КНИГА X

КНИГА X

Выгоды местоположения Тарента (1). Характер П.К.Сципиона по поводу действий его в Иберии: его изобретательность и настойчивость в осуществлении задуманного плана (2—5). Система действий Публия против карфагенян в Иберии; план нападения на Новый Карфаген с участием Г.Лелия (6—9). Местоположение Нового Карфагена и его окрестности (10). Приготовления Публия к нападению на Карфаген; начало военных действий под Карфагеном (11—12). Взятие Карфагена римлянами (13—15). Дележ добычи, производимый римскими трибунами; обычные правила дележа добычи у римлян; обращение военачальника с гражданами и обывателями (16—17). Обращение Публия со знатными военнопленными, мужчинами и женщинами (18). Дальнейшие распоряжения Публия в римском лагере (19—20). Филопемен: предварительные замечания; детство и юность Филопемена; правила, его частной жизни; Филопемен в звании гиппарха: успешное обучение ахейской конницы (21—24). Из войны этолян и римлян с ахеянами (25). Неистовства Филиппа V в Аргосе (26). Из войны Антиоха с владыкою Гиркании: описание Экбатан, Парфянской пустыни (27—28). Переход Антиоха в Гирканию (29—31). Гибель М.Марцелла по неосторожности; достоинства Ганнибала как вождя (32—33). Возвращение к действиям Публия в Иберии; неумелость карфагенских начальников в обращении с покоренными (34—36). Победа Публия над Гасдрубалом и дальнейшие успехи его в Иберии; наименование Публия царем. (37—40). Помощь Филиппа ахеянам и другим народам Эллады против римлян и союзников их (41—42). Сигнальные огни; различные способы употребления их (43—47). Война Антиоха с владыкою Бактрианы: описание водопада на р. Оксе; победа Антиоха над Эвфидемом (48—49). 

1. Из Ганнибаловой войны. Положение Тарента.

 ...От пролива* и города региян до Тарента больше двух тысяч стадий**; эта сторона Италии на всем протяжении совершенно лишена гаваней, за исключением самого Тарента¹. Берег обращен к Сицилийскому морю и к Элладе, заселен многолюднейшими варварскими племенами, и на нем расположены знаменитейшие эллинские города. Так, в этой полосе Италии живут бреттии, луканы, часть давниев², а также калабрии и многие другие народы. Из эллинских городов на этом берегу находятся Регий, Кавлония, Локры***, Кротон, далее живут метапонтяне и фурияне. Таким образом, всякий, кто направляется из Сицилии или из Эллады в какую-либо из поименованных местностей, по необходимости должен бросать якорь в тарентских гаванях и в этом городе совершать обмен товаров и торговые сделки со всеми народами этой полосы Италии. О выгодах местоположения Тарента можно судить по тому благосостоянию, какого достигли кротонцы. В самом деле, кротонцы имеют якорные стоянки только на летнее время, и подвоз товаров к ним незначителен, тем не менее высоким благосостоянием своим они обязаны, по-видимому, ничему иному, как естественным удобствам занимаемой ими местности, а Кротона нельзя и сравнивать с Тарентом в отношении гаваней и удобства местоположения. Если и в настоящее время Тарент расположен выгодно для торговых сношений с гаванями Адриатического моря, то раньше выгоды эти были еще больше. Так, всякий направлявшийся с противоположного берега Италии в эту страну на всем протяжении от мыса Япигии до Сипунта³ высаживался в Таренте и пользовался этим городом как рынком для обмена и продажи⁴ своих товаров, ибо в то время не было⁵ еще города брентесиев. Вот почему Фабий придавал столь важное значение своему предприятию и ради него все прочее отложил в сторону (Сокращение).

2. Сципион в Иберии.

...Собираясь рассказать подвиги Публия⁶ в Иберии, как и вообще деяния всей жизни его, мы считаем нужным познакомить предварительно читателя с характером и наклонностями этого человека. Так как Публий был едва ли не самым знаменитым человеком прошлого времени, то всякому желательно узнать, кто он такой, каковы были его природные или опытом приобретенные свойства, благодаря коим он и совершил столько славных подвигов. Однако обыкновенно или не дается никаких сведений о нем, или даются ошибочные, потому что историки Публия погрешают против истины. Верность нашего суждения будет доказана нижеследующим изложением, если кто способен оценить по достоинству прекраснейшие и чудесные деяния Публия.

Рис. Публий Сципион Корнелиан.

Так, все прочие историки изображают Публия каким-то баловнем судьбы, предприятия коего удаются большей частью вопреки всяким расчетам, случайно; они полагают, что подобные люди больше, чем другие, действующие во всем согласно определенному плану, наделены чем-то сверхъестественным и удивления достойным; они забывают, что лишь последнего рода действия заслуживают похвалы, тогда как неожиданные удачи должно приписывать счастливой случайности; они не понимают того, что случайные удачи доступны первому встречному, тогда как деяния, заслуживающие прославления, бывают достоянием только людей даровитых и рассудительных, каковых и должно почитать наиболее необыкновенными и богам любезными. Публий, как мне кажется, походит на законодателя лакедемонян Ликурга и по характеру, и по образу действий. Как нельзя думать, что Ликург, создавая государственное устройство лакедемонян, действовал во всем по внушению пифии и одержим был чрезмерным богопочитанием, так точно нельзя допускать и того, будто Публий поднял родное государство на такую высоту силою сновидений и вещих голосов. Оба они видели, что толпа неохотно идет на что-либо необыкновенное и не отваживается на опасные предприятия, если не питает надежды на помощь богов; поэтому Ликург выдавал всегда свои собственные мысли за волю пифии, благодаря чему народ принимал их охотнее и с большим доверием. Подобно этому Публий внушал своим войскам такое убеждение, будто все планы его складываются при участии божественного вдохновения; через то самое подчиненные его шли на опасное дело смелее и с большей охотой. Но что в каждом случае Публий заранее рассчитывал и соображал ход дела, что все предприятия его кончались так, как он и ожидал, это покажет дальнейшее изложение.

