Глава 1. Тимур-бек, или Тамерлан. Его завоевания. Тохтамыш. Витовт. Болгария. Московия

Современные Тимуру европейские правители

Восточная империя

1347–1354 гг. – Иоанн Кантакузин

1341–1376 и 1379–1391 гг. – Иоанн V Палеолог

1391–1425 гг. – Мануил II Палеолог

Англия

1327–1377 гг. – Эдуард III

1377–1399 гг. – Ричард II Бордоский

1399–1413 гг. – Генрих IV

Франция

1285–1314 гг. – Филипп IV Красивый

1314–1316 гг. – Людовик X Сварливый

1316 г. – Иоанн I Посмертный

1316–1322 гг. – Филипп V Длинный

1322–1328 гг. – Карл IV Красивый

1328–1350 гг. – Филипп VI де Валуа

1350–1364 гг. – Иоанн II Добрый

1364–1380 гг. – Карл V Мудрый

1380–1422 гг. – Карл VI Безумный

Германия

1346–1378 гг. – Карл IV

1376–1400 гг. – Вацлав IV

1400–1410 гг. – Рупрехт III Пфальцский

Венгрия

1342–1382 гг. – Людовик I Великий (Венгерский)

1382–1395 гг. – Мария I Анжуйская

1387–1437 гг. – Сигизмунд I Люксембург

Польша

1333–1370 гг. – Казимир III Великий

1370–1382 гг. – Людовик I Великий (Венгерский)

1384–1399 гг. – Ядвига Анжуйская

1386–1434 гг. – Ягайло

Россия

1340–1353 гг. – Симеон Гордый

1353–1359 гг. – Иван II

1359–1389 гг. – Дмитрий I Донской

1389–1425 гг. – Василий I

Шотландия

1329–1332 и 1336–1371 гг. – Давид II

1332–1336 гг. – Эдуард Баллиоль

1336–1371 гг. – Давид II

1371–1390 гг. – Роберт II

1390–1406 гг. – Роберт III

Испания

1350–1366 и 1367–1369 гг. – Педро I

1366–1367 и 1369–1379 гг. – Энрике II

1379–1390 гг. – Хуан I

1390–1406 гг. – Энрике III

Португалия

1357–1367 гг. – Педру I Справедливый

1367–1383 гг. – Фернанду I Прекрасный

1383–1385 гг. – Беатриса Португальская

1385–1433 гг. – Жуан I Добрый

Швеция

1319–1364 гг. – Магнус II Эрикссон

1364–1389 гг. – Альбрехт Мекленбургский

1389–1396 гг. – Маргарита I Датская

Дания

1319–1326 гг. – Кристофер II

1326–1329 гг. – Вальдемар III

1340–1375 гг. – Вальдемар IV Аттердаг

1376–1387 гг. – Олаф III Хаконссон

1387–1396 гг. – Маргарита I Датская

Папы римские

1342–1352 гг. – Климент VI

1352–1362 гг. – Иннокентий VI

1362–1370 гг. – Урбан V

1370–1378 гг. – Григорий XI

1378–1389 гг. – Урбан VI

1389–1404 гг. – Бонифаций IX

Ханы Золотой Орды

1313–1341 гг. – Узбек

1341–1342 гг. – Тинибек

1342–1357 гг. – Джанибек

1357–1359 гг. – Бердибек

1359–1360 гг. – Кульпа

1360 г. – Науруз

1360–1361 гг. – Хизр

1361 г. – Тимур-Ходжа

1361 г. – Ордумелик

1361–1362 гг. – Кильдибек

1362–1364 гг. – Мурад

1364–1365 гг. – Мир Пулад

1365–1367 гг. – Азиз-шейх

1367–1368 и 1369–1370 гг. – Абдуллах

1368–1369 гг. – Хасан

1370–1372 и 1375 гг. – Булак

1372–1374 и 1375 гг. – Урус

1374–1375 гг. – Черкес

1375–1377 гг. – Гийас уд-Дин Каганбек

1377–1380 гг. – Арабшах Муззаффар

1380–1395 гг. – Тохтамыш

1395–1399 гг. – Тимур-Кутлуг

1399–1407 гг. – Шадибек

В Средние века Англия, Германия и Франция пребывали в столь глубоком невежестве относительно восточных стран Европы, что бременский каноник, писавший в 1010 году, описывает Швецию и Норвегию как два огромных королевства, неизвестные цивилизованному миру, и всерьез утверждает, что в России живут одноглазые и одноногие люди! До конца XIV века его соотечественники, по-видимому, немногое узнали о последней из упомянутых стран; и в то время как племенам монголов Джучи, поселившимся в Дешт-и-Кипчаке, помешала овладеть всей материковой Европой только суровость климата Московии и необъятность ее снежных и безлесных равнин, которые им пришлось пересечь, а также сильная оборона Польши и постоянное сопротивление этого воинственного и беспокойного государства, так что земли за Вислой остались совершенно нехожеными и неизвестными для западных географов и знати. Киев и Новгород в то время были отрезаны татарами Украины и Крыма от прежней торговли и сообщения с Грецией, и Константинопольская империя, похоже, оставалась совершенно безразличной к судьбе и горестям несчастной России; кроме того, внимание Константинополя теперь отвлекали пришедшие из Азии варвары-захватчики и междоусобные войны, и последние кесари были слишком заняты защитой собственного престола от турок, чтобы прислушиваться к политическому положению и потрясениям страны, которую считали слишком ничтожной и далекой, чтобы обладать хоть каким-то влиянием на события в Южной Европе или представлять для нее какой-либо интерес.

