Глава VI ВЕСТ-САКСОНСКОЕ КОРОЛЕВСТВО (893—1013 гг.)

Предпринятое Альфредом дело государственного устройства Уэссекса было прервано еще раз вторжением в Англию в 893 году датских орд под предводительством Гастинга. После целого года бесплодных усилий захватить позицию, с которой Альфред прикрывал Уэссекс, датчане покинули свои укрепления в Андредсуильде и перешли через Темзу, но одновременное восстание в Дейнло раскрыло секрет этого движения. В сопровождении лондонцев сын Альфреда Эдуард и мерсийский эльдормен Этельред напали на датский лагерь в Эссексе, пустились в погоню за двигавшимся вдоль Темзы отрядом, призывавшим уэльсцев к новому восстанию, настигли его у Северна, нанесли ему сильное поражение и заставили вернуться в Эссекс.

В то же время сам Альфред защищал Эксетер от пиратского флота и их уэльских союзников, а когда Гастинг повторил поход на запад и занял Честер, то Этельред выгнал его оттуда и вынудил вернуться в лагерь на Ли. Сюда поспешил на помощь к Этельреду и Альфред, после чего захватом датских судов закончилась эта война. Датчане бежали из Уэльса в страну франков, а новый английский флот изгнал разбойников из Ла-Манша.

Последние годы жизни Альфреда занимала мысль о защите государства путем учреждения союза народов, связанных между собой общностью интересов в смысле защиты от разбойничьих вторжений, но едва прошло четыре года после поражения Гастинга, как знаменитого короля не стало, и королевство перешло к его сыну Эдуарду. Мужественный и деятельный правитель, Эдуард в политике всецело шел по стопам своего отца. Восстание датчан на северной границе в 910 году и нападение пиратского флота на южные берега государства заставили Эдуарда взяться за оружие. Вместе со своей сестрой Этельфлид, оставшейся после смерти эльдормена Этельреда единственной правительницей Мерсии, Эдуард начал систематическое подчинение Дейнло.

В то время как он сам обуздывал Восточную Англию захватом Южного Эссекса и возведением крепостей Хертфорда и Уитгэма, слава Мерсии была в надежных руках ее «леди». Этельфлид обратила свою деятельность на завоевание «Пяти городов» — датской конфедерации, заменившей восточную половину прежней Мерсии, где Дерби представлял собой прежнюю Мерсию по течению Верхнего Трента, Линкольн — Линдисуоров, Лестер — Среднюю Англию, Стамфорд — провинцию Гирвас, а Ноттингем, вероятно, — провинцию соутумбрийцев. Каждый из «Пяти городов», по-видимому, управлялся отдельным графом, имевшим свой особый отряд («host»), в то время как двенадцать судей («lawmen») вершили правосудие по датским обычаям; для всей же конфедерации имелся общий высший суд. При нападении на эту сильную конфедерацию Этельфлид заменила прежнюю систему налогов и битв системой осад и возведения крепостей. Двигаясь вдоль линии Трента, она укрепила Темуорт и Стаффорд при истоке этой реки, потом повернула на юг и защитила долину Эйвона фортом Варвик. Обезопасив течение больших рек и захватив в свои руки доступы к Уэльсу, она осадила Дерби. Набеги датчан Средней Англии не могли заставить «леди» Мерсии отказаться от добычи, после чего она немедленно вынудила к сдаче и Лестер.

Этельфлид умерла в разгаре своей славы, и Эдуард тотчас присоединил Мерсию к Уэссексу. Блеску подвигов сестры равнялись его собственные успехи, когда он напал с юга на округ «Пяти городов». К югу от Средней Англии и болот лежала местность, орошаемая реками Узой и Нен, — прежний округ так называемого южноанглийского племени, теперь сгруппировавшийся, также как и северные «Пять городов», вокруг городов Бедфорд, Хантингдон и Нортгемптон. С покорением этих городов подчинилась и Восточная Англия; датчане болот покорились при взятии Стамфорда, а соутумбрийцы — с падением Ноттингема. В это же время покорился и Линкольн, последний из еще незавоеванных «Пяти городов».