3. Никто не отрицает, что Публий был благожелателен и великодушен; но что он был проницателен и осторожен, что с напряженным вниманием следил за осуществлением задуманного плана, это может признать тот только, кто постоянно находился при нем и вблизи наблюдал его образ действий. Одним из таких людей был Гай Лелий⁷; с юных лет и до самой смерти он участвовал во всех предприятиях Публия и знал все его планы. Он-то и сообщил нам такое представление об этом человеке, ибо речи его казались нам заслуживающими веры и соответствующими делам Публия. Так, Лелий рассказывает, что первый замечательный подвиг Публия относится к тому времени, когда отец его дал конную битву Ганнибалу при реке, именуемой Падом****. Как кажется, в то время Публию шел семнадцатый год от роду, и он впервые являлся на поле сражения. Для охраны отец дал ему отряд отборной конницы. И вот, когда Публий во время сражения увидел, что на отца его напали два или три неприятельских всадника, первым решением его было послать свой отряд на помощь отцу; но устрашенные многочисленностью неприятеля, воины его некоторое время медлили, и он, говорят, один с изумительной отвагой понесся на врагов, окружавших его отца. Тогда должны были броситься в битву и прочие воины; неприятели в ужасе бежали, а чудесно спасенный Публий тут же сам в присутствии всех назвал сына своим спасителем. Этим делом он стяжал себе у всех славу храброго юноши и впоследствии всякий раз, когда на нем покоились последние надежды отечества, никогда не уклонялся от опасных предприятий, что свойственно вождю рассудительному, а не тому, кто вверяет себя случайностям.

4. Позже старший брат его Луций⁸ домогался должности эдила⁹, которая почитается чуть не самой почетной для молодых римлян; согласно обычаю должность эту занимают два патриция. Соискателей было тогда очень много, и потому наш Публий долгое время не решался искать той же должности, что и брат его. Но по мере приближения выборов он по настроению народа стал замечать, что брату его нелегко будет получить искомую должность, а в то же время видел, что сам он пользуется большим расположением народа. Публий решил, что брат его может достигнуть цели не иначе, как если они оба вместе выступят соискателями на эдильство, и придумал такое средство: он видел, как мать переходила из храма в храм, приносила богам жертвы за успех брата его и вообще находилась в сильной тревоге за будущее, — мать одна озабочивала Публия, потому что отец его в то время находился в Иберии с флотом¹⁰, будучи назначен военачальником в упомянутой выше войне, — и сообщил матери, что дважды видел один и тот же сон, именно: будто он был выбран в эдилы вместе с братом и после выборов возвращался с площади домой; навстречу им вышла мать и у дверей дома обняла их обоих и поцеловала. Мать, как женщина, тронута была этими словами и промолвила: «О если бы мне дожить до такого дня!» «Не хочешь ли, мать, мы попытаемся», — сказал на это Публий. Мать согласилась, полагая, впрочем, что Публий не отважится выступить соискателем, что слова его не более, как минутная шутка: он был слишком еще молод. Но Публий просил приготовить ему тотчас белую тогу: так согласно обычаю одеваются кандидаты на должность¹¹.

5. Мать уже и забыла, что сказал сын, а он, одевшись рано утром¹² в белую одежду, когда мать почивала еще, явился на площадь. Народ встретил Публия с восторгом, как потому, что не ожидал его здесь увидеть, так и потому, что благоволил к нему раньше. Когда вслед за тем Публий показался на определенном месте и стал рядом с братом, народ выбрал на должность эдила не только Публия, но ради него и брата его, и они оба возвратились домой эдилами. Весть об этом быстро дошла до матери, которая радостно встретила юношей у дверей и горячо поцеловала их. Вследствие этой удачи все, кто слышал прежде о его сновидениях, вообразили, что Публий беседует с богами не только во сне, но и наяву, днем. На самом деле никакого сновидения не было, но будучи терпелив, щедр и ласков в обращении, он знал, что народ любит его, потому сумел обратить в свою пользу настроение народа и матери, и таким образом не только достиг задуманной цели, но и прослыл за человека, действующего по вдохновению свыше. Те люди, которые по природной ли ограниченности, или по невежеству, или наконец по легкомыслию, не в состоянии постигнуть в каком-либо событии всех случайностей, причин и отношений, почитают богов и судьбу виновниками того, что достигнуто проницательностью, расчетом и предусмотрительностью.

Вот что находил я нужным сказать моим читателям, дабы они не поддавались ходячим ошибочным суждениям о Публии и не забывали его достойнейших и прекраснейших качеств: я разумею его изобретательность и настойчивость в труде. Самые дела его покажут это еще яснее.

6. Речь Публия к войскам.