Но в середине XIV века на Востоке уже готовилось страшное потрясение и переворот: один из тех могущественных завоевателей, которые в разное время появлялись в Азии и которые своими невероятными свершениями затмевают деяния Цезаря, Карла Великого и Наполеона, погружая их в незначительность и безвестность, уже собирался выйти на арену мировой истории и сыграть в ней важную роль. Незаметный отпрыск имперского рода Чингисхана, восторжествовав над интригами врагов, предательством друзей, завистью и коварством соперников и союзников и воспользовавшись анархией, царившей тогда меж престолов Западной Азии, из сына мелкого вождя превратился в вершителя судеб великого континента и простер свою руку над регионами более обширными, нежели были подвластны любому иному полководцу и государю, рождавшемуся на земле, так как его империя превышала по площади империю его знаменитого предшественника Чингисхана. Мы говорим о Тимур-беке[198], или Тамерлане, как его часто называют; неблагодарность ордынского хана Тохтамыша, который благодаря влиянию и войскам Тимура вернул себе отцовский трон, привела его сначала в Европу, и, благодаря победам над Баязидом и османами в Малой Азии, он, как говорит Гиббон, вероятно, задержал надвигающееся падение Константинополя по меньшей мере на пятьдесят лет.

Престол, который основал в Трансоксиане сын Чингисхана Чагатай, с которого он правил частью Южной Сибири, в том числе страной угров, до Кашгара и Балха, что на границах Персии и Тибета, опустел в 1346 году, после смерти последнего из его потомков Казан-хана в бою с эмиром Казаганом, предводителем Туркменской орды; но и сам Казаган после прихода к власти и свержения нескольких местных вождей был убит в 1357 году. Бедствия, постигшие государство из-за дурного правления его сына Абдуллы, и распри, разделившие многочисленных ханов и туменбаши[199], которые похвалялись своими родственными отношениями или связями, даже самыми далекими, с Монгольской императорской династией, предоставили Тимуру случай и возможности, из-за отсутствия которых в иной стране или в иное время его имя навсегда могло остаться в неизвестности, для возвышения, и в возрасте двадцати четырех лет он выступил в качестве освободителя своей страны, когда той угрожала гибель из-за нашествия хана могущественного племени калмыков, и приложил усилия, чтобы восстановить мир и единство среди своих погруженных в смуту соотечественников.

Четвертый предок Чингисхана и девятый Тамерлана были братьями; и по татарской традиции было условлено, что потомки старшего будут всегда занимать место хана, а потомки младшего будут при них министрами и генералами; и один из последних, по имени Карашар Невиан, был первым визирем Чагатая, чье потомство прервалось, а страну подчинили себе ханы Туркмении, когда-то подвластной Чагатаю; а против них, в свою очередь, выступили их соперники геты, или калмыки северных районов, и оба народа обложили своих новых подданных жестокими поборами и бременем.

Тимур родился 9 апреля 1336 года в селении Шахрисабз, примерно в 65 километрах к югу от Самарканда, где его отец эмир Тарагай был потомственным вождем и командовал конницей. Уже в возрасте двенадцати лет он служил солдатом и участвовал во многих отчаянных сражениях, затем девять лет путешествовал по чужим странам, где внимательно наблюдал за нравами, законами и образом правления, стараясь узнать и научиться всему, чему только мог; и во все периоды своей жизни он не упускал возможностей читать труды по истории, поэзии, философии, науке и искусству. Воспитанный мусульманином, он стал в высшей степени нетерпимым и фанатичным приверженцем учения пророка; хотя его характер, по-видимому, изначально не был ни черствым, ни бессердечным, пока не ожесточился из-за военной жизни, долгого участия в варварской войне и самого неумеренного и беспринципного честолюбия. По мнению историка Ибн Арабшаха, в среднем возрасте Тимур был высок и довольно тучен, имел длинные ноги, крупную голову с высоким лбом и был чрезвычайно силен; его глаза пылали огнем, цвет лица был светел, черты лица приятны, а голос громок и пронзителен. Из-за тяжелой раны, полученной еще в 1360 году в бою с туркменскими войсками, он не мог пользоваться правой рукой; или, по мнению некоторых авторов, в результате падения, которое вызвало приступ паралича и сделало его до конца жизни хромым на правую ногу; и, как сообщает нам один из его биографов, слепым на тот же глаз, из-за чего недруги прозвали его Тимур Лянг, то есть Тимур Хромец, что европейцы уже превратили в Тамерлана. Он страстно любил шахматы, в которые играл необычайно хорошо[200], и, будучи серьезного и строгого нрава, он не позволял допускать к себе шутов и фигляров, и ни одно преступление не гневало его так, как обман, неискренность и вообще малейшая ложь. После прихода к власти он носил кольцо-печатку, украшенную только этой надписью: «Благополучие в справедливости», и его дворец был известен под высоким именем убежища науки и добродетели.

