КНИГА V

КНИГА V

Эперат в должности стратега ахеян; ахейское собрание, примирение Филиппа с Аратами, благоприятные для него решения союзного собрания (1). Филипп решил перенести войну на море; козни Апеллы совместно с Леонтием и Мегалеем; решимость вторгнуться в Этолию (2—5). Поход к Ферму, неумеренная мстительность Филиппа, общие рассуждения автора (6—12). Счастливое отступление Филиппа, пир, обнаружение предательских замыслов Апеллы с соумышленниками (13—16). Нападение Ликурга на Мессению, вторжение Доримаха в Македонию, Филипп в Коринфе, победоносный поход его на Лаконию (17—19). Поражение мессенян Ликургом; замыслы Ликурга против Филиппа, который счастливо возвращается в Коринф; географическое положение Спарты (20—24). Козни Леонтия в войске, прибытие Апеллы из Халкиды, неудача последнего у царя; судьба Апеллы и его соумышленников (25—28). Попытки к заключению мира с этолянами не приводят ни к чему; возвращение Филиппа на зимнюю стоянку в Македонию, бегство Ликурга к этолянам (29). Вторжение этолийца Пиррии в Ахаю, новые выборы у ахеян (30). Война между царями Антиохом III и Птолемеем Филопатором за Койлесирию; общие рассуждения автора о всеобщей истории, о важности начала в предприятии; задачи всеобщей истории (31—33). Беспечность царя Филопатора и страсть его к наслаждениям (34). Недостойное обращение Птолемея и наперсников его с царем Клеоменом, заключение Клеомена под стражу, трагический конец Клеомена (35—39). Отпадение Теодота, египетского наместника Койлесирии, и переход его на сторону Антиоха Сирийского; ретроспективные замечания об Антиохе (40). Возмущение Молона, наместника Мидии, против Антиоха; жестокость Гермия, козни его против Эпигена, война с Молоном и Птолемеем (41—42). Женитьба Антиоха на дочери царя Понта Лаодике; нерешительность военачальников в войне с Молоном, который завладевает Алоллониатидою (43). География Мидии (44). Успехи Молона и поход Антиоха в Койлесирию, сопротивление Теодота; переход Ксенойты через Тигр (45—46). Отступление Молона и занятие его стана неприятелем; внезапное возвращение Молона, полная победа над Ксенойтою, дальнейшие успехи Молона (47—48). Решимость царя идти самому на Молона; Эпиген пал жертвою козней Гермии; разногласие в мнениях о плане кампании (49—51). Переправа Антиоха через Тигр, поражение и смерть Молона; восстановление порядка в верхних сатрапиях (52—54). Победоносный поход Антиоха против Артабазана (55). Насильственная смерть Гермия с соизволения Антиоха и возвращение царя домой (56). Неудавшийся поход Ахея в Сирию (57). Приготовления Антиоха к войне с Птолемеем; решимость Антиоха отнять Селевкию на Оронте у египтян; описание города; завоевание его Антиохом (58—60). Вторжение Антиоха в Койлесирию и покорение им нескольких городов (61—62). Приготовления наперсников Птолемея к войне с Антиохом; военные силы египтян (63—65). Уверенный в окончательном завоевании Койлесирии, Антиох заключает перемирие с Птолемеем и возвращается в Селевкию (66). Напрасные переговоры между царями Египта и Сирии (67). Возобновление военных действий с началом весны; движение войск Птолемея и Антиоха (68—69). Занятие Антиохом Филотерии, Скифополя, Атабирия и других городов (70). При содействии соседних арабов Антиох проникает в Галатиду, овладевает городами Абилами и Гадарою, завоевывает Раббатаманы и переходит на зимнюю стоянку в Птолемаиду (71). События в Малой Азии: осажденные селгеями педнелисяне в Писидии обращаются за помощью к Ахею, который и отряжает войско под начальством Гарсиериса; этот последний освобождает от осады Педнелис и осаждает Селгу; предательство Логбасиса (72—74). Рассуждения автора о пользе истории; судьба Логбасиса; заключение мира с Селгою (75—76). Война Ахея с Атталом, царем Пергама (77). Недовольство галатов в войсках Аттала и доставление их к Геллеспонту (78). Возобновление войны за Койлесирию, состав и численность войск Антиоха (79). Стоянки Птолемея и Антиоха под Рафией, покушение Теодота на жизнь Птолемея (80—81). Битва при Рафии, поражение Антиоха и возвращение Койлесирии под власть Птолемея, заключение мира (82—87). Землетрясение на Родосе, послужившее скорее на пользу родосцам, нежели во вред (88—90). Продолжение рассказа о Союзнической войне: Ликург возвратился из Этолии, Арат, выбранный в ахейские стратеги, восстановил военные силы союза (91). Вторжение Ликурга в Мессению и возвращение ни с чем в Спарту (92). Распри в среде мегалополян и умиротворение их Аратом (93). Военные действия этолян, элейцев, ахеян, Скердилаид против Филиппа (94— 95). Вторжение этолян в Акарнанию и Эпир, вторжение акарнанов в Этолию (96). Филипп покоряет Билазоры в Пеонии и вторгается в Фессалию; общие рассуждения автора по поводу ошибки Филиппа (97—98). Осада фтиотидских Фив, покорение города и переименование в Филиппополь (99—100). Неудача Филиппа в погоне за Скердилаидом, прибытие его на немейское празднество, получение там известия о поражении римлян Ганнибалом, советы Деметрия кончить войну с этолянами и плыть в Италию (101). Мир с этолянами, речь Агелая о необходимости мира в среде эллинов, а также между эллинами и Филиппом (102—104). Сцепление судеб Эллады, Италии, Ливии (105). Обозрение одновременных событий в Элладе, Египте и Сирии, в Македонии, Иллирии, Малой Азии (106—111).