В это время Публий¹³, собрав войско, убеждал его не падать духом по случаю испытанной раньше неудачи¹⁴; ибо, говорил он, карфагеняне одолели римлян не собственною храбростью, но изменою кельтиберов¹⁵ и неосторожностью римских военачальников, которые понадеялись на помощь поименованных выше союзников и разделили свои силы: обе эти ошибки, продолжал он, теперь на стороне врагов: войска их стоят далеко одно от другого, союзники отвращены от них высокомерным обращением и стали их врагами. Поэтому часть союзников уже ведет с римлянами переговоры через послов, и остальные перейдут к ним с радостью, как скоро приободрятся и увидят, что римляне перешли реку, и не столько из расположения к римлянам, столько из желания отмстить карфагенянам за их наглость. Но самое важное, говорил Публий, это то, что неприятельские военачальники в ссоре между собою, и потому не пожелают сражаться против нас совокупными силами, а сражаясь врозь, могут быть легко побеждены. Во внимание к этому он убеждал войска смело переходить реку; о дальнейшем позаботится он сам и прочие начальники. С этими словами Публий оставил у переправы через реку товарища своего Марка⁵* с тремя тысячами пехоты и пятьюстами¹⁶ конницы для прикрытия союзников по сю сторону реки; сам с остальным войском начал переправляться на другой берег, никому ничего не говоря о своих планах. На самом деле у него и в мыслях не было делать что-либо из того, о чем он говорил перед войсками; быстрым нападением он решил взять город, именуемый Иберийским Карфагеном¹⁷. Этот пример может служить первым и важнейшим подтверждением высказанного нами выше суждения о Публии. Действительно, на двадцать седьмом году от роду он, во-первых, брал на себя ведение войны, которая после понесенных тяжелых поражений казалась народу безнадежной; во-вторых, взявшись за дело, он не думал о мерах обыкновенных, очевидных для каждого, но изобрел и решился осуществить такой план, которого не подозревали ни друзья¹⁸, ни враги его. Все в этом предприятии рассчитано было заранее с величайшею точностью.

7. Так, в самом начале, находясь еще в Риме, он расспросил и точно разузнал об измене кельтиберов и о разделении римских войск, и убедился, что в этом лежала причина несчастия его отца. Поэтому карфагеняне не страшили его, и он не падал духом, как народ. Когда затем Публий узнал, что союзники по сю сторону реки Ибера остаются верны римлянам, что начальники карфагенян ссорятся между собою и обижают подчиненные им народы, он стал готовиться к походу с уверенностью в успехе, рассчитывая при этом не на случайность судьбы, но на верность своих соображений. По прибытии в Иберию он настойчиво расспрашивал¹⁹ всех и каждого о положении неприятеля и узнал, что войска карфагенян разделены на три части, что одна из них с Магоном во главе находится по сю сторону Геракловых Столбов²⁰ среди так называемых кониев, другая под начальством сына Гескона Гасдрубала у устья реки Тага в Луситании, что другой Гасдрубал занят осадою какого-то города в области карпетанов, и что ни один из начальников не находится ближе к Новому городу, как на десять дней пути. Публий соображал так на тот случай, если решится на битву с неприятелем: против соединенных сил неприятельских выступать весьма опасно частью вследствие поражений, понесенных его предшественниками, частью вследствие значительного численного превосходства врага; с другой стороны, если он постарается сразиться с одним военачальником и разобьет его, то явятся прочие военачальники, окружат его со всех сторон, и ему грозит та же участь, какая постигла дядю его Гнея и отца Публия. 8. Вот почему Публий отказался от этого плана; но он слышал, что неприятелю названный выше Карфаген доставляет большие²¹ выгоды, что римляне, напротив, сильно терпят от этого города и в настоящей войне, а потому во время зимней стоянки занялся собиранием подробных сведений об этом городе от людей знающих. Прежде всего он узнал, что Карфаген чуть не единственный город на всю Иберию с гаванями, удобными для флота и морских войск, что вместе с тем он расположен весьма удобно для карфагенян на пути из Ливии в случае переправы их в Иберию, далее, что в этом городе обыкновенно помещаются большие денежные суммы карфагенян, все их военные припасы и даже заложники из целой Иберии, что Акрополь охраняется, — и это самое важное, — отрядом солдат всего человек в тысячу²², так как при подчинении карфагенянам почти всей Иберии никому, казалось, и на мысль не могло прийти сделать нападение на этот город, что остальное население города, хотя и весьма многолюдное, состоит все из ремесленников, рабочих и корабельщиков, совершенно чуждо военному делу и может только послужить в тягость городу при внезапном появлении римлян. Он не преминул познакомиться также с положением Карфагена, с его укреплениями и со свойствами окружающей его лагуны⁶*. Через рыбаков, работающих в тех местах, Публий дознался, что воды эти на всем пространстве мелки и во многих местах переходимы вброд, что обыкновенно каждый день к вечеру здесь бывает значительный отлив. Отсюда он заключил, что, если план его удастся, он не только причинит вред неприятелю, но и его собственное положение сильно изменится к лучшему, что и в случае неудачи он все-таки, если утвердится на море, в состоянии будет сохранить в целости свое войско: нужно только расположить свою стоянку в надежном месте, а сделать это было нетрудно при отдаленности неприятельских войск. Поэтому на зимней стоянке он отложил в сторону все прочие дела и занялся только этим планом. 9. Несмотря на юный возраст, о чем сказано выше, он скрывал свое решение от всех, кроме Гая Лелия, до тех пор, пока сам не нашел нужным обнаружить его.