В 1359 году его дядя Хаджи Барлас, ставший после отца Тимура эмиром Шахрисабза, или Кеша, услышав о приближении войск калмыцкого хана, который грозил его беззащитной маленькой области полным разорением, решил покинуть родной край и с несколькими воинами, которые еще оставались с ним, бежал в Хорасан по владения персидского шаха и под его защиту. С этим намерением он со своим племянником и войсками дошел до реки Гихон; но на сердце у молодого Тимура лежала тяжесть из-за того, что он отдал своих несчастных подданных жестокой ярости врагов, и, видя, что его страна окружена и со всех сторон осаждаема недругами и разрываема в клочья соперничающими фракциями внутри и что ей угрожает почти неминуемая гибель и рабство, он решил попытаться спасти ее, вступив в войско одного из враждебных племен, и с его помощью сумел освободить свой народ от остальных, поскольку считал, что лучше подчиниться одному могущественному владыке, нежели быть растоптанным под ногами тысячи мелких царьков. Стоя лагерем на берегу Гихона и готовясь к переправе, Тимур пришел в палатку дяди, изложил перед ним свой замысел и сказал, что ему следует уступить калмыцкому хану и присоединиться к его войскам. «Царство без вождя, – сказал он, – как тело без души, и, раз ты решил идти в Хорасан, мне следует вернуться в Кеш и помочь жителям страны, а оттуда пойти и броситься к ногам великого хана и предложить ему мою службу. Я стану другом с беками и вельможами его двора и всеми силами постараюсь предотвратить бурю, грозящую нашей стране, и спасти от погибели ее несчастных жителей, которых Бог отдал на наше попечение и за которых Он строго спросит». Хаджи Барлас одобрил его план, считая, по словам персидского историка, что его племянника воодушевляет предопределение и ему суждены какие-то великие подвиги, и Тимур сразу же отправился в калмыцкий лагерь, и впоследствии хан подтвердил его права на титул эмира Кеша. Тимур некоторое время прослужил в рядах калмыков и очищал Трансоксиану и Туркестан от всех остальных враждебных сил. Между тем его союзника у калмыков сменил другой правитель, и Тимур, воспользовавшись спором, возникшим между ним и новым ханом, чтобы разорвать всякие связи с его войсками, присоединился к союзу местных правителей, которых призвал объединиться в общей войне за независимость и возглавил. Он часто оказывался в чрезвычайно опасном положении, как, например, однажды в пустыне враг напал на него, когда вместе с ним было всего три всадника, а остальные – хорезмцы – бросили своего вождя; и, спрятав жену в пещере, он в одиночку, без поддержки бросился на врага. В другой раз Тимура вместе с его постоянным спутником и шурином эмиром Хусейном взял в плен Алибек, подлый и завистливый союзник, и шестьдесят один день держал в отвратительном подземелье; и снова он был вынужден спасаться вплавь через Гихон и несколько месяцев блуждать по безлюдной пустыне. Но, упорно выполняя свой замысел, он не позволял никаким ранам и опасностям встать на своем пути и, собрав своих разрозненных приверженцев, воодушевил их собственным примером и мужеством, и в конце концов ему удалось изгнать калмыков из окрестностей Самарканда в их бесплодные степи. Но, обнаружив, что даже самый бедный вождь из помогавших ему теперь, когда их страна освободилась от врагов, рассчитывает стать независимым государем и царствовать в одиночку в своей деревне, и прекрасно понимая, что такой уклад лишь приведет к возобновлению междоусобных войн и к новому потоку захватчиков, молодой победоносный полководец созвал курултай тюркских князей и знати и предложил выбрать ханом чингисида Кабул-шаха Оглана, дервиша-скитальца. На церемонии в честь нового правителя Тимур получил титул Сахибкиран, Герой эпохи, и освободил из заключения всех захваченных в плен вражеских военачальников и офицеров. Но Трансоксиане не суждено было долго оставаться в мире; калмыки снова вторглись в страну; и Тимур снова выступил против них со своими верными войсками и победил их, но впоследствии был вынужден отступить вместе с Хусейном; враги осадили Самарканд, но Тимур отбросил их в кровопролитном сражении под его стенами и в конечном итоге изгнал всю их армию из своей страны. Однако, когда этим врагам пришлось спасаться бегством, явился еще более грозный противник в лице Хусейна, до той поры постоянного спутника его опасностей и побед, который завидовал растущей власти и славе своего шурина, выступил против Тимура с оружием в руках и побудил многих присоединиться к восстанию. Охлаждение давно уже росло между этими двумя вождями, но они оставались в мире друг с другом до смерти Ульджай-туркан ага, жены Тимура, которая, сочетая бесстрашие с мягкостью и приветливостью, сопровождала своего мужа и брата в большинстве их походов и в течение некоторого времени была между ними единственным связующим звеном, поскольку поначалу муж ее нежно любил. Хусейн, овладев провинцией Балх с укрепленными городами и крепостями, посадил мятежного военачальника на ханский престол и направился к Самарканду с огромным хорошо организованным войском. На полпути его встретил Тимур, который, прежде чем вступить с ним в бой, собрал свою армию и произнес перед нею короткую и необычную речь: «Сегодня, храбрецы, для воинов наступил день плясок, полем для пляски будет поле боя, музыкой – боевые кличи, а вином – кровь врага». После этого он атаковал и полностью разгромил Хусейна с его приверженцами, заставив их бежать в пустыню, но тем не менее через несколько месяцев мятежник сумел так сплотить свои рассеянные войска, чтобы снова выступить на соперника, и война с обеих сторон продолжилась с удвоенной силой и яростью. Наконец, проиграв множество битв, потеряв в осаде множество крепостей и оставшись без войск, Хусейн был взят в плен и, дрожащий, предстал перед лицом своего уязвленного победителя; но Тимур чрезвычайно милостиво принял пленника и обещал ему освобождение при условии, что он совершит паломничество в Мекку, и, отвечая шейху соседней области, чьего брата убил Хусейн и который просил Тимура отомстить за убийство казнью его пленника, сказал: «Отдай того, кто совершил против тебя зло, в руки времени, и тогда время и судьба отомстят за тебя»[201]. По словам его персидского историка, после разговора, расставаясь со своим прежним близким другом, Тимур проливал слезы; и шейх, опасаясь, что воспоминания об их давней дружбе преодолеют его благоразумие и гнев и что он позволит негодяю избежать кары только для того, чтобы снова восстать против него, приказал подкараулить Хусейна и убить его в укромном месте, прежде чем он успеет далеко уйти. Но хотя Тимур обошелся с эмиром Хусейном столь милостиво, других мятежников постигло куда более суровое наказание; двоих сыновей Хусейна, попавших ему в руки, сожгли, а прах их развеяли в воздухе; еще двое бежали в Индию, где и погибли; мятежный хан был предан смерти; его дворец вместе с эмирским сровняли с землей и стерли всякое воспоминание о мятеже и его главе.

В 1369 году, сразу же после подавления мятежа, военачальники и приближенные Тимура единогласно выбрали его правителем Самарканда; в то время ему было тридцать три года от роду.

Начиная с того времени его жизнь, впрочем, как и прежде, была чередой непрерывных войн и кровопролитий.