1. Тот год, в который Арат младший занимал должность стратега, пришел к концу в пору восхождения Плеяды¹: таково было тогда у ахейского народа счисление времени. Поэтому он сложил с себя власть, и во главе управления ахеян стал Эперат. Стратегом этолян был Доримах. В это самое время с наступлением лета Ганнибал, уже открыто вступавший в войну с римлянами, вышел из Нового города, переправился через реку Ибер и начал наступательный поход в Италию. С другой стороны, римляне отправили с войском Тиберия Семпрония в Ливию, а Публия Корнелия в Иберию. Ганнибал* и Птолемей потеряли надежду на мирное разрешение спора из-за Койлесирии с помощью послов и переговоров и начали войну друг против друга. Царь Филипп, нуждаясь в съестных припасах и в деньгах для войска, созвал ахеян в собрание² через высших должностных лиц. Когда народ согласно законам собрался в Эгий, царь, во-первых, заметил противодействие³ со стороны Арата и друзей его вследствие козней, которые вел против них на последних выборах Апелла; во-вторых, он увидел, что Эперат человек бездарный и не пользуется никаким уважением у ахеян. Тогда царь понял ошибку, какую сделали Апелла и Леонтий, и решил снова приблизить к себе Арата и его сторонников. С этою целью он уговорил должностных лиц перенести собрание в Сикион⁴, там в задушевной беседе⁵ со старшим и младшим Аратами всю вину за прошлое сложил с себя на Апеллу и просил их оставаться к нему в таких же отношениях, какие между ними были вначале. Когда Араты охотно согласились на это, Филипп снова явился в собрание ахеян и благодаря содействию Аратов получил все, что требовалось для его предприятия, именно: ахеяне постановили выдать ему тотчас для начала похода пятьдесят талантов, уплатить жалованье войску его за три месяца, а сверх того доставить ему десять тысяч мер хлеба⁶; на будущее время, пока он будет находиться в Пелопоннесе и вести общую с ними войну, он будет получать ежемесячно от ахеян семнадцать талантов.

2. Постановив такое решение, ахеяне разошлись по городам, а Филипп, когда войска возвратились из зимних стоянок, по совещании с друзьями решил вести войну на море. По его мнению, это было единственное средство быстро со всех сторон нападать на неприятелей, так как вследствие этого последним будет чрезвычайно трудно оказывать помощь друг другу: рассеянные по разным странам, они будут бояться каждый за себя при неожиданности и быстроте неприятельских нападений с моря, а царь вел войну с этолянами, лакедемонянами и еще с элейцами. Раз решение было принято, Филипп собрал корабли ахеян и свои в Лехей⁷, в постоянных опытах упражнял своих фалангитов и приучал их грести веслами⁸, причем македоняне ревностно исполняли возложенное на них дело. Бесстрашные в сухопутных открытых битвах⁹, македоняне, когда того требуют обстоятельства, с не меньшею, готовностью несут службу на море, с величайшим прилежанием копают канавы, возводят окопы, исполняют и все другие тяжелые работы, как говорит Гесиод¹⁰ об Эакидах: «Они радуются войне, как пиршеству». Итак, царь и полчище македонян оставались в Коринфе, занятые упражнениями и приготовлениями к морской войне. Между тем Апелла был не в силах ни возвратить себе прежнее значение у Филиппа, ни переносить спокойно свое принижение, а потому составил заговор с Леонтием и Мегалеей: они должны были оставаться при царе, противодействовать ему на месте¹¹ небрежным ведением его дел, а сам он удалится в Халкиду¹² и позаботится о том, чтобы царь ниоткуда не получал средств, необходимых для осуществления его планов. Заключив такого рода уговор с Леонтием и Мегалеей, коварный Апелла отправился в Халкиду под каким-то благовидным предлогом, который и представил царю. Во время своего пребывания в Халкиде он твердо соблюдал клятвенный уговор, пользуясь для этого всеобщим повиновением, какое оказывалось ему ввиду его прежнего значения, так что, наконец, царь вынужден был из нужды в деньгах закладывать серебряную утварь и таким образом добывать средства к жизни. Между тем суда были собраны, и македоняне научились обращаться с веслами. Тогда царь, раздав воинам хлеб и жалованье, вышел в море и на следующий день пристал к Патрам. В войске его было шестьдесят тысяч македонян и двенадцать тысяч наемников.

3. Около того же времени стратег этолян Доримах отправил на помощь элейцам Агелая и Скопаса с пятьюстами неокритян¹³. Элейцы боялись, как бы Филипп не вздумал осадить Киллену, а потому набирали наемных воинов, вооружали своих и старательно укрепляли Киллену. Поэтому Филипп стянул ахейских наемников, часть находившихся у него на службе критян и галатской конницы, кроме того тысячи две человек из набранной в Ахае пехоты, оставил это войско в городе димеян частью для прикрытия себя, частью для охраны города на случай нападения элейцев. Сам он раньше еще написал мессенянам и эпиротам, а также акарнанам и Скердилаиду, чтобы они вооружали свои суда и шли на соединение с ним к Кефаллении¹⁴, в условленное время вышел из Патр в море и пристал к Проннам в Кефаллении¹⁵. Но он увидел, что городок трудно взять осадою, что местность слишком узка, а потому прошел мимо с флотом и бросил якорь у города палеян¹⁶. Область эта, как заметил Филипп, изобиловала хлебом и могла прокормить его войско; поэтому он высадил воинов на сушу и расположил свой стан перед городом, корабли велел притянуть к берегу, оградить рвом и окопами, а македонян отрядил за хлебом. Сам Филипп обошел город кругом с целью исследовать, каким образом можно будет придвинуть к стенам осадные сооружения и машины: ему хотелось дождаться союзников и взять город. Он рассчитывал тем самым отнять, во-первых, у этолян важнейшую опору их, ибо на кефалленских кораблях они переплывали в Пелопоннес, кроме того, опустошали берега эпиротов и акарнанов; во-вторых, он желал приобрести для себя и союзников опорный пункт военных действий против неприятельской страны. Дело в том, что Кефалления лежит против Коринфского залива в направлении к Сицилийскому морю, потому господствует над северными и западными частями Пелопоннеса, главным образом над областью элейцев, а равно над южными и западными частями Эпира, Этолии и Акарнании.

