Глава VI ЛАНКАСТЕРСКИЙ ДОМ (1399—1422 гг.)

Возведенный на престол парламентским переворотом и основывая свои притязания на признании парламента, Ланкастерский дом самим своим положением был лишен возможности возобновить старую борьбу за независимость короны, доведенную до высшей степени смелой попыткой Ричарда II. Ни в один период нашей ранней истории полномочия обеих палат так прямо не признавались. В тоне Генриха IV до самого конца его царствования слышалось смиренное подчинение просьбам парламента, и даже его деспотичный преемник отступал почти с робостью перед всяким столкновением с ним. Но корона была куплена другими обещаниями, менее благородными, чем конституционное управление. Знать оказала новому королю поддержку отчасти в надежде на возобновление роковой войны с Францией. Помощь церкви была куплена обещанием более строгого преследования еретиков, и это обещание было выполнено. На первом церковном соборе своего царствования Генрих IV объявил себя защитником церкви и приказал прелатам принять меры для подавления ереси и странствующих проповедников. Его декларация была только подступом к статуту о ереси, проведенному в начале 1401 года.

Постановления этого позорного закона устраняли препятствия, парализовавшие усилия епископов. Согласно закону было дозволено арестовывать всех проповедников, всех учителей, зараженных еретическим учением, всех владельцев и составителей еретических книг и заключать их по воле короля в тюрьмы, даже если они отрекались от ереси; но отказ в отречении или возвращение после него к ереси давали епископам право передавать еретика гражданским властям, а эти последние, — так гласило первое юридическое утверждение религиозного кровопролития, запятнавшее собрание наших статутов, — должны были сжечь его на возвышенном месте перед народом. Едва статут был проведен, как первой жертвой его стал Уильям Сотр, приходский священник в Линне. Девять лет спустя в присутствии принца Уэльского был предан пламени мирянин Джон Бедби — за отрицание пресуществления. Стоны страдальца были приняты за отречение, и принц приказал убрать огонь, но предложения пощады и пенсии не сломили упорства лолларда, и он был предоставлен своей участи.

Рис. Генрих IV.

Враждебность Франции и страшное недовольство реформаторов усиливали опасность постоянных восстаний, угрожавших престолу Генриха IV. Уже одно сохранение власти в эти бурные годы его царствования служит лучшим доказательством ловкости короля. Заговор родственников Ричарда II, графов Гентингдона и Кента, был подавлен, и за ним тотчас последовала смерть Ричарда II в тюрьме. Затем поднял восстание Перси, и Готспур (Горячка), сын графа Нортумберленда, вступил в союз с шотландцами и мятежниками Уэльса. Его войска были разбиты и сам он убит в упорной битве близ Шрусбери; но два года спустя его отец поднял новое восстание, и хотя арест и казнь его сообщника Скропа, архиепископа Йоркского, принудили его бежать за границу, но до самой своей смерти он оставался угрозой для престола.

Между тем ободренный слабостью Англии Уэльс после долгого спокойствия сбросил с себя иго завоевателей, и вся страна восстала на призыв Оуэна Глендауэра, потомка туземных князей. Как и прежде, Оуэн предоставил пришельцам право бороться с голодом и горными грозами, не успели они уйти, как он кинулся на них из своих неприступных твердынь и одержал победу, за которой последовало присоединение всего Северного Уэльса и большей части Южного, причем на помощь ему был прислан из Франции отряд вспомогательного войска. Только восстановление мира в Англии позволило Генриху IV остановить Глендауэра. Четыре года подряд, осторожно и обдуманно повторяя нашествие, принц Уэльский отнял у него юг; его подданные на севере, приведенные в уныние рядом поражений, постепенно покидали его знамя, а отражение нашествия повстанцев на Шропшир принудило Оуэна в конце концов искать убежища в горах Снодона, где он, по-видимому, продолжал борьбу в одиночку до своей смерти в 1410 году.