Получился бы слишком длинный список, если бы мы решили перечислить все события тридцати пяти кампаний, в которых он пронесся по Азии опустошительным вихрем; о них он оставил нам полный отчет в «Записках о жизни» и Уложениях, которые, как считается, были под диктовку записаны рукой его секретаря. Там, хотя он и высказывает некоторые правильные представления о обязанностях государя и старается доказать, что блестяще справился с ними, он перечисляет среди них принуждение к мусульманской вере и распространение ее силой оружия, а также обширные завоевания и одобряет мысль, что если государь отдает приказ, то, даже если он осознал ошибочность этого приказа, он тем не менее должен требовать его исполнения, иначе он поставит под сомнение собственную власть и вызовет к ней неуважение. В своей империи он способствовал установлению справедливости и процветанию подданных и правил, номинально опираясь на совет, созываемый в соответствии с кодексом законов, который своим потомкам завещал еще Чингисхан, хотя и не письменно, а по преданию; и в разных провинциях своей империи он поставил наместников, независимых друг от друга и подчинявшихся только его приказам, как это обычно делали могущественные правители Востока и как это много веков спустя Наполеон пытался ввести в Европе. Хотя обычно он судил преступников беспристрастным судом, порой его гнев оказывался сильнее его чувства справедливости, и тех, кто оскорбил его, злоупотребил доверием или правил тиранически, он приказывал обезглавить без промедления; менее виновные политические преступники наказывались изгнанием в монгольские пустыни у подножия Алтайских гор или смещением со своих постов; и он никогда не допускал, чтобы интересы частных лиц мешали государственным делам. Большинство восточных писателей, ослепленные его победами и славой, считая его защитником веры и ревностным приверженцем и поборником заповедей и вероучения пророка, восхваляют щедрость, с которой он распределял среди своих подданных богатства, добытые на войне, больницы и благотворительные заведения, построенные по его приказу, благочестие, с которым он строго исполнял все требования и обязанности своей религии, снисходительность его владычества над теми подданными, которые мирно подчинялись его власти, его достоинства как родственника и друга, его неизменное и неукротимое мужество; но европейские историки той эпохи содрогались от одного его имени и обвиняли его во всевозможных нечестиях и пороках, в самой низкой трусости[202] и малодушии, в самой дикой и бессмысленной жестокости. Поистине даже его злейшие враги не смогли бы преувеличить разорения, которые он произвел, и чудовищные расправы, совершенные по его приказу над беззащитными пленниками, которые неверной удачей войны попали к нему в руки, хотя его хвалители пытались найти ему оправдания в политической целесообразности и самосохранении; и, если часто повторявшийся и считавшийся достоверным рассказ о том, что он осудил своего пленника Баязида на заключение в железной клетке, где этот несчастный вскоре прекратил свое жалкое существование, разбив голову о ее прутья, давно уже опровергнут как выдумка, тем не менее в Персии, Индии, Грузии и Дешт-и-Кипчаке зверства Тимура редко могли найти параллели в истории и, учитывая, что монголы тогда уже были сравнительно цивилизованным народом, конечно, никогда не были превзойдены.

В то время как Чингисхан, по крайней мере, как считается, сражался за то, чтобы установить учение единого Бога и искоренить с лица земли мусульман, евреев, христиан, идолопоклонников и всех, превозносящих каких-либо пророков, святых или законодателей, делая их равными или почти равными Единому Верховному Существу, Тимур провозглашал, что ведет битву только ради славы и распространения мусульманской веры и учения пророка до всех краев земли. Его армия подчинялась тем же правилам, которые обеспечивали сплоченность и дисциплину огромных ратей первого монгольского завоевателя, чьи законы и военные распоряжения строго соблюдались его преемниками, среди которых нет ни единого татарского вождя между границами России и Китайской стеной, кто не претендовал бы на происхождение от великого Чингисхана. Каждый начальник и простой солдат под страхом смерти отвечал за жизнь и честь своих товарищей; от них требовалась учтивость, честность и справедливость в отношениях друг с другом; убийство, лжесвидетельство и кража вола или коня карались смертной казнью. Чингисхан также заповедал своим преемникам и потомкам, что, раз начав войну, монгол не должен щадить врага, если только он смиренно и искренне не взмолится о милости, но Тимур после вступления на имперский трон не выказал ни корыстолюбия, ни неумеренного честолюбия, а свою первую войну с внешним врагом начал только потому, что того требовала необходимость самообороны.

Примерно в 1370 году смута, возникшая в Кыпчакской Орде и разделившая ее на несколько независимых государств, каждое из которых принадлежало отдельному хану, заставила Тохтамыша, потомка императорской династии и сына убитого Уруса, уступить отцовский трон другому Урусу и бежать из своей страны; он обратился за защитой к Тимуру, и император принял его у себя с величайшей щедростью и отдал ему в управление одну из провинций. Едва Тохтамыш успел обосноваться как новый правитель в Отраре и Сабране[203], которые граничили с побережьем Аральского моря и приближались к пределам Дешт-и-Кипчака, как Кутлук-Буга[204], сын хана Яика или Астрахани, откуда бежал изгнанный Тохтамыш, выставил против него большое войско; но хотя он и разбил Тохтамыша, который остался лежать на поле голый и раненный, но и сам был убит в бою. Его брат Токтакия поклялся отомстить за его смерть, а его отец отправил послов к Тимуру с письмом, которое гласило следующее: «Токтамыш убил моего сына и бежал под крыло к тебе. Выдай его мне, потому что он мой враг. А если не выдашь, то я буду воевать с тобой, и нам не останется ничего иного, кроме как встретиться на поле боя». На это требование император ответил послам: «Тохтамыш пришел ко мне, прося защиты, и я его не выдам. Возвращайтесь к Урус-хану и скажите ему, что я принимаю его вызов и готов к войне и мои храбрые воины не знают иного долга, кроме войны. Это львы, которые живут не в лесах, а в лагерях и армиях».

После того как астраханские послы вернулись к своему господину, Тимур выступил навстречу войскам Дешт-и-Кипчака; однако зима застигла обе армии в бесплодных степях между Каспием и Самаркандом, где они несколько месяцев стояли на небольшом расстоянии друг от друга, так как и та и другая были не в состоянии вести военные действия из-за глубокого снега и сильного мороза. Однако с приближением весны император двинулся вперед. Нанеся сокрушительное поражение вражеским войскам, он заставил его вернуться восвояси; после чего Тимур, поручив Тохтамышу, выступавшему в качестве проводника, командовать авангардом, привел свою рать в Дешт-и-Кипчак. Он захватил и разграбил несколько пограничных городов и перебил всех жителей; после смерти Уруса и его старшего сына Токтакии, который последовал за отцом через несколько месяцев, император почти без сопротивления посадил Тохтамыша на трон и затем вернулся в Самарканд. Но Тохтамыш снова был вынужден бежать от Тимур-Малика, третьего сына Уруса; но из-за его распутного образа жизни и злоупотреблений собственные подданные предпочли вернуть Тохтамыша, а когда в следующем году московский князь Дмитрий нанес сокрушительное поражение Мамаю, сарайскому хану, в Куликовской битве на берегах Дона, где после боя поля на 20 километров были усеяны трупами, Тохтамыш привел армию вдоль его берегов и овладел столицей и таким образом снова объединил в одной империи разделенный улус Джучи в Дешт-и-Кипчаке. Спустя год после этого он вторгся в Россию, сжег и разграбил Москву, которую защищал князь из царского рода, и потребовал у москвичей по рублю за каждые восемьдесят убитых соотечественников, которых они хотели похоронить с приличествующими ритуалами, и бояре выкупили 240 тысяч погибших за 3 тысячи серебряных рублей.