4. Так как по этой причине Кефалления удобно расположена для сбора союзников, для нападения на неприятельскую землю, а равно и для защиты дружественных земель, то Филипп старался поскорее покорить остров своей власти. Но он видел, что город отовсюду окружен или морем, или отвесными скалами, за исключением небольшой ровной полосы в направлении к Закинфу¹⁷; отсюда он и задумал придвинуть к городу сооружения и повести все дело осады. Вот что занимало царя, когда от Скердилаида прибыло пятнадцать судов; послать больше помешали ему царившие в среде владык иллирийских городов распри и волнения; прибыли также назначенные вспомогательные отряды от эпиротов, акарнанов, а также от мессенян. По завоевании города фиалян мессеняне беспрекословно уже принимали участие в войне. Когда все было готово для осады, царь расположил на удобных пунктах катапульты и камнеметательницы против защитников стен, затем ободрил македонян, велел придвинуть машины к стенам и при помощи их вести подкопы. Благодаря усердию македонян стена вскоре была подкопана на два плетра; тогда царь приблизился к стене и предлагал осажденным кончить миром. Когда те отказались, он велел зажечь подпорки, и вся подкопанная часть стены рухнула. Вслед за сим Филипп послал вперед пелтастов с Леонтием во главе, разделив их на отряды и отдав приказание силою врываться через пролом. Однако Леонтий, памятуя уговор с Апеллою, три раза подряд удерживал воинов, ворвавшихся через пролом, от окончательного занятия города. Раньше этого он подкупил наиболее выдающихся начальников отдельных частей; сам же со злым умыслом проявлял при каждом нападении крайнюю робость. Наконец македоняне были выбиты из города с большими потерями, хотя и могли бы одолеть врага. При виде робости начальников, того, что большинство македонян ранено, царь приостановил осаду и совещался с друзьями относительно дальнейших действий.

5. Около того же времени Ликург предпринял поход в Мессению, а Доримах с половиною войска вторгся в Фессалию: оба они были убеждены, что вынудят тем Филиппа снять осаду с города палеян. По этому поводу к царю прибыли послы от акарнанов и мессенян. Акарнанские послы просили его вторгнуться в землю этолян, дабы удержать Доримаха от вторжения в Македонию и самому напасть на землю врагов и разорить всю ее беспрепятственно. Послы от мессенян просили у царя военной помощи, причем объясняли, что благодаря начавшимся уже пассатам¹⁸ переправа от Кефаллении к Мессении может быть совершена в один день; поэтому, говорил мессенец Горг, на Ликурга может быть сделано нападение внезапное и успешное. Со своей стороны, Леонтий, верный принятому решению, настойчиво поддерживал Горга, соображая, что таким образом для Филиппа потеряно будет все лето, ибо, размышлял он, пройти в Мессению легко, но возвратиться оттуда, пока дуют пассаты, невозможно. Отсюда становилось ясно, что Филипп, запертый с войском в Мессении, вынужден будет оставаться там в бездействии до конца лета, а этоляне тем временем будут бродить по Фессалии и Эпиру, грабить и безнаказанно опустошать всю страну¹⁹. Такие и подобные советы давал Леонтий с целью повредить царю; присутствовавший при этом Арат высказал противоположное мнение. Он утверждал, что следует плыть в Этолию и туда перенести войну, ибо выступление в поход Доримаха с этолянами дает прекрасный случай напасть на Этолию и опустошить ее. Царь, относившийся уже к Леонтию с некоторым недоверием за намеренно небрежное исполнение им своих обязанностей во время осады, постигал коварство его и в совете об отплытии в Мессению, а потому решил действовать по предложению Арата. Поэтому он обратился с письменным требованием к Эперату, ахейскому стратегу, набрать из ахеян войско и идти на помощь мессенянам, а сам отплыл от Кефаллении и на другой день прибыл в ночную пору к Левкаде²⁰. Сделав необходимые приспособления на Диорикте и переправив через него корабли, он отплыл в залив, именуемый Амбракийским. Залив этот, тянущийся далеко от Сицилийского моря, углубляется внутрь материка Этолии, как мы сказали выше. Царь прошел в залив и незадолго перед рассветом пристал у так называемой Лимнеи²¹, воинам своим отдал приказ позавтракать и, оставив на месте большую часть пожитков, готовиться налегке к походу. Сам он созвал проводников и внимательно расспрашивал их о стране и соседних городах.

