Глава I БРИТАНИЯ И АНГЛИЯ

Родина английского племени находится очень далеко от нынешней Англии. В V веке после Рождества Христова страна с названием Англия (of Angela or the Engleland) лежала в нынешнем Шлезвигском округе, т.е. в середине полуострова, отделяющего Балтийское море от Северного. Прекрасные пастбища, усадьбы из строевого леса, красивые маленькие города, отражающиеся в пурпурных водах заливов, — все это было тогда не более, чем песчаной равниной, опоясанной по краям мрачными, не пропускавшими солнечного света лесами и пересекавшимися там и сям лугами, которые незаметно сливались с болотами и морем. Жители этого округа были, по-видимому, только отпрыском племени, называемого англами, или английским народом, главная часть которого занимала, вероятно, местность между средним течением Эльбы и Везера.

К северу от шлезвигской ветви англов находилось другое родственное им племя — юты, наименование которого сохранилось до сих пор в названии области Ютландия. К югу от него жили различные германские племена, занимавшие территории между Эльбой и Эмсом, а также растянувшиеся далеко за Эмс до Рейна и составлявшие один народ саксов. Англы, юты и саксы принадлежали к одной и той же нижнегерманской ветви тевтонской расы, и в момент вступления их на историческое поприще мы видим их связанными друг с другом узами общего происхождения, одинакового языка, одинаковой социальной и политической организации. Каждому из этих племен выпало на долю участвовать в завоевании нашей страны, и когда это завоевание стало свершившимся фактом, то от слияния всех трех племен и возник английский народ.

О нравах и образе жизни народов этой Древней Англии мы знаем весьма немного, но, судя по имеющимся данным, относящимся к эпохе их появления в Британии, надо думать, что их политическая и социальная организация была такой же, как и у всех народов германской расы, к которой они принадлежали. Основой их общества был «свободный человек». Он один был «человеком свободной воли», длинные волосы которого развевались вдоль шеи, никогда не склонявшейся перед господином; он один был и «вооруженным человеком», носившим копье и меч и имевшим право возмездия, или личной войны, право, бывшее при таком состоянии общества хоть некоторой уздой, сдерживавшей полный произвол.

У англов, как и у всех других народов, правосудие развилось из личных действий каждого члена племени. Было время, когда каждый «свободный человек» являлся и единоличным мстителем, но даже в самых древних формах английского общества это право самозащиты изменялось под влиянием все более развивавшегося понятия общественного правосудия. «Цена крови», или денежное вознаграждение за личную обиду, — первая попытка племени урегулировать личную месть. При этой системе жизнь и каждая часть тела свободного человека были оценены. «Око за око» или соответствующее справедливое вознаграждение — так гласил грубый кодекс обычного права. Дальнейший шаг в том же направлении мы усматриваем и в другом очень древнем обычае. Цену жизни или члена тела уплачивали не преступник пострадавшему, а семейство или дом преступника — семейству или дому пострадавшего. Таким образом, закон и порядок основывались здесь на понятии о родстве по крови всех семейств племени; установился взгляд, согласно которому совершенное преступление было совершено всеми родственными преступнику по крови людьми против всех родственников пострадавшего, и из этого-то взгляда и развились первые формы английской юстиции. Каждый из родственников был как бы опекуном над другим родственником, обязан был защищать его от обид, препятствовать ему самому совершать преступления, отвечать и платить за него, если преступление было совершено. Этот принцип признавался настолько, что если кого-нибудь обвиняли в совершении преступления даже перед целым племенем, то единственными его судьями оставались все-таки его родичи, ибо обвинительный или оправдательный приговоры выносились лишь после их торжественной клятвы в подтверждение его вины или невиновности.

