КНИГА XLV

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

КНИГА XLV

1. (1) Хоть вестники победы – Квинт Фабий, Луций Лентул и Квинт Метелл – спешили, как могли, и Рима достигли быстро, там, оказалось, уже царило ликование, предвосхищая их вести. (2) На третий день после сражения с Персеем1, на играх в цирке, по всем рядам вдруг прокатилось: в Македонии, мол, было сраженье, и царь разбит; (3) гул голосов усилился, потом поднялись крики и рукоплесканья, как будто и вправду пришло известие о победе. (4) Должностные лица в удивлении стали искать виновника этого внезапного всплеска, но не нашли, так что оснований для радостной уверенности вроде бы и не стало, но добрая примета запала в души. (5) И когда с приходом Фабия, Лентула и Метелла весть подтвердилась, люди обрадовались и самой победе, и сбывшемуся предчувствию2. (6) Рассказывают и о другом порыве ликованья толпы на играх в цирке, и этому тоже, видимо, можно верить: во второй день Римских игр, за пятнадцать дней до октябрьских календ3, явился, как рассказывают, письмоносец, сказавший, что он из Македонии, и вручил консулу Гаю Лицинию украшенное лавром письмо как раз тогда, когда тот собирался пустить четверки в забег. (7) Пустив четверки, консул взошел на свою колесницу и поехал по цирку к зрительским скамьям, высоко подняв послание с лавром, чтобы оно было видно всем. (8) Народ тотчас забыл о зрелище и сбежался в середину цирка. Консул пригласил туда отцов-сенаторов, прочитал послание и с сенаторского соизволения возгласил перед рядами народа, что сотоварищ его, Луций Эмилий, сразился с царем Персеем, (9) македонское войско разбито и рассеяно, царь с горсткой людей бежал, и все македонские города покорились народу римскому. (10) Ответом были клики и шум рукоплесканий; об играх так и забыли, почти все направились по домам с радостной вестью к женам и детям. (11) То был двенадцатый день после сраженья в Македонии.

2. (1) Назавтра сенат, собравшись в курии, решил устроить молебствие и принял постановленье о том, чтобы консул распустил всех присягнувших ему4, кроме воинов и моряков, (2) а о воинах и моряках доложил, когда от консула Луция Эмилия явятся сами его послы, которые и отправили вперед письмоносца. (3) За шесть дней до октябрьских календ, часу во втором, эти послы вошли в Рим и двинулись к форуму, увлекая с собою громадную толпу, – повсюду им навстречу выбегали люди и шли за ними. (4) Отцы-сенаторы как раз заседали в курии, и консул представил им послов. Прибывших не отпустили, покуда они не рассказали подробно о том, сколь велики были силы царя, и пешие, и конные, и сколько тысяч из них перебито, и сколько взято в плен, (5) и сколь малыми потерями учинили врагу такое побоище, и как стремительно бежал Персей; думается, говорили послы, он кинется к Самофракии, но готов уже флот, чтобы его преследовать, и не уйти царю ни на море, ни на суше. (6) Все это послы потом изложили и перед собравшимся народом. И радость всех охватила снова, когда консул распорядился открыть все храмы города: со сходки каждый пошел благодарить богов, (7) и все храмы бессмертных заполнились толпами мужей и даже женщин5.

(8) Сенат, вновь созванный в курии, повелел: по случаю блестящего успеха консула Луция Эмилия устроить пятидневные молебствия перед всеми ложами богов и принести в жертву взрослых животных. (9) Корабли, стоявшие на Тибре в полной оснастке и готовые, как только понадобится, идти в Македонию, постановили вытащить на берег и разместить по верфям, (10) моряков – распустить, выдав им годовое жалованье, а с ними – всех, кто присягал консулу; (11) и тех солдат, что были размещены в Коркире, Брундизии, у Верхнего моря и в ларинских землях, чтобы Гай Лициний мог с ними в нужный час прийти на помощь товарищу, – всех тоже решено было распустить. (12) Перед сходкой объявлено было о пятидневном молебствии, начинающемся за пять дней до октябрьских ид.

3. (1) Из Иллирии явились двое посланцев, Гай Лициний Нерва и Публий Деций6; иллирийское войско разбито, возвестили они, царь Гентий пленен, Иллирия покорилась народу римскому. (2) За эти успехи, достигнутые под водительством и при ауспициях претора Луция Аниция, сенат принял решение о трехдневном молебствии. Дни были назначены консулом – четвертый, третий и канун ноябрьских ид.

(3) Некоторые рассказывают7, что, когда пришло известие о победе, родосских послов, до сих пор пребывавших в Риме, пригласили в сенат, словно в насмешку над их тупою надменностью. (4) Глава посольства, Агеполид, сказал, что родосцы снарядили посольство, дабы примирить Рим и Персея, (5) ибо от этой войны всей Греции были только тяготы и муки, а самим римлянам – расход и убытки: (6) но судьба народа римского распорядилась счастливо, войну закончив по-своему, а им, родосцам, предоставив случай изъявить римлянам радость по случаю их блестящей победы. Так говорил родосец.

Ответ ему был такой: нет, не о пользе Греции, не об издержках римлян пеклись родосцы, а единственно о пользе царя Персея. (7) Имей они ту заботу, о которой здесь лицемерно толкуют, посольство свое снарядили бы раньше – когда Персей, вторгшись в Фессалию, два долгих года иные греческие города осаждал, а иным угрожал. Однако в те времена родосцы не поминали о мире, (8) и лишь узнавши о том, что римляне уже одолели горы, вступили в Македонию и окружили Персея, тут же снарядили посольство, и не за иным чем-нибудь, а только за тем, чтобы спасти царя от опасности. С тем родосцев и отослали.

4. (1) Тем временем и Марк Марцелл, уже уходя из Испании, взял славный город Марколику и доставил казне десять фунтов золота и серебра на миллион сестерциев8.

