Великие сражения

1 мая 1187 года «сиятельный принц» аль-Афдаль Али ибн Юсуф, один из сыновей Саладина, перешел Иордан во главе семитысячного войска. Великий магистр Храма тотчас же отправил гонцов в ближайшие обители и замки ордена, с тем чтобы все боеспособные рыцари как можно скорее явились в его распоряжение. В полночь девяносто рыцарей из крепости Ля-Фев, сорок рыцарей из гарнизона Назарета и многие другие из обители Како собрались вокруг своего начальника и, сопровождаемые услужающими братьями и туркополами, легкой кавалерией ордена, начали шествие во главе отряда. Объединенное с госпитальерами войско, численность которого не превышала шести сотен воинов, предприняло дерзкую необдуманную атаку против семи тысяч мусульман и потерпело сокрушительное поражение в кровавой битве у родников Крессон близ Назарета. Великий магистр Храма и двое рыцарей прорвались сквозь плотные ряды мусульман и бежали с поля боя. За исключением малой толики воинов, спасшихся бегством, все христиане объединенного войска пали жертвами кровавой резни. В этой битве погиб и Роже де Мулен, магистр госпитальеров, гибель которого стала невосполнимой утратой для ордена иоаннитов.

Жаклен де Майе[210], маршал ордена храмовников, показал чудеса храбрости. Верхом на белом коне, в белом одеянии ордена с кроваво-красным крестом, символом мученичества, на груди; он ринулся навстречу смерти с таким пылом, что даже врагам своим внушил невольное восхищение[211]. По свидетельству историков Крестовых походов, он сражался как дикий вепрь, отправив в тот день невероятное количество неверных в ад!

Мусульмане отрезали побежденным тамплиерам головы, насадили их на острия копий и, вооружив ими свой авангард, двинулись в сторону Тверии[212].

Еще одно интересное описание событий тех дней посвящено другой группе святых воинов, которые, повинуясь зову Великого магистра Храма, спешили сплотиться вокруг своего священного стяга веры: «Преодолев расстояние в две мили, они достигли города Сафет. Было прекрасное утро, но они решили продолжить поход только после того, как послушают мессу. Они вошли в дом епископа и разбудили его, пояснив, что день уже наступил. Епископ отдал распоряжение, и старый священник облачился для богослужения. После мессы они поспешили вперед. Приблизясь к замку Ля-Фев (крепости тамплиеров), они увидели, что на подступах к замку разбиты палатки обители Како, они были пусты, и некому было объяснить, что это значит. Один из услужающих братьев был отправлен в замок, но и внутри не было никого, кроме двух больных, неспособных объяснить, в чем дело. Затем они двинулись в сторону Назарета, и после того, как замок Ля-Фев остался позади, они встретили брата Храма, мчавшегося на коне на бешеной скорости. Он сообщил им плохие новости, о том, что главе госпитальеров отрубили голову, так же как и всем братьям Храма; что спаслось только трое – магистр Храма, двое других рыцарей – и что рыцари, которых король разместил в гарнизоне Назарета, были захвачены и убиты»[213].

4 июля 1187 года в великом сражении при Тивериаде, или битве при Хаттине, решалась судьба Святого града Иерусалима. Тамплиеры выступили в авангарде христианской армии и первыми атаковали неверных. Войско Саладина, числом более восьмидесяти тысяч конных и пеших, по словам арабского писателя, очевидца событий, накрыло холмы Галилеи, словно огромные волны взволнованного моря. Тот же автор говорит о тамплиерах, выступивших против них на рассвете «с оружием в руках, покрытые тройной кольчугой»: «Воспламененные желанием отомстить за братьев, они двигались навстречу мусульманскому войску с шумом, подобном жужжанию растревоженного роя пчел»[214].

За спиной Саладина было Тивериадское озеро[215], пехоту, занявшую позицию в центре, с флангов окружала легкая конница под командованием Факи ад-Дина. Тамплиеры бросились на мусульман как львы, и ничто не могло противостоять их мощному и стремительному натиску. «Никогда, – говорит арабский кади, – я не видел более смелой или более мощной армии, и никто не был более опасен для правоверных, чем эти воины».

Саладин приказал поджечь сухую траву и кустарник на склонах холмов Хаттинского Рога, ветер понес едкий дым и пламя в сторону воинов и их лошадей. Огонь и дым усугубили и без того плачевное положение христианской армии, изнывающей под лучами палящего солнца и отрезанной от источников воды.

Восточные авторы, прославляющие мудрость величайшего мусульманского полководца, сравнивали эту битву с днем последнего суда: «Пыль и дым скрыли лик солнца, день превратился в ночь. Иногда отблески света, подобные молниям, освещали толпы сражавшихся, и можно было увидеть плотные колонны вооруженных воинов, то недвижимых, словно горы, то стремительно несущихся напролом, словно грозовые облака по лику неба. Сыновья рая и порождения пламенеющей преисподней, – живописали они, – разрешили их ужасную распрю; стрелы свистели в воздухе, словно крылья бесчисленных воробьев, сверкали искры, высекаемые от ударов о доспехи и скрещенных сабель, кровь, бьющая из груди воинов, заливала землю, как дождь с небес… ‹…› Карающий меч правоверных обратил свою мощь против неверных; верующие в Единого Бога попрали верующих в Троицу, привнеся разорение, запустение и разрушение в ряды ничтожных сыновей крещения!»

Злосчастный патриарх Эраклий, который должен был нести Святой Крест перед христианским войском, препоручил эту священную обязанность епископам Птолемаиды и Лидды. Сие обстоятельство породило множество мрачных предчувствий среди суеверных воинов Христовых. Распространилась весть, что Раймунд, князь Триполийский, бежал с поля боя со своими сторонниками и перешел на сторону мусульман. Тамплиеры и госпитальеры были окружены, убиты или взяты в плен. Епископ Птолемаиды погиб, епископ Лидды пленен, а Истинный Крест, король Иерусалима и Великий магистр тамплиеров оказались в руках сарацин. «Quid plura?[216] – вопрошает Радульф[217], аббат монастыря Коггесхолл в Эссексе, который в то время совершал паломничество в Святую землю и был ранен стрелой в нос. – Захвачены Крест, и король, и магистр рыцарей Темпла, и епископ Лидды, и брат короля[218], и тамплиеры, и госпитальеры, и маркграф Монферратский, великое множество убитых и взятых в плен.

Великая скорбь всем поклоняющимся Кресту, возопите в скорби сердечной, ибо утрачено древо нашего спасения. Увы! о, увы! похищено достойное недостойными. Горе мне, презренному, что довелось видеть столь тягостные вещи в дни моей несчастной жизни… О, сладчайшее древо, обагренное сладчайшей Кровью Сына Божия! О, всеблагой и Животворящий Крест, на котором был распят Спаситель наш!

И т. д.»[219]

«Я видел, – говорит секретарь и спутник Саладина, который оказался в пылу этой ужасающей битвы и не смог удержаться от жалости к побежденным, – я видел горы и равнины, холмы и долины, усыпанные мертвыми. Я видел их поверженные и втоптанные в пыль и кровь знамена. Я видел их отсеченные головы и конечности, почерневшие тела, грудами лежащие одно на другом, словно камни. И мне на ум пришли строки из Корана: «Безбожник говорит, что я, если не прах?» ‹…› Я видел тридцать или сорок человек, связанных вместе одной веревкой. Я видел в одном месте под охраной одного мусульманина две сотни этих прославленных воинов, одаренных необычайной силой, которые брели среди других сильнейших; их могучие плечи поникли; они стояли нагие, опустив очи долу, униженные и жалкие… Побежденные иноверцы пленены. Их король и их Крест захвачены, тот Крест, пред которым они простирались в земном поклоне, который они превозносили и к которому устремляли свои взоры, утверждая, что он сделан из того самого древа, на ко тором был распято Божество, которому они поклоняются. Они украсили его золотом и драгоценными камнями; они несли его впереди своего войска; все они почтительно склонялись перед ним. Защита его была их первым долгом, и тот, кто бежал с поля боя, бросив его в пустыне, никогда не вкусит мира и покоя в душе. Утрата этого Креста была гораздо горестнее для них, чем пленение короля. Ничто не может сравниться с этой утратой. Он был их Богом, и они в пыли простирались в земном поклоне и пели гимны, когда он возвышался над ними!»[220]

Среди нескольких христианских воинов, которым удалось избежать смерти в этом страшном столкновении, был Великий магистр госпитальеров, который вырвался с поля боя и добрался до Аскалона, но на следующий день скончался от ран. Пленных было так много, что не хватало веревок, чтобы связать их, в дело шли шнуры от палаток, но и их было недостаточно. Арабские авторы сообщают, что при виде убитых можно было подумать, что пленных не было, а при виде пленных – что нет убитых.

Как только сражение закончилось, Саладин отправился в шатер, куда по его приказанию были приведены король Иерусалима, Великий магистр тамплиеров и Реджинальд (Рено) де Шатильон.

Этот убеленный сединами барон прославился не только необычайной храбростью и военным умением, но и разбоем. Несмотря на всеобщий запрет и личное обещание Балдуину IV не грабить мусульманских купцов и паломников, бывалый Miles gregarius («наемник») продолжал нападать на торговые караваны, направлявшиеся из Дамаска в Каир, и разбойничать на дороге в Мекку, путь в которую проходил через его владения в Трансиордании и его крепость Крак-де-Моав. Благочестивый Саладин давно искал возможность отомстить Рено Шатильонскому за его злокозненные деяния и потому, захватив его, поспешил расправиться с кровным врагом. Султан, войдя в палатку, потребовал подать побежденным монарху Иерусалима и Великому магистру храмовников чашу ледяного шербета в качестве священного для арабов залога гостеприимства и в знак неприкосновенности пленников. Утолив жажду, Ги де Лузиньян передал чашу Реджинальду, но Саладин помешал ему сделать глоток. Упрекнув барона в вероломстве и бесчестии, он повелел ему немедленно признать пророка, имя которого тот попирал, нападая на паломников, или быть готовым принять заслуженную смерть. Выслушав дерзкий ответ Реджинальда, Саладин выхватил ятаган и ударил пленника по плечу, тем самым подав знак стражникам отрубить голову заносчивому рыцарю[221].

Бахауддин ибн Шаддад, друг и секретарь Саладина, приводит следующее описание происшествия, свидетелем которого он был: «Тогда Саладин велел переводчику сказать королю: «Ты, а не я дал выпить этому человеку!» Затем султан сел у входа в палатку, и они привели к нему князя Реджинальда. Напомнив ему о злодеяниях, Саладин заявил: «Теперь я встану на защиту Мохаммеда!» и предложил сему мужу принять магометанскую веру, но тот отказался; тогда султан ударил его по плечу обнаженным ятаганом, подав знак присутствующим, что следует сделать, и они поспешили отправить его душу в ад, оставив его обезглавленное тело за пределами палатки»[222].

По прошествии двух дней Саладин с присущим ему хладнокровием разыграл заключительный акт великой трагедии. Воинственные монахи Храма и Госпиталя, храбрые и ревностные защитники христианской веры и Креста были самыми ненавистными противниками для фанатичных мусульман, и было решено, что каждому пленнику прославленных орденов будет предложена смерть или обращение в магометанство, за исключением Великого магистра Храма, за которого был назначен выкуп. С наступлением христианской субботы, на закате, в час вечерней молитвы, мусульмане и их предводители выстроились на склонах Хаттинских Рогов словно для битвы. Мамлюкские эмиры в желтых одеяниях двумя рядами окружили своего повелителя. Под звук священной трубы на возвышенность близ Тверии, именуемую горой Блаженств, откуда открывается пленительный вид на воды прекрасного Генисаретского озера, на холмистых берегах которого Спаситель произнес знаменитую Нагорную проповедь и явил немало чудес, вывели плененных рыцарей Храма и Госпиталя. Когда последний луч солнца скрылся за горными вершинами, рыцарей призвали отречься от Распятого и избрать своим Господом Аллаха, своей верой – ислам, Мекку – своим Храмом, мусульман – своими братьями и Магомета – своим пророком. Все как один отказались предать Христа и были обезглавлены в присутствии Саладина набожными ревнителями веры – законниками и вероучителями. Восточный историк, который был свидетелем этой резни, сообщил, что Саладин наблюдал за исполнением его приказа с улыбкой на лице, и добавил, что некоторые палачи рубили головы столь умело и чисто, что удостаивались восторженного одобрения[223]. «О! – говорит Ома ад-Дин Катеб, – сколь дивное украшение – кровь неверных – на оружии последователей истинной веры!»

Если мусульмане выказали необычайное рвение в обезглавливании и истреблении неверных тамплиеров, то последние продемонстрировали не менее похвальное стремление к мученической смерти от мечей неверных мусульман. Рыцарь-тамплиер брат Николя, по свидетельству очевидцев, с беспримерным рвением устремился среди первых принять мученическую смерть и с большим трудом добился своей цели[224].

Несвободные от суеверных пережитков прошлого христиане тех времен верили, что с Небес были явлены знаки принятия кровавой жертвы в виде небесного сияния, в течение трех дней исходившего от непогребенных останков тамплиеров. Пострадавшие за веру воины были признаны святыми мучениками[225].

После пленения Великого магистра руководство орденом Храма было передано великому прецептору Иерусалимского королевства. Он незамедлительно направил письма всем братьям на Западе с мольбами о помощи и содействии. Одно из этих писем было доставлено брату Жоффруа Фиц-Стефену, магистру Храма в Лондоне:

«Брат Террик[226], великий прецептор бедного дома Темпла, всех его обездоленных братьев и всей обители, теперь, увы! почти уничтоженной. Всем прецепторам и братьям Храма, до кого дойдут эти письма, да будут спасены и помилованы все те, кто устремляет искренние молитвы к тому, кто заставляет Солнце и Луну сиять во славу Его. ‹…› Многие и великие бедствия, которые Бог в гневе ниспослал за грехи наши, постигли нас. Горе наше невозможно выразить словами, а только лишь в рыданиях. Вожди неверных, собрав огромное число своих людей, вероломно вторглись в пределы христианских земель, и мы, собрав войска наши, поспешили в Тверию, чтобы остановить их шествие. Противник зажал нас средь бесплодных скал и яростно напал на нас; сам Святой Крест и король попали в руки неверных, армия вырезана, двести тридцать наших рыцарей обезглавлены, вдобавок к тем шестидесяти, что были убиты 1 мая. Лорд Реджинальд Сидонский[227], лорд Балловиус[228] и я сам с огромным трудом сбежали из этого злосчастного места. Язычники, опьяненные кровью христиан, двинулись со всем своим войском на город Акко и взяли его штурмом, а сейчас со всею яростью осаждают город Тир, ни ночью, ни днем не ослабляя свирепого натиска. Племя их столь многолюдно, что кажется, будто муравьи заполонили земли от Тира до Иерусалима и даже до Газы. И только Святой град Иерусалим, Аскалон, Тир и Бейрут оставили они христианам, но большая часть защитников, расквартированных в их гарнизонах, погибла в битве при Тивериаде, у нас нет надежды на спасение их без помощи Небес и скорейшей подмоги от вас»[229].

Саладин тем временем отсылал халифу Багдада победные письма. «Аллах и его ангелы, – писал он, – пришли на выручку исламу. Неверные были отправлены в огонь ада! В наших руках оказался крест, вокруг которого они порхали, словно мотыльки вокруг источника света, под сень которого они стекались, который они почитают, как величайшую опору, – крест, главная гордость, воплощение их суеверий и оправдание их злокозненных деяний…»[230]