Родственные связи придали форму не только английскому суду, но также и всей военной и социальной организации древнеанглийского общества. Родичи дрались на поле сражения рядом, и чувства чести и дисциплины, связывавшие все войско в одно целое, исходили из чувства долга каждого члена небольшой группы воинов по отношению к их семьям. Как они бились бок о бок на войне, так они и жили бок о бок в мирное время. Гарлинг жил рядом с Гарлингом, Биллинг — рядом с Биллингом, и каждое селение (wick), город (tan, town), жилище (ham, home) или усадьба (stead) назывались по именам живших в них родственников. Таким образом, «ham» Биллингов назывался Биллингамом, а «tan» (или «town») Гарлингов — Гарлингтоном. В таких поселениях узы крови преобразовывались в более широкие поземельные связи. У германской расы с очень давнего времени гражданское полноправие, по видимому, соединялось с владением землей. Свободным человеком был, собственно говоря, только свободный владелец — фригольдер, и полноправие такого фригольдера в общине, к которой он принадлежал, было нераздельно с его владением землей в общине. Безземельный человек фактически переставал быть свободным, хотя и не становился рабом.

В самые ранние исторические периоды мы видим германскую расу как расу земледельцев и землевладельцев. Тацит, первый римлянин, познакомившийся с теми, кому суждено было завоевать Рим, описывал их как людей, пасших стада скота в лесных долинах вокруг деревень и обрабатывавших поля. Главными чертами, поразившими Тацита и резко отличавшими германцев от цивилизованного мира, к которому принадлежал автор описания, были их ненависть к городам и ревнивая любовь к независимости. «Они живут каждый сам по себе, — говорил писатель, — в лесах, долинах или возле свежих источников, избираемых каждым по своему усмотрению». И, как каждый обитатель селения ревниво оберегал свою независимость от односельчан, так и каждое селение сохраняло самостоятельность по отношению к другим селениям. Каждая маленькая земледельческая община имела собственную границу — «марку» (mark) — в виде леса, пустоши или болота, которой отделялась от другой общины.

Землей, составлявшей такие границы, никто из членов общины не имел права пользоваться с личными целями, но она иногда служила местом казни преступников и потому считалась особым обиталищем злых духов и душ умерших, бродивших там в виде блуждающих огоньков (will-o’-the wisp). Если чужестранец проходил через такой лес или такую пустошь, то обычай требовал, чтобы он трубил в трубу, иначе он считался врагом и всякий имел законное право его убить. Город как поселение тогда назывался от слова «tun», был окружен прочным валом и рвом, служившими готовой крепостью во время войны с внешним врагом; во время же внутренних усобиц между деревнями или усадьбами эти же укрепления играли роль траншей.

Начиная с самых ранних периодов истории мы находим здесь уже ясно выраженное различие в положении двух классов населения: большинство усадеб принадлежало свободным людям — «кэрлам», но были усадьбы и побогаче, принадлежавшие «эрлам», т.е. людям, отличавшимся благородством происхождения, пользовавшимся особым наследственным уважением, людям, из среды которых выбирались преимущественно предводители — в военное и правители в мирное время; выборы эти были, однако, совершенно добровольными, и человек «благородной крови» не пользовался никакими установленными законом привилегиями среди своих сограждан.

Владения свободных людей были расположены вокруг так называемого moot-hill — места, отведенного для народного вече, или около священного дерева, вокруг которого собиралась вся община для обсуждения хозяйственных дел и установления новых законов. Здесь делились между членами общины луга и пахотная земля, переходили из рук в руки поля и усадьбы, улаживались распри между земледельцами, согласно обычаям, разъясняемым здесь же старейшинами, осуждались и наказывались преступники и их родственники; здесь выбирались те, кто должен был сопровождать предводителя, или элдормена, в собрание сотни или на войну. С тем самым чувством, с каким смотрим мы на исток могучей реки, мы представляем себе эти крошечные собрания, на которые стекался деревенский сход для управления деревенской жизнью и рассмотрения деревенских дел, совсем так же, как их потомки, люди позднейшей Англии, собираются в парламент в Вестминстере, дабы издавать там законы и вершить правосудие в великом королевстве, выросшем из горстки земледельческих общин в Шлезвиге.

