село крестьяне «двор лупiлi», «што хацелi пiлi, бралi»: одежду, посуду, скот. Французы бежали, а мужики «былi панамi». Немедленно устроили раду и председатель рады Минка вспоминает о том, что раньше были хорошие паны, а теперь «нас паелi, самi сгалелi». Со страхом являются крестьяне во двор пана. Впрочем появление урядника немедленно рассеяло торжество крестьян.

В Петербурге Барщевский стоял во главе кружка земляков белорусов. Он посвятил Белоруссии несколько изданий на польском языке. Так, он издавал ежегодник «Незабудка» (1840–1844), где печатал ряд легенд белорусских. Там же напечатано несколько рукописных белорусских произведений более раннего периода, ходивших в то время по рукам. К сожалению, очень мало дошло до нас стихотворных произведений Барщевского на белорусском языке, напр., «Рабункi мужыкоў» и нек. др. В напечатанных произведениях он больше всего старался изобразить народный быт и быт белорусской мелкой шляхты. Поэтому дошедшие до нас его произведения имеют более характер беллетрическо-этнографический.