Из Средней Британии король стал осторожно продвигаться к Нортумбрии и взял уже Манчестер, как вдруг весь север сам, добровольно, пал к его ногам. Не только Нортумбрия, но и шотландцы и бритты Стратклайда «избрали его своим отцом и повелителем». Причины такого подчинения были, вероятно, те же, которые заставили северных уэльсцев подчиниться Альфреду, т.е. внутренние раздоры в среде самих подчинившихся, а при таких условиях самый факт подчинения, в сущности, значил очень немного. И действительно, едва миновал год после смерти Эдуарда, как весь север был опять в огне. Этельстан, «златокудрый» внук Альфреда, опоясанный королем еще в детстве драгоценным мечом в золотых ножнах, вновь закрепил за собой владение Нортумбрией, а затем обратился против лиги, заключенной северными уэльсцами и шотландцами, и принудил их платить ему ежегодную дань, служить в его армии и являться на его советы. Западные уэльсцы Корнуолла были подчинены такой же зависимости, а бритты изгнаны из Экзетера, в котором они до этого жили вместе с англичанами. Шотландский король за союз с ирландцами поплатился опустошением своего королевства.

Это восстание было только предвестником грозного союза Шотландии, Кемберленда, бриттов и датчан запада и востока. Победа короля над этой лигой при Брунанборе, воспетая в знаменитой песне, казалось, сокрушила надежды датчан, но тем не менее дело полного их покорения было еще впереди. После смерти Этельстана его преемник — Эдмунд — столкнулся с новым восстанием в Дейнло, поддержанным и Пятью городами; заключенный архиепископами Одо и Вульфстаном мир установил опять, как в дни Альфреда, Уотлинг-стрит границей между Уэссексом и поселениями датчан.

Эдмунд, однако, обладал всеми политическими и военными талантами, и вскоре Дейнло было вынуждено снова признать его власть; для противодействия датчанам он заключил союз с шотландцами и обеспечил себе помощь их короля, отдав ему в лен Кемберленд. Достигнув таких успехов, Эдмунд внезапно погиб. Однажды, когда он пировал в Пеклечерче, за королевский стол сел разбойник Леофа, ранее изгнанный королем, и замахнулся мечом на виночерпия, велевшего ему уйти. Эдмунд бросился на помощь к своему тану, схватил разбойника за волосы и повалил его на пол, но Леофа успел смертельно ранить короля прежде, чем подоспела помощь.

Полное устройство Уэссекса было совершено, в конце концов, не королем и не воином, а священником, ставшим после смерти Эдмунда во главе управления; это был Дунстан, открывший собой тот ряд духовных государственных деятелей, который включал в себя Ланфранка, Уолси и Лода. Прошедшие со времени Дунстана девять веков всякого рода перемен и революций лишь еще более оттеняют замечательную личность этого человека. Он родился в деревушке Гластонбери, около церкви Ины. Его отец, Горстан, был человеком богатым, состоявшим в родственных отношениях с тремя епископами и многими танами. В доме своего отца хорошенький мальчик с прекрасными, хотя и жидкими, волосами пристрастился «к суетным языческим песням, вздорным легендам и погребальным кантатам» — обстоятельство, послужившее позже поводом к обвинению его в колдовстве. Там он приобрел также любовь к музыке и привычку носить с собой арфу во время путешествий и посещений знакомых. Бродячие ученые Ирландии оставляли в монастыре в Гластонбери свои книги так же, как и в монастырях на Рейне и Дунае, и Дунстан со всей страстью натуры предался изучению духовной и светской литературы. Его ученость сделалась повсеместно столь известной, что слухи о ней дошли и до двора Этельстана, но появление там ученого было встречено негодованием среди придворных, хотя многие из них и доводились ему родственниками. Даже когда Дунстан снова был призван ко двору самим Эдмундом, придворные выгнали его из королевской свиты, сбили его, когда он проезжал через болото, с лошади и со всей дикостью того времени втоптали его ногами в грязь. Дунстан после этого заболел горячкой, а выздоровев, от стыда и отчаяния стал монахом. Впрочем, в Англии того времени монашество было не более, чем простым обетом безбрачия, и в набожности Дунстана не было ничего аскетичного. Натура у Дунстана была веселой, гибкой, артистичной, способной к сильным привязанностям и к возбуждению таких же чувств в других.

Живой, обладавший отличной памятью, прекрасный оратор, веселый и остроумный, артист и музыкант, он был в то же время и неутомимым работником, касалось ли то книг, построек или ремесел. Всю свою жизнь он пользовался любовью женщин и теперь стал духовным руководителем высокопоставленной дамы, которая посвящала свою жизнь делам благотворительности и беседам с пилигримами. «Он всюду следовал за ней и любил ее самым удивительным образом». Когда сфера его деятельности расширилась, мы видим его окруженным целой свитой учеников, занимающихся литературой, игрой на арфе и живописью. Однажды некая леди пригласила его к себе для совета относительно рисунка на платье, который она вышивала; когда он вместе с ее девушками наклонился над работой, то его повешенная на стене арфа стала сама собой издавать звуки, показавшиеся изумленным слушательницам радостной антифонией.

