Глава 3. Ярослав Новгородский. Мункэ. Покорение Китая ханом Хубилаем. Покорение Персии ханом Хулагу. Монголы в Китае. Ханы Дешт-и-Кипчака

Пока большую часть России разграбляли и завоевывали монголы, уничтожавшие даже траву в степи на своем пути, с другой стороны в нее вторгались литовцы, поляки, шведы и тевтонские рыцари, которые по приказу папы объединились против нее как союзника татарского нехристяхана и его орды, состоявшей из тех, кого они считали его бесчеловечными и злобными приверженцами. Новгород и Псков, который по праву славился миролюбием своих граждан, по всей видимости, были едва ли не единственными городами, избежавшими всеобщего разрушения, погрузившего весь русский народ в скорбь и покрывшего Русь с севера до юга пеплом, руинами и кровью. Монах Карпини, проезжая по стране, то и дело встречал груды непогребенных человеческих останков; и тысячи жителей, угнанных татарами в Монголию, принудили стать погонщиками и пастухами при стадах своих господ или поселиться на берегах рек, чтобы следить за мостами и переправами. Но граждан Пскова и Новгорода благодаря благоразумию и осторожности их князя Ярослава ждала лучшая судьба. После разрушения Владимира и гибели его князя на поле боя Ярослав, увидев, что его владениям одновременно угрожают христиане с Запада и дикие, неуправляемые полчища монгольского императора с Востока, вступил с захватчиком в мирные переговоры; лично побывав в лагере у Батыя, он принес присягу наместнику хана и получил взамен княжество своего покойного брата Юрия во владение от Золотой Орды, а с ним титул и власть великого князя. С этого времени до правления Ивана Великого, когда русские окончательно освободили страну от татарского ига, их князья были обязаны в знак своего унижения и рабства перед великим ханом, принимая у себя его послов и наместников, подавать им стакан молока с непокрытой головой и стоя, а монгол оставался сидеть в седле; и если падала хоть капля, пока посланец хана нес стакан к губам, русский князь должен был слизать ее, а также накормить татарского коня зерном из своей княжеской шапки. В то же время обременительная дань, которые они были вынуждены постоянно платить монголам, еще больше разоряли и так уже обложенных податями людей, но при этом не удовлетворяли требований татарских ханов, которые еще больше истощали страну, забирая молодых мужчин в свои армии и самых умелых ремесленников и мастеров для строительства новых городов и украшения дворцов. Ярослав на юге и Даниил Галицкий на севере благодаря мудрому правлению и стараниям собрать разбежавшийся народ и отстроить разрушенные монголами города и деревни постепенно смогли восстановить некоторый порядок и спокойствие у себя во владениях и внушить надежду своим несчастным и угнетенным соотечественникам, стонавшим под бременем податей и татарского ига, ибо казна Руси была полностью истощена и ее князья не могли даже содержать двор и дружину, как их более зажиточные и удачливые предшественники.

После смерти Угэдэя в 1246 году Ярослава вызвали на выборы нового императора в Каракоруме, чтобы вновь принести присягу новому владыке. Поэтому он отправился в Монголию с множеством спутников и всадников, но, побывав на церемонии восшествия Гуюка и поучаствовав в пирах и охоте, он много дней не мог добиться разрешения вернуться на родину; и францисканский миссионер Карпини, который был тогда очевидцем событий при монгольском дворе, рассказывает, что великого князя пригласила отобедать императрица-мать Дорегене и сразу же после этого он внезапно заболел (так как, по утверждению монаха, был отравлен ядом), посинел с ног до головы и умер через несколько дней 30 сентября 1246 года. Подозрение, что причина его смерти – интриги врагов, подтверждается также тем, что его сына Александра ждала та же участь на берегах Волги, когда он вернулся из такой же поездки к известным своим коварством и хитростью татарам. Ярославу шел пятьдесят четвертый год, и он правил в Новгороде и Владимире в целом более двадцати двух лет. Его похоронили в Монголии у Каракорума, и его сыновья стали князьями: Александр, князь Новгорода, Ярослав, Андрей, Василий и Михаил Ярославич Хоробрит – непосредственный преемник опасного наследия своего отца.

В 1250 году великий хан Гуюк был убит подосланным ассасином – представителем знаменитой еретической секты мусульман, которые в 1090 году обосновались в Персии и владели большим участком в горах Ливана. Гуюку в Каракоруме наследовал двоюродный брат Мункэ, сын Толуя; и новый хан после прихода к власти снарядил две грозные экспедиции под командованием его братьев и военачальников Хубилая и Хулагу: одну для покорения южных провинций Китая, которые до того времени избегали монгольского нашествия, а вторую – в сопровождении китайской артиллерии – для окончательного покорения Персии и Месопотамии, которые монголы частично покинули после смерти великого татарского завоевателя, и они стали постепенно освобождаться от менее крепкой хватки его преемников. В Китае до его завоевания Чингисханом империя была разделена на два государства – Маньчжурию и Катай; первое, северное, как я уже говорил выше, за много лет до того покорили и отрезали от южного татарский народ маньчжуров[178], который в течение многих лет сопротивлялся наступлению тогда еще слабых и никому не известных монголов и который теперь, изнеженный роскошью и цивилизацией и более благоприятным климатом Поднебесной, в свою очередь оказался под пятой своего прежнего недруга; в то же время скипетр южных провинций все еще принадлежал древней династии Сун, которая сохранила в окрестностях Кантона свой трон и власть и до похода Хубилая находилась в безопасности и не боялась татарского оружия. После покорения маньчжуров Чингисханом их император был вынужден бежать из Яньциня в Кайфын, где пытался укрепиться, а оттуда всего лишь с семью всадниками в третий город, который еще оставался в руках его сторонников. Но, видя, что его дело безнадежно и нет смысла надеяться на победу или помощь, он взошел на погребальный костер и велел зажечь его, а сам достал из-за пазухи кинжал и положил конец своей жизни.