(2) А консул Эмилий Павел, как уже сказано, стоял в то время лагерем у Сир9, в земле одомантов, куда к нему явились послы царя Персея с письмом, все трое – низкого роду. Увидев их, плачущих и жалких, Эмилий Павел, говорят, сам прослезился над участью людской, – (3) ведь тот, кому еще недавно была тесна его держава, кто воевал дарданов и иллирийцев, а бастарнов поднимал себе на помощь, теперь, лишившись и войска, и царства, забился на малый остров и может лишь умолять, но защититься не в силах, разве лишь святостью приютившего его храма. (4) Но обращение «консулу Павлу от царя Персея – привет» изгнало из сердца консула всякую жалость к этому глупцу, не понимающему своей участи. (5) А потому, хотя в прочей части Персеева письма содержались просьбы отнюдь не царственные, послов Персея без ответа и без письма отослали прочь. Понял Персей, о каком прозвании поверженному подобает забыть, (6) и отправил другое письмо, подписав его, как частное лицо, только именем, где усердно и небезуспешно просил прислать к нему кого-нибудь, с кем он мог бы поговорить о своем положении и обстоятельствах. (7) К нему послали троих – Публия Лентула, Авла Постумия Альбина и Авла Антония – и, оказалось, впустую: Персей как мог цеплялся за царское званье, а Павел склонял его вверить себя со всем добром своим справедливости и милосердию народа римского.

5. (1) Тем временем Гней Октавий с флотом пришел к Самофракии и тоже – то угрозами, то посулами – склонял царя к сдаче, и тут помогло ему одно обстоятельство, то ли случайное, то ли подстроенное. (2) Луций Атилий, знатный юноша, заметив, что народ самофракийский собрался на сходку, спросил у местных властей дозволения обратиться к народу с несколькими словами. Ему дозволили, и он заговорил:

(3) «Скажите мне, гостеприимцы-самофракийцы, взаправду ли священен ваш остров и чист от скверны весь без изъятия или нас обманули?» (4) Все подтвердили – ошибки, мол, нет, и остров, верно, священный. «Так почему же, – продолжал Атилий, – убийца осквернил его кровью царя Эвмена? И как же вы позволите кровавому разбойнику пачкать святилища ваши, – ведь первые же слова вашего обряда запрещают касаться святынь нечистыми руками?»

(5) О том, что в Дельфах Эвандр почти что убил царя Эвмена10, говорила вся Греция. (6) А потому самофракийцы, рассудив, что корят их не без причины, и понимая, что сами они, и весь их остров, и храм всецело во власти римлян, отправили Феонда, верховного правителя своего (сами они зовут его царем) объявить Персею, что Эвандра Критского обвиняют в убийстве, (7), а у них, у самофракийцев, издревле заведено вызывать в суд того, кто, по слухам, вступил в пределы святилища с замаранными нечестьем руками; (8) если Эвандр уверен, что эти обвинения напрасны, пусть придет защитить себя перед судом, а если боится, пусть очистит храм от нечестия и сам о себе позаботится.

(9) Персей с глазу на глаз отсоветовал Эвандру являться в суд – ни дело, ни отношение к нему судей не сулят-де добра. За этими увещеваньями скрывался страх: вдруг Эвандра признают виновным, а он и выдаст зачинщика гнусного злодеяния. «Что же теперь остается, – говорил Персей, – кроме как доблестно умереть?» (10) Эвандр не отнекивался, сказал только, что яд предпочитает железу, а сам тайком стал готовить побег. Когда об этом доложено было царю, тот испугался: не пал бы гнев самофракийцев теперь на него, будто он и помог обвиняемому скрыться от кары. В страхе царь приказал умертвить Эвандра. (11) А когда бессмысленное убийство было совершено, Персей спохватился – ведь он, выходит, взял на себя грех Эвандра. Тот в Дельфах ранил Эвмена, этот убил Эвандра на Самофракии, и вот по воле одного человека два священнейших на земле храма обагрены людской кровью. (12) Дабы отвести от себя обвинение, Персей подкупил Феонда, и тот объявил народу, что Эвандр сам покончил с собой.

6. (1) Однако подобное злодеяние против последнего верного друга, испытанного в стольких бедах и преданного царем за то, что царя не предал, оттолкнуло всех от Персея. Его люди один за другим стали переходить к римлянам. (2) Персей же, оставшись почти в одиночестве, принужден был подумать о бегстве; он обращается к Ороанду, критянину, которому фракийский берег был хорошо знаком по торговым поездкам, и просит взять его на судно и свезти к Котису. (3) На одном самофракийском мысу есть гавань Деметрий11; там и стояло судно Ороанда. На закате туда снесли все, что необходимо в пути; снесли и деньги: сколько было можно унести тайком. (4) А в полночь царь с тремя спутниками пробрались задней дверью в сад, примыкавший к опочивальне, и, с трудом одолев ограду12, вышли к морю. (5) Однако Ороанд, дождавшись только, чтобы на судне оказались деньги, с первыми потемками отчалил и по глади моря пустился к Криту, (6) Не обнаружив судна в гавани, Персей побродил по берегу и наконец, увидев, что светает, испугался, но не отважился вернуться в дом, где был гостем, а укрылся сбоку храма, в углу, где потемнее.