Связи его с этим школьным миром прервались со смертью его покровительницы, но зато в конце царствования Эдмунда Дунстан снова был призван ко двору. Проснувшаяся опять ненависть придворных к Дунстану чуть не заставила его удалиться снова, но он был спасен таким обстоятельством: однажды король был на охоте; олень, за которым он гнался, разбился о чеддарские скалы, и лошадь короля остановилась на самом краю пропасти; перед лицом неминуемой смерти Эдмунд раскаялся в своей несправедливости к Дунстану. Его вызвали тотчас же по возвращении короля. «Оседлай коня, — сказал ему король, — и следуй за мной»; тут весь кортеж направился через болота к дому Дунстана, где Эдмунд дал опальному «поцелуй мира» и сделал его настоятелем аббатства Глэстонбери.

С этого момента Дунстан мог оказывать некоторое влияние на общественные дела, но влияние это возросло до огромной степени, когда после смерти Эдмунда он стал руководящим советником вступившего на престол Эдреда, брата Эдмунда. Следы его руки чувствуются в торжественном манифесте о коронации короля Англии. Избрание Эдреда было первым национальным избранием, в котором участвовали и бритты, и датчане, и англичане; его коронация была делом общенациональным, так как в ее праздновании впервые участвовали примасы севера и юга, возлагая совместно корону на голову того, чьи владения теперь простирались от Форта до Ла-Манша. Вспыхнувшее два года спустя восстание на севере было подавлено, а при взрыве нового архиепископ Йоркский Вульфстан был заключен в тюрьму, и в 954 году, с полным подчинением Дейнло, дело дома Альфреда могло считаться законченным.

Каким бы ни было упорным сопротивление датчан, но в конце концов они должны были признать себя побежденными. Со времени абсолютного торжества Эдреда всякое сопротивление прекратилось; север полностью вошел в общеанглийскую государственную организацию, а нортумбрийское вице-королевство превратилось в графство, правителем которого был назначен Освульф. Новая сила королевской власти нашла выражение в пышных титулах, принятых Эдредом; он называл себя уже не королем англосаксов, а «цезарем всей Британии».

Со смертью Эдреда снова начались политические раздоры. Королем Эдвигом, еще мальчиком, руководила знатная дама Этельгифу, ссора которой с прежними советниками короля перешла в явное столкновение во время коронационных празднеств. Король забылся до такой степени, что ушел с праздника в комнату Этельгифу, и Дунстан по приказу уитанов вытащил его оттуда насильно и привел назад. Но не прошло после этого и года, как гнев мальчика короля проявился настолько, что Дунстан должен был бежать за море, а вместе с ним исчезла и вся его система. Торжество Этельгифу увенчалось браком короля с ее дочерью. Этот брак противоречил церковным канонам, и в 958 году архиепископ Одо торжественно разлучил супругов; восставшие в то же время мерсийцы и нортумбрийцы провозгласили своим королем брата Эдвига — Эдгара и снова призвали Дунстана, который и занял последовательно кафедры в Уорчестере и Лондоне.

Рис. Дунстан (архиепископ Кентерберийский).

Смерть Эдвига снова объединила государство, Уэссекс подчинился уже признанному севером королю, а Дунстан сделался архиепископом Кентерберийским и в продолжение целых шестнадцати лет был министром Эдгара, т.е. в сущности главным светским и духовным правителем государства. Никогда еще Англия не была так могущественна и не жила так спокойно и мирно, как в то время. Ее флот совершенно очистил берега от пиратов, ирландские датчане превратились из врагов в друзей, и, как гласит предание, восемь вассальных королей гребли веслами во время прогулки короля в лодке по Ди. Умиротворение севера доказало разумность того направления, какое Дунстан дал администрации королевства. По-видимому, с самого начала он следовал скорее национальной, чем западносаксонской политике. Впоследствии его обвиняли в том, что он предоставлял слишком много власти датчанам, слишком сильно любил иностранцев, но это-то и служит лучшим доказательством беспристрастия его администрации.