6. К этому времени явился со всем ополчением акарнанов стратег их Аристофант. В прежние времена они вытерпели много бед от этолян, а потому теперь горели желанием всячески мстить им и вредить всеми способами. Вот почему на сей раз они охотно воспользовались случаем помочь македонянам и явились во всеоружии, не только все те, кои по закону обязаны были идти на войну, но и некоторые из старших возрастов. По таким же причинам не меньшее рвение обнаруживали и эпироты. Однако при обширности своей страны и при внезапности появления Филиппа они опоздали с доставкою войск. Что касается этолян, то, как я сказал выше, половину войска Доримах увел с собою, а другую половину оставил на месте, находя силы эти достаточными для защиты городов и полей на случай неожиданных нападений. Оставив свой обоз под сильным прикрытием, царь к вечеру снялся от Лимнеи, прошел вперед стадий на шестьдесят и расположился лагерем. После ужина и небольшого отдыха он продолжал путь, шел всю ночь непрерывно и к рассвету достиг реки Ахелоя между Конопою и Стратом, рассчитывая напасть внезапно и неожиданно на Фермы²².

7. Леонтий и друзья его понимали, что Филипп по двум причинам может осуществить свой план, а этоляне не в силах будут совладать с появившимся войском: во-первых, появление македонян совершится быстро и неожиданно; во-вторых, нападение на Фермы сделано будет с такой стороны, откуда, по предположению этолян, Филипп не мог отважиться столь легкомысленно на явную опасность, ибо местность защищена была самою природою²³, а поэтому этоляне будут застигнуты нападением врасплох, совершенно неподготовленными. Ввиду этого Леонтий и друзья его, верные своим планам, настаивали, что Филиппу следует разбить лагери подле Ахелоя и дать отдохнуть войску после ночного похода: они желали выиграть тем для этолян хоть немного времени, дабы они могли подоспеть на защиту Фермов. Арат, напротив, видел, что дело не терпит отлагательства, что Леонтий несомненно старается помешать предприятию, а потому заклинал Филиппа не терять удобного случая и не медлить. Царь, уже и раньше подозревавший Леонтия в измене, принял совет Арата и безостановочно продолжал путь. После переправы через реку Ахелой он быстро направился к Ферму, а по мере движения вперед разорял и опустошал поля. На пути своем Филипп оставлял с левой стороны Страт, Агриний²⁴, Фестии, а с правой Коноп, Лисимахию, Трихоний, Фитей²⁵. Он прибыл к городу, именуемому Метапою²⁶ и расположенному у самого Трихонидского озера и в теснине, что идет вдоль его, в расстоянии стадий шестидесяти от Ферма, занял этот город, покинутый этолянами, и ввел в него пятьсот воинов с целью прикрыть вход в ущелье и выход из него; ибо вся прилегающая к озеру местность гориста, сурова и закрыта лесом, что делает дорогу узкой и трудной. Вслед засим он поставил впереди всего войска наемников, за ними иллирян, сам с пелтастами и фалангитами двинулся вперед через ущелье. Шествие замыкали²⁷ критяне, а правый фланг его прикрывали от нападения фракийцы и легковооруженные, двигавшиеся в стороне²⁸ полями²⁹; с левой стороны он был защищен озером на протяжении стадий тридцати.

8. Пройдя названные выше места и достигнув деревни, именуемой Памфиею³⁰, Филипп оставил и там для охраны гарнизон и продолжал путь к Ферму; дорога была не только крута и чрезвычайно неровна, но и окаймлена по бокам глубокими рытвинами, так что в некоторых местах становилась слишком опасною и узкою, и весь подъем имел около тридцати стадий. Но македоняне шли бодро, а потому и этот путь пройден был быстро. Филипп достиг Ферма в позднюю пору³¹. Расположившись здесь лагерем, он послал войска разорять соседние деревни, делать набеги на Фермейскую равнину, а также в самом Ферме грабить дома, вмещавшие в себе в изобилии не только хлеб и другие припасы, но и ценную утварь, снесенную сюда этолянами. Дело в том, что ежегодно в этом месте бывали весьма значительные ярмарки и всенародные празднества; там же обыкновенно происходили и выборы должностных лиц; вот почему каждый сносил туда драгоценнейшие предметы из своего имущества, нужные для приема гостей и для празднества. Но и помимо такого назначения этоляне считали Ферм надежнейшим хранилищем, ибо никогда никакой враг не дерзал проникать в эти места, самою природою обращенные как бы в кремль целой Этолии. Благодаря этому область с давних времен наслаждалась миром, а потому дома вокруг святилища и все окрестности переполнены были всяким добром. Первую ночь македоняне, обремененные разного рода добычею, провели под открытым небом; на следующее утро они выделили для себя наиболее ценную и удобную для передвижения часть добычи, а все прочее нагромоздили перед палатками в кучу и сожгли. Равным образом они выбрали из висевшего в портиках оружия более ценное и унесли с собою, другое обменяли на свое, остальное сложили в кучу и предали пламени. Сожжено было больше пятнадцати тысяч вооружений.

9. До сих пор все шло прекрасно и правильно по законам войны; о дальнейшем я не знаю, что и сказать. Памятуя, что учинили этоляне в Дии и Додоне, македоняне жгли портики, уничтожали и все прочие храмовые здания³², из коих иные были великолепно отделаны, стоили большого труда и издержек. Не только крыши обращали они в пепел, но и самые здания равняли с землею; опрокинули кумиры числом не менее двух тысяч, множество кумиров, не имевших на себе посвящений богам или не изображавших лика божества, было уничтожено; другие они пощадили. На стене македоняне начертали общеизвестный стих, чем тогда уже Сам³³, сын Хрисогона и товарищ детства царя, дал свидетельство природного остроумия. Стих гласил так: «Видишь ли ты, куда метнула божественная стрела?»³⁴ Царь и друзья его проникнуты были полнейшею уверенностью в справедливости и законности такого образа действий, ибо они воздавали равною мерою этолянам за нечестие их относительно Дия. Я держусь противоположного мнения, и чтобы решить, прав ли я, достаточно взять несколько примеров из того же царского дома. Так, Антигон, одолев в открытом сражении Клеомена, царя лакедемонян, тем самым овладел и Спартою. Властный поступить с городом и его гражданами по своему усмотрению, он, однако, не только не причинил какого-либо зла находившимся в его власти людям, но возвратил им свободу и их исконное государственное устройство, оказал величайшие благодеяния государству лакедемонян и отдельным гражданам и затем возвратился на родину. За это он не только в то время был признан благодетелем государства, но и после смерти спасителем его, и стяжал себе от всех эллинов, не только от лакедемонян, бессмертные почести и славу.