(7) На Самофракии с царем был отряд последовавших за ним царских отроков (так македоняне звали детей из знати, избранных прислуживать царю13); они и тут не оставляли царя, пока Гней Октавий не распорядился объявить через глашатая, что всем царским отрокам и прочим македонянам, (8) сколько их есть на Самофракии, сохранят и жизнь, и свободу, и все их добро, – что при них и что в Македонии, – если перейдут они на сторону римлян. (9) Македоняне не остались глухи к призыву и передались все; записывал их Гай Постумий, войсковой трибун. Фессалоникиец Ион14 передал Октавию и малых детей царя, оставив при нем лишь старшего из сыновей, Филиппа. (10) Тут царь и сдался Октавию вместе с сыном, кляня судьбу и богов, почитаемых в храме: ничем-де не помогли молящему15. (11) Персея приказали посадить на преторский корабль, куда снесли и все оставшиеся деньги, и флот тотчас же двинулся к Амфиполю. (12) Оттуда Октавий отослал царя в лагерь консула, а вперед отправил гонца с известием: царь сдался, и его везут.

7. (1) Справедливо полагая это второю своей победой, Эмилий Павел жертвоприношением отблагодарил богов за добрую весть, созвал совет и, прочитав пред ним письмо претора, отправил Квинта Элия Туберона16 навстречу царю, а всем прочим приказал оставаться в ставке. (2) Такой толпы еще не собирало ни одно зрелище. Когда-то на памяти отцов в римский лагерь привели плененного царя Сифака17, но тот был только придачей к Пунийской войне, как Гентий – к войне Македонской; к тому же ни собственною славой, ни славою своего народа он равняться с Персеем не мог. (3) Персей, главное лицо этой войны, был на виду у всех не только благодаря славе своей, отца, и деда, и других, с кем он был связан кровным родством, – ложился на Персея отблеск славы Филиппа и великого Александра, давших македонянам власть над кругом земным.

(4) Персей вступил в лагерь в скорбной одежде; сопровождал его только сын – никакой другой спутник и товарищ по несчастью не мог бы сделать более жалостным его вид. Толпа сбежавшихся на это зрелище не давала ему пути, покуда консул не отправил ликторов расчистить Персею путь к ставке. (5) Консул, дав всем приказ сидеть, встал и шагнул навстречу входящему царю и подал ему руку; тот было пал ему в ноги, но консул поднял его, не дав коснуться своих колен, и ввел в палатку, приказав сесть напротив советников.

8. (1) Сперва царя стали расспрашивать, что за обида побудила его с такой отчаянною злобой пойти войною на римский народ, чем он и довел до крайности себя и царство? (2) Ответа ждали долго, но царь, глядя в землю, молчал и плакал; тут консул заговорил опять: (3) «Когда бы юношей принял ты царство, не так удивительно было бы, что ты не знаешь, каков народ римский, и в дружбе, и во вражде; (4) но ты-то делил с отцом своим и тяготы войны, какую тот вел против нас, и заботы мира, за нею последовавшего, – мира, который мы пред отцом твоим верно хранили. Так что же ты думал, предпочитая не в мире жить, но воевать против тех, кто в войне тебе доказал свою силу, а в мире – честность?»

(5) Но царь не отвечал ни на вопросы, ни на упреки, и Эмилий Павел повел речь дальше: «Впрочем, явился ли причиною случай, неизбежность или заблужденье ума человеческого, не падай духом. Снисходительность римского народа царями многими и народами испытана в трудный час, а потому ты можешь не только питать надежду, но, пожалуй, быть прямо уверен в своей безопасности».

(6) Все это консул говорил Персею по-гречески; потом продолжил и по-латыни, уже к своим:18 «Вот вам прекрасный пример превратности людского жребия. Я говорю это прежде всего ради вас, юноши. Знайте, не должно в счастии надмеваться и не должно насильничать, полагаясь на сегодняшнюю удачу, – неведомо, что принесет нам вечер. (7) Лишь тот сможет зваться мужем, кого попутный ветер не увлечет, а встречный не сломит».

(8) На том совет и распустили, препоручив заботу о царе Квинту Элию. В тот же день Персей был удостоен приглашения к консулу и прочих почестей, какие только возможны были в его доле. Затем все войско было отпущено на зимовку.

9. (1) Амфиполь принял большую часть воинов, остальных – соседние города.

(2) Таков был конец четырехлетней войны между римлянами и Персеем, таков был конец державы, чьей славой полнились почти вся Европа и вся Азия. (3) Персей считался двадцатым царем19 после Карана, первого царя. Царство он принял в консульство Квинта Фульвия и Луция Манлия; сенат признал его царем при Марке Юнии и Авле Манлии; правил он одиннадцать лет. (4) Македонское царство мало было ведомо вплоть до Филиппа, сына Аминты; затем его стараньями стало расти и крепнуть, однако же, обняв всю Грецию, часть Фракии и часть Иллирии, еще держалось в пределах Европы. (5) Затем македоняне хлынули в Азию и за тринадцать лет правления Александра покорили сперва почти что неизмеримые просторы персидской державы, (6) потом прошли через земли арабов и через Индию до самого края земли, омываемого Красным морем. (7) В ту пору македонская держава была всех больше на земле и всех славнее, но со смертью Александра оказалась растерзана на многие царства, ибо каждый желал властвовать, и силы ее были подорваны, однако прошло еще сто пятьдесят лет20, считая от вершины ее судьбы, прежде чем настал конец.

10. (1) Когда молва о победе римлян достигла Азии, Антенор, стоявший с легким флотом своим у Фан21, перебросил его к Кассандрии. (2) Узнав о том, что вражеские корабли ушли и что война в Македонии окончена, Гай Попилий, стоявший на Делосе для охраны судов, идущих в Македонию, тотчас же отпустил Атталовы корабли и продолжил путь с посольством в Египет22, (3) желая опередить Антиоха на пути к Александрии. (4) Когда, проплывая вдоль Азии, римские послы зашли в Лоримы23, гавань, что чуть дальше двадцати миль от Родоса, как раз напротив самого города, (5) к ним явились родосские старейшины, ибо молва о победе римлян достигла уже и этих краев, и очень просили заехать на Родос: пусть, мол, послы сами узнают, что делалось у них на острове и что теперь там творится, и в Риме доложат об этом – не по слухам, а убедившись собственными глазами, ведь речь идет о добром имени и благополучии государства. (6) Как римляне ни упирались, но пришлось им во имя блага союзников на короткое время прервать плавание. По прибытии их на Родос старейшины мольбами и уговорами затащили римлян в свое собрание. (7) Прибытие послов не успокоило, а усилило страхи родосцев: Попилий припомнил им все, что во время войны они говорили и делали против римлян – и порознь, и все вместе, (8) а нрава был он крутого, резкость речи его усугублялась угрюмостью взгляда и голосом обвинителя, (9) так что родосцы могли по суровости одного сенатора представить себе, как настроен сенат в целом, ведь личных причин для неприязни к родосцам Попилий иметь не мог.