Он принимал датчан на государственную службу, продвигал их на высшие государственные и церковные должности и в обнародованном им своде законов оставил за ними все прежние права. Его «сильная рука» восстановила право и порядок, а забота о процветании торговли выразилась в законах, регулировавших монету, и в актах об общих для всего государства весах и мерах. Когда на Танете береговые разбойники ограбили купеческий корабль из Йорка, то остров подвергся опустошению. Торговля потекла широким потоком, и на улицах Лондона показались купцы из Нижней Лотарингии, прирейнских стран и Руана. Со времен Дунстана Лондон получил торговое значение, которое он сохраняет и в наши дни.

Но труды министра-примаса не ограничивались только заботами о материальном благосостоянии государства и улучшении его правления: не меньшее внимание обращал он и на народное образование, совершенно заглохшее со времен Альфреда; ни одной новой книги не было издано с тех пор, и само духовенство снова погрузилось в мирскую суету и невежество. Дунстан вернулся к этой задаче если не с широкими целями Альфреда, то, по крайней мере, в духе великого администратора. Реформа монашества, начавшаяся в аббатстве Клюни, пробудила рвение английского духовенства, и сам Эдгар выражал желание ввести ее в Англии. С его же помощью Этельвольд, епископ Уинчестерский, ввел в своей епархии новое монашество, а несколько лет спустя Освальд, епископ Уорчестера, ввел монахов в свой кафедральный город.

Предание приписывало Эдгару основание сорока новых монастырей, и впоследствии английское монашество считало его время началом своего постоянного существования. Но, невзирая на все усилия, монастыри прочно утвердились только в Уэссексе и Восточной Англии, совершенно не прививаясь в Нортумбрии и в большей части Мерсии. Сам Дунстан принимал в этом мало участия, но оно очень сильно чувствовалось в литературном оживлении, шедшем рука об руку с оживлением религиозным. Он сам, когда был аббатом, славился как учитель, а его великий сотрудник Этельвольд создал в Абингдоне школу, уступавшую лишь школе в Глэстонбери. Другой не менее великий сподвижник Дунстана, Освальд, положил основание исторической школе в Уорчестере. По приглашению примаса прибыл также из Флери самый знаменитый в то время ученый в Галлии —Аббон.

Потомки с любовью обращались к так называемому «Закону Эдгара», другими словами, к английской конституции в той ее форме, которую она получила в руках его министра. Ряд влияний сильно изменил древний строй, установившийся вслед за английским завоеванием. Рабство постепенно исчезало перед усилиями церкви, Феодор отказывал в христианском погребении «похитителям детей» и запрещал продажу детей их родителями с семилетнего возраста. Эгберт Йоркский наказывал лишением причастия за всякую продажу детей или родственников. Убийство раба господином или госпожой не считалось преступлением по уголовному кодексу, но составляло все-таки грех, за который налагалась церковная епитимья. Рабы освобождались от обязательной работы в воскресные и праздничные дни, и то здесь, то там прикреплялись к земле, вместе с которой только и могли продаваться; иногда раб приобретал участок земли, и ему позволяли заработать себе средства для выкупа.

Этельстан и на рабов распространил обычай взаимной ответственности за преступления —обычай, служивший основой порядка между свободными людьми. Церковь не довольствовалась этим постепенным возвышением рабов; Уилфрид подал пример эмансипации, освободив двести пятьдесят рабов в принадлежавшем ему имении в Селси. Случаи освобождения рабов по духовным завещаниям участились, когда духовенство начало учить, что такие деяния значат весьма много для спасения души. На соборе в Челси епископы обязались освобождать перед смертью в своих имениях всех рабов, попавших в рабство за преступления и по нужде. Обычно раб получал свободу перед алтарем или на церковной паперти и на поля Евангелия заносился акт о его освобождении. Иногда господин приводил раба к месту, где сходились четыре дороги, и приказывал ему идти куда угодно.

В наиболее торжественных случаях господин в собрании графства брал раба за руку, указывал ему на открытые дорогу и дверь и дарил ему копье и меч «фримена» (свободного человека). Работорговля была запрещена в английских портах, но этот запрет долго не действовал, и еще через сто лет после Дунстана многие английские дворяне, говорят, составляли себе состояние разведением рабов для продажи; лишь в царствование первого нормандского короля проповедь Вульфстана и влияние Ланфранка уничтожили работорговлю в ее последнем убежище — бристольском порту.

