КНИГА XVI  

КНИГА XVI 

Из войны Филиппа с родосцами и Атталом: бесчинства Филиппа под Пергамом (1). Флот Филиппа в хиосских водах против союзного флота родосцев; сражение; случаи с отдельными кораблями (2—3). Средства и способы борьбы воюющих народов (4). Отличившиеся корабли Феофилиска, Филострата, Никострата (5). Случай с Атталом к выгоде для Филиппа (6). Потери воюющих (7). Старание Филиппа скрыть свое поражение и выставить себя победителем (8). Смерть Феофилиска (9). Рассуждение о людской близорукости (10). Взятие Филиппом карийского города Принаса (11). Чудесное изображение Артемиды (12). Вероломство Набиса относительно мессенян и вообще пороки его (13). Ошибки Зенона и Антисфена в известиях о битвах Хиосской и при Ладе, о походе Набиса в Мессению (14—17). Ошибки Зенона в известиях о войне между Антиохом и Птолемеем (18—19). Общие соображения автора о важности правды и поучительности в историческом сочинении (20). Из египетской истории: правление Тлеполема и вражда с ним придворных, руководимых Птолемеем (21—22). Доблести жителей Газы (22a). Триумф Сципиона (23). Затруднительное положение и наглость Филиппа в Карии (24). Прибытие в Афины Аттала и римских послов и торжественная встреча их; народное собрание объявляет войну Филиппу (25—26). Встреча римских послов с Никанором, военачальником Филиппа, и угроза войною (27). Медлительность родосцев и Аттала; быстрота действия и настойчивость Филиппа (28). Филипп под Абидосом; осада города; мужество жителей; изумительная решимость их;падение города (29—33). Вмешательство римлян в дела Филиппа; поведение абидян по взятии города (34). Ахейские и римские послы на Родосе с противоположными увещаниями (35). Созвание ахейских союзных отрядов Филопеменом в Тегею для войны с Набисом и хитрость Филопемена ввиду множества лазутчиков и доносчиков у Набиса; победа Филопемена (36—37). Старания Филиппа вовлечь ахеян в войну с римлянами (38). Из войны за Келесирию; покорение Иудеи Скопасом; поражение Скопаса; завоевания Антиоха (39). Отдельные географические отрывки (40).

1. Бесчинства Филиппа под Пергамом.

...Подойдя к Пергаму¹ и воображая, что Аттал чуть не в его руках, Филипп предавался всевозможным бесчинствам². Как бы ища выход своему раздражению, он изливал гнев не столько на людей, сколько на богов. Дело в том, что в передовых схватках гарнизон Пергама благодаря сильному местоположению города легко отражал нападающих; и в деревнях Филипп не находил никакой добычи, так как Аттал предусмотрел нападение и принял соответствующие меры. Ничего другого не оставалось ему, как обратить свою ярость против изображений божеств³ и святилищ, хотя Филипп этими действиями причинял бесчестие гораздо большее себе самому, нежели Атталу. По крайней мере мне так кажется. Он не только жег и разрушал до основания храмы и алтари, но велел разбивать самые камни, чтобы всякое восстановление развалин сделать невозможным. Затем он разорил Никефорий⁴, вырубив его рощу и опрокинув ограду, множество великолепных храмов сровнял с землею, вслед за сим устремился по направлению к Фиатейрам⁵, оттуда повернул назад и бросился на равнину Фивы в надежде обрести в этих местах обильнейшую добычу. Обманувшись в расчетах, Филипп пошел в Гиеракому⁶, вызвал к себе Зевксида⁷ и потребовал, чтобы тот согласно договору снабдил его хлебом и иным продовольствием. Хотя тот и делал вид, будто поступает согласно договору, на самом же деле не имел охоты оказывать поддержку Филиппу (О добродетелях и пороках, Свида).

2. ...Так как при осаде города⁸ Филипп встретился с препятствиями, а враг⁹ подстерегал его с превосходящим количеством палубных судов, то он очутился в трудном положении и не знал, что делать дальше. Но выбирать было не из чего, и Филипп неожиданно для неприятеля снялся с якоря, тогда как Аттал предполагал, что он пробудет здесь дольше в занятиях над разработкою приисков. Отплыть внезапно побуждала Филиппа больше всего уверенность в том, что так ему удастся предупредить¹⁰ неприятеля и совершить остальной путь до Самоса уже беспрепятственно. Однако расчеты его совсем не оправдались, ибо Аттал и Феофилиск, как скоро заметили его отплытие, приступили к выполнению своего плана. Но так как они полагали, что Филипп, о чем сказано выше, дольше задержится на приисках, то выходили в море врозь¹¹. Тем не менее благодаря усиленной гребле они настигли неприятеля, причем Аттал ударил на правое крыло, ведшее перед, а Феофилиск — на левое. Застигнутый врасплох¹², Филипп дал сигнал к битве правому крылу и приказал оборотить корабли носами против неприятеля и со всею силою сразиться с ним; сам он с несколькими челнами отступил под прикрытие промежуточных¹³ островков и там выжидал исхода битвы. Число кораблей Филиппа, участвовавших в битве, доходило до пятидесяти трех палубных, сверх того, были открытые, да челноков вместе с пристами¹⁴ было сто пятьдесят. Неприятель имел шестьдесят пять судов, считая и византийские, сверх того три триемиолии¹⁵ и столько же трехпалубников.

3. Морское сражение между Филиппом и союзниками.