(10) Гай Децимий в речах был умеренней: почти во всем, говорил он, о чем помянул тут Попилий, виновен не народ, а те немногие, что подстрекали чернь; (11) это они, продажные краснобаи, сочинили указы в угоду царю и снарядили те самые посольства, от которых родосцам всегда было не меньше стыда, чем досады; и если народ будет благоразумен, то за все поплатятся лишь прямые виновники.

(12) Эта речь была выслушана с большим сочувствием, ибо Децимий не только снимал груз вины с народа, но возлагал его на настоящих виновников. (13) А потому, когда старейшины стали держать ответ, народ одобрил тех, кто выразил согласье с Децимием и готовность выдать зачинщиков во искупление вины, и не одобрил тех, кто всячески пытался оспорить Попилиевы попреки. (14) Тотчас был издан указ: всякий, кто говорил или делал что-либо в пользу царю и во вред римлянам, ответит головой. Иные бежали еще перед приходом римлян, другие покончили с собой. (15) И хотя римские послы, пробыв на Родосе не более пяти дней, отправились дальше к Александрии, с их уходом ревность родосцев к исполнению указа, принятого перед лицом римлян, ничуть не ослабла, и суд они творили ревностно; такое усердие родосцам внушали в равной мере и мягкость Децимия, и жесткость Попилия.

11. (1) Тем временем Антиох оставил тщетные попытки одолеть стены Александрии. Покорив остальной Египет, он оставил в Мемфисе Птолемея Старшего, чьи притязания на царство он якобы и поддерживал своими военными силами, и ушел с войском в Сирию, чтобы затем напасть на того из братьев, который окажется победителем24. (2) Для Птолемея намеренье Антиоха отнюдь не было тайной, и рассудил он так: покуда младший брат устрашен осадой, можно воротиться в Александрию, если сестра поможет, а братнины друзья не воспротивятся. И он стал слать письма – сперва к сестре, (3) а потом и к брату с друзьями – и писал им, пока не договорился с ними о мире. (4) Он объяснил, что Антиох стал ему подозрителен, когда, передавши ему Египет, оставил в Пелузии сильный гарнизон. (5) Стало ясно, что ключ от Египта у Антиоха в руках и при желании он сможет в любое время вернуться туда с войском, а усобица между братьями ослабит их так, что и победивший уже не сможет противостоять Антиоху. (6) Младший брат и люди его согласились с разумными доводами старшего, да и сестра помогла – советами, а больше мольбами. (7) Так с общего согласья был установлен мир, и старший Птолемей вновь водворился в Александрии, не встретив сопротивления даже у городской толпы25, истощенной осадой, а после голодом, – ведь и по снятии осады в Александрию из Египта не подвозили ничего.

(8) Тут бы и ликовать Антиоху, если б и вправду он войско в Египет вводил, чтобы вернуть Птолемея на царство, под каковым благовидным предлогом он и послов принимал, и рассылал во всей Азии и Греции письма, но он был так раздражен, что стал готовиться к войне против обоих братьев еще решительней и злее, чем против одного. (9) Флот он немедленно послал к Кипру, а сам пошел на Египет и к весне26 был с войском в Келесирии. (10) Возле Риноколура явились к нему послы Птолемея: тот изъявлял благодарность за возвращенное ему отцовское царство и молил Антиоха блюсти этот дар. Лучше пусть скажет прямо, чего он хочет, но за оружие не берется, пусть по-прежнему будет союзником – не врагом. (11) Антиох на это ответил, что и флот и войско отведет не иначе как в обмен на весь Кипр, Пелузий и земли вокруг Пелузийского устья Нила. Назначил и последний срок для ответа о выполнении требований.

12. (1) Срок истек, и Антиох, отправивши нильским устьем суда к Пелузию, сам двинулся через пустыни Аравии; он был принят и жителями Мемфиса, (2) и прочими египтянами, кем добровольно, а кем из страха, затем спустился к Александрии, не утруждаясь большими переходами. (3) У Элевсина, что в четырех милях от Александрии, он перешел Нил и тут повстречал римских послов. (4) Антиох приветствовал их и протянул было руку Попилию, но тот ему подал дощечки с сенатским постановлением27, велев сперва прочитать. (5) Прочитав, Антиох пообещал созвать друзей и с ними обдумать, как быть ему, но Попилий повел себя по обыкновенью круто: палкой, с которою шел, очертил он ноги царя и сказал: «Дай мне ответ для сената, не выходя из этого круга!» (6) Опешив от такого насилия, Антиох замешкался было с ответом, но ненадолго, и сказал: «Что почли за благо в сенате, то я и сделаю». Лишь тогда Попилий подал Антиоху руку – как союзнику и другу.

(7) Затем в назначенный день Антиох покинул пределы Египта, а римские послы своим влиянием и весом упрочили мир между Птолемеями, с великим трудом достигнутый, и отбыли на Кипр, откуда отослали Антиохов флот, уже успевший, впрочем, разбить в сражении египетские суда28. (8) Посольство это стяжало добрую славу у всех народов, ибо теперь, без сомненья, Египет был отнят у Антиоха и род Птолемеев был восстановлен в царстве отцов.