Персия, которая после смерти Абу Саида, последнего наследника Хулагу, стала жертвой раздора и смуты и разделилась между множеством мелких князьков, ничем не вызванным нападением одного из ее князей на Бухару, а также короткой и безрезультатной осадой Самарканда навлекла на себя страшное возмездие монголов, и Тимур с громадной ратью пришел на ее равнины. Вместо того чтобы объединиться с целью общей и взаимной защиты, каждая провинция опрометчиво пыталась противостоять ему самостоятельно, в одиночку, и каждая была сметена, словно пыль, перед войсками Тимура в их непреклонном наступлении. Шах Мансур, султан Фарса, чей характер омрачался самой гнусной жестокостью и который приказал ослепить нескольких персидских правителей, когда они, спасаясь от захватчиков, укрылись в его государстве, будучи одним из самых слабых, оказался при этом едва ли ни единственным иранским полководцем, который энергично и умело противостоял монголам и упорно сопротивлялся их продвижению. У Шираза он вместе с 3–4 тысячами воинов пробился сквозь 30 тысяч монгольских всадников и, сметая все на своем пути, приблизился на расстояние двух шагов к императору, который сражался в гуще боя. Лишь четырнадцать телохранителей оставались возле знамени Тимура, но он сражался с мужеством обычного солдата и таким отчаянным упорством, с которым борются за свою жизнь. В его шлем дважды ударил скимитар Мансура, но Тимур оставался тверд как скала; его воодушевленные спутники сплотились вокруг него, и через несколько мгновений голова шаха слетела наземь от удара Шахруха, младшего сына Тимура, которому еще не исполнилось и семнадцати лет, и он бросил отрубленную голову к ногам отца. Император приговорил всех представителей рода Музаффаридов, из которых происходил Мансур, к страшной смерти, хотя ко всем пленникам, которых нашел в подземельях Фарса, отнесся с большой добротой; и, восстановив в прежнем положении тех, кто был ослеплен или подвергся иному жестокому обращению со стороны Мансура, он украсил город Исфахан башнями из 70 тысяч человеческих голов. Затем, отпра вившись на берег Персидского залива, он пригрозил уничтожением Ормузу, но пощадил его, так как его мирные жители сразу же покорились без сопротивления, а также обязались ежегодно выплачивать дань в 600 тысяч золотых динаров. Во время этого похода жители Шахрисабза, подстрекаемые своим правителем, которого незадолго до того Тимур поставил над ними, подняли восстание. Тимур пошел на них, подавил мятеж и приказал взять 2 тысячи несчастных пленников, сложить одного на другого и замуровать в высокой кирпичной стене, где их и оставили умирать.

В 1388 году Тимур вторгся в Грузию, которая с момента ее завоевания монголами при Чингисхане страдала от всяческих унижений и пришла в упадок; и хотя номинально Грузия все еще признавала власть монголов, она навлекла их недовольство своим отказом принять мусульманскую веру, и ее народ уже готовился к храброму и энергичному сопротивлению. Император, по своему обычаю, прежде чем войти в новую страну со своей ратью, заранее отправил туда соглядатаев, и те доставили ему правдивый отчет о силе тамошних городов и гарнизонов, речных бродах, горных перевалах и равнинных дорогах. Тимур почти стер с лица земли мирных китайских поселенцев в северных районах, заменив их монголами, и выгнал генуэзцев, основавших множество торговых поселений на ее берегах и разработавших несколько шахт в Мегрелии, и перебил всех, кто отказался объявить себя мусульманином. Он провозгласил священную войну, которую вел исключительно для славы и распространения веры пророка; монголы окружили Тифлис и, крича «Аллах акбар!» – «Бог велик!», захватили город в ходе яростного штурма, после чего привели к своему владыке закованного в цепи царя Баграта V, которому великий эмир подарил жизнь и свободу за его согласие отречься от христианства, а затем поставил его на высокий пост при своем дворе. Гербовый щит, который был на грузине во время боя и который, сдавшись, он подарил победителю, по поверью наивного грузинского народа, принадлежал израильскому царю Давиду и был выкован им в кузнице в Иудее, поэтому пользовался великим почтением и у христиан, и у мусульман, и первые горько сожалели о его потере. Князь Ширван, чтобы умилостивить Тимура, сделал ему девятьюжды девять подарков, так как девять считалось у татар священным числом; и, полностью покорив всю страну, Тимур устроил грандиозную охоту вместе со своими военачальниками и знатью среди холмов неподалеку от Тифлиса. Но многие местные жители, бежавшие в дикие дебри Кавказа, даже там подвергались преследованию безжалостного неприятеля, который, находя их в пещерах самых тайных ущелий среди скал, выгонял из убежища, причем солдаты на веревках спускались с вершин утесов и либо мгновенно убивали их, либо уводили с гор, сковав вместе цепью, и потом продавали в рабство. В Дагестан вторгся эмир Самарканда, перебил всех местных христиан и строго насадил поклонение пророку в этой провинции, где оно преобладает по сию пору, а церкви и замки знати, а также крепости и деревни Кавказа разграбил и разорил. Ханы улуса Джучи уже давно рассматривали кавказские народы как часть Кыпчакского ханства, хотя в последнее время они не платили дани и практически пользовались свободой и независимостью; и вторжение в эту страну дало Тохтамышу давно и горячо желаемый предлог, чтобы отказаться от обязательств перед Тимуром и объявить великому монгольскому эмиру войну, в значительной степени вопреки советам и мольбам его своих самых мудрых советников. Тимур выслал против него войско, но оно было полностью разбито у Дербента; а так как присутствие войск императора требовалось в Персии, где вспыхнуло восстание, то Тимур вскоре покинул Грузию и на некоторое время оставил мысль отомстить Дешт-и-Кипчаку за такой афронт. Но Тохтамыш, казалось, собственными руками стремился ускорить свою погибель; обвинив своего благодетеля в том, что он подлый узурпатор и незаконно носит венец, который по священному и бесспорному праву принадлежит одним лишь прямым потомкам Чингисхана, он вместе с войском в 90 тысяч всадников прошел через Каспийский перевал, пересек опустошенную Грузию и пошел в наступление по персидским равнинам. Пока Тимур был занят подавлением восстания в Персии, а в Трансоксиане остался править отпрыск императорского дома, Тохтамыш пересек Гихон и двинулся к Самарканду с ратью из русских, черных болгар, татар и казаков, столь многочисленной, говорит персидский историк[205], «что поэты сравнивали ее с листьями на деревьях густого леса и каплями дождя в ненастье». Он сжег великолепный дворец в Занджир-Сарае, построенный Казан-ханом, и разграбил множество городов на своем пути; в это время из-за смерти любимой дочери Тимур погрузился в столь глубокое горе, что казался совершенно неспособным к действию и безразличным к судьбе своего престола и самой империи. Но мольбы и увещевания его родных и приближенных в конце концов заставили его собраться с силами и возглавить войско для борьбы с врагом; и, встретившись с Тохтамышем посреди широких степей за Бухарой, где снег был настолько глубок, что доходил до подпруг лошадей, он нанес армии мятежника страшное и сокрушительное поражение. Переждав, хан Дешт-и-Кипчака снова собрал свои войска и осадил Сабран, но, когда император с чагатаидами приблизился, бежал и вернулся в свои владения через Урал, или Яик.