Начало сражения дано было с корабля Аттала; тотчас за ним, не дожидаясь приказа, вступили в бой с обеих сторон все прочие близстоявшие корабли. Аттал схватился с восьмипалубным судном¹⁶, нанес ему в подводную часть¹⁷ меткий удар и наконец затопил его, невзирая на упорное сопротивление, оказанное противниками с корабельной палубы. Напротив, военачальнический десятипалубный корабль Филиппа сделался добычею неприятеля, чего никто не ожидал. Дело было так: корабль, когда на него набежала триемиолия, нанес ей сильный удар в середину туловища, ниже подворки верхнего ряда весел¹⁸, и был захвачен¹⁹ ею, ибо кормчий был уже не в силах сдержать стремительное движение своего корабля. Судно повисло на десятипалубном корабле, который поэтому был стеснен в своих движениях до беспомощности. В таком положении на корабль напали два пятипалубника, пробили его с двух сторон и затопили как самое судно, так и находившихся на нем людей; в числе этих последних был и наварх Филиппа Демократ. В это самое время два брата, Дионисодор и Динократ, начальники кораблей у Аттала, попали тоже в трудное положение в морском деле, один, столкнувшись с семипалубным судном, другой — с восьмипалубным. При столкновении с восьмипалубным судном корабль Динократа получил повреждение в той части, которая была над поверхностью моря, потому что нос его был сильно поднят²⁰; со своей стороны Динократ пробил неприятельский восьмипалубник в подводной его части²¹, но первое время никак не мог отделиться от него, хоть много раз и пытался повернуть свой корабль назад. Так как и македоняне дрались мужественно, то Динократ очутился в величайшей опасности. На помощь своему кораблю поспешил Аттал и нападением на неприятельский корабль разнял сцепившиеся суда. Динократ был спасен каким-то чудом, между тем как вся команда неприятельского судна пала в мужественной борьбе, а самое судно, опустелое, покинутое людьми, досталось в руки Аттала. Что касается Дионисодора, который с ожесточением устремился на врага, чтобы поразить его носом своего корабля, то ему не удалось даже нанести удар, и корабль его, пробегая мимо неприятеля, потерял правый ряд весел²², изломались и подставки под башнями²³. Тотчас корабль со всех сторон был окружен врагами, и среди криков и шума погибла вместе с судном вся команда; только Дионисодор с двумя товарищами спасся вплавь на подоспевшую на помощь триемиолию.

4. Выгоды обеих сторон.

На прочих кораблях битва шла с равным успехом: насколько Филипп превосходил противника численностью челнов, настолько же многочисленнее были палубные суда у Аттала. На правом крыле Филиппа дела приняли такой оборот, что исход битвы оставался совершенно неизвестным; Аттал, напротив, имел больше оснований рассчитывать на победу. Что касается родосцев, то вначале по выходе из гавани они находились, как сказано выше²⁴, далеко от неприятеля, но суда их были гораздо быстрее неприятельских, и потому родосцев настигли задние корабли македонян. Сначала родосцы нападали на убегающие суда с кормы и ломали их весла; но когда корабли Филиппа начали оборачиваться на защиту сражающимся и запоздавшая в пути часть родосцев соединилась с Феофилиском, тогда оба флота, выстроенные в линию носами вперед, отважно пошли друг на друга, возбуждаемые звуками труб и криками. Если бы македоняне не поместили челнов между палубными судами, то морская битва была бы кончена легко и быстро; а этот строй мешал успеху родосцев во многих отношениях. Первая же схватка расстроила усвоенный вначале боевой порядок, и все сражались как попало. Поэтому родосцам трудно было пробиваться между неприятельских судов, поворачиваться с кораблями и вообще пользоваться своими преимуществами, между тем как челны то налегали на весла и задерживали движения их, то направляли удары на носы и кормы родосцев, чем мешали работе кормчих и гребцов. При столкновениях с неприятельскими судами на боевой линии родосцы прибегали к следующему приему: глубоко погружая передние части своих судов, они получали удары над водою, тогда как неприятельским судам причиняли непоправимые повреждения под водою. Однако такие случаи были редки, потому что македоняне, как только завязывалась правильная битва, храбро отбивались со своих палуб, и родосцы уклонялись от схватки с кораблями. Чаще они проходили между неприятельских судов, ломали весла их, а через то самые суда делали негодными; потом родосцы опять огибали их и нападали на одни суда с кормы, на другие сбоку как раз в то время, как те оборачивались, — или пробивали их, или всякий раз портили какую-нибудь из необходимых принадлежностей. Так-то сражаясь, родосцы уничтожили множество неприятельских кораблей.

5. Отличившиеся отдельные корабли.

В битве больше всех отличились три пятипалубника родосцев: один военачальнический, на котором находился Феофилиск, другой тот, которым командовал Филострат, и третий, на котором кормчим был Автолик, а начальником Никострат. Так, этот последний корабль напал на неприятельский и в туловище его оставил свой нос; прободенный корабль затонул вместе с людьми, а Автолик и его товарищи, окруженные врагами, первое время, пока вода набиралась в корабль через носовую часть, храбро защищались, наконец Автолик был ранен и в вооружении бросился с корабля в море, и прочие воины пали в отважном бою. Подоспевший в это время с тремя пятипалубниками Феофилиск не мог спасти корабля, уже наполнившегося водою, но ему удалось пробить два неприятельских судна и воинов их сбросить в море. Вскоре столпились вокруг него многочисленные челны и палубные суда, причем Феофилиск потерял большую часть храбро сражавшихся воинов, а сам получил три раны и только с трудом после отчаянного сопротивления спас собственный корабль, когда Филострат оказал ему помощь и храбро вмешался в происходившую на месте битву. Вернувшись к своим кораблям, Феофилиск с новым жаром бросился на врага, ослабленный телом после ран, но еще с большею отвагою и смелостью в душе, чем прежде.