Историки, правда, признают охотно эти соображения Публия и тем не менее, когда доходят в своем повествовании до заключения предприятия, приписывают достигнутый успех богам и судьбе, невзирая на всю невероятность такого толкования, на свидетельство его товарищей и на то, что в письме своем к Филиппу²³ Публий сам утверждает, что и в походе он руководствовался теми самыми соображениями, которые мы изложили выше.

Итак, начальнику флота Гаю Лелию Публий дал тайное приказание идти к названному выше городу: Лелий, как уже сказано, один был осведомлен о его плане. Сам Публий с сухопутными войсками быстро подвигался вперед. Пехоты он имел всего тысяч двадцать пять, а конницы две тысячи пятьсот. По прибытии на место на седьмой день пути он расположился лагерем против северной стороны города, снаружи оградил стоянку канавою и двойными окопами до моря и решительно никаких укреплений не возводил со стороны города, ибо местность сама по себе давала достаточную защиту. Так как мы намерены рассказать и осаду, и завоевание города, то считаем нужным познакомить несколько читателей с положением города и его окрестностями.

10. Карфаген находится посередине морского берега Иберии в заливе, обращенном к юго-западу, имеющем в глубину стадий двадцать, а в ширину входа около десяти стадий⁷*. Весь залив получает значение гавани, и вот по какой причине: у входа в него лежит остров, по обеим сторонам которого остаются лишь узкие проходы внутрь залива. Так как морская волна задерживается у острова, то во всем заливе господствует затишье, если только не производят волнения юго-западные ветры, врывающиеся обоими проходами внутрь залива; другие ветры не имеют сюда доступа благодаря замыкающему залив материку. В глубине залива выдается в виде полуострова возвышенность, на которой и расположен город. С востока и юга он омывается морем, с запада и севера к нему прилегает лагуна, так что свободная полоса земли от озера до моря, соединяющая город с материком, имеет не больше двух стадий в ширину. Что касается самого города, то внутренняя часть его представляет впадину; с южной стороны от моря к городу ведет ровная местность; с прочих сторон город окружают холмы, из коих два имеют вид крутых возвышенностей, остальные три гораздо ниже, но скалисты и недоступны. Самая значительная возвышенность господствует над городом с востока и тянется к морю; на ней находится святилище Асклепия. Противолежащий этому холм на западной стороне похож на него по виду; здесь находится великолепный царский замок, сооруженный, как говорят, Гасдрубалом в то время, когда он домогался царской власти. Три остальные меньшие возвышенности замыкают город с севера. Одна из них обращена на восток и называется холмом Гефеста; следующая за нею носит имя Алет; говорят, что этот человек открыл серебряную руду и за то был удостоен божеских почестей. Третий холм называется холмом Крона. Ради рыбаков лагуна соединена искусственно с морем, а для доставления в город припасов из окрестностей вьючными животными или на повозках жители перекинули мост в том месте, где водораздел пересекается.

11. Благодаря таким свойствам местности внутренняя сторона римского лагеря оказывалась без всяких приспособлений защищенною как лагуною, так и противолежащим ему морем; самый водораздел, соединяющий город с материком и приходящийся как раз против середины лагеря, Публий оставил без укреплений частью для того, чтобы держать неприятеля в страхе, частью для наступательных действий, дабы иметь возможность беспрепятственно выходить с войском из лагеря и возвращаться в него. И в прежнее время город имел в окружности не более двадцати стадий, хотя я знаю, что многие определяют ее в сорок стадий; это неверно: я говорю так не по слухам, но как очевидец, на основании тщательных изысканий. Теперь город стеснен еще более.

Когда подоспел флот, Публий решил собрать войска вместе и ободрить их речью, причем высказал те доводы, которые были руководящими и для него, и которые мы только что изложили подробно. Он доказал осуществимость предприятия, в немногих словах объяснил невыгоды врагов и выгоды их собственные в случае удачи, обещал золотые венки тем, кто первый взойдет на городскую стену, и обычные награды отличившимся храбростью в битве. В заключение Публий сказал, что сам явившийся ему во сне Нептун²⁴ внушил мысль об этом предприятии, что божество обещало проявить свое содействие на поле битвы с такою очевидностью, что все войско убедится в его участии. Подкрепляя увещание точными расчетами и обещанием золотых венков, а в особенности указанием на вмешательство божества, он преисполнил солдат горячим рвением к битве.

12. На другой день Публий, назначив Гая начальником флота, приказал запереть город со стороны моря с помощью кораблей, снабженных для этого всевозможными метательными снарядами; с суши он поставил около двух тысяч храбрейших солдат вместе с людьми, несшими лестницы, и в третьем часу начал приступ. С другой стороны начальник города Магон разделил отряд в тысячу человек на две части, причем одну половину оставил в кремле, а другую выстроил в боевом порядке на восточном холме. Что касается прочих граждан, то около двух тысяч человек наиболее здоровых он наделил имеющимся в городе оружием и поставил их у ворот, ведущих к перешейку и неприятельскому стану, а прочим велел охранять по мере возможности стены на всем протяжении. Лишь только Публий велел дать сигнал²⁵ к приступу, Магон послал против неприятеля через городские ворота вооруженных им граждан в надежде устрашить врагов и тем удержать их от всякого нападения. Когда карфагенцы с ожесточением ударили на римлян, вышедших из лагеря и выстроившихся на перешейке, завязалась жаркая битва, сопровождавшаяся боевыми кликами с обеих сторон, потому что и римляне из лагеря, и карфагенцы из города обращались с ободряющими восклицаниями к своим войскам. Однако сражающиеся получали неравное подкрепление от своих, так как карфагенянам путь лежал только через ворота на протяжении чуть не двух стадий, тогда как римляне подавали помощь вблизи с разных сторон; поэтому и битва вышла неравная. Публий намеренно выстроил своих солдат у самого лагеря с тем, чтобы завлечь неприятеля возможно дальше от города. Он ясно сознавал, что, если только ему удастся истребить этих людей, составляющих как бы душу²⁶ городского населения, весь город придет в смятение, и никто из жителей не осмелится больше выйти из ворот. Однако некоторое время сражение шло с переменным счастьем, потому что с обеих сторон участвовали в деле отборнейшие воины; наконец благодаря приливу подкреплений из лагеря карфагеняне были отброшены превосходившим их численно неприятелем и оборотили тыл; многие из них были убиты в самом сражении и во время отступления, еще больше погибло от того, что карфагеняне толпились в воротах и давили друг друга. Этот исход битвы навел такой ужас на городское население, что и те, которые были на стенах, обратились в бегство. Римляне едва не ворвались в город вслед за бегущими, и во всяком случае могли беспрепятственно приладить лестницы к стене.