И снова Тимур на короткое время не стал преследовать бежавшего противника и отправил армию в Монголию против калмыков, за которыми его полководцы следовали до самых северных заледенелых пустынь. Кампания продлилась пять месяцев в южных регионах Сибири: монголы шли по пустым равнинам, находили плоты и мосты, на которых противник переправлялся через Иртыш, и вырезали свои имена и цель похода на деревьях, обступавших его унылые берега, но не видели ни следа человека; животные и растения оскудевали у них на глазах, и войску приходилось питаться корешками и жалкими результатами ежедневной охоты. В конце концов, оправдывая отказ от погони тем, что, по их утверждению, они достигли обиталища соболей и горностаев, то есть земли вечного дня, где не мог бы жить ни один истинный мусульманин, ведь ему пришлось бы отказаться от закатной и полуночной молитвы, предписанной законами пророка, войско повернуло назад и возвратилось в Самарканд, и Тимур в том же году лично выступил в поход, чтобы воздать Тохтамышу за его неблагодарность. Громадная рать Тимура простиралась на 30 километров в ширину, и ее сопровождало несколько правителей из потомков Джучи, изгнанных из Дешт-и-Кипчака. Отойдя на некоторое расстояние от столицы, император принял послов Тохтамыша, которые привезли ему письмо[206] от своего господина, в котором он, покорный и полный раскаяния, молил о прощении и милости, но Тимур отверг все предложения хана и продолжил путь.

Шесть месяцев чагатаиды маршировали по бескрайним степям, простершимся на север до Дешт-и-Кипчака, пока, по словам персидского историка, не «дошли до такого места, где еще до вечернего намаза начиналась заря и восходило солнце». Они остановились у подножия Уральских гор, которые московиты звали Поясом Земли, неподалеку от места, где расположились войска Тохтамыша; каждый день происходили мелкие стычки между разведчиками и фуражирами обеих армий и обе стороны с тревогой ожидали боя. Все сыновья императора командовали каждый своим отрядом, и войска, стоя в боевом порядке, были разделены на семь частей, так как семь – священное число у татар; тогда как армия Тохтамыша, полководцы и офицеры которой были потомками ханского рода, выстроилась в виде полумесяца. Прежде чем вступить в бой с врагом, все воины чагатаидов преклонили колени в молитве, и дервиши прошли вдоль их рядов, читая отрывки из Алкорана под аккомпанемент литавр и других музыкальных инструментов; и предсказатели, бросая пыль в сторону врага, громко и пронзительно восклицали: «Так почернеют ваши лица от позора после вашего поражения!» 6 июля 1391 года обе армии пошли в наступление, и даже их враги запомнили, как храбро в тот день дрались приверженцы Тохтамыша. Они отбросили и разгромили целую орду Сулдуза и на мгновение заставили врага заколебаться; затем Тимур лично разметал их основной корпус, но его соперник снова построил фланг; и исход сражения в конце концов предрешило лишь предательство знаменосца, который бросил флаг соотечественников и поднял чагатаидское знамя среди ордынской конницы, из-за чего их полководец решил, будто враги проникли в его ряды. Это произвело смятение, еще более усиленное ударом кавалерии, и, если сказать собственными словами Тимура в его Уложении, «Тохтамыш пустил орду Джучи по ветру запустения». Он бежал, вся его армия была сметена и рассеяна, и на протяжении ста верст, пока продолжалась погоня, не было видно ничего, кроме поломанных луков, брошенных знамен и равнин, усеянных трупами и озерами и лужами крови. Сразу же после битвы Тимур спешился с коня и, по своему обыкновению, опустился на колени и сначала поблагодарил Всевышнего за победу, а затем отрядил по семь из десяти всадников своей армии в погоню за бежавшим неприятелем. Лишь немногим из злосчастного улуса Джучи удалось скрыться; перед ними была Волга, а за ними – враги со всех сторон; все их женщины, дети и имущество стали добычей победителей, которые с награбленными богатствами и рабами вернулись в Самарканд, и император поставил ханом Дешт-и-Кипчака чингисида Кунче Оглана.