Таким образом, происходило два морских сражения²⁵, вдали одно от другого, а именно: правое крыло Филиппа, согласно первоначальному плану постоянно державшееся вблизи берега, находилось недалеко от Азии, а левое сражалось с родосцами близ Хиоса, так как для оказания помощи задним кораблям крылу этому необходимо было обернуться.

6. Неосторожность Аттала и притязание Филиппа на победу.

Однако на правом крыле решительный перевес одерживал Аттал и уже приближался к тем небольшим островам, у которых стоял на якоре Филипп в ожидании развязки. Но в это время Аттал заметил, что один из его пятипалубников находится вдали от места сражения, поврежденный неприятельским судном и им уже затопляемый; он поспешил к судну на помощь в сопровождении двух четырехпалубников. Когда неприятельское судно бежало, направляясь к суше, Аттал погнался за ним с чрезмерным рвением, увлекаемый желанием захватить корабль. Тогда Филипп, видя, что Аттал далеко отошел от своих, устремился на него с четырьмя пятипалубными и тремя полуторными судами и еще со стоявшими вблизи челнами, отрезал его от его собственного флота и тем вынудил пристать с кораблями к суше в большом страхе за свою жизнь. Вслед за сим царь вместе с корабельною командою бежал в Эрифры, а суда с царскими пожитками достались Филиппу. При этом Аттал употребил некоторую хитрость: великолепнейшие из царских пожитков он велел выбросить на корабельную палубу, и первые македоняне, подошедшие сюда в своих челноках, при виде множества кубков, пурпурных одежд и соответствующих принадлежностей к ним накинулись на эти предметы и не думали более о преследовании врага. Благодаря этому Аттал имел возможность благополучно укрыться в Эрифры, а Филипп, хотя в главном сражении потерпел большую неудачу, но, ободренный несчастным приключением с Атталом, снова появился на море, быстро собрал свои корабли и убеждал воинов не падать духом, потому что в морской битве победа осталась за ними. В самом деле, у воинов явилось подозрение, что Аттал погиб, основанное на том, что Филипп тянул за собою царское судно на канате. Только Дионисодор угадывал, что случилось с Атталом, поднял сигнал и созвал свои корабли. Быстро собрались к нему корабли, и Дионисодор отплыл беспрепятственно к якорным стоянкам, что в Азии. В то же самое время македоняне, сражавшиеся против родосцев и уже давно теснимые неприятелем, стали уходить с поля сражения, отступая частями и притом с таким видом, как будто они торопятся подать помощь собственным судам. Часть неприятельских кораблей родосцы потянули за собою, другую часть раньше пробили носами своих кораблей и отступили к Хиосу.

7. Потери обеих сторон.

В битве с Атталом Филипп потерял по одному кораблю десятипалубному, девяти-, семи- и шестипалубному, кроме того, десять крытых судов и три триемиолии, наконец, двадцать пять челнов вместе с командою. В сражении с родосцами потеряно крытых судов десять и около сорока челнов; два четырехпалубника и семь челнов с командою уведены неприятелем. У Аттала затоплены были одна триемиолия и два пятипалубника, и неприятелем захвачены два четырехпалубника и судно самого царя. Родосцы потеряли два пятипалубника и один трехпалубник, но ни одно судно их не попало в руки неприятеля. Из числа воинов пало родосцев около шестидесяти человек, Атталовых воинов около семидесяти, тогда как Филипп потерял тысячи три македонян и до шести тысяч команды. В плен было взято македонян и союзников тысячи две и до семисот человек неприятелей²⁶.

8. Ближайшие последствия Хиосской битвы.

Таков²⁷ был конец морского сражения при Хиосе. Филипп присваивал победу себе на двояком основании, во-первых, потому что загнал Аттала на сушу и завладел его кораблем, во-вторых, потому что бросил якорь у так называемого Аргенна²⁸, то есть как бы утвердил стоянку на обломках кораблей. Согласно с этим вел себя Филипп на другой день, когда собрал корабельные обломки и велел поднять с поля битвы трупы, какие можно было еще распознать, дабы тем усилить видимость победы. Что сам он вовсе не считал себя победителем, в этом скоро изобличили его родосцы и Дионисодор. Так, на другой же день, когда царь был озабочен еще этими самыми мероприятиями, они условились между собою через вестников, пошли на царя и выстроили в боевую линию свои корабли; но должны были ни с чем отплыть обратно к Хиосу, потому что против них не вышел никто. Между тем Филипп, которому до сих пор не доводилось ни на суше, ни на море понести в одном деле такие потери людьми, был весьма огорчен случившимся, и мужество его сильно убавилось; только перед другими он старался всеми способами скрывать свое настроение, хотя при таком положении дела сохранить спокойствие духа было невозможно. Не говоря обо всем прочем, один вид того, что было после сражения, наводил ужас на всякого. Потери людьми были столь велики, что весь пролив²⁹ тогда же, во время битвы, покрылся мертвыми телами, кровью, вооружением, обломками кораблей, а в следующие за сим дни можно было видеть все это беспорядочно нагроможденное кучами на морских берегах. Такое зрелище повергало в тяжелое смущение не одного Филиппа, но и всех македонян.

9. Смерть Феофилиска от ран.

Феофилиск на один день пережил битву и, написав о ней на родину, назначив на свое место военачальником Клеонея, скончался от полученных ран, — доблестный боец с достойным умом. Не решись он предупредить Филиппа нападением, то в страхе перед отвагою царя все пропустили бы благоприятный момент. Теперь, начав войну, он вынудил родной город поднять оружие благовременно, вынудил и Аттала не медлить более и не тратить времени на военные приготовления, но смело начинать войну и идти в битву. Поэтому родосцы поступили справедливо, когда оказали ему и после смерти такие почести, которые возбуждали к борьбе за родину³⁰ не современников только, но и потомков.