10. Потом, первый владыка, расширивший пределы царства и положивший начало процветанию дома, Филипп после победы над афинянами в битве при Херонее³⁵ свершил так много не столько оружием, сколько обходительностью и мягкостью. Войною и оружием он только одолел воевавших против него врагов и достиг власти над ними, напротив, снисходительностью и умеренностью покорил себе всех афинян и город их. Не приумножая бед войны озлоблением, он воевал и боролся до тех пор, пока не получил возможности проявить свою милость и великодушие. Так, пленных он отпустил домой без выкупа, оказал последнюю честь павшим афинянам, останки их отправил через Антипатра в Афины, снабдил одеждою большинство возвращавшихся на родину афинян и с небольшими издержками, только своею рассудительностью достиг величайших успехов. Гордость афинян Филипп смирил великодушием и из врагов обратил их в готовых на все соратников. Далее, как действовал Александр?³⁶ Он был разгневан на Фивы до такой степени, что продал в рабство жителей их, самый город срыл до основания и все-таки при взятии города не оскорбил богов кощунством; напротив, с величайшею заботливостью охранял храмы и вообще священные места от всякого даже невольного оскорбления. Потом, после переправы в Азию для отмщения эллинов за кощунство персов он старался в наказании виновных соблюсти соответствующую преступлениям их меру; вместе с тем щадил все посвященные богам предметы, хотя персы бесчинствовали в Элладе наибольше именно в этом отношении³⁷.

Так и Филиппу следовало бы тогда непрестанно помышлять о том, дабы явить себя преемником и наследником не столько власти поименованных выше мужей, сколько настроения их и великодушия. Всю свою жизнь он с особенным старанием выставлял на вид родство свое с Александром, сыном Филиппа, и вовсе не подумал о том, чтобы соревноваться с ними в добродетели. Так как поведение Филиппа было противоположно поведению предшественников его, то и слава, которую с возрастом он стяжал себе у всех людей, была совершенно иная.

11. Одним из примеров такого поведения были и поступки его в Ферме. Увлекаясь раздражением и врачуя одно зло другим, Филипп соревновался с этолянами в кощунстве и был уверен, что не совершает никакого нечестия. Потом, при всяком удобном случае, он укорял Скопаса и Доримаха за наглость и необузданность, разумея кощунство их в Додоне и Дии. Между тем сам поступал подобным же образом, не воображая, что тем самым приобретает себе у слушателей такую же славу, как и те этоляне. Отнимать у неприятеля и уничтожать крепости, гавани, людей, корабли, плоды, вообще все то, потеря чего обессиливает противника, выгодно для борющегося и облегчает ему достижение цели, — к этому обязывают нас законы и правила войны. Но без всякой нужды³⁸ сокрушать храмы, вместе с ними кумиры и все подобные сооружения, уничтожение коих не сулит ни малейшей выгоды одному и нисколько не ослабляет сил другого, по крайности, для той войны, которая ведется в данное время, — не есть ли это поведение неистовствующего безумца? Для людей доблестных задача войны состоит не в гибели и уничтожении провинившихся, но в исправлении их и возмещении ошибок, не в том, чтобы истреблять вместе с виновными ни в чем неповинных, но скорее в том, чтобы спасать и сохранять от гибели вместе с невинными и тех, которые почитаются виновниками неправды. Дело тирана — творить зло, владычествовать с помощью страха над непокорными, быть предметом ненависти для своих подданных и самому ненавидеть их³⁹. Напротив, царю свойственно творить всем добро, стяжать себе любовь добрыми делами и милосердием, руководить и управлять людьми, повинующимися ему по доброй воле.

Для наилучшего уразумения того, в какую ошибку впал тогда Филипп, достаточно представить себе те чувства, какие, по всей вероятности, испытывали бы этоляне, если бы царь поступил противоположно тогдашнему поведению, не уничтожал бы портиков и кумиров, не кощунствовал бы над прочими святынями. Я полагаю, что этоляне испытывали бы прекраснейшее чувство благожелательности. Памятуя собственный образ действий в Дии и Додоне, они ясно видели бы, что Филипп имеет силу поступить с ними по своему усмотрению, не опасаясь прослыть несправедливым даже в случае жесточайшей расправы с ними; однако по своей мягкости и великодушию предпочел не подражать им.

12. Отсюда до очевидности ясно, что этоляне осуждали бы сами себя, а Филиппа восхваляли бы и удивлялись царственному великодушию, какое он проявил в благочестии по отношению к божеству и с каким он умерил свой гнев против них. И в самом деле, превзойти врага благородством и справедливостью не только не менее, скорее более выгодно, чем победить оружием. В одном случае побежденные покоряются из нужды, в другом уступают добровольно; победа оружием ведет к исправлению лишь ценою больших потерь, великодушие умудряет заблуждающихся без жертв. Наконец, и это самое важное, в одном случае наибольшая доля успеха принадлежит подчиненным⁴⁰, в другом — победа достается всецело начальникам.