13. Публий сам принимал участие в битвах, по возможности, однако, уклоняясь от опасности. Так, при нем находились три щитоносца, которые ставили свои щиты в ряд и прикрывали Публия со стороны городской стены, защищая его от опасности. Появляясь у флангов и на высоких местах, он много содействовал успеху сражения частью потому, что видел все происходящее, частью же потому, что был сам на виду у всех и тем воодушевлял сражающихся, ибо благодаря его присутствию не было упущения ни в чем; напротив, все, что требовалось положением дела, исполнялось быстро, должным образом согласно его приказанию.

Когда передовые солдаты смело поднялись по лестницам, стало ясно, что главная трудность приступа лежит не в многочисленности защитников города, но в самой высоте стен. При виде беспомощности нападающих защитники стен ободрились. В самом деле, некоторые лестницы из более высоких рухнули, потому что римляне взбирались по ним разом в большом числе; передовые солдаты, успевшие подняться по лестницам на значительную высоту, подвергались головокружению и потому при малейшем нападении со стороны врагов низвергались с лестниц; а когда неприятель начал еще бросать с высоты стенных зубцов бревна и другие подобные предметы, нападающие все разом обрывались и падали наземь. Однако никакие опасности не могли сдержать стремительного натиска римлян, и пока падали одни солдаты, передние, на место их спешили подняться другие, за ними следующие. Но время шло, солдаты измучились в этих усилиях, и военачальник приказал играть сигнал к отступлению.

14. Осажденные сильно обрадовались в надежде, что опасность миновала. Однако Публий в ожидании отлива держал уже наготове пятьсот человек с лестницами со стороны лагуны; против ворот у перешейка он поставил свежие войска и после ободряющей речи раздал им больше лестниц, чем прежде, чтобы приступ можно было вести сплошь по всей стене. Как только дан был знак к наступлению и римляне, приладив лестницы, стали отважно взбираться по всей линии, сильное смятение и ужас овладели осажденными. Они полагали было, что избавились от беды, как вдруг увидели, что опасность надвигается снова; вместе с тем запасы метательных снарядов стали истощаться, и мужество покидало их при виде большого числа убитых. Однако как ни тягостно было настроение осужденных, они по мере сил защищались. Но вот в самый разгар битвы на лестницах начался отлив, вода мало-помалу покидала верхние части лагуны и сильным, громадным потоком хлынула через отверстие в соседнее море; при виде этого несведущие из римлян не верили своим очам, а Публий, уже имевший наготове проводников, посылал вперед и ободрял солдат, поставленных в этом месте. Сверх всего прочего он обладал большой способностью сообщать отвагу и воодушевление всем, к кому обращался со словом увещания. В то время, как эти солдаты согласно приказанию шли вперед по обмелевшему озеру, все войско было убеждено, что происходящее есть дело промысла божества. Они вспомнили о Нептуне и о тех обещаниях, какие давал им в своей речи Публий, и потому воспылали таким рвением, что под прикрытием черепахи пробились до ворот и начали рубить двери снаружи топорами и секирами. Между тем другие солдаты подошли к стене по обмелевшему озеру и, не нашедши никого на стенных зубцах, не только поставили беспрепятственно лестницы, но и взошли по ним и без боя завладели стеною; ибо осажденные увлечены были делом в других местах, особенно на перешейке и у ворот; притом осажденные никогда не воображали, что неприятель может подойти к стене со стороны озера, наконец — и это самое важное — неистовые крики и суматоха в многолюдной толпе мешали слышать и видеть как следует.

15. Тем временем римляне, овладев стенами, бегали по стене взад и вперед и на пути сбрасывали врагов; вооружение их было весьма пригодно для этого. Достигнув ворот, враги спустились вниз и стали рубить засовы; вслед за тем врывались в город находившиеся извне солдаты, а те, что пробились по лестницам со стороны перешейка, уже одолели противника и заняли стенные зубцы. Наконец стены были взяты, а ворвавшиеся в город римляне захватили восточный холм, опрокинув его защитников.