10³¹. Филипп после битвы при Ладе.

...После битвы при Ладе³², когда родосцы удалились с поля войны, а Аттал еще не воссоединился с союзниками, Филипп имел полную возможность пройти морем в Александрию. После этого всякому стало ясно, что Филипп поступил так в состоянии умопомрачения. Что же остановило его в этой решимости? Природа вещей, ничто другое. По временам многие простирают издали руки к невозможному, соблазняемые блеском надежд: ибо у каждого из нас чувство царит над рассудком. Но потом, когда приближается исполнение, люди опять без всякого основания отступают от своего решения, ибо трудности и препятствия, какие встречаются на пути, помрачают и обманывают их рассудок (Сокращение ватиканское, Сокращение) .

11. Филипп в Карии.

...После этого Филипп сделал несколько напрасных приступов, но городок³³ был огражден сильным местоположением, и потому царь отступил обратно, разоряя крепостцы и окрестные поселения. По удалении оттуда Филипп расположился лагерем под Принасом³⁴. Быстро изготовил он навесы³⁵ и другие приспособления и повел осаду города при помощи подкопов. Но местность была скалиста, и попытка его не имела успеха, потому Филипп придумал такое средство: днем он велел производить шум под землею, как будто земляные работы ревностно производились, а по ночам сносилась издалека земля и насыпалась у входа в подкоп с целью наводить ужас на жителей города, которые заключали о ходе работы по огромным кучам земли. Сначала принасяне мужественно выдерживали осаду, но потом, когда Филипп прислал объявить, что стена их подперта³⁶ уже на протяжении чуть не двух плефров*, и спрашивал, что они предпочитают, покинуть ли невредимыми город, или всем погибнуть вместе с городом, когда сожжены будут подпорки, принасяне поверили его словам и выдали город (Сокращение).

12. Иасяне. Рассказы о чудесах.

...Город иасян³⁷ лежит на азиатском берегу в заливе, что между Посейдоновым святилищем в Милетской земле и городом миндян, именуемым у одних Иасским³⁸, а чаще Баргилийским, по именам лежащих в глубине залива городов. Иасяне с гордостью называют себя колонией первоначально аргивян, потом милетян, так как предки их после потерь людьми в карийской войне призвали к себе сына Нелея³⁹, основателя Милета. Величина города — десять стадий**. Баргилияне говорят и верят, что изображение Киндиадской⁴⁰ Артемиды, хотя стоит под открытым небом, никогда не покрывается снегом и не орошается дождем; иасяне то же самое рассказывают про Артемиду Астиадскую, о чем сообщают и некоторые историки. Во всем сочинении я решительно и с негодованием восстаю против такого рода сообщений историков. Ибо, мне кажется, все рассказы, выходящие за пределы не только вероятного, но даже возможного, принадлежат к разряду детских побасенок. Так, утверждать, будто некоторые тела, находясь в полосе света, не бросают от себя тени, значит обличить жалкое слабоумие, что и делает Феопомп, когда говорит, что люди, вошедшие в сокровеннейшую часть святилища Зевса в Аркадии, перестают бросать от себя тень⁴¹. Нечто подобное представляет собою и сообщенное здесь известие. Правда, к некоторым историкам надлежит относиться снисходительно, когда они рассказывают басни о чудесах и подобных предметах для поддержания в толпе веры в божество; но нельзя прощать того, кто переступает эту меру. Быть может, в каждом отдельном случае и трудно определить границу дозволенного, все же не невозможно. Итак, небольшую ошибку или ложь можно простить, но чрезмерную — ни за что, по крайней мере, по-моему (Сокращение).

13⁴². Вероломство Набиса относительно мессенян.

...Раньше мы рассказали о том, каков был с самого начала образ действий Набиса, тирана лакедемонян, как он изгонял граждан, освобождал рабов и женил их на женах и дочерях господ их, о том также, каким образом он открыл в своих владениях как бы священное убежище всякому, кто был изгнан из родной земли за нечестие или подлости, и тем собрал в Спарте множество преступного народа. Теперь остается нам рассказать, почему и каким образом, будучи до того в союзе с этолянами, элейцами и мессенянами⁴³, он, всем им по силе клятвы и договора обязанный помогать, если бы кто пошел на них войною, совершенно пренебрег этими обязательствами и решился предательски напасть на город мессенян (О добродетелях и пороках).

14. Ошибки Зенона и Антисфена.

...Так как некоторые составители отдельных историй пишут и о тех временах, к которым относятся мессенские события и рассказанные выше морские сражения⁴⁴, то я желаю вкратце сказать об этих писателях, не обо всех их, впрочем, но о тех только, которые, по моему мнению, достойны упоминания и подробной оценки: таковы родосцы Зенон и Антисфен⁴⁵. По многим причинам я почитаю долгом отличить их. Так, они были современниками описанных событий, принимали участие в делах управления⁴⁶ и вообще писали историю не ради корысти, но из жажды славы и по долгу государственных людей. Так как они описывают те же события, что и мы, то нам невозможно обойти их молчанием; или же иной серьезный читатель в случае нашего разногласия предпочтет следовать за ними, ибо на их стороне и имя родосцев, и общее мнение, что родосцы — искуснейший в морском деле народ.