(9) Как прославлено было блестящей победой правление одного из консулов этого года, так бесславно прошло правление другого, ибо сделать ему ничего не пришлось. (10) Началось с того, что, объявляя легионам день сбора, сотоварищ Павла ступил на священный участок29, не совершивши птицегаданья. О том доложили авгурам, и те решили, что день сбора объявлен неправильно. (11) Консул отправился в Галлию и стал на стоянку в Кампи Макри30, подле гор Сицимины и Папина; в этих местах он и зазимовал вместе с союзниками-латинами; (12) римские же легионы не покидали Рима, ибо день их сбора был назначен неправильно.

(13) Разъехались по провинциям и преторы, все, кроме Гая Папирия Карбона, которому досталась Сардиния, – сенат велел ему вершить в Риме суд по делам между гражданами и иноземцами, ибо и этот жребий тоже выпал ему31.

13. (1) А Попилий и все посольство, отряженное к Антиоху, воротилось в Рим с докладом: распри между царями улажены и Антиохово войско отведено из Египта в Сирию. (2) Потом явились посольства самих царей. Прибывшие от Антиоха говорили, что мир царю показался милее любой победы, ибо этот мир угоден сенату, и он, Антиох, повиновался приказам римских послов, как веленьям богов; затем послы поздравили римский народ с победой, (3) уверяя, что царь и сам посодействовал бы этой победе, когда бы имел на этот счет какое-нибудь приказание.

(4) Царь Птолемей и Клеопатра прислали общее посольство с благодарностями и уверениями; (5) родителям-де своим и богам бессмертным они обязаны меньше, чем сенату и народу римскому, которые спасли их от тяжких бедствий осады и возвратили им потерянное было царство отцов.

(6) Ответ сената гласил: царь Антиох был прав, повиновавшись послам; сенат и народ римский этим довольны. (7) Царям египетским ответили, что отцам-сенаторам весьма отрадно, что он хоть чем-то способствовал благу и пользе Птолемея и Клеопатры, и постарается, чтобы впредь они могли полагать вернейший залог спокойствия для их царства в покровительстве народа римского. (8) Заботу о подарках послам возложили на претора Гая Папирия. (9) Затем пришло послание из Македонии, удваивавшее радость победы; там сообщалось, что царь Персей сдался консулу.

(10) Когда посольства царей отбыли, отцы-сенаторы разобрали спор между послами Пизы и Луны: пизанцы жаловались, что римские поселенцы сгоняют их с земли, а луняне уверяли, что землю эту им отвели триумвиры32. (11) Сенат отправил туда квинквевиров – Квинта Фабия Бутеона, Публия Корнелия Бласиона, Тита Семпрония Муску, Луция Невия Бальба и Гая Апулея Сатурнина, – чтобы они разобрались с границами и вынесли решенье.

(12) Посольство с поздравлениями прислал и Эвмен с братьями, Атталом и Афинеем33. Явился и Масгаба, сын царя Масиниссы; в Путеолы, где высадился он, направили квестора Луция Манилия с деньгами, чтобы он встретил царевича и препроводил его в Рим на казенный счет. (13) Немедля по прибытии Масгаба был принят в сенате, где юноша произнес речь, слог которой был не менее приятен для слуха, чем смысл. Он перечислил, сколько пеших и конных, слонов и хлеба послал в Македонию за эти четыре года его отец, (14) но два обстоятельства, сказал он, заставляли Масиниссу краснеть: первое – что сенат просил его через послов о поставках для нужд войны, вместо того чтобы приказать, а второе – что за хлеб ему присланы были деньги. (15) Царь Масинисса, сказал царевич, помнит, что римский народ и добыл ему царство, и увеличил во много раз. А потому с него хватит и пользованья царствам, ибо право собственности, он знает, – у тех, кто ему это царство вручил. (16) А значит, римлянам по справедливости должно брать у него, Масиниссы, а не просить и не покупать за деньги того, что родится на подаренной ими самими земле, ему же, Масиниссе, и теперь и впредь довольно будет того, что римлянам не пригодится. (17) С такими порученьями от отца он, Масгаба, пустился в путь и настигнут был верховыми с известием о победе над Македонией и с отцовским приказом поздравить сенаторов и заверить их, что радость Масиниссы по этому случаю столь велика, что он и сам хотел бы явиться в Рим и принести благодарственную жертву на Капитолии Юпитеру Всеблагому и Величайшему, так пусть же сенат, если это ему не в тягость, даст на то свое дозволение.

14. (1) Царевичу ответили, что его отец вел себя, как подобает мужу достойному и благородному, который должное усугубляет доброхотным, – оттого оно и ценней, и почтенней. (2) В Пунической войне он смело и без колебаний помог народу римскому, и от него получил в знак благоволения царство; так они сквитались, но и потом, когда римляне воевали с тремя царями кряду, Масинисса оказывал им все услуги, какие мог. (3) Так не диво, что царь, связавший участь свою и царства с делами римлян, от сердца рад победе народа римского; пусть же за эту победу он воздаст благодарность богам, не покидая дома и очага, а в Риме за него это сделает сын, (4) который довольно принес поздравлений – и от своего, и от отцовского имени. А самому Масиниссе не стоит сейчас покидать свое царство и Африку – это не принесло бы пользы ни ему, ни римскому государству.

(5) На просьбу Масгабы потребовать в Рим заложником Ганнона, Гамилькарова сына, вместо <...>, было отвечено, что сенат не считает справедливым требовать у карфагенян заложников по усмотрению Масиниссы. (6) Квестору сенат повелел купить для царевича подарков на сто фунтов серебра, сопроводить его в Путеолы и содержать на казенный счет, пока он в Италии, а чтобы переправить его и всех его спутников в Африку, нанять ему два корабля. (7) Все спутники Масгабы, свободные и рабы, в дар получили одежды.