С подавлением восстания в Уэльсе престол Ланкастеров освободился от внешней опасности, но внутри оставалась угроза со стороны лоллардов. Новый статут и его ужасные казни не внушали страха. Смерть графа Солсбери в первом восстании против Генриха IV, хотя его окровавленная голова и была внесена в Лондон процессией аббатов и епископов, с пением благодарственных псалмов вышедших к ней навстречу, только передала руководство партией одному из лучших воинов эпохи. Сэр Джон Олдкастл, которому брак доставил титул лорда Кобгема, сделал свой замок Каулинг главной квартирой лоллардов и укрывал их проповедников, не обращая внимания на запреты и выговоры епископов. Когда Генрих IV, изнуренный смутами своего царствования, умер в 1413 году, его преемнику пришлось заняться этим сложным вопросом. Епископы потребовали привлечения Кобгема к суду, и хотя король просил отсрочки в деле, касавшемся столь близкого ему человека, но вызывающее поведение Кобгема заставило его действовать. Отряд королевских войск арестовал лорда Кобгема и отвел его в Тауэр. Его бегство оттуда послужило сигналом к широкому восстанию. Тайный приказ созвал собрание лоллардов на полях Сент-Джилса близ Лондона. Мы знакомимся если не с настоящими целями восстания, то по крайней мере с вызванным им страхом из утверждения Генриха V, будто его целью было «погубить короля, его братьев и некоторых из лордов, духовных и светских». Но бдительность молодого короля предупредила соединение лоллардов Лондона с их сельскими братьями, а те, кто явился на место собрания, были рассеяны королевскими войсками. Неудача восстания только усилила строгость закона: чиновникам было приказано арестовывать всех лоллардов и передавать их епископам; изобличение в ереси приводило к казни и конфискации имущества; тридцать девять выдающихся лоллардов были преданы казни. Кобгем бежал и в течение четырех лет поднимал восстание за восстанием; наконец он был схвачен на границе Уэльса и сожжен как еретик в 1418 году.

Со смертью Олдкастла политическая деятельность лоллардов пришла к концу; между тем упорные преследования епископов, хотя им и не удалось истребить лоллардизм как религиозное движение, сумели ослабить силу и энергию, которые он выказал вначале. Но пока Ланкастерский дом только отчасти исполнил обещания, данные им при вступлении на престол. В глазах вельмож мирная политика Ричарда II была одним из его преступлений, и они оказали содействие перевороту в надежде на возобновление войны. Энергия военной партии находила себе поддержку в настроении целой нации, уже забывшей о бедствиях прошлой войны и мечтавшей только смыть ее позор. Внутренние бедствия Франции представляли в это время удобный повод к нападению: ее король Карл VI был сумасшедшим, а принцы и вельможи разделились на две большие партии; одна из них имела главой герцога Бургундского и носила его имя, а другая — герцога Орлеанского и носила название Арманьяков. Генрих IV ревностно следил за их борьбой, но его попытка поддержать ее посылкой во Францию английского отряда сразу примирила противников. Однако их распри возобновились сильнее прежнего, когда при вступлении на престол Генрих V заявил притязания на французскую корону и тем выразил свое намерение возобновить войну.

Не было притязаний более неосновательных, так как согласие парламента, отдавшее Англию Ланкастерскому дому, не могло дать ему прав на Францию, а на строгие правила наследования, выдвинутые Эдуардом III, мог ссылаться, в лучшем случае, только дом Мортимеров. Фактически не только притязания, но и сам характер войны совершенно отличались от войны Эдуарда III. Эдуард III был втянут в войну против своего желания беспрестанными нападениями Франции, а требование им ее короны было только средством для обеспечения союза с Фландрией. С другой стороны, война Генриха IV только по форме была возобновлением прежней борьбы после истечения срока перемирия, заключенного Ричардом II, а в сущности это было беспричинное нападение народа, увлеченного беспомощностью противника и раздраженного воспоминанием о прежнем поражении. Единственным оправданием для войны служили нападки, которые Франция в течение пятнадцати лет направляла на трон Ланкастеров, и поддержка ею всех внешних врагов и внутренних предателей.