Религия англов была той же, что и у всех других германских племен. Уже торжествовавшее в ту эпоху в Римской империи христианство еще не проникло в леса Севера. Нынешние названия дней недели напоминают до сих пор названия божеств, которым поклонялись наши предки. Среда (Wednesday) — день Одина (Woden), бога войны, хранителя дорог и границ, изобретателя письменности, общего божества всего победоносного народа, каждое племя которого считало его родоначальником своих королей. Четверг (Thursday) — день Тундера, или, как северяне называли его, Тора, бога воздуха, грома, бури и дождя. Пятница (Friday) — день Фреи, богини мира, радости и плодородия; эмблемы этой богини, носившиеся на руках танцующими девушками, сообщали изобилие каждому полю и каждой конюшне, которые они посещали.

Суббота (Saturday) напоминает нам о таинственном боге Сетере, а вторник (Thuesday) — о мрачном боге Тиу, встреча с которым влекла за собой смерть. В названии христианского праздника Воскресенья (Easter) сохранилось имя Эостры, богини утренней зари и весны, а в названии Рока, или судьбы (Weird), — долго сохранявшегося северного суеверия, — «Wyrd», имя богини смерти, или «девы щитов», могущественной женщины, которая, как гласит старинная песня, «оттачивает для битвы оружие и направляет свистящие дротики». Еще более близкими народной фантазии были божества лесов и рек или герои легенд и саг: Nicor — «дух воды», переживший себя в «Nixies» (водяных) и в «Старом Нике» (Old Nicu — Сатана); Уэланд, ковавший тяжелые щиты и острые мечи; память о нем сохранилась в беркширском «кузнеце Уэланде», а название города Эйлсбери воплощает в себе последние следы предания о брате Уэланда — «стрелке солнца» Эджиле. Из всей этой массы древних суеверий и поэтических воззрений на природу остались лишь следы в некоторых названиях, серых надмогильных памятниках да в отрывках старых песен, и это обстоятельство указывает на то, насколько непрочно укоренены были эти верования в народную жизнь.

Прежде чем начать нашу историю, мы должны перенестись из Шлезвига и с берегов Северного моря в страну, столь дорогую теперь каждому англичанину, но в которую не ступала до тех пор нога англа. Остров Британия был в течение почти 400 лет провинцией Римской империи. Высадка Юлия Цезаря (55-й год до Рождества Христова) открыла этот остров римскому миру, но прошло около столетия, прежде чем император Клавдий попытался окончательно подчинить его своей власти. Победы Юлия Агриколы (78—84 гг. по Р.Х.) отодвинули границу римского владычества в Британии до устьев Форта и Клайда, куда вслед за римским мечом двигалась и римская цивилизация.

Население концентрировалось в таких городах, как Йорк и Линкольн, управляемых собственными муниципальными чиновниками, защищенных массивными стенами и соединенных между собой сетью дорог, тянувшихся из одного конца острова в другой. В городах, подобных Лондону, возникла торговля, а земледелие достигло такой степени процветания, что Британия была в состоянии удовлетворять потребности в хлебе даже Галлии. Минеральные богатства острова разрабатывались в оловянных рудниках Корнуолла, в свинцовых — Сомерсета и Нортумберленда и в железных — Динского леса.

Богатства острова быстро возрастали в продолжение нескольких столетий ненарушаемого мира, но те же причины, которые подтачивали силы Римской империи, должны были повлиять и на ее британскую провинцию. Здесь, как и в Италии и Галлии, население, вероятно, опускалось материально и духовно по мере того, как имения землевладельцев увеличивались, а земледельцы превращались в крепостных, хижины которых располагались вокруг роскошных резиденций их властителей. Разрабатываемые принудительным трудом рудники сделались источниками бесконечного гнета. Города и селения были одинаково задавлены тяжелыми налогами, а промышленность опутана сетью законов, которые быстро придали организации ремесел наследственно — цеховой характер. Кроме того, чисто деспотическая система римского управления, убивая всякую местную независимость, убивала вместе с тем и всякую энергию. Люди не знают, что значит борьба за отечество, если забывают о том, что значит самоуправление.