Когда Публий увидел, что в город вошло уже достаточно войска, он, согласно обычаю римлян, послал большинство солдат против жителей города и отдал приказание убивать без пощады всякого встречного и воздерживаться от грабежа, пока не будет дан к тому сигнал. Мне кажется, римляне поступают так с целью навести ужас на врагов. Вот почему часто можно видеть в городах, взятых римлянами, не только трупы людей, но и разрубленных пополам собак и отсеченные члены других животных²⁷. Благодаря множеству застигнутых в городе людей, смертоубийство на сей раз было ужасное. Сам Публий с тысячею солдат устремился к кремлю. Когда он подошел, Магон сначала думал было защищаться; затем узнав, что город взят уже окончательно, он через вестника просил о пощаде и сдал кремль. После этого по данному знаку смертоубийство прекратилось, и солдаты занялись грабежом. С наступлением ночи часть войска согласно полученному приказанию осталась в лагере, военачальник с тысячею солдат провел ночь в кремле, а остальным отдал приказ через трибунов очистить дома, снести награбленное на площадь и расположиться там манипулами. Легковооруженных Публий вызвал из лагеря и поставил на восточном холме.

Вот каким образом римляне овладели Карфагеном, что в Иберии.

16. На следующий день, когда на площадь снесены были припасы карфагенских солдат, а также пожитки граждан и ремесленников⁸*, трибуны согласно существующему у римлян обычаю начали дележ добычи между войсками. По взятии города римляне поступают приблизительно таким образом: или для совершения грабежа выделяется из каждого манипула известное число солдат, смотря по величине города, или солдаты идут на грабеж манипулами. Для этой цели никогда не назначается больше половины войска, прочие воины остаются в боевом порядке для прикрытия грабящих, за городом ли, или внутри города, как того требуют обстоятельства. Войско у римлян состоит обыкновенно из двух римских легионов и двух союзнических, иногда, хотя очень редко, соединяются вместе все четыре легиона; все солдаты, выделенные для грабежа, сносят добычу к своим легионам. Засим по окончании этого²⁸ трибуны разделяют добычу поровну между всеми солдатами, не только теми, которые оставались в строю для прикрытия, но и теми, которые стерегут палатки, а также больными и состоящими на какой бы то ни было службе. О том, чтобы кто-либо не утаил чего-нибудь из добычи, чтобы все верно блюли клятву, данную при первых сборах в лагерь перед выступлением на войну, об этом мы говорили довольно подробно при изображении государственного строя римлян. Итак, если половина только войска отправляется на грабеж, а другая остается в боевом порядке для прикрытия грабящих, то у римлян никогда не случается, чтобы дело страдало из-за жадности к добыче. Так как никто не опасается, что потеряет добычу из-за другого, и все получают поровну, и остающиеся в запасе и участвующие в грабеже, то каждый остается спокойно на своем посту; у прочих народов нарушение этого правила бывает источником величайших бед. 17. И в самом деле, большинство людей терпит невзгоды и подвергается опасности из-за корысти; поэтому очевидно, когда представляется случай к наживе, остающиеся в засаде или в лагере воины с трудом могут удержаться от соблазна, ибо у большинства народов все похищенное принадлежит похитителю. Если даже царь или военачальник и прикажет сносить добычу в одно место для общего дележа, тогда каждый считает своею собственностью то, что ему удалось утаить. Вожди не в силах бывают совладать с наклонностью толпы к грабежу и через то попадают в большую беду. Много раз военачальники уже по достижении цели предприятия, разгромив ли неприятельский лагерь, или овладев городом, не только изгонялись обратно, но и терпели полное поражение именно по этой причине. Вот почему вождям надлежало обращать особенное внимание и заботливость на то, чтобы большинство воинов питало надежду, поскольку это возможно, на получение равной доли имеющейся добычи.

Итак, трибуны заняты были в то время распределением добычи. Что касается военачальника римлян, то, собрав в одно место всех военнопленных, число коих доходило чуть не до десяти тысяч человек, он приказал выделить прежде всего свободных граждан с их женами и детьми, а потом ремесленников. После этого он обратился к гражданам с увещанием остаться в благодарность за оказанное им благодеяние друзьями римлян и отпустил всех по домам. Обрадованные неожиданным помилованием, граждане со слезами на глазах пали ниц перед военачальником и удалились. Ремесленникам Публий сказал, что теперь они останутся собственностью Рима, но прибавил, что в случае благополучного исхода войны с карфагенянами каждый из них, кто в своем ремесле докажет любовь к римлянам и усердие, получит свободу. Тут же он приказал им записаться у квестора и назначил надсмотрщиков над ними из римлян, по одному на тридцать человек: всех военнопленных ремесленников было около двух тысяч человек. Из прочих²⁹ военнопленных Публий отобрал самых здоровых, на вид и по возрасту наиболее цветущих, и присоединил их к своей судовой команде; этим он увеличил общее число служащих на кораблях в полтора раза по сравнению с прежним, вооружил и захваченные у неприятеля корабли, так что на каждое судно приходилось теперь почти вдвое больше людей, чем прежде: захваченных кораблей было всего восемнадцать, а прежних тридцать пять. И этим военнопленным Публий также обещал свободу, когда победоносно кончится война с карфагенянами и когда они докажут любовь к римлянам и усердие. Таким обращением с военнопленными Публий сумел внушить гражданам любовь и доверие и к нему самому, и к государству, а ремесленников поощрял к усердию в работе надеждою на освобождение. Пользуясь случаем, он увеличил судовую команду в полтора раза <...>