Летом 1415 года король отплыл к берегам Нормандии, и первым его подвигом было взятие Гарфлера. Дизентерия опустошила ряды его войска во время осады, и с горстью людей он решился, подобно Эдуарду III, предпринять на виду неприятеля смелый поход в Кале. Однако внутренние несогласия, на которые он, вероятно, рассчитывал, исчезли при появлении пришельцев в самом сердце Франции, и когда его истомленное и полуголодное войско перешло Сомму, оно нашло на своем пути 60 тысяч французов, расположившихся лагерем на Азенкурском поле. Их позиция, прикрытая с обеих сторон лесами, имела такой узкий фронт, что густые массы были построены в тридцать рядов; она годилась для целей защиты, но была мало пригодна для атаки, и вожди французов, наученные опытом Кресси и Пуатье, решили ожидать приближения англичан.

Рис. Генрих V. 

С другой стороны, Генриху V не оставалось иного выбора кроме нападения или безусловной сдачи: его войска голодали, а путь в Кале шел через армию французов. Но мужество короля росло вместе с опасностью. Один из рыцарей его свиты выразил желание, чтобы тысячи сильных воинов, спокойно проводивших эту ночь в Англии, находились в рядах его войска. Генрих V отвечал ему презрительно: «Я не хотел бы иметь ни одним человеком больше: если Бог даст нам победу, то будет ясно, что мы обязаны ею Его милости; если нет — чем нас меньше, тем меньше будут потери для Англии». Голодная и истомленная кучка людей под его началом разделяла настроение своего вождя. Когда прошла холодная дождливая ночь 28 октября 1415 года, его стрелки обнажили свои руки и груди, чтобы дать простор «изогнутой палке и серому гусиному перу», без которого, как гласила поговорка, «Англия вызывала бы только смех», и с громким криком кинулись вперед в атаку. Вид их приближения возбудил горделивый пыл французов, мудрое решение их вождей было забыто, и густая масса конницы кинулась всей тяжестью в болотистую местность, навстречу англичанам.

В самом начале их движения Генрих V остановил свое войско, и его стрелки, воткнув в землю заостренные палки, которыми был снабжен каждый, пустили тучи своих роковых стрел в ряды неприятеля. Кровопролитие было страшным, но отчаянные атаки французских рыцарей отогнали, наконец, английских стрелков к соседним лесам, из которых они все еще могли обстреливать фланги неприятеля. Между тем Генрих V с окружавшей его конницей кинулся на ряды французов; последовала отчаянная битва, в которой пальму первенства в храбрости заслужил король: один раз он был сброшен с коня ударом палицы, а корона на его шлеме была отрублена мечом герцога Алансонского; но наконец неприятель был сломлен, а за поражением главной массы французов тотчас последовало расстройство их резерва. Торжество было еще полнее, чем при Кресси, так как неравенство было больше: 11 тысяч французов погибли на поле битвы; среди погибших было более сотни принцев и крупных вельмож.

Непосредственные результаты битвы при Азенкуре были незначительны, так как английская армия была слишком утомлена для преследования и добралась до Кале только затем, чтобы переправиться в Англию. Война ограничилась борьбой за господство над Ла-Маншем, пока усилившиеся распри между бургундцами и Арманьяками не побудили Генриха V возобновить попытку завоевания Нормандии. Какова бы ни была его цель в этом походе, — был ли он внушен, как предполагали, желанием обрести убежище для своего дома, если бы его власть была свергнута в Англии, или просто стремлением завоевать господство над морями, — но терпение и искусство, с которыми он осуществил свой план, высоко вознесли его в ряду полководцев. Высадившись с сорокатысячной армией близ устья Туки, он взял приступом Кан, добился сдачи Байе, подчинил Алансон и Фалез и, отправив своего брата, герцога Глостерского, для занятия Котантена, сам захватил Авранш и Домфрон. Подчинив Нижнюю Нормандию, он двинулся на Эвре, захватил Лувье и, взяв Понделарш, переправил свои войска через Сену.

