Осень олигархов

Осень олигархов

Царь Василий Шуйский, который энергично взбирался на трон, удивляя коварством и настойчивостью в достижении цели, проявил полную неспособность к государственному управлению. Что еще хуже — он был неудачлив и не любим народом. Надежды на преодоление Смуты русские люди связывали с его племянником Михаилом Скопиным-Шуйским — удачливым и популярным, однако он же представлял угрозу для царя Василия — реальную или потенциальную — невозможно ответить, так как невозможно утверждать, имел ли молодой военачальник свои далеко идущие политические планы, либо беспрекословно принимал как данность дядюшкино верховенство. Вступление Скопина в Москву во главе русско-шведского войска в марте 1610 года виделось началом перелома в затянувшемся национальном кризисе, но в мае полководец внезапно скончался, а в июне войска Сигизмунда выдвинулись к Москве.

Под рукой у царя Василия находилось, как мы знаем, немало опытных и талантливых военачальников, но он поставил во главе войска брата Дмитрия, «воеводу сердца не храброго, но женствующими облажена вещьми, иже красоту и пищу любящего». Служилые люди, по словам летописца, «ненавидяху его гордости, сего ради и нелюбезен бяше во очию их». Мало того что зять Малюты уже зарекомендовал себя бездарным и трусливым воеводой, молва приписывала смерть Скопина именно его зависти: по слухам, супруга Дмитрия Шуйского преподнесла князю Михаилу Васильевичу чашу с отравленным вином. Будь жив Скопин, несомненно, он возглавил бы войско, однако теперь на его месте оказался человек, считавшийся виновником его смерти — уже одно это обстоятельство пагубно сказывалось на боевом духе ратников.

Будь жив Скопин — битва, состоявшаяся под селом Клушино 24 июня 1610 года, что между Можайском и Вязьмой, наверняка была бы выиграна — существуют, на наш взгляд, достаточно веские причины настаивать на столь категоричном выводе. Многочисленные схватки с польскими войсками показали, что русские по крайней мере не уступают им ни в мужестве, ни в различных компонентах боевого искусства. А ведь московская рать под Клушином имела значительное численное превосходство над противником.

Отметим еще одно важное обстоятельство: на исход сражения существенно повлияла измена шведских союзников под командованием Якоба Делагарди. Подобный поворот событий трудно представить, будь во главе войска Скопин. Если бы даже шведам и при Скопине не возместили долги по жалованию. За год совместного похода князя Михаила и шведского полководца сблизило боевое братство. Современники вспоминали, что Делагарди опасался за жизнь Скопина и советовал тому поскорее покинуть столицу, выступив навстречу неприятелю. Решаясь переметнуться к полякам, Делагарди имел в виду и то обстоятельство, что русское войско возглавлял причастный к смерти боевого товарища Дмитрий Шуйский. Перед битвой Делагарди выдали деньги, меха и сукна для раздачи солдатам в счет погашения долга, но он промедлил, чем — вольно или невольно — спровоцировал ландскнехтов на бунт и измену. Между тем военачальник шведского короля — смертельного врага Сигизмунда III — должен был иметь причины более веские, нежели задержка жалования, чтобы решиться помочь полякам одолеть союзное войско царя Василия.

Поражение под Клушином, развал русского войска предопределил падение Шуйского. 15 июля 1610 года часть московских ратников, собранных для выступления против крымцев, перебежала к Вору. Требовалось срочно убирать царя Василия, который не только не был способен объединить вокруг себя здоровые силы, но вызывал всеобщую ненависть. 19 июля инициативная группа во главе с братьями Ляпуновыми, насильно постригла непутевого государя в монахи.

Якоб Делагарди

Деятельность образовавшегося после свержения царя Василия правительства, так называемой «Семибоярщины» — у нас принято оценивать крайне негативно, а сами соправители обычно предстают в исторической литературе либо кучкой предателей, открывших перед врагами ворота Москвы, либо, в лучшем случае, дорвавшимися до власти геронтократами. Возникновению подобной репутации мы в значительной степени обязаны романовской историографии. Это придворные летописцы запустили в обиход следующие излюбленные историками саркастические реплики вроде «оскудеша премудрые старцы и изнемогша чюдные советники» и «точию два месяца власти насладишася». Романовы были не прочь скомпрометировать хотя бы и задним числом участников «Семибоярщины», среди которых находились и претенденты на престол, и просто недруги фамильного клана. Соправители явно не страдали от отсутствия амбиций, они совершили множество ошибок. Некоторые из них имели роковые последствия, но кое-какие обвинения в их адрес начисто лишены оснований.

Например, у нас нет оснований подозревать бояр в узурпаторских поползновениях. «Семибоярщина» мыслила себя как временное правительство, призванное в первую голову обеспечить избрание нового государя «всем заодин всею землею, сослався со всеми городы». В некоторых грамотах, посланных из Москвы в июле 1610 года, содержались и прямые указания местным властям о выборе «изо всех чинов по человеку» и присылке в Москву представителей на собор^{34}. Не вина переходного правительства, что для созыва выборных людей в столицу в обстановке Смуты требовалось время. Этим ресурсом «Семибоярщина» не располагала. 19 июля царя Василия свергли, а уже 24 июля польская армия под командованием гетмана Станислава Жолкевского маячила в 7 верстах от западных предместий столицы; с юга на Москву напирала рать Лжедмитрия II, вставшая лагерем у Коломенского. Не исключался вариант, при котором обе антимосковские силы объединятся. Жолкевский одновременно вел переговоры и с московскими боярами, и с калужскими «ворами».