18. Вслед за тем Публий выделил из числа военнопленных Магона и находившихся при нем карфагенян; это были два члена совета старейшин и пятнадцать членов сената³⁰. Их он передал Гаю Лелию и повелел оказывать им должное внимание. После этого Публий приказал позвать заложников, всего более трехсот человек. Детей он подзывал к себе по одному, ласкал их и просил ничего не опасаться, так как, говорил он, через несколько дней они снова увидят своих родителей. Что касается остальных, то всем им он предлагал успокоиться и написать родным прежде всего о том, что они живы и благополучны, потом, что римляне желают отпустить всех их невредимыми по домам, если только их родные вступят в союз с римлянами. С этими словами он наделил их довольно ценными подарками, приличными возрасту и полу каждого, которые ради этого заранее выбрал из добычи; девушкам раздавал серьги³¹ и запястья, а юношам кинжалы³² и мечи. В числе пленных женщин находилась и супруга Мандония, брата Андобала, царя илергетов. Когда она упала к ногам Публия и со слезами просила поступить с ними милостивее, чем поступали карфагеняне, он был растроган этой просьбой и спросил, что им нужно. Просящая была женщина пожилая и на вид знатного происхождения. Она не отвечала ни слова. Тогда Публий позвал людей, на которых возложен был уход за женщинами. Те пришли и заявили, что доставляют женщинам все нужное в изобилии. Просящая снова, как и прежде, коснулась колена Публия и повторила те же слова. Недоумение Публия возросло и, решив, что досмотрщики не исполняют своих обязанностей и теперь показали ложно, он просил женщин успокоиться. Для ухода за ними он назначил других людей, которые обязаны были заботиться о том, чтобы женщины ни в чем не терпели недостатка. Тогда просящая после некоторого молчания сказала: «Неправильно, военачальник, понял ты нашу речь, если думаешь, что просьба наша касается прокормления». Теперь Публий угадал мысли женщин и не мог удержаться от слез при виде юных дочерей Андобала и многих других владык, потому что женщина в немногих словах дала почувствовать их тяжелую долю. Очевидно, Публий понял сказанное; он взял женщину за правую руку и просил ее и прочих женщин успокоиться, обещая заботиться о них как о родных сестрах и дочерях и согласно данному обещанию вверил уход за ними людям надежным.

19. После этого Публий передал квесторам все деньги, какие взяты были у карфагенян из государственной казны, а их было более шестисот талантов; в совокупности с теми четырьмястами талантами, какие он взял с собой из Рима, это составило общую сумму продовольственных денег больше тысячи талантов.

В это время несколько римских солдат повстречали девушку³³, между всеми женщинами выдававшуюся юностью и красотою. Зная слабость Публия к женщинам, солдаты привели девушку к нему и предложили ее в дар. Пораженный и восхищенный красотою, Публий, однако, объявил, что для него как для частного человека, но не военачальника, не могло бы быть дара более приятного. Мне думается, что этими словами Публий давал понять; что в мирное время и на досуге любовь доставляет молодым людям величайшее наслаждение и забаву, напротив, предаваясь любви за делом, молодежь расстраивает свои телесные и душевные силы. Солдатам он выразил благодарность и велел позвать отца девушки, которому тут же передал ее и посоветовал выдать замуж, за кого из своих сограждан сам пожелает. Этим поступком Публий доказал умение владеть собою и воздерживаться, чем снискал себе большое расположение со стороны покоренного народа.

Когда распоряжения были сделаны и остальные военнопленные сданы трибунам, Публий отправил в Рим на пятипалубном судне Гая Лелия с карфагенянами и знатнейшими пленными для уведомления соотечественников о случившемся. Дело в том, что римский народ потерял было уже всякую надежду на успех в Иберии, и потому Публий ясно сознавал, что с получением известий они снова воспрянут духом и с удвоенным старанием и рвением займутся войною.

20. Военные упражнения римлян.

Сам Публий оставался некоторое время в Карфагене, непрестанно упражнял морские войска и преподал трибунам следующего рода упражнения для сухопутных войск: один день все они должны были пробегать тридцать стадий⁹* во всеоружии, на другой день — чистить и чинить вооружение и выставлять его для осмотра перед палатками, на третий — отдыхать и развлекаться, на четвертый — одни должны были сражаться друг с другом деревянными мечами, обернутыми в кожу и снабженными на концах кожаными шариками, другие метать друг в друга копья также с кожаными шариками на концах, на пятый день снова бегать и возобновлять упражнения³⁴. Вместе с тем он строжайше внушал ремесленникам , чтоб вооружение воинов было в полной исправности как для упражнений, так и для настоящей войны. С этою целью, как я сказал выше, Публий назначил особых надсмотрщиков по отрядам и, кроме того, сам ежедневно обходил ремесленников и каждому из них доставлял все нужное для работы. Таким образом, на площадях перед городом сухопутные войска заняты были упражнениями и досматривали за оружием, судовые команды на море устраивали примерные сражения и упражнялись в гребле, ремесленники в городе оттачивали оружие, ковали, строили, словом заняты были изготовлением всех принадлежностей вооружения. При виде этого всякий мог бы вместе с Ксенофонтом сказать, что город был мастерскою войны³⁵. Как скоро Публий увидел, что войско прекрасно подготовлено к бою, обладание городом обеспечено гарнизонами и восстановленными стенами, он во главе сухопутного и морского войска и с заложниками выступил в поход по направлению к Тарракону (Сокращение, О добродетелях и пороках).

21. Филопемен.