Такие причины разложения были общими для всех провинций империи, но были и другие, действовавшие только в Британии и зависевшие от ее исключительного положения. Остров ослабел от внутренних несогласий, явившихся результатом особенного характера его цивилизации. Дело в том, что побежденные бритты были романизированы только в городах, сельское же население осталось в стороне от римского влияния, говорило на родном языке и даже сохранило туземные обычаи. Употребление латинского языка можно было рассматривать как мерило римской цивилизации; но тогда как в Испании и Галлии латинский язык совершенно вытеснил языки побежденных народов, в Британии употребление его ограничивалось горожанами да богатыми землевладельцами, жившими вне городов.

Опасность, проистекавшая из такого положения вещей, особенно дала себя знать лишь тогда, когда у бриттов появился новый враг с севера. Слабость провинции и надежда на хорошую добычу побудили к нападению на бриттов непокоренных римлянами пиктов, которые и проникали в самый центр острова; такое предприятие пиктам было бы, конечно, не по силам, если бы они не встретили помощи в части самого бриттского населения, т.е. если бы борьба не велась между римлянами и романизированными бриттами — с одной, и пиктами и нероманизованными бриттами — с другой стороны. Борьба эта продолжалась до тех пор, пока более близкая римлянам опасность не заставила империю отозвать свои легионы и предоставить Британию самой себе. В продолжение первых четырех столетий н.э. этот цивилизованный мир успешно справлялся с окружавшими его со всех сторон варварами: парфянами — со стороны Евфрата, нумидийцами — со стороны африканских пустынь, германцами — со стороны Дуная и Рейна. Распад Римской империи сделал ее, наконец, почти неспособной к сопротивлению, и толпы диких варваров устремились за добычей. В западных провинциях Рима торжество нападавших было полным: франки победили и заселили Галлию, вестготы — Испанию, вандалы основали государство в Африке, бургунды расположились по Роне, наконец, остготы завладели самой Италией; в этот-то роковой для империи час саксы и англы устремились на наш остров.

В 410 году Рим отозвал из Британии свои легионы для защиты Италии от готов. Предоставленная самой себе Британия храбро сражалась с осаждавшими ее пиктами, и ей удалось оттеснить их в горы; новые набеги пиктов застали бриттов ослабленными внутренними раздорами и неспособными к общему сопротивлению; жителям бывшей римской провинции стало не под силу бороться с пиктами, окрепшими благодаря союзу с ирландскими разбойниками (так называемыми скоттами) и с еще более опасными пиратами, англами, давно уже грабившими берега Ла-Манша.

Пример ли германских собратьев, двинувшихся из своих лесов на разлагавшуюся империю, давление ли со стороны других племен или бесплодность заселенной ими страны — так или иначе, только в это время земледельцы, охотники и рыбаки различных английских племен двинулись к морю, и смелый дух их расы сразу выявился в стремительности их набегов, свирепости нападений, в беззаботном веселье, с которым они брались и за меч, и за весло. «Эти враги, — говорил один римский поэт того времени, — свирепее всех других наших врагов, и их хитрость равна их жестокости; море — их военная школа, буря — их друг, они — морские волки, живущие грабежом мира».

Борьба против соединенных пиктов, скоттов и саксов своими собственными силами была невозможна для Британии, и осажденные прибегли к роковой тактике римлян, погубившей и саму империю, т.е. к системе возбуждения одних варварских племен против других. Правители Британии решили ослабить союз, переманив на свою сторону разбойников, опустошавших ее восточные берега, и противопоставить, таким образом, своих новых союзников нападавшим пиктам. Для этой цели при посредстве обычных обещаний наделения землей и другой оплаты в 449 году в Британию была привлечена армия ютов с двумя начальниками — Генгестом и Горзой — во главе.