«Семибоярщина» встала перед выбором, который, по сути, следует считать отсутствием выбора — протянуть руку либо королю, либо самозванцу. Разумеется, соправители выбрали первое, отказавшись вступать в альянс с воровскими ватагами против Речи Посполитой. При этом бояре не отказались от попытки обрести союзников в окружении «царика», расколоть его. После низложения Шуйского бояре предлагали князю Дмитрию Трубецкому бросить самозванца, чтобы явиться в Москву и выбрать государя всей землей, но тот в ответ предложил открыть ворота столицы Вору. Правителям ничего не оставалось делать, как вступить в переговоры с командующим польскими силами гетманом Станиславом Жолкевским о призвании на русский престол королевича Владислава, при условии, что поляки начнут военные действия против калужской рати.

Само по себе призвание «Семибоярщиной» иностранного принца не является неким антинациональным деянием. Наши западные соседи в свое время первыми выступили с аналогичной инициативой — пригласить государя из Москвы. После смерти Сигизмунда II в 1572 году на вакантный престол Речи Посполитой выдвигалась кандидатура царевича Феодора, однако Иоанн Грозный предложил в короли самого себя. Неудивительно, что поляки предпочли зачинщику опричнины француза Генриха Валуа, только тот спустя год сбежал в Париж, чтобы наследовать почившему в Бозе августейшему своему брату Карлу IX. Польское бескоролевье завершилось в 1575 году избранием энергичного трансильванца Стефана Батория. Он умер в 1586 году, и возможность занять польский престол снова получил Феодор Иоаннович, однако снова московская кандидатура потерпела неудачу: королем стал швед Сигизмунд III.

Гетман Станислав Жолкевский

И вот в 1610 году наступила очередь русских выступить с приглашением на престол польского принца. Владислав должен был воцариться на Москве, приняв православие и восстановив сложившуюся при последних Рюриковичах сословно-представительскую монархию. По мнению С. Ф. Платонова, «если бы боярам удалось привести в исполнение их замыслы и осуществить предполагавшуюся ими унию с Речью Посполитой, договор 17 августа составил бы предмет их гордости»^{35}. Только воплощение этих планов в жизнь полностью зависело от доброй воли Сигизмунда III. Договор заключался не между польским монархом и русским правительством, а между русским правительством и гетманом Жолкевским. Первые обязались признать Владислава своим государем и привести к присяге новому царю соотечественников, а второй — бить челом перед его величеством о принятии им условия договора. Обе стороны свои обязательства честно выполнили: в Москве целовали крест Владиславу, а Жолкевский доложил Сигизмунду о достигнутых договоренностях.

Но вот незадача — королю соглашение не понравилось. Ревностный католик не собирался принуждать сына к православию, да и вообще, как выяснилось, сам оказался не прочь примерить шапку Мономаха. Формально к польскому государю трудно предъявить претензии — он ни с кем ни о чем не договаривался.

Российская сторона совершила роковую, непростительную ошибку. Подпали ли переговорщики под обаяние гетмана Станислава Жолкевского, который на самом деле не горел желанием воевать с московитами и искренне упрашивал короля дать им в государи Владислава, либо уверили себя, что нашли наилучший или даже единственный выход из положения, но они явно поторопились. Думается, даже в тяжелейших условиях июлясентября 1610 года можно и нужно было более настойчиво и искусно отстаивать интересы державы и более трезво просчитывать последствия каждого шага, тянуть время, торговаться, хитрить. А получилось так, что договор 17 августа для польской стороны представлял собой некую декларацию о намерениях, а Москва, взяв на себя конкретные и весьма важные обязательства, ослабила до предела свои и без того зыбкие позиции.

27 августа 1610 года на половине дороги от польского стана к городу состоялась церемония присяги москвичей Владиславу. Два дня спустя Жолкевский узнал о непримиримой позиции Сигизмунда — королевичу царем на Руси не быть. Но огласить королевский вердикт русским он не решился. Вместо этого гетман снарядил делегацию в ставку Сигизмунда III из бояр и участников избирательного собора, успевших прибыть к тому времени в Москву. Их изначально невыполнимая миссия заключалась в том, чтобы договориться — теперь уже непосредственно с польским государем — об условиях воцарения Владислава. Гетман предусмотрительно включил в состав посольства наиболее опасных и влиятельных московских политиков — Филарета Романова и Василия Голицына, удалив их из столицы. Патриарх Гермоген направил Владиславу грамоту, в которой настаивал на переходе королевича в православие. А вдруг гетман не исключал возможности того, что русским удастся-таки уломать Сигизмунда III?

Почетная медаль в честь избрания Владислава на русский престол. 1610 г.

Во всяком случае, один из пунктов договора с Москвой Жолкевский честно выполнил: королевские войска и отряды «Семибоярщины» вместе выступили против Вора. Во всех остальных отношениях поляки не думали двигаться навстречу русским, а в это время временное правительство делало одну уступку за другой. Спустя месяц с небольшим после подписания договора о призвании Владислава, а именно 21 сентября, бояре пригласили в столицу польские войска, испугавшись, что своими силами не смогут контролировать ситуацию в городе. Главными закоперщиками фактической капитуляции стало большинство Боярской думы во главе с Федором Мстиславским и братом Филарета Иваном Романовым; против выступили Андрей Голицын и Иван Воротынский^{36}. Получается, что Филарет, покинувший Москву за несколько дней до ее фактический сдачи, снова оказался в выигрыше, так как остался непричастен к действиям соправителей, имевшим столь печальные последствия для страны.