Теперь открылась цель его мастерских передвижений. В это время самым крупным и богатым городом Франции был Руан; стены его защищала сильная артиллерия; Алан Бланшар, храбрый и решительный патриот, сообщил свой собственный пыл его многочисленному населению, а и без того сильный гарнизон поддерживали 15 тысяч вооруженных горожан. Но гений Генриха V был выше затруднений, с которыми ему приходилось иметь дело. От нападения с тыла он уберег себя покорением Нижней Нормандии; еще прежде занятие Гарфлера отрезало город от моря, а завоевание Понделарша — от помощи со стороны Парижа. Медленно, но неуклонно проводил король свои осадные линии вокруг обреченного города: из Гарфлера был приведен караван судов, выше города через Сену был устроен лодочный мост, глубокие траншеи осаждавших были защищены столбами, а отчаянные вылазки гарнизона упорно отражались. Шесть месяцев Руан стойко держался, хотя голод производил сильные опустошения в огромной массе сельского люда, искавшей убежища в его стенах. 12 тысяч крестьян были наконец изгнаны за ворота города, но победитель холодно отказал им в пропуске, и они погибли между траншеями и стенами. В часы агонии женщины производили на свет детей, и их в корзинах поднимали для принятия крещения, а потом опять опускали умирать на груди матерей. Немногим лучше было в самом городе. Когда наступила зима, половина населения вымерла. «Войне, — грозно сказал король, — постоянно сопутствуют три служанки — огонь, кровь и голод, и я выбрал самую кроткую из трех». Требование им безусловной сдачи вызвало у горожан отчаянное решение: они решили зажечь город и броситься всей массой на линии англичан; тогда Генрих V, боясь, что в самом конце добыча выскользнет у него из рук, вынужден был предложить им свои условия. Тем, кто не выносил иноземного ига, было позволено покинуть город, но месть Генриха V выбрала себе жертвой Алана Бланшара, и храбрый патриот по приказу короля был предан смерти.

Несколько осад закончили подчинение Нормандии. Пока намерения короля не шли дальше приобретения этой провинции, и, прервав свои завоевательные действия, он постарался завоевать ее расположение снижением налогов и удовлетворением жалоб и закрепить обладание ею формальным миром с французской короной. Однако переговоры, начатые с этой целью в Понтуазе, не удались из-за временного примирения французских партий, а между тем продолжительность и расходы войны начали вызывать в Англии протесты и недовольство. Неприятности короля достигли высшей степени, когда умерщвление герцога Бургундского в Монтеро в присутствии самого дофина, с которым он явился на совещание, снова зажгло пламя междоусобиц. Вся бургундская партия с новым герцогом Филиппом Добрым во главе в дикой жажде мести кинулась в объятия Генриха V; сумасшедший король Карл VI вместе с королевой и дочерьми находился во власти Филиппа; желая лишить дофина престола, герцог унизился до того, что купил себе помощь Англии, выдав за Генриха V старшую из принцесс Екатерину, передав ему регентство на время жизни Карла VI и признав его наследником короны после смерти этого государя.

Договор был торжественно подтвержден самим Карлом V на свидании в Труа (1420 г.), и Генрих V, в качестве регента предпринявший от имени своего тестя завоевание земель, захваченных дофином, подчинил города по Верхней Сене и с торжеством вступил в Париж бок о бок с королем. В столице торжественно собрались Генеральные Штаты, и хотя постановления в Труа не могли не показаться им странными, тем не менее они были утверждены безропотно, и Генрих V был признан будущим государем Франции. Поражение его брата Кларенса в Анжу снова вызвало его на войну. Его участие в военных действиях ознаменовалось взятием Дре, а неудача под Орлеаном была сглажена успехом долгой и упорной осады Мо (1422 г.). Никогда успехи Генриха V не достигали такой высоты, как в тот момент, когда он почувствовал прикосновение смерти. Искусство врачей не могло остановить быстрого хода его болезни, и великий завоеватель скончался, выразив странное, но характерное сожаление, что не дожил до завоевания Иерусалима.