Сорок пять лет спустя Хубилай для облегчения доставки судов и войск велел спроектировать и построить большой канал, который на своем пути в тысячу миль пересекает сорок один город и идет от Пекина до древней столицы Нанкина, и выступил в поход на еще не покоренные плодородные территории юга, где китайцы упорно, хотя и бесполезно, обороняли города и крепости не только с помощью греческого огня, но и всех усовершенствований тогдашней артиллерии Запада, поскольку бомбы и порох[179] давно были известны китайским умельцам, которые своей храбростью заставили врагов совершать каждый новый шаг лишь огнем и смертью. В то же время монголы привели с собой всю свою рать из завоеванных и вассальных провинций, самых умелых инженеров и ремесленников Западной Азии и Восточной Европы, ибо они прекрасно умели пользоваться мастерством и талантами пленных врагов, чтобы восполнить свои недостаточные знания наук цивилизованных народов; и когда в Китае русские, персы, арабы и грузины пополняли их войска, в Европе им помогал гений и доблесть жителей Китая, Индостана, Тонкина[180] и самых отдаленных стран Азиатского Востока. Но в конце концов, изгнанные с суши, непокорные китайцы перешли на корабли; но когда их флот окружили превосходящие силы противника, некий офицер взял на руки малолетнего императора и прыгнул в море, воскликнув, что монарху лучше умереть, чем жить рабом; и его примеру последовала сотня тысяч соотечественников, и их империя бесспорно подпала под владычество монголов.

Между тем имя Хулагу уже наводило ужас не только на всю Западную Азию, но и на Европу, где он грозил пойти на Константинополь; и так велик был страх, внушаемый им даже до границ Франции и Западной Италии, что жители добавили к своей молитве такие слова: «И избави нас от ярости татар». Завершив завоевание Хорасана и Персии, он вышел в поход на умирающую Аббасидскую монархию в Багдаде и 22 января 1258 года встал со своей армией перед ее священными воротами. Аль-Мустасим, последний из династии халифов, которые после краха своих тиранов-сельджуков вернули себе прежнее наследие и независимость, давно навлек на себя презрение собственных подданных и врагов непомерным тщеславием, фривольными забавами и инфантильными занятиями, которые в основном состояли из того, что он посещал птичники и обезьянники, смотрел представления фокусников и слушал их шутки. Отправляясь в мечеть, он заставлял покрывать улицы, по которым ехал, великолепной золотой парчой и постоянно закрывал лицо вуалью, чтобы низкие простолюдины не осквернили его своими взглядами. Все приходящие в его дворец должны были перед входом поцеловать порог, а для занавески из черного бархата, завешивавшей дверь, он требовал таких же почестей и уважения, как для знаменитого черного камня в Каабе, посвященного их пророку, которому поклоняются мусульмане в Мекке. Хулагу, разгромив армию сарацин в нескольких боях под стенами города, который он взял в плотную осаду, потребовал от аль-Муста-сима сдаться и передал ему, что если халиф разрушит стены своей столицы, засыплет рвы и лично предстанет перед победителем, то ему сохранят жизнь, но, если же его упрямство вынудит татар атаковать и штурмовать Багдад, ему уже не скрыться даже в самом дальнем уголке земли. «Юноша, соблазненный неделей удачи, воображает себя повелителем мира, – ответил халиф, – и думает, будто его приказам невозможно противиться, как судьбе, осмеливается требовать от меня того, чего вовеки не получит! Посему выбери путь мира и благоразумия и возвращайся в Хорасан». Татарских послов, получивших такой ответ, на обратном пути по улицам мусульмане забросали камнями и оскорблениями и едва не разорвали их в клочки, если бы их не спас визирь с отрядом стражников, который уберег их от народного возмущения, пока они благополучно не вышли за городские ворота. Когда они рассказали Хулагу об этих поношениях, он воскликнул: «Поведение халифа кривее лука, но, буде на то воля Всевышнего, я сделаю его прямым, как стрела». И месть его поистине была ужасной, ибо 1 февраля он взял Багдад, перейдя через стены по лестницам вместе с воинами, и отдал его на поток и разграбление. Говорят, что при этом погибло 800 тысяч человек; халифа, как пишут некоторые авторы, постигла страшная смерть: в насмешку над его пресловутой жадностью ему в горло залили расплавленное золото; если же верить другим писателям, его посадили в железную клетку, где по приказу монгольского военачальника он не получал иной еды, кроме золота и драгоценностей, которые столь горячо любил, когда сидел на троне, и ради которых обложил столь тяжелыми поборами своих подданных и держал впроголодь свои войска.

Из Багдада Хулагу отправился в Сирию с 70 тысячами воинов, где искоренил одиозную секту ассасинов с их вождем Старцем Горы, перед которым во время похода шел один из его приверженцев, вооруженный секирой, и восклицал: «Назад, назад, бегите от лица того, кто держит в своих руках жизни и смерти царей!»; затем монголы осадили Алеппо (Халеб), потребовав от его султана ан-Насира безоговорочно сдаться. Но он выразил решимость сопротивляться полчищам татар до последнего вздоха, и после его отказа Хулагу приказал атаковать город; и в течение пяти дней монголы осыпали его стены огнем и снарядами из катапульт и на шестой взяли его штурмом. Последовала еще более ужасная резня