Однако ослабление рабства шло рука об руку с принижением массы народа. Политические и социальные перемены давно уже видоизменяли весь строй общества; прежняя общественная организация, основой которой был союз фрименов, заменялась новой, состоящей из «лордов» и зависимых от них «вилланов». Такие изменения, уничтожившие древнюю свободу, в значительной степени зависели от перемен в характере английской королевской власти. Когда мелкие английские королевства объединялись, то обширные владения короля все более удаляли его от народа и окружали его личность каким-то таинственным ореолом.

С каждым новым царствованием королевская власть восходила все выше. Бывший прежде равным королю епископ опустился до значения ольдермена, а сами ольдермены, некогда наследственные правители небольших государств, стали простыми делегатами короля, притом ограниченными властью королевских ривов, посылаемых в графства для сбора доходов и свершения королевского суда. Религия укрепляла чувство благоговения: особа короля стала еще более священной с того времени, как из «сына Одина» он превратился в «помазанника Божьего»; измена ему стала тягчайшим из преступлений. Старое дворянство склонилось перед новой придворной знатью. С древнейших времен германской истории каждый главарь или король имел дружину из воинов, добровольно поступавших на службу, клявшихся драться до смерти и мстить за его обиду как за свою. Когда Синевульф Уэссекский был предательски убит при Мертоне, то его дружинники тотчас кинулись туда так быстро, как могли, и, презирая предложенную им пощаду, пали, сражаясь над телом своего вождя.

Такая верность дружины награждалась пожалованием ей земель из королевского имущества, король становился lord или hlaford, «подателем благ», а дружинники — его «слугами» (servants) или «танами» (thegns). Личные услуги королю стали с течением времени не унизительными, а облагораживающими, и «тан-кравчий», «тан-конюший» и казначей стали главными государственными сановниками. Значение танов увеличивалось вместе с возвышением королевской власти; они заняли все почетные места, становились эльдорменами, ривами, епископами, судьями, и по мере того как земли переходили в руки королей, обогащались все более и их таны, получавшие от них земельные пожалования.

Принцип личной зависимости тана от короля развился в теорию необходимости всеобщей зависимости. Еще со времени Альфреда признавалось, что всякий должен иметь своего покровителя. Грабежи и опустошения эпохи датских войн побуждали свободного земледельца обращаться за покровительством к тану, уступая ему право на свой участок земли и получая его назад в виде «лена» с обязательством службы своему лорду. С течением времени «человек без господина» (lordless man) стал чем-то вроде бродяги или человека, находящегося вне закона, и прежний «фримен», знавший лишь Бога да закон, все более превращался в «виллана», обязанного службой своему господину, шедшего по его приказанию на войну, подсудного его суду, отбывающего барщину на его земле. Теряя свою прежнюю свободу, фримен лишался постепенно и участия в государственном управлении.

Жизнь древнеанглийского государства сосредоточивалась в народных собраниях. Здесь свободно избирались народные представители для отправления правосудия, здесь решались вопросы о войне и мире. Наряду с народным собранием существовал Уитенагемот — «собрание мудрых», дававший советы королю и через него предлагавший народу способы действия. Предварительное обсуждение дел происходило обычно в собраниях «благородных», но окончательное их решение принадлежало всем. Подача голосов заменялась бряцанием оружия или народным криком «да» или «нет».

Но когда с объединением мелких королевств население каждого из них стало частью более крупного государства, то понизилось и значение прежних собраний; политическое верховенство перешло ко двору далекого государя, и влияние народа на управление прекратилось. Вельможи, правда, продолжали собираться вокруг короля, и в то время как народные собрания утрачивали политическое значение, Уитенагемот все более превращался в королевский совет. Он принимал участие в отправлении высшего суда, определении налогов, издании законов, заключении договоров, контроле над военными действиями, распоряжении государственными землями, назначении высших сановников государства. Иногда он даже присваивал себе право избирать или низвергать короля. Но на деле знать все меньше пользовалась этими правами: чем обширнее становилось королевство, тем увеличивались расстояния. На практике в Уитенагемоте стали заседать лишь высшие государственные и церковные сановники да королевские таны, и таким образом прежняя английская демократия выродилась в самую ограниченную олигархию. Единственное воспоминание о народном характере этих собраний сохранилось лишь в сходках граждан, собиравшихся в Лондоне или Уинчестере и своими «да» или «нет» выражавших согласие или несогласие на избрание короля.