(8) Прошло немного времени, и в Рим доставили известие о другом сыне Масиниссы – о Мисагене: разбив Персея, Павел отпустил царевича с его конниками домой, но в Адриатике флот был рассеян, а Мисагена, больного, принесло к Брундизию с тремя кораблями. (9) К царевичу отправили Луция Стертиния, квестора, с такими же подарками, какие получил от римлян и брат его, наказавши проследить, чтобы гостеприимный кров <...>34.

15. (1) Вольноотпущенники давно были расписаны по четырем городским трибам, – все, кроме тех, кто имел родного сына старше пяти лет, (2) – этим велено было пройти перепись там же, где в прошлый раз, – и тех, кто имел поместье или поместья дороже трехсот тысяч, – этим разрешено было пройти перепись <...>35. (3) Так как подарок этот оставался в силе, Клавдий36 заявил, что без воли народа цензор не имеет права лишать голоса никого из граждан, а тем более целое сословие. (4) Цензор может исключить его из трибы, то есть просто перевести в другую трибу, но не может его исключить из всех тридцати пяти триб, то есть лишить гражданства и свободы; цензор может определять, где ему проходить цензовую перепись, но не исключить его из переписи. (5) Поспорив об этом, цензоры решили при всех бросить жребий в Атрии Свободы, чтобы выбрать одну из четырех городских триб и в ней дать место всем бывшим прежде рабами. Жребий пал на Эсквилинскую трибу; (6) в ней-то и приказал Тиберий Гракх пройти перепись всем вольноотпущенникам. (7) Этим цензоры снискали в сенате великое уважение: Семпронию37 выразили благодарность за настойчивость в прекрасном его начинании, а Клавдию – за сговорчивость.

(8) В эту перепись и из сенатского сословия, и из всаднического исключено было больше лиц, чем в предыдущие38. При этом исключались из трибы и переводились в эрарии39 обоими цензорами одни и те же лица: кого вычеркивал один, того не обелял и другой. (9) Однако когда они по обычаю попросили продлить себе срок на полгода, чтобы проверить починку зданий и принять работу от подрядчиков, трибун Гней Тремеллий, исключенный цензорами из сената, наложил на это запрет.

(10) В том же году Гай Цицерей освятил храм Монеты на Альбанской горе – по обету, данному пять лет назад40. В сан Марсова фламина посвящен был в этот год Луций Постумий Альбин41.

16. (1) Консулы Квинт Элий и Марк Юний обратились к сенату с вопросом о провинциях; отцы-сенаторы постановили, во-первых, Испанию, составлявшую во время Македонской войны одну провинцию, вновь разделить на две, (2) а во-вторых, Иллирию и Македонию оставить по-прежнему за Луцием Павлом и Луцием Адицием, покуда сенатские легаты не сочтут, что расстроенный там войною порядок восстановлен, а вместо царской власти налажено новое управление. (3) Консулам назначили Пизу и Галлию и выделили по два легиона, в каждом по пять тысяч пеших и по четыреста конных42. У преторов жребии выпали так: Квинт Кассий получил городскую претуру, Маний Ювентий Тальна – дела с иноземцами, Тиберий Клавдий Нерон – Сицилию, Гней Фульвий – Ближнюю Испанию, а Дальнюю – Гай Лициний Нерва; (4) Авл Манлий Торкват – Сардинию, но к месту службы отправиться не мог, ибо постановлением сената был задержан в Риме для расследования уголовных дел43.

(5) Потом спросили мненья отцов-сенаторов касательно знамений, о которых пришли известия. Ударом с неба было поражено святилище Пенатов в Велии и двое ворот с частью стены в Минервин; в Анагнии был земляной дождь, в Ланувии виден был в небе факел, а из Калатии с общественного поля римский гражданин Марк Валерий донес, что очаг его три дня и две ночи сочился кровью. (6) Об этом знамении децемвирам велено было справиться в Книгах особо; те назначили однодневное всенародное молебствие и принесли в жертву на форуме пятьдесят коз. На другой день состоялось молебствие пред всеми ложами богов и ради остальных знамений – в жертву принесли взрослых животных и совершили обряд очищения города.

(7) Еще отцы-сенаторы решили (и это тоже касалось почитания бессмертных), что коль скоро враги, Персей и Гентий, повержены и сдались народу римскому вместе со своими владеньями, Иллирией и Македонией, (8) то пусть к каждому ложу богов доставят дары, такие же, как некогда за победу над Антиохом при консулах Аппии Клавдии и Марке Семпронии; а проследить за этим велел преторам – Квинту Кассию и Манию Ювентию44.

17. (1) Затем сенат постановил направить легатов – десятерых в Македонию и пятерых в Иллирию, чтобы Луций Павел и Луций Аниций, наводя там порядок, руководствовались их советами. (2) В Македонию первыми были назначены Авл Постумий Луск, Гай Клавдий (оба бывшие цензоры), Квинт Фабий Лабеон, Квинт Марций Филипп и Гай Лициний Красс, бывший сотоварищ Павла по консульству, ведавший тогда, с продленной властью, провинцией Галлией. (3) К означенным пяти присоединили Гнея Домиция Агенобарба, Сервия Корнелия Суллу, Луция Юния, Тита Нумизия Тарквинийского и Авла Теренция Варрона. (4) В Иллирию назначили Публия Элия Лига, бывшего консула, Гая Цицерея и Гнея Бебия Тамфила (он был претором в минувшем году, а Цицерей – давно45), а также Публия Теренция Тусцивикана и Публия Манилия.

(5) Потом, так как один из консулов должен был сменить в Галлии Гая Лициния, назначенного легатом в Македонию, отцы-сенаторы потребовали от консулов, чтобы те незамедлительно разобрались между собой с провинциями – либо сговорились, либо бросили жребий. (6) По жребию Марку Юнию досталась Пиза, но до отъезда он должен был еще представить сенату послов, отовсюду явившихся для поздравлений в Рим; Квинту Элию выпала Галлия.