Впрочем, быть может, вина за содеянное в то время должна падать не столько на Филиппа, человека молодого, сколько на друзей и пособников, находившихся при нем, в числе коих были Арат и Деметрий из Фара. Даже не присутствуя при этих событиях, можно догадываться, кто из этих двух подал царю такой совет. Не говоря уже о том, что во всей жизни Арата нельзя было бы указать ни одного поступка поспешного или необдуманного, тогда как жизнь Деметрия изобиловала противоположными деяниями, у нас имеется бесспорное свидетельство о поведении обоих людей в подобных обстоятельствах; но мы скажем об этом, что следует, в другом, более удобном месте.

13. Филипп взял с собою из Ферма, — на этом месте мы уклонились в сторону, — все, что можно было унести и увезти, и выступил в обратный путь той самой дорогой, какою пришел. Добыча и тяжелая пехота были посланы вперед; позади всего войска он поместил акарнанов и наемников. Филипп старался как можно скорее оставить за собою теснины в ожидании того, что этоляне, рассчитывая на природную укрепленность местности, нападут на задние ряды его. Так вскоре и случилось. Этоляне собрались в числе тысяч трех человек для отражения врага; но, пока Филипп находился на высотах, они не приближались, оставаясь в скрытых местах под начальством Александра трихонийца; но лишь только арьергард двинулся, они тотчас кинулись к Ферму и стали теснить задние ряды. Когда в арьергарде произошло смятение, этоляне ударили на врагов и рубили их еще с большею яростью, пользуясь выгодами местоположения. Но Филипп предусмотрел будущее, и при спуске с высот поместил иллирян и храбрейших пелтастов за одним из холмов. Эти воины ударили на напиравших и выдвинувшихся вперед этолян, причем сто тридцать человек убили, немного меньше взяли в плен, а остальные этоляне бежали стремглав куда попало. После этой победы задние ряды войск предали пламени Памфий, беспрепятственно прошли теснины и быстро соединились с македонянами; ибо Филипп расположился станом подле Метапы и там поджидал задних воинов. На следующий день он разрушил до основания Метапу, двинулся дальше и разбил свой лагерь у города, именуемого Акрами⁴¹. На следующий день, продолжая путь, Филипп опустошил поля, расположился лагерем подле Конопа, где оставался и следующий день. Через день он снова снялся со стоянки и продолжал путь вдоль Ахелоя до Страта. После переправы через реку он поставил войско на возвышенности вне выстрела с целью вызвать на бой находившихся внутри города этолян.

14. Филипп слышал, что в Страте собралось этолийской пехоты около трех тысяч, человек четыреста конницы и до пятисот критян. Так как никто не отваживался выходить из города, то Филипп опять приказал передним рядам выступать в поход по направлению к кораблям, что были у Лимнеи. Как скоро замыкавший войско отряд миновал город, сначала небольшая часть этолийской конницы сделала вылазку и стала тревожить крайних воинов; но потом полчище критян и часть этолийской пехоты вышли из города и соединились со своей конницей; тогда завязался решительный бой, и арьергард вынужден был сделать поворот и выстроиться к битве. Первое время обе стороны сражались с равным успехом; но когда подоспели на помощь наемникам Филиппа иллиряне, этолийская конница и наемники подались назад и бежали врассыпную; большую часть их царские войска преследовали до ворот и стен, а около ста человек положили на месте. После этого дела находившиеся в городе войска держались уже тихо, а арьергард благополучно достиг стоянки и кораблей.

Филипп заблаговременно разбил палатки, принес богам благодарственные жертвы за счастливый исход предприятия и созвал всех начальников на пир. И в самом деле, говорили, что Филипп проник в необычайно опасные места, такие, куда раньше его никто не дерзал приходить с войском; он же не только совершил вторжение во главе войска, но исполнил задуманный план целиком и благополучно возвратился назад. Вот почему на радостях Филипп и готовил пиршество для начальников. Что касается Мегалея и Леонтия, то они были весьма недовольны удачею царя, так как обязались перед Апеллою мешать всем предприятиям Филиппа, и не преуспели в этом: дела приняли оборот противоположный их желаниям...⁴² однако на обед они явились.

15. У царя и прочих участников пира не замедлило возникнуть подозрение, что Мегалей и Леонтий не разделяют радости остальных по случаю недавних событий. Так как пиршество затянулось, и они вынуждены были участвовать в обильной, неумеренной попойке, то тут же и выдали себя. По окончании пира Мегалей и Леонтий, пьяные и уже не владевшие собою, кидались по сторонам в поисках Арата, и когда повстречались с ним на пути домой, то сначала ругали его, а потом начали швырять в него камнями. Многие спешили на помощь одной или другой стороне, и в лагере поднялись шум и смятение. Царь услышал крики и послал людей разузнать, в чем дело, и прекратить беспорядок. Явившимся людям Арат рассказал случившееся, призвал в свидетели присутствовавших и направился...⁴³ к своей палатке. В суматохе Леонтий ускользнул каким-то непонятным способом, а Мегалея и Кринона царь, узнав, что случилось, призвал к себе и жестоко бранил. Те, однако, не смирились⁴⁴ и дерзко говорили, что не покинут своих замыслов, пока не выдадут Арату и сторонникам его должной мзды⁴⁵. Раздраженный этими речами, царь тут же потребовал дать ему ручательство⁴⁶ в сумме двадцати талантов и велел заключить их под стражу.