Но даже этот страшный разгром не смог полностью лишить хана из улуса Джучи удачи и влияния, и менее чем через пять лет после битвы Тохтамыш не только вновь воссел на прежний трон и изгнал нового хана из Сарая, но и вторгся на территории Тимура, чтобы возместить потери своим военачальникам, которые убедили его предпринять этот поход и смыть бесчестье. Император получил сведения об этом, когда подавлял беспорядки в Грузии, и сразу же выступил в Дешт-и-Кипчак. Он встретился с армией Тохтамыша 18 июня 1395 года на берегах кавказского Терека и после затянувшейся битвы, исход которой в течение некоторого времени был неясен, сумел обратить силы противника в бегство. Литвой тогда правил двоюродный брат Ягайла, великий князь Витовт, и он приютил Тохтамыша у себя, в то время как Тимур с войском в 400 тысяч человек, рассеяв ордынцев по степи, продолжил победный поход в Европу. Он сжег и разграбил все русские деревни и города на своем пути и продвинулся до Коломны на Оке близ Москвы, чьи жители, услышав о его приближении, послали во Владимир за своей знаменитой иконой Божьей Матери, и войско, выйдя за стены столицы, несло ее перед своими рядами. Тимур отступил в Сарай, и русские приписали это заступничеству Богородицы, которая, по их словам, послала ему недобрый сон; русские поместили икону над воротами Москвы, с тех пор считали ее защитницей своего города и его самой сильной хранительницей и заступницей; но они, говорит персидский историк, «никогда не видели свою страну в столь чудовищном состоянии, ибо поля их были усеяны мертвыми, а воины Тимура взяли огромную добычу с их городов, и каждый получил столь большую долю золотых слитков, серебряных лезвий, антиохийского льна, весьма искусно изготовленных русских тканей, черных соболей и горностаев, других мехов, неизвестных чагатаидам, и коней, и молодых, еще не знавших подков жеребят, что всего этого хватило бы им, чтобы обеспечить себя и своих детей до конца жизни. Из Малой Руси они также угнали скот целыми стадами и множество женщин и девушек всех возрастов, прекрасных телом и лицом».

В Рязани Тимур пленил князя среди тлеющих развалин его столицы и, повернув на юг, пронесся вдоль Дона, а когда встал лагерем на его берегах, к нему явилась испуганная депутация из консулов и купцов Египта, Венеции, Генуи, Каталонии и Биская, проживавших в большом и богатом торговом городе на Азовском море, и принесла ему дары, чтобы удовлетворить его алчность, моля его пощадить и защитить их склады и корабли. Он любезно принял их и отправил эмира осмотреть тамошнюю гавань и лавки, но хранившиеся там незащищенные богатства оказались слишком велики, чтобы воины Тимура и он сам оставили их в покое, и жителям среди руин своей цитадели пришлось оплакать собственную доверчивость, которая заставила их на миг довериться милости или сдержанности монгольского завоевателя. Мусульман Азова монголы просто разграбили и затем оставили в покое; но всех христиан, который не бежали на кораблях за пределы гавани, постигла смерть или рабство; и даже степным ногайским татарам пришлось бежать от врага за границы своих неприветливых пустынь. Разрушив казачье поселение на Северном Кавказе, чагатаиды предали всех схваченных пленников мечу и, перейдя по льду толщиной один метр, ограбили даже хижины скромных рыболовов, живших на островках посреди Дона, а всех тамошних жителей угнали в рабство в имперский лагерь. Сарай, столица Дешт-и-Кипчака, был разрушен до основания, и, подозревая правителя Астрахани Махмуда в измене, Тимур отправил туда эмира, чтобы привести его к повиновению. Это было в середине зимы, которая в тот год выдалась необычайно суровой, и в это время года местные жители, по обыкновению, выстраивали для обороны города ледяную стену вокруг него, в которой помещали арку и ворота[207]. Монгольский полководец осадил его, но так как его войска не сумели войти в город до личного появления императора, то, когда жители сдались на его милость, они получили позволение вывезти из Астрахани свой скот и имущество. Сразу же после этого Тимур велел сровнять город с землей, а правителя Махмуда утопить в Волге; и его, согласно приказу, затолкали под лед. Всю добычу, взятую в Дешт-и-Кипчаке, затем поделили между монгольскими воинами и начальниками, чтобы вознаградить их за страдания, перенесенные по причине сильнейшего мороза: погибло множество лошадей и людей, и в лагере начался такой голод, что фунт проса продавали за 70 динаров, овечью голову – за сотню, а воловью – за 350. Затем они без спешки покинули страну, опустошив южные области Руси до литовской и венгерской границы, и вернулись с императором в Грузию, где дошли до самых укромных долин и ущелий Кавказа.

Пока Тимур покорял Россию на востоке, литовский князь Витовт напал на нее на западе и, любезно приняв злополучного Тохтамыша при своем дворе, согласился помочь ему вернуть прежние владения при условии, что он откажется в пользу Литвы от всех претензий на владение и господство над русскими землями. Бесстрашный татарин принял это предложение и снова получил под свое командование многочисленное войско. Вместе с Витовтом он собрал в Киеве мощную рать из литовцев, русских, поляков и валахов, небольшого войска собственных сторонников и пятисот хорошо снаряженных и вооруженных всадников, отправленных ему на помощь гроссмейстером ордена тевтонских рыцарей. Они отправились к Ворскле, на берегах которой в последующие века шведский король Карл встретил свое первое и самое роковое поражение в Полтаве; и их армия оказалась столь грозной для Тимур-Кутлуга, нового ордынского хана, что он предложил им заключить мир и даже обязался выплачивать ежегодную дань. Но союзники отклонили этот компромисс, ведь они не желали довольствоваться малым, если могли заполучить все его государство и престол; и он в страхе ожидал их нападения, когда в его лагерь прибыл полководец Тимура Едигей с большим подкреплением, чем возродил мужество и надежды его воинов и предрешил исход войны. 12 августа 1399 года соперничающие силы встретились и вступили в ожесточенный бой; они долго бились за победу, и чаша весов долго не склонялась ни в ту ни в другую сторону, но в конце концов Витовту и Тохтамышу пришлось отступить с поля битвы, оставив мертвыми более двух третей своей армии вместе с семьюдесятью пятью литовскими и русскими князь ями и многими благородными людьми и рыцарями. Великий князь Витовт вернулся в Литву, где татары пре следовали его до Волыни; а Тохтамыш скрылся в Великой Болгарии на Волге и через несколько лет окончил свои дни среди сосновых лесов и болот севера, познав и удачи и провалы. Его злосчастные сторонники из монголов, оставленные своим ханом, шли с остальной армией в ее отступлении до Литвы; будучи слишком малочисленными, чтобы пытаться дойти до родных степей сквозь лежащие по пути враждебные государства, они блуждали, словно бродяги и изгнанники, находя себе пропитание охотой в лесах, пока Витовт не позволил им поселиться на пустошах в Литве, где они основали колонию; и их военачальники и мирзы превратились в польских дворян, взяв себе польские гербы и эмблемы. Там их потомки исповедовали вероучения Корана, и в Гродно, Минске, Вильне и некоторых других городах были возведены мечети, где они поклонялись пророку; и, платя принявшей их стране за покровительство непоколебимой преданностью ее интересам, они решительно поддерживали ее во всех потрясениях и войнах и даже в борьбе против единоверцев-турок; и все сословия этой общины прославились в Польше своими мирными занятиями, честностью и прямотой во всех отраслях и перипетиях жизни.