...Стратег ахеян Эврилеонт¹⁰* не отличался ни храбростью, ни знанием военного дела. Так как по ходу рассказа мы подошли к началу государственной деятельности Филопемена³⁶, то считаем нужным сообщить сведения о его воспитании и характере, какие мы старались давать обо всех замечательных людях вообще. И в самом деле, странно видеть, как историки широко распространяются об основании городов, о том, когда, каким образом и кем города были заложены, каковы были расположение их и условия существования, и в то же время обходят молчанием воспитание и наклонности государственных правителей, между тем как изучение этого предмета гораздо плодотворнее. Ибо насколько проще для нас соревновать и подражать людям, как существам одушевленным, нежели неодушевленным предметам, настолько же и повесть о людях поучительнее для читателей. Если бы мы не написали о Филопемене отдельного сочинения, в котором разъяснено, кто такой был Филопемен, кто его родители, каково было полученное им в юности воспитание, то здесь необходимо было бы сообщить сведения по каждому из этих вопросов. Но раз мы посвятили Филопемену три книги помимо настоящего сочинения, рассказали о воспитании его в детстве и его славнейших подвигах, то, очевидно, в настоящем сочинении не должно быть места подробным сведениям о юношеском воспитании Филопемена и о его наклонностях в юношеском возрасте; зато³⁷ мы должны дать подробные сведения о его подвигах в зрелом возрасте, которые в прежнем сочинении упомянуты кратко, чтобы, таким образом, оба сочинения сохранили подобающий им характер. В том сочинении, по существу хвалебном, требовалось лишь общее изложение подвигов, не чуждое преувеличений; напротив, в сочинении историческом, совмещающем в себе и похвалу и осуждение, должен быть дан правдивый рассказ с обстоятельным выяснением побуждений каждого действия.

22. Итак, прежде всего, Филопемен³⁸ — человек происхождения благородного, ибо принадлежал к числу знатнейших мужей в Аркадии. Пестуном и наставником его был мантинеец Клеандр, знатнейший из граждан Мантинеи, по преемству от отца связанный с Филопеменом узами гостеприимства и живший в то время в изгнании. По достижении юношеского возраста Филопемен сделался учеником Экдема и Демофана, уроженцев Мегалополя. Они бежали от тиранов и, живя в изгнании вместе с философом Аркесилаем, составили заговор против тирана Аристодема³⁹ и освободили родной город; участвовали также в заговоре Арата, направленном к освобождению сикионян от тирании Никокла; потом по приглашению киренейцев⁴⁰ дали прекрасное устройство их городу и обеспечили им свободу. В раннем юношеском возрасте Филопемен долго жил в обществе этих людей и скоро стал выдаваться среди сверстников выносливостью и отвагою как на охоте, так и в военном деле, отличался также бережливостью и простотою в одежде, ибо усвоил себе от Экдема и Демофана правило, что невозможно управлять хорошо общественными делами, если не умеешь вести своих собственных, и невозможно не посягать на достояние общественное, если не умеешь жить по средствам.

Итак, будучи выбран ахеянами в гиппархи в то время, о котором сказано выше, он нашел полное расстройство в отрядах конницы и упадок духа в воинах; но благодаря ему конница быстро поправилась и стала даже сильнее неприятельской. Филопемен достиг этого строгой дисциплиной и тем, что вдохнул в воинов жажду успеха. Дело в том, что большинство лиц, избираемых на должность гиппарха, не дерзает предъявить к подчиненным какие бы то ни было требования, потому ли что сами они не способны к конной службе, или потому что пользуются званием гиппарха как средством к достижению желанного для них звания стратега, вследствие чего потакают воинам и ищут в них благорасположенных союзников на будущее. По этой причине гиппархи не подвергают виновных наказаниям, как того требовало бы благо государства, покрывают проступки их и поблажками в мелочах причиняют большой вред гражданству, вверившему им власть. Наконец, бывают начальники, достаточно сильные физически, способные поэтому к военной службе и не склонные пользоваться общественными деньгами, но неумелым усердием они портят пехоту и наипаче конницу в большей еще мере, чем начальники нерадивые (О добродетелях и пороках, Сокращение ватиканское).

23⁴¹.Обучение ахейской конницы Филопеменом.

...Вот те движения, которым, по его (Филопемена) мнению, должна быть обучена конница и которые могут быть пригодны во всякое время, именно: для отдельного всадника оборот налево и такой же направо⁴², возвращение на прежнее место и оборот назад. Что касается движений целых отрядов, то они обязаны знать четверть оборота, полуоборот и три четверти оборота, а также быстрое движение вперед одной шеренгой или двумя шеренгами⁴³ от одного из двух флангов или от центра, потом после внезапной остановки смыкание в отряды, эскадроны и полки⁴⁴; должны уметь наконец строиться в линию на каждом из флангов посредством ли перемещения рядов⁴⁵ в линию, или обходного движения слева. Образование боевой ломаной линии⁴⁶ на флангах не требовало, по его мнению, особых упражнений, так как оно ничем почти не отличается от обыкновенного походного строя. Далее, нужно было обучить воинов всем движениям, какие требуются при наступлении на врага с фронта и при отступлении, дабы воины умели сохранять при всей быстроте нападения целость боевой линии и построение рядами, а также чтобы отряды удерживались на известном расстоянии один от другого; ибо, полагал Филопемен, нет ничего опаснее и гибельнее для конницы, как идти в дело расстроенными отрядами. Когда солдаты и начальники⁴⁷ их были обучены, Филопемен снова обходил города и наблюдал, во-первых, за тем, чтобы солдаты подчинялись своим начальникам, во-вторых, чтобы и начальники отдавали точные и правильные приказания. Он был убежден, что для успеха войны нужнее всего искусство начальников отдельных частей.