16. На следующее утро царь позвал к себе Арата, просил не беспокоиться и обещал произвести строжайшее расследование. Между тем Леонтий, узнав о судьбе Мегалея, явился с несколькими пелтастами к царской палатке в надежде, что запугает юного царя и легко заставит его переменить решение. При встрече с царем Леонтий спросил, кто осмелился оскорбить действием Мегалея и заключить его под стражу. Но когда царь решительно ответил: «Это я приказал», Леонтий смутился и, что-то пробормотав, вышел разгневанный. Царь со всем флотом отошел от берега, переплавился через залив** и быстро пристал к Левкаде; людям, занятым распродажей добычи, он приказал торопиться, а сам собрал друзей⁴⁷ и вел следствие над Мегалеем и его сообщниками. Арат в своем обвинении перечислил вины Леонтия и друзей его с давнишнего времени, напомнил о совершенном ими кровопролитии⁴⁸ в Аргосе по удалении Антигона, об его уговоре с Апеллою, а также о его противодействии в деле палеян. Все это он подтверждал явными уликами и показаниями свидетелей, так что Мегалей и его сообщники не в состоянии были возразить что-либо в свое оправдание, а потому были единогласно осуждены друзьями царя. Кринон остался под стражей, а за Мегалея Леонтий дал ручательство.

Таков был конец козней Апеллы с Леонтием и друзьями его, противоположный первоначальным их расчетам. Они надеялись было застращать Арата и потом, когда Филипп останется один, делать все, что найдут для себя выгодным, — а вышло наоборот.

17. К этому времени Ликург, не совершив ничего замечательного, возвратился из Мессении, потом выступил из Лакедемона снова в поход и овладел городом тегеян. Так как население удалилось в Акрополь, то он повел осаду против Акрополя, но безуспешно и опять возвратился в Спарту. Между тем элейцы сделали набег на Димейскую область, вышедшую против них конницу завлекли в засаду и без труда обратили в бегство, при этом положили на месте немало галатов, из воинов граждан взяли в плен Полимеда из Эгия, димеян Агесиполида и Диокла. Что касается Доримаха, то, как я сказал выше, первый поход с этолянами он совершил в той уверенности, что безнаказанно разграбит Фессалию, а Филиппа принудит снять осаду с города палеян. Но в Фессалии он нашел Хрисогона⁴⁹ и Петрея готовыми к бою, поэтому не отважился спуститься в равнину и долгое время держался на горных склонах. По получении известия о вторжении македонян в Этолию Доримах покинул Фессалию и поспешил на защиту родины. Но Доримах прибыл на место, когда македоняне вышли уже из Этолии, и вообще слишком опоздал. Между тем царь вышел от Левкады в открытое море, на пути опустошил поля оянфян и со всем флотом пристал к Коринфу, поставил корабли свои на якоре при Лехее, высадил войска и разослал по союзным городам Пелопоннеса вестников с письмами, причем назначал день, в который все они с оружием в руках должны были явиться в город тегеян на ночь⁵⁰.

18. Покончив с этим, царь не оставался больше в Коринфе, отдал приказ македонянам выступать в поход по направлению к Аргосу и на другой день прибыл в Тегею. Здесь он взял с собою собравшихся раньше ахеян и направился через горы, желая вторгнуться в страну лакедемонян неожиданно для них. На четвертый день пути по окольным пустынным дорогам царь достиг возвышающихся против города холмов и, миновав их, причем с правой стороны оставался Менелайон⁵¹, дошел до самых Амикл⁵². Лакедемоняне видели из города, как проходило неприятельское войско и, изумленные зрелищем, пребывали в большом смущении и страхе. Дело в том, что они не успели еще успокоиться от волнения по поводу известий о разрушении Ферма Филиппом и вообще о делах его в Этолии; в среде их шли речи о том, чтобы послать Ликурга на помощь этолянам. Но никто из лакедемонян и не воображал, что опасность может обрушиться на них самих с такою быстротою из страны столь далекой, тем более что и возраст царя не мог внушать им какого-либо страха. Отсюда понятно, что лакедемоняне были вне себя от ужаса, ибо события застигли их врасплох. И в самом деле, отвага и ловкость Филиппа в предприятиях были не по возрасту, и он повергал всех врагов своих в недоумение и ставил их в беспомощное положение. Так, поднявшись из глубины Этолии⁵³, он, как сказано выше, за одну ночь переправился через Амбракийский залив и пристал к Левкаде; прождал там два дня, на третий к утру снялся с якоря и через день бросил якорь у Лехея, по дороге опустошив побережье этолян. После этого, нигде не останавливаясь, на седьмой день пути он достиг господствующих над городом холмов, что подле Менелайона, так что очень многие не верили своим глазам.

19. Итак, лакедемоняне, перепуганные неожиданностью нападения, не знали, что делать, за что взяться, а Филипп в первый же день расположился станом подле Амикл. Поселение, называемое Амиклами, славится во всей Лаконике обилием деревьев, плодородием, и от Лакедемона отстоит оно стадий на двадцать. В нем есть едва ли не знаменитейшее из всех лаконских храмов — святилище Аполлона⁵⁴. Поселение расположено со стороны города, обращенной к морю. Еще через день Филипп, опустошая поля, спустился к так называемой стоянке Пирра⁵⁵. В течение двух следующих дней он совершал опустошительные набеги на соседние местности и разбил свой лагерь подле Карния⁵⁶; отсюда двинулся к Асине⁵⁷, сделал несколько безуспешных приступов против этого города и снова пошел дальше. Так исходил он, сопровождаемый опустошением, всю страну, обращенную к Критскому морю, до Тенара⁵⁸; оттуда опять свернул и направился мимо корабельной верфи лакедемонян, именуемой Гифием⁵⁹, обладающей надежной гаванью, которая отстоит от города⁶⁰ стадий на тридцать. Оставив Гифий вправо от дороги, Филипп расположился станом подле Гелии⁶¹; это самая большая и прекраснейшая часть Лаконской области. Отсюда он высылал фуражиров, опустошал огнем все окрестности, уничтожал произведения почвы, и с фуражирами дошел до Акрий и Левк и даже до полей Боев⁶².