(7) И хотя легатами посылали таких мужей, которые и сами не могли бы присоветовать полководцам ничего недостойного милосердия и величия народа римского, все-таки в сенате были обсуждены главные решения, чтобы легаты могли доставить из дому полководцам предварительные наметки всех распоряжений.

18. (1) Прежде всего решено было Македонии и Иллирии быть свободными, чтобы все народы видели: римское оружие не рабство свободным несет, а рабствующим – свободу, (2) и чтобы все свободные племена под опекой народа римского чувствовали себя в вечной безопасности, а подвластные царям племена знали бы, что эти цари стали мягче и справедливее из почтенья к народу римскому, и если цари их затеют войну с римским народом, то кончится это для римлян победой, а для подданных царских свободой. (3) Македонские рудники – источник огромных доходов46 – и сельские имения47 решено было не сдавать больше на откуп: (4) ибо где откуп, там и откупщики, а где откупщики, там либо право государства бессильно, либо союзники не располагают свободой48. (5) Ведь даже сами македоняне не могли извлекать из этого пользу; а уж где речь идет о поживе для управляющих, там не будет конца мятежам и смуте. (6) И наконец, чтобы никогда в общемакедонском собрании, будь такое, не мог негодный льстец черни обратить свободу, дарованную со здравой умеренностью, в пагубное своеволие, (7) решено было Македонию разделить на четыре области, каждая со своим собранием, а дань народу римскому установить в половину той, что обычно платили царям. Подобные же поручения были даны и для Иллирии. (8) Все остальное предоставлено было на усмотрение полководцев и сенатских легатов, которые, разбирая дела на местах, рассудят вернее49.

19. (1) Среди многих послов, прибывших от царей, племен и народов, всех особенно занимал Аттал – на него все глядели, о нем все думали50. (2) Недавние соратники приняли его не менее благосклонно, чем был бы принят ими сам царь Эвмен. (3) Явиться в Рим Аттал имел двойное основание, с виду достойное – поздравить римлян с победой, коей он сам способствовал, и пожаловаться на мятежных галлов, все Пергамское царство поставивших под удар. (4) Но была за всем этим потаенная надежда на почести и награждения от сената, которых едва ли он мог бы сподобиться, не преступая законов благочестия. Ведь нашлись среди римлян и недобрые советчики; они дразнили Атталову алчность – (5) Аттала, мол, в Риме почитают надежным другом, а Эвмена союзником перекидчивым, не верным ни римлянам, ни Персею. (6) Так что, говорили они, еще неизвестно, какие просьбы Аттала сенату будут угоднее – за себя или против брата, настолько-де склонны все дать всё ему, а тому ничего.

(7) Аттал, оказалось, был из тех, кто с жадностью бросается на все, что ни посулит надежда; но тут нашелся у него друг, который один разумным своим увещаньем, словно уздою, сдержал порыв увлеченной души. (8) То был Стратий, лекарь, которого обеспокоенный Эвмен отправил в Рим как раз за тем, чтобы следить за братом и наставить его на верный путь, если дело пойдет к измене. (9) К этому времени Атталов слух уже был пленен и душа поддалась искушению, но Стратий сумел к нему подступиться и своевременными речами спас все дело, почти что потерянное. (10) Он объяснил, что разные царства возрастают по-разному, что их молодое царство, не имея основы в старинном могуществе, стоит согласием братьев, и хотя из них один зовется царем и носит венец, но правят братья все вместе. (11) И Аттала, среднего брата, разве не всякий считает царем? И не только потому, что воочию видит его могущество, но еще потому, что, вне всяких сомнений, скоро он воцарится, ибо Эвмен дряхл51 и бездетен (тогда Эвмен еще не признал того сына, что царствовал после него52). (12) Что пользы, говорил Стратий, прилагать усилие там, где дело скоро само собою сладится? А тут еще и галльский мятеж! Справиться с ним куда как трудно, пусть даже цари согласны и единодушны, (13) а если прибавится к внешней войне и усобица, то вовсе не устоишь. Ведь не давши брату скончаться царем, он, Аттал, добьется только того, что сам себя лишит надежды на скорое воцарение. (14) И даже если бы оба эти шага – отнять или не отнять у брата царство – равно его прославили, то похвала за сохранение царства лучше, ибо поступок этот благочестив, а другой отвратителен, как убийство родича. Так о чем же тут размышлять? (15) Неужели о том, захватить ли все царство или домогаться части? Но отнять часть от царства – так обе части, разобщив силы, ослабнут и будут открыты любым обидам. А захватить все царство – и старшему придется век доживать простым человеком или уйти в изгнание – в таких летах, больному и слабому, иль даже умереть по его, Аттала, приказу? (16) Не будем вспоминать давних преданий о нечестивых братьях и об исходе их жизни! Персей – вот очевидный пример. Венец, добытый братоубийством, пришлось ему сложить к ногам врага-победителя в самофракийском храме, как будто сами боги карали его за злодеянье! (17) И если он, Аттал, до самого конца останется верен брату, то благочестие его и постоянство заслужат похвалы и тех, кто подстрекает его – не из дружбы к нему, а из злобы к Эвмену.

20. (1) Эти доводы убедили Аттала, и потому, когда его ввели в курию, он принес поздравления по случаю победы, рассказал о своих и братниных услугах Риму в этой войне, и о том, что галлы недавно отложились53, все приведя в великое смятенье, (2) он просил к мятежникам отправить послов, которые отговорили бы их от войны, употребив и вес свой, и влиянье. (3) Изложив это, как ему было поручено, для пользы царства, Аттал попросил для себя только Энос с Маронеей54 и, вопреки надеждам иных, не стал обвинять брата и добиваться раздела царства. С тем он и покинул курию. Нечасто случалось кому-нибудь – царю ли, простому ли человеку – снискать вниманье столь благосклонное и одобрение столь глубокое! В Городе он был удостоен всех почестей и даров, а при отъезде – почетных проводов.