Итак, оба эти писателя прежде всего заявляют, что битва при Ладе была немаловажнее хиосской, скорее даже значительнее ее и напряженнее как в отношении подробностей дела, так и по его исходу; они же утверждают, что победа была на стороне родосцев. Я готов извинить, если историк превозносит свое отечество, лишь бы уверения его не противоречили действительности. Достаточно уже и тех ошибок, которые происходят от незнания и избежать которых трудно историку по присущей ему человеческой немощи. Если же мы станем писать неправду преднамеренно, будет ли то из любви к отечеству, по дружбе или из лести, то чем мы будем отличаться от людей, которые пишут историю ради прибытка? Как эти писатели, прилагая ко всему меру своих выгод, подрывают доверие к своим сочинениям, так бывает и с государственными людьми, которые руководствуются в своем поведении враждою или дружбою. Посему и читателям следует зорко наблюдать за этой стороной изложения, да и сами историки обязаны беречься подобных ошибок.

15. Противоречие между известиями и суждениями авторов.

Сказанное подтверждается нижеследующим: Зенон и Антисфен в подробном сообщении о битве при Ладе признают, что два пятипалубных судна родосцев вместе с командою попали в руки врагов, далее, что, когда один корабль, в котором вследствие полученного повреждения образовалась течь, ушел из битвы с поднятым наименьшим парусом⁴⁷, многие из близстоявших кораблей сделали то же и отступили в открытое море, что наконец вынужден был к тому же самому и начальник флота, остававшийся позади с небольшим числом воинов, что вслед за сим корабли родосцев отброшены были противным ветром к Миндскому берегу и там кинули якорь, а на другой день снова вышли в море и переправились к Косу⁴⁸, что неприятель потащил пятипалубники за собою и бросил якорь у Лады, таким образом проведя ночь на родосской якорной стоянке, что милетяне, напуганные всем случившимся , при приближении врага почтили венком не только Филиппа, но и Гераклида. Все эти подробности, говорящие ясно о поражении родосцев, названные историки сообщают, и в то же время провозглашают родосцев победителями как в отдельных замечаниях, так и в общем заключении, невзирая на то, что в Пританее хранится еще письмо об этих событиях, отправленное в то время военачальником совету и пританам и подтверждающее наши суждения, а не Антисфена и Зенона.

16. Ошибочная топография Зенона.

Вслед за сим историки рассказывают о вероломном нападении на мессенян. При этом Зенон утверждает, что Набис вышел из Лакедемона, переправился через речку, именуемую Гоплитою⁴⁹, потом узкой тропинкой пошел мимо Полиасия, пока не достиг окрестностей Селласии, а оттуда повернул будто бы на Фаламы⁵⁰ и через Фары достиг реки Памиса. Я не знаю, что и сказать об этом. Уверения их совершенно похожи на то, как если бы кто рассказывал, что он отправился из Коринфа, перешел через Истм и достиг Скиронид⁵¹, а затем тотчас повернул на Контопорию⁵² и мимо Микен пришел в Аргос. Эти местности не то что находятся немного в стороне, но в противоположных направлениях одна от другой, именно: Истм и Скирады лежат на восток от Коринфа, тогда как Контопория и Микены чуть не на самом юго-западе⁵³, так что совершенно немыслимо пройти по такому направлению⁵⁴ к вышеназванным местностям. То же самое относительно Лакедемона, именно: Эврот и окрестности Селласии находятся почти на северо-восток от Спарты, тогда как Фаламы, Фары и Памис на юго-запад; поэтому человек, предположивший пройти мимо Фалам в Мессению, не только не должен идти на Селласию, но и переправляться⁵⁵ через Эврот.

17. Кроме того, Зенон утверждает, что Набис совершал обратный путь из Мессении через ворота, ведущие в Тегею. Это — бессмыслица. Перед Тегеей со стороны Мессены лежит Мегалополь, поэтому невозможно, чтобы мессеняне называли какие-либо ворота ведущими на Тегею. Правда, у мессенян есть ворота, именуемые Тегеатскими; через них-то Набис и вышел обратно домой, что привело Зенона к ложному заключению, будто Тегея находится ближе к Мессене, нежели Мегалополь. Но это не так, потому что между Мессенией и Тегеатидой лежат Лаконика и Мегалополитида. Наконец, по уверению Зенона, Алфей⁵⁶ у самого источника теряется под землей, протекает в таком виде на большом протяжении и показывается снова на поверхность подле Ликои⁵⁷ в Аркадии. Между тем река эта скрывается под землей на небольшом расстоянии от истоков и, пройдя так на протяжении всего десяти стадий, выступает снова, а дальше входит в Мегалопольскую область. Сначала маловодная, река потом непрерывно увеличивается и на виду у всех проходит всю вышеназванную область стадий на двести, принимает в себя воды Лусия⁵⁸ и уже в виде непереходимой глубокой реки достигает Ликои. <...>

И все-таки перечисленные здесь суждения при всей ошибочности их понятны и извинительны, ибо проистекают частью из неведения, частью из любви к отечеству, каково, например, суждение о морской битве. Насколько было бы основательнее упрекать Зенона в том, что он больше озабочен красотою слога, чем выяснением событий и расположением их, и не раз открыто похваляется этим, как делают многие другие известные историки? По-моему, необходимо прилагать внимание и старание к достодолжному изложению событий, ибо хороший слог в высокой мере усиливает действие истории, однако люди рассудительные не могут считать его первою и господствующею над прочими задачей истории. Вовсе нет. Напротив, многие другие задачи ее более достойны, и сведущему в государственных делах историку приличнее было бы здесь искать себе похвал.

18. Ошибка Зенона в известиях о войне в Келесирии.