20. По получении от Филиппа письма касательно похода мессеняне не отставали в усердии от прочих союзников; напротив, со всею поспешностью собрались они в поход и выслали отборнейшее войско в две тысячи человек пехоты и двести конницы. Но путь был длинный, и они опоздали в Тегею, так что не нашли уже там Филиппа. Первое время мессеняне не знали, что делать; но из опасения, как бы вследствие прежних подозрений не было усмотрено в этом злого умысла, мессеняне прошли через Аргивскую землю в Лаконику, чтобы там соединиться с войсками Филиппа. Достигнув поселения Глимп, лежащего на границах Арголиды и Лаконики, они перед ним расположились лагерем неумело и легкомысленно. Так, стоянки своей они не оградили ни рвом, ни окопами, не выбрали для нее удобного места и, рассчитывая на дружественное расположение жителей поселения, беззаботно разбили свои палатки перед самыми стенами. Между тем Ликург, уведомленный о прибытии мессенян, взял с собою наемников и отряд лакедемонян и тотчас выступил в поход. К утру он достиг этой местности и смело ударил на неприятельскую стоянку; с другой стороны, мессеняне, вообще поступившие неблагоразумно и, что было хуже всего, удалившиеся от Тегеи без достаточного количества войска и без опытных вождей, однако в минуту опасности, при самом нападении сделали для своего спасения все, что было только в их власти при тогдашних обстоятельствах, именно: завидев наступление врага, мессеняне немедленно бросили все в лагере и поспешно бежали к поселению. После этого воины Ликурга захватили большую часть лошадей и обоз, но в плен не взяли никого, из всадников убили только восемь человек. Итак, мессеняне после этой неудачи возвратились снова через Аргос на родину, а Ликург, гордый успехом, явился в Лакедемон, занялся военными приготовлениями и держал совет с друзьями, намереваясь не выпустить Филиппа из Лаконики без битвы. Между тем царь вышел из Гелей и, опустошая поля, на четвертый день к полудню прибыл снова в Амиклы со всем войском.

21. Ликург отдал распоряжения начальникам и друзьям относительно предстоящей битвы, а сам по выходе из города занял окрестности Менелайона, имея при себе не меньше двух тысяч всего войска. Остававшимся в городе лакедемонянам он велел зорко следить за тем, чтобы по данному сигналу поспешно выводить войско во многих пунктах одновременно и строить его в боевой порядок перед городом в направлении к Эвроту⁶³, там, где река наиближе подходит к городу. В таком-то положении были дела Ликурга и лакедемонян.

Дабы рассказ наш при незнакомстве читателей с местностью не был сбивчив и темен, необходимо присоединить к нему описание природы и расположения местности⁶⁴. Впрочем, мы стараемся делать то же самое во всем нашем повествовании, каждый раз соединяя и сближая местности неведомые с общеизвестными и описанными раньше нас. Большинство поражений в сухопутных и морских войнах происходит от незнания особенностей местоположения⁶⁵; кроме того, всем нам желательнее знать не то, что случилось, но как случилось. Поэтому в изложении каких бы то ни было событий, наипаче военных, нельзя пренебрегать описанием местностей, а для обозначения их следует пользоваться то гаванями, морями и островами, то святилищами, горами, областями со знаменательными наименованиями, наконец различными странами света⁶⁶, ибо с этими последними все люди хорошо знакомы. Таким только способом и возможно познакомить слушателей с неведомыми предметами, как мы говорили и раньше.

Что касается упоминаемой здесь местности, то природа ее такова: 22. Спарта по общему виду кругообразна и расположена в равнине⁶⁷, хотя в некоторых частях занимает разнообразные неровности и высоты. Подле города, на восточной стороне его протекает река, именуемая Эвротом и обыкновенно непереходимая вброд благодаря своей величине. Те высоты, на которых находится Менелайон, лежат по ту сторону реки к зимнему востоку*** от города. Суровые, труднодоступные и очень высокие, они господствуют вплотную⁶⁸ над пространством между городом и рекою. На этом-то промежуточном пространстве, имеющем не более полутора стадий, и течет названная выше река у самой подошвы холма. На обратном пути Филиппу необходимо было переправиться через эту реку, причем влево от него были город и готовые к бою лакедемоняне, а вправо река и выстроившееся на холмах войско Ликурга. Помимо этого, лакедемоняне придумали такого рода хитрость: запрудив реку в верхнем течении, они направили воду ее на упомянутое выше промежуточное пространство между городом и высотами; оно покрылось водою и стало непроходимым как для пехоты, так еще больше для конницы. Таким образом, Филиппу оставалось одно: проводить свое войско по горному склону под самыми высотами, вытянуть его в длинную беззащитную линию, которая на всем пути была открыта для неприятельского нападения.

При виде этого Филипп посоветовался с друзьями и решил, что при таких обстоятельствах настоятельно необходимо выбить прежде всего Ликурга и его войска из окрестностей Менелайона. Взяв с собою наемников и пелтастов, сверх того иллирян, он перешел реку и двинулся на высоты. Ликург понял план Филиппа, выстроил своих воинов в боевой порядок и ободрял их к битве, а остававшимся в городе лакедемонянам подал сигнал. Вслед засим лица, коим это было поручено, вывели согласно приказанию городские войска из города, поставили их перед стеною⁶⁹, поместив конницу на правом фланге.