(4) Среди многих посольств, прибывших из Азии и Греции, особое внимание граждан привлекли родосцы. (5) Сперва они явились в белом, как и подобало поздравителям (ибо рубище заставило бы думать, что они жалеют Персея); (6) пока родосцы ожидали на площади, консул Марк Юний запросил отцов-сенаторов, дать ли родосцам кров, стол и прием в сенате, и сенат решил, что по отношению к ним никакого права гостеприимства блюсти не следует. (7) Марк Юний вышел к родосцам, которые просили принять их в сенате: они-де принесли поздравления с победой и хотят оправдаться от обвинений, возводимых на их государство. (8) Консул ответил, что друзьям своим и союзникам римляне оказывают всяческие любезности, допуская их и в сенат, но родосцы в последней войне не заслужили того, чтобы их причислять к друзьям и союзникам55. (9) Выслушав это, родосцы упали ниц, взывая к консулу и ко всем, кто стоял вокруг: несправедливо, говорили они, что старые их заслуги, которым римляне сами свидетели, не могут перевесить новых обвинений, к тому же и ложных. (10) И тотчас же сменив белые одежды на рубище, родосцы пошли стучаться в двери первых граждан Рима56, слезно моля сначала расследовать дело, а уж потом выносить приговор.

21. (1) Маний Ювентий Тальна, претор, ведавший разбором судебных дел между гражданами и чужеземцами, возбуждал народ против родосцев и предложил собранию (2) объявить родосцам войну и выбрать кого-нибудь из должностных лиц этого года, чтобы послать туда с флотом. Он надеялся, что это и будет он сам. (3) Этому воспротивились народные трибуны Марк Антоний и Марк Помпоний. (4) Впрочем, и претор, и трибуны действовали, подавая новый дурной пример. Претор по собственному почину обратился к народу с запросом, хочет ли народ, повелевает ли он объявить родосцам войну, (5) тогда как полагалось прежде спросить сенат, а уж затем с его одобренья обращались к народу57; он же ни сенат о том не запросил, ни консулов не уведомил. (6) И у народных трибунов принято было не налагать запрет на предложенный народу закон, покуда частные граждане58 не обсудят его всесторонне, не выскажутся и за, и против, так что нередко народные трибуны, вовсе не собиравшиеся заявлять о запрете, прислушавшись к речам противников закона и осознав все его пороки, высказывались против него; (7) бывало и наоборот: уже решившись выступить против закона, они отступались от своего решенья под влиянием его сторонников. Но на этот раз претор и трибуны словно состязались, кто больше оплошает. (8) Трибуны, преждевременно воспротивившись поспешным действиям претора <...> до прибытия полководца <...>59.

22. (1) <...> Виновны ли мы пред вами иль нет, еще неясно, однако наказание мы уже несем и всяческое бесчестие терпим. В прежние времена, когда являлись мы в Рим после ваших побед над карфагенянами, над Филиппом, над Антиохом, то государство ваше давало нам кров, откуда направлялись мы в курию, чтобы вас поздравить, отцы-сенаторы, а оттуда на Капитолий с дарами для ваших богов. (2) Теперь же насилу нашли мы пристанище на грязном заезжем дворе, за собственные деньги и за чертою города, как нам, словно врагам, приказали; в рубище приходим мы в вашу курию – мы, родосцы, которых недавно вы одарили и Ликиею, и Карией, которых осыпали дарами и почестями. (3) И македонянам, и иллирийцам, мы слышим, жалуете вы свободу – им, которые жили, рабствуя, покуда не затеяли войну с вами. (4) Нет, чужому счастью мы не завидуем, мы узнаем тут милосердие народа римского. А нас, родосцев, виновных единственно в том, что мы бездействовали в этой войне, хотите вы из союзников сделать врагами? (5) Вы, римляне, горды тем, что справедливы, и хвалитесь не исходом, но началом войны – никогда-де вы не беретесь за оружие без основания: (6) карфагеняне стали вам врагами, когда напали на Мессану в Сицилии, Филипп – когда напал на Афины, пытался поработить Грецию, а Ганнибалу помог деньгами и войском60; (7) Антиох сам на призыв ваших врагов, этолийцев, привел свой флот из Азии в Грецию и, заняв Деметриаду, Халкиду, Фермопилы, пытался лишить вас власти над вашей державой, (8) а Персей вызвал войну, напав на ваших союзников и перебив царьков и вождей племен и народов61.

(9) А каков будет предлог нашему бедствию, если обречены мы на гибель? Я покуда не делаю различья между виной всего народа и виною сограждан наших, Динона с Полиаратом, а также тех, кого мы привели сюда, чтобы вам выдать. Но если все родосцы равно достойны кары, то какое обвиненье вы нам предъявите? (10) Что мы стали на сторону Персея и за него против вас стояли, как некогда – за вас против Антиоха с Филиппом? (11) Как помогаем мы союзникам, как усердны в войнах, спросите у Гая Ливия и Луция Эмилия Регилла, начальников вашего флота в Азии62, – ни разу ваши корабли в бой не вступили без нас! (12) Сперва наш флот бился у Самоса, потом – в Памфилии, против Ганнибала, (13) и этою победой мы тем более гордимся, что, потеряв в несчастной битве у Самоса большую часть кораблей и цвет молодежи, даже после такого поражения мы, не дрогнув, вновь выступили навстречу царскому флоту, вышедшему из Сирии63. (14) Но не для похвальбы я рассказал об этом – не до того нам теперь, – нет, я хотел напомнить, сколь полезны всегда бывали родосцы своим союзникам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.