Мысль моя может быть наилучше пояснена нижеследующим примером: поименованный выше историк в описании осады⁵⁹ Газы и в рассказе о сражении между Антиохом и Скопасом в Келесирии близ Пания обличил такую заботливость о красоте слога, что с ним не могли бы сравняться по причудливости оборотов даже сочинители речей, рассчитанных на то, чтобы пленять и удивлять толпу; зато относительно содержания показал такую небрежность, что тоже нельзя было бы назвать другого писателя, равного ему по легкомыслию и невежеству⁶⁰. Так, собираясь выяснить прежде всего расположение войск Скопаса, Зенон утверждает, что фаланга правым крылом с небольшим числом конных воинов примыкала к подошве горы, левое же крыло фаланги и вся назначенная сюда конница находились на равнине. Далее он говорит, что Антиох к раннему утру послал старшего сына, Антиоха, с небольшою частью войска своевременно занять господствующие над неприятелем высоты, а сам с остальным войском на рассвете переправился через реку, что между двумя стоянками, и выстроился в боевой порядок на равнине; фалангитов вытянул в прямую линию и поставил против неприятельского центра, а конницу поместил частью на левом крыле, частью на правом; на этом же последнем находилась и вся панцирная конница⁶¹, предводительствуемая Антиохом, его младшим сыном. Потом Антиох, по словам Зенона, поставил перед фалангою, в некотором расстоянии от нее слонов и тарентинцев с Антипатром⁶² во главе, промежутки между слонами заполнил стрелками и пращниками, а сам с конницею сподвижников⁶³ и с гипаспистами поместился в тылу слонов. Покончив с распределением войск, Зенон продолжает, что тот самый Антиох-младший, которого он поставил было на равнине против левого крыла противника с панцирной конницей, стремительным движением с горы смял и преследовал конницу Птолемея, сына Аеропа, — и он же поставлен во главе этолян на левом крыле на равнине! Потом фаланги у Зенона встречаются, и между ними завязывается жестокая битва. Зенон и не подумал о том, что схватка между фалангами была невозможна, так как перед ними стояли слоны, конница и легковооруженные.

19. Далее, продолжает Зенон, когда фаланга под напором ловких этолян отступала шаг за шагом назад, слоны приняли отступающих под свою охрану и в борьбе с неприятелем оказали большую услугу своим. Однако трудно понять, каким образом слоны очутились в тылу фаланги или как они могли оказать важную услугу: лишь только фаланги схватывались одна с другою, слоны не могли больше различать, кто друг их и кто враг из людей, попадавших им под ноги. Этого мало: по его же словам, этолийская конница во время битвы поставлена была в трудное положение непривычным для нее видом слонов. Однако сам же Зенон рассказывает, что помещенная на правом крыле конница оставалась нетронутою, тогда как вся остальная масса конницы, поставленная на левом крыле, была побеждена Антиохом и бежала. Какая же часть конницы находилась в центре фаланги и была напугана слонами? В это время где находился царь? В чем состояло участие в битве царя, при котором находились отборные части пехоты и конницы? Об этом у Зенона ни слова. Потом, что же делал старший из сыновей, Антиох, который с частью войска заблаговременно овладел высотами? Этот Антиох и после битвы не возвратился к царю в лагерь. Оно и понятно, ибо Зенон предполагает у царя двух сыновей, Антиохов, хотя в этом походе участвовал один только. Потом, каким образом у него Скопас в одно и то же время уходит из битвы и первым, и последним? Зенон утверждает, что Скопас при виде Антиоха-младшего, который вернулся из погони и показался в тылу фалангитов, потерял вследствие этого надежду на победу и отступил назад. Вслед за сим читаем, что, когда фаланга оцеплена была слонами и конницей, произошла жесточайшая сеча, и Скопас вышел из битвы последним.

20. Эти и все подобные погрешности навлекают на историков, как мне кажется, большой срам. Поэтому историку следует больше всего стремиться к безошибочности во всех частях своего сочинения⁶⁴, как к качеству достохвальному; если же это невозможно, тогда надлежит наибольшую заботу обратить на необходимейшее и важнейшее в историческом сочинении.

Правда и поучительность — важнейшие достоинства исторического сочинения.

Высказать это побудила меня мысль о том, что в наше время в истории, как и во всех прочих искусствах и занятиях, правда и поучительность не пользуются уважением⁶⁵; напротив, предметом похвалы и подражания служит все показное и поразительное, как бы нечто действительно трудное и удивления достойное. Между тем в истории, как и в других видах письменности, эти достоинства легче даются писателю, легче приобретается и одобрение за них. Что касается незнакомства Зенона с местностями Лаконики, то я не стесняясь написал об этом самому Зенону, так как ошибки его были грубы, а я не считаю делом честного человека чужие ошибки обращать в свою пользу, как поступают многие другие; напротив, ради общего блага я готов тщательно исправить не собственные только сочинения, но и чужие, насколько позволяют мне силы. Когда Зенон получил наше письмо и увидел, что невозможно уже изменить сочинение, которое он выпустил в свет, он сильно пожалел и, хотя не мог ничего сделать, благодарил нас за участие. Относительно себя⁶⁶ я просил бы современных и последующих читателей беспощадно осуждать нас за ложь и уклонения от истины, если окажется, что мы преднамеренно допустили их в нашем сочинении, но вместе с тем и простить нас за ошибки по неведению, нас скорее, чем кого бы то ни было, так как сочинение наше обширно и обнимает события всего мира (О добродетелях и пороках, Свида).

21⁶⁷. Расточительность Тлеполема во время управления Египтом.