Ослабление класса фрименов, составлявших истинную силу Англии, было причиной опасности, уже грозившей вест-саксонскому государству. В 975 году тридцатидвухлетний Эдгар умер, оставив детей в отроческом возрасте, и между сановниками началась ожесточенная борьба из-за вопроса о престолонаследии. Эта борьба была прекращена лишь энергией примаса, короновавшего сына Эдгара — Эдуарда и одержавшего победу над своими врагами в двух «собраниях мудрых». Во время одного из таких собраний, как гласит монашеское предание, внезапно провалился пол совещательной комнаты и остались невредимыми только Дунстан и его друзья. Но даже подобное чудо не могло совсем прекратить вражду. Убийство Эдуарда сопровождалось торжеством противников Дунстана, которые и возвели, «к своей великой радости», на престол десятилетнего мальчика — Этельреда. Государственное управление перешло в руки высшего дворянства, возведшего на трон Этельреда, а лишенный всякой власти Дунстан отправился в Кентербери, где спустя девять лет и скончался.

О внутренней истории с 979 по 990 год, т.е. до времени, когда Этельред достиг совершеннолетия, говорить почти нечего. Новые опасности грозили извне, и север уже готовился к новому нападению на Англию. Скандинавские народы образовали в это время три королевства — Данию, Швецию и Норвегию — и задались целью завоевать Англию путем правильной войны. Моря опять покрылись ладьями северных разбойников, и у берегов Англии появились целые флоты пиратов. Первый натиск был совершен в 991 году норвежским отрядом, разбившим ополчение Восточной Англии в битве при Малдоне. В следующем году Этельред был вынужден откупиться от разбойников деньгами и разрешением селиться в пределах его государства; в то же время он укрепил свое положение договором с Нормандией, выросшей в это время в грозную морскую силу.

Предпринятая им вслед за тем попытка прогнать из Британии разбойников послужила лишь сигналом к невиданному по своим масштабам нашествию на Англию пиратов под предводительством Свейна и Олафа, кандидатов на датский и норвежский троны. Опасность грозила отовсюду, и слабость английского государства проявилась особенно в том, что оно допустило в ряды своей армии датских наемников, решившихся за деньги бороться против своих же братьев. Вскоре после того смерть Олафа возвела Свейна на престол не только Дании, но и Норвегии, а Этельред постарался еще более сблизиться с Нормандией, женившись на Эмме, сестре нормандского герцога. Внезапный страх привел Этельреда к подлой измене: по его приказанию вест-саксы умертвили в один день всех поселившихся среди них датчан, и в том числе вновь обращенную христианку, сестру Свейна Гунхильду, перед этим убив у нее на глазах ее мужа и детей.

После получения известия об этом Свейн поклялся отнять всю Англию у Этельреда. В продолжение четырех лет он ходил вдоль и поперек Южной и Восточной Англии, «зажигая по пути свои военные маяки», т.е. предавая все встречные города и села огню и мечу. Только получив богатый выкуп, он удалился из Англии, да и то только для того, чтобы приготовиться к новому, еще более страшному нашествию. Но и этот уход Свейна не дал несчастной стране желанного покоя, так как его место занял самый свирепый из датских вождей, и из Уэссекса война распространилась на Мерсию и Восточную Англию. Кентербери был взят и разграблен, а архиепископ Эльфги увезен в Гринвич и там, за отсутствием выкупа, жестоко умерщвлен. Датчане привели его на свое собрание и били его камнями и бычьими рогами до тех пор, пока один сострадательный датчанин не разрубил ему голову топором.

В 1013 году в Англии снова появился Свейн; его флот вошел в Гембер и призвал к восстанию Дейнло. Нортумбрия, Восточная Англия, «Пять городов» и все земли к северу от Уотлингстрит покорились Свейну при Гейнсборо. Этельред остался королем одного беспомощного Уэссекса. Серьезное сопротивление было немыслимым, и война была ужасна, но непродолжительна. Страна была повсюду разграблена, церкви разрушены, люди перебиты. Один лишь Лондон думал еще о сопротивлении. Оксфорд и Уинчестер добровольно открыли ворота врагу. Уэссекские таны подчинились норманнам при Бате. Наконец вынужден был подчиниться и Лондон, и Этельред бежал за море, в Нормандию. С бегством этого короля закончилась и продолжительная борьба Уэссекса за господство над Британией. Дело, не удавшееся Эдвину и Оффе, оказавшееся слишком трудным для мужества Эдуарда и политического искусства Дунстана — словом, дело окончательного объединения Англии в единую нацию теперь переходило в иные руки.