Сразу же после разгрома Тохтамыша и пока еще Тимур был занят кампанией в далекой Индии, ордынский хан нарушил верность престолу Самарканда и попытался выгнать из страны чагатаидских военачальников, которые столь успешно помогли ему в войне. Он умер в начале 1400 года, а его преемник Пулад-хан преуспел в изгнании эмиров из окрестностей Сарая, один из которых, по имени Улу-Мухаммед, основал Казанское ханство, а другой провозгласил себя владыкой Астрахани и всех прилегающих областей на Яике. В то же время московиты овладели Великой Болгарией, которую в течение многих лет изводили набеги новгородцев; и, прогнав хана, который объявил себя независимым от Дешт-и-Кипчака, и заставив его бежать в Казань, они разрушили город Булгар[208], где сейчас можно видеть лишь стену, арку и еще несколько любопытных памятников как остатки этой столицы последней провинции огромной империи некогда могущественных и победоносных гуннов[209].

В 1399 году великий князь Литовский заключил мир с московским князем Василием, и они составили между собой союзный договор, который еще больше скрепил брак Василия с Анастасией, дочерью Витовта, которая по обычаю взяла имя Софья при переходе в православие. Царствование Василия – одно из самых катастрофических в летописях России, и в третий раз всего за два десятка лет Москве суждено трепетать перед армиями захватчиков. Пулад-хан, желая утвердиться на престоле крепче своих предшественников и заручиться уважением и любовью подданных, приведя их к победе и добыче, решил под тем предлогом, что он поддерживает притязания некоторых недовольных русских князей и воевод, выступить на русскую столицу, и Василий бежал оттуда; велев сжечь и разграбить город, хан низверг самые страшные бедствия на головы несчастных горожан и возвратился с богатой поживой к себе в лагерь на донских берегах. Поскольку этот набег пришелся на зиму и тысячи жителей окрестных земель и деревень оказались без дома и имущества по вине захватчиков, множество народу погибло от нужды и холода; на следующем году еще больше полегло из-за голода; землетрясение разрушило две трети домов в Новгороде; а чума, завезенная татарами, много месяцев свирепствовала по всей стране. Народное вече было отменено в Москве в предыдущее правление, и из-за бездействия великого князя управление империей оказалось в руках его бояр, само имя которых стало ненавистно для подданных из-за поборов и притеснений; только они имели доступ к царю, и только через их посредничество можно было получить у него аудиенцию, привилегию или прощение. В то время при московском дворе были в моде ритуалы и церемонии, которые представляли собой едва ли не преувеличенное отражение раболепных обычаев, принятых у императора Тимура в Самарканде и во дворцах других государей Востока. Князь день-деньской возлежал на диване, а его придворные и фавориты располагались на подушках вокруг него, и скоморохи развлекали их своими ужимками; польские, греческие и валахские рабы танцевали перед ними, или певцы распевали песни в честь Владимира и древнерусских героев или играли на волынках и лютнях. Почетное место было по левую руку от монарха[210], как ближайшее к сердцу, и обычно его занимал шут или дурак, которые были во всех княжеских и боярских домах, чтобы прогонять грусть и уныние своими шутками, байками и остроумием. Порой охота нарушала монотонность придворной жизни, ибо и русские, и татары любого положения страстно любили охоту с ловчими птицами и гончими псами. Однако вся империя стонала под тяжелыми налогами, которые шли в княжескую казну, чтобы ежегодно выплачивать дань монголам, а также обеспечивать свиту князя и многочисленных иждивенцев; и хотя татарские гарнизоны давно уже покинули многие города, поскольку собственные беды призвали их в Дешт-и-Кипчак; но ханы постоянно устраивали наборы в свои войска, и на русской серебряной монете, которая впервые начала чеканиться в Москве и Твери в конце XIV века, была надпись на монгольском языке. Примерно в это же время, в 1404 году, первые в России часы с боем установил в столице серб по имени Лазарь, а также, по-видимому, были введены многие другие усовершенствования в ремеслах и искусстве. Древним гербом Москвы еще с тех времен, когда она была независимым княжеством, было изображение святого Георгия верхом на белом коне на красном поле; и когда Москва стала столицей империи, великие князья взяли себе ее знамя, а не стяг с тремя треугольниками, прежде реевший над киевскими князьями. В 1380 году после победы над татарами в Куликовской битве Дмитрий Донской внес в него небольшое изменение: он велел добавить к Георгию поверженного дракона, символизирующего татарские, а также славянские народы. На флаге Новгорода были изображены два медведя, держащие алтарь на льду; над ним два перекрещенных распятия перед образом Богородицы и тройной подсвечник, символизирующий Троицу.

В 1388 году, после смерти королевы Польши Ядвиги, не оставившей детей, ее муж Ягайло сохранил польскую корону и вскоре женился на Софье, дочери одного из своих подданных – киевского князя Андрея Ивановича, от этого брака имел двоих сыновей, и оба они после его смерти стали его преемниками на польском троне.