...Тлеполем, управлявший делами египетского царства, был молод и все время пышно жил в лагерях. От природы он был надменен, тщеславен, а в управлении делами государства проявлял много достоинств, но и столько же недостатков. Так, на поле сражения он был искусный военачальник, умел руководить военными действиями, был мужествен и обладал способностью ладить с солдатами. Напротив, Тлеполем был совершенно не способен к ведению запутанных дел, требующих внимания и осторожности, бережливости и вообще хозяйственной распорядительности. Благодаря этим свойствам он скоро не только пошатнул государство, но и сократил его пределы⁶⁸. Завладев государственной казной, Тлеполем чуть не целые дни проводил в игре в мяч или в вооруженных состязаниях с юными сверстниками, а после игр тотчас устраивал попойки, и в этом проходила большая часть его жизни. Если иногда какой-нибудь час в день он уделял на приемы, то раздавал или, говоря точнее, расшвыривал государственные деньги являвшимся из Эллады послам, актерам⁶⁹, больше всего начальникам придворных отрядов и солдатам. Вообще он не умел отказывать; лишь бы кто обратился к нему с льстивою речью, Тлеполем охотно отдавал все, что попадалось ему на глаза. Вследствие этого зло росло и ширилось само собою. Всякий неожиданно облагодетельствованный расточал перед Тлеполемом лесть в благодарность за прежнее одолжение и в расчете на будущее. А он, принимая от всех похвалы себе и здравицы на пирушках⁷⁰, зная, что по всему городу имя его прославляется в надписях⁷¹ и в веселых песнях, исполняемых певцами⁷², возмечтал о себе, становился все надменнее, а на милости чужеземцам и солдатам все расточительнее.

22. Вражда и интриги Птолемея против Тлеполема.Такое поведение раздражало придворных, которые стали следить за каждым шагом Тлеполема и тяготились его высокомерием, зато тем больше восхищались Сосибием***, когда сравнивали его с Тлеполемом. Говорили, что Сосибий был рассудительный не по летам руководитель царя, что в обхождении с иноземцами он держал себя так, как и подобало человеку, облеченному столь высоким доверием: ему были доверены государственная печать и особа царя. В это время возвратился от Филиппа Птолемей, сын Сосибия. Уже перед отъездом из Александрии он отличался надменностью, частью по самому характеру своему, частью потому, что отец его занимал высокое положение. Когда же он побывал в Македонии и пожил среди тамошней придворной молодежи, то вообразил себе, что мужество македонян в красоте их обуви и одежды, и потому во всем этом стал подражать им и проникся убеждением, что путешествие в Македонию и пребывание среди македонян сделали и его самого мужем, тогда как александрийцы продолжали оставаться рабами и трусами. Вот почему Птолемей⁷³ скоро начал завидовать Тлеполему и враждовать с ним. Все придворные были на его стороне, ибо Тлеполем управлял делами государства и распоряжался казною не как опекун, но как собственник, и потому разлад между ним и Птолемеем вскоре обострился. В это время до Тлеполема стали доходить злобные толки придворных, подглядывавших за ним и строивших козни; первое время он не вслушивался в эти речи и оставлял их без внимания; но потом, когда те же люди решились открыто в заседании совета осуждать его в его отсутствие за дурное управление государством, Тлеполем в гневе созвал совет и объявил на нем, что, если враги его злословят на него тайком с глазу на глаз, то он предпочитает выступить против них с обвинениями открыто в общем собрании⁷⁴. <...> После этой речи Тлеполем отобрал печать у Сосибия, держал ее с того времени у себя и всеми делами управлял по собственному усмотрению (О добродетелях и пороках, Свида).

22a. Честность и мужество газян.

...Справедливость и долг, мне кажется, требуют воздать подобающую хвалу жителям Газы⁷⁵. Не уступая⁷⁶ жителям Келесирии в военном мужестве, газяне далеко превосходят их честностью и верностью в отношении к союзникам⁷⁷ и сверх всего обладают несокрушимою отвагою. Так, во время нашествия персов****, когда все прочие народы в страхе перед громадным могуществом врагов передавались вместе с городами своими мидянам, одни газяне устояли перед опасностью и не испугались осады. Потом, при появлении Александра⁷⁸, когда прочие города сдались победителю, а тиряне были покорены силою, когда сопротивление стремительному натиску Александра угрожало почти верною гибелью, они одни из сириян не отступили перед победителем и испытали все средства борьбы. Так же точно газяне вели себя и в описываемое нами время, именно: ради соблюдения верности Птолемею они сделали все, что могли. Поэтому, отмечая в нашем сочинении похвалою отдельных доблестных людей, мы обязаны таким же образом чествовать доброю памятью целые государства, если обыкновенно они действуют честно, в подражание ли предкам, или по собственному расположению (О добродетелях и пороках).

23. Великолепие триумфа Сципиона.

…Публий⁷⁹ Сципион возвратился из Ливии немного времени спустя после описанных выше событий. Чувства, с какими народ ждал Публия, соответствовали его многозначительным подвигам, а потому великолепие и восторги толпы окружали этого гражданина. Совершенно справедливо и заслуженно было такое чествование. В самом деле, потеряв было всякую надежду выгнать Ганнибала из Италии и отвратить опасность, угрожавшую им самим и друзьям их, римляне теперь не только чувствовали себя свободными от всякого страха и напасти, но и господами врагов своих, почему радость их была беспредельна. Когда же теперь Публий показался в триумфе и память минувших тревог оживилась зрелищем принадлежностей триумфа⁸⁰, римляне забыли всякие границы в выражении благодарности богам и любви к виновнику необычайной перемены. Ибо в триумфе через город среди пленников шел и царь масайсилиев Софак, который немного спустя кончил дни в тюрьме. По завершении торжества римляне непрерывно в течение многих дней устраивали блестящие игры и сборища на средства щедрого Сципиона (Сокращение).

24. Трудное положение Филиппа в Карии.

…Зима, в которую консулом в Риме был выбран Публий Сульпиций⁸¹, уже началась, а царь Филипп все держался в Баргилиях. Он видел, что родосцы и Аттал не только не распускают флота, но вооружают еще новые корабли и с большею, чем прежде, настойчивостью теснят неприятельские гарнизоны; это ставило Филиппа в большое затруднение, и он в размышлениях о будущем переходил от одного решения к другому. Так, с одной стороны, царь опасался выйти из Баргилий, ибо предвидел битву на море, зато, боясь и этолян, и римлян, он не был покоен за Македонию и вовсе не желал зимовать в Азии: он знал, что в Рим отправлены враждебные ему посольства⁸² и <…> что⁸³ война в Ливии кончилась. Вследствие этого Филипп был в большом затруднении, но обстоятельства вынуждали его оставаться на месте и вести, что называется, волчью жизнь. Грабежом и кражею у одних, насилием над другими, лестью, чуждою его природе, перед третьими добывал он для голодающего войска то мясо, то фиги, то хлеб небольшими количествами. Часть припасов доставлял ему Зевксид, другую мисийцы⁸⁴, алабандцы, магнеты; он или льстиво пресмыкался перед этими народами, когда получал от них припасы, или неистовствовал и злоумышлял на них, когда встречал отказ. Наконец Филипп покусился было при посредстве Филокла захватить город миласийцев, но потерпел неудачу, ибо план захвата был ошибочен; зато опустошил поля алабандийцев, как бы врагов своих, оправдываясь необходимостью доставить войску средства пропитания (О добродетелях и пороках).

…Филипп, отец Персея, когда во время набегов в Азии войско его терпело нужду в съестных припасах, принял от магнетов фиги, потому что хлеба у них не было. За фиги он и Миунт⁸⁵ подарил магнетам, когда овладел этим городом (Афиней).

25. Прибытие в Афины Аттала и римских послов.

…Афинский народ отправил к царю Атталу⁸⁶ послов с выражением благодарности за прежние услуги и с приглашением явиться в Афины для совместного обсуждения необходимых мероприятиях. Несколько дней спустя царь был уведомлен о том, что римские послы⁸⁷ высадились в Пирее, и, полагая, что ему необходимо переговорить с ними, поспешно вышел в море. Как только афинский народ узнал о скором прибытии царя, сделал постановление великолепно встретить и вообще принять его. Первый день по прибытии в Пирей Аттал употребил на переговоры с римскими послами и был очень рад, когда услышал, как римляне вспоминали их прежние союзные действия и с какою готовностью пойдут на Филиппа войною. На следующий день Аттал вместе с римлянами и афинскими архонтами вступил в город с большою торжественностью, ибо навстречу им вышли не только должностные лица и всадники, но и все граждане с женами⁸⁸ и детьми. Когда произошла встреча, толпа приветствовала римлян и особенно Аттала с несравненным восторгом. Когда же царь переступил Дипил⁸⁹, по обеим сторонам его выстроились жрицы и жрецы, потом перед ним открыли все храмы, на всех жертвенниках поставлены животные, а царя просили закалать их. Наконец афиняне определили воздать Атталу такие почести, каких никогда раньше не оказывали своим благодетелям. Так, между прочим, они назвали филу⁹⁰ по имени Аттала и его самого сопричислили к родоначальникам-покровителям⁹¹.

26. После этого афиняне созвали народное собрание и пригласили в него Аттала. Но тот отклонил от себя приглашение, говоря, что неудобно выступать лично перед облагодетельствованными людьми и самому перечислять собственные заслуги. Афиняне не настаивали больше, только просили высказаться письменно относительно того, что при данных обстоятельствах он находит полезным. Аттал согласился, и составленное им письмо градоправители⁹² внесли в собрание. Главным содержанием письма было напоминание об услугах, раньше оказанных царем афинскому народу, перечисление его недавних деяний, направленных против Филиппа, наконец, призыв к войне с Филиппом и клятвенное уверение в том, что, если только афинянам не угодно теперь же соединиться с родосцами, римлянами и с ним для мужественной борьбы, если, пропустив это время, они пожелают потом приобщиться благ мира, добытого чужими трудами, то выгоды⁹³ отечества не будут соблюдены ими.

Объявление войны Филиппу афинянами.

Уже по прочтении письма народ, частью убежденный тем, что выслушал, частью из расположения к Атталу, был готов начинать войну. Когда же явились в собрание и родосцы и настойчиво заговорили в том же направлении, афиняне постановили объявить войну Филиппу. Родосцев они приняли тоже с большим почетом, родосскому народу поднесли венок в награду за храбрость, а всем родосцам даровали исополитию⁹⁴, ибо помимо всего прочего они благодаря родосцам получили обратно захваченные неприятелем корабли с командою. Достигнув этого, родосские послы отплыли с флотом к Кеосу⁹⁵ и островам (О посольствах).

27. Пока римские послы находились в Афинах, Никанор⁹⁶, один из военачальников Филиппа, совершил набег на Аттику до Академии. Римляне через глашатая позвали Никанора на переговоры и при этом поручили ему объявить Филиппу требование римлян, чтобы царь не воевал ни с одним из эллинских народов, а за обиды, нанесенные Атталу, дал бы ответ перед судом правым; если царь согласен на это, то может жить в мире с римлянами, если не согласен, то последует война, сказали послы. По выслушании послов Никанор удалился. С такою же речью о Филиппе римляне обратились к эпиротам в Фойнике, по пути к Аминандру в Афамании⁹⁷, а равно к этолянам в Навпакте и к ахенянам в Эгии. Вот что объявили в то время послы Филиппу через Никанора и отплыли к Антиоху и Птолемею⁹⁸ для примирения их между собою (О посольствах).

28. Медлительность Аттала и родосцев. Быстрота и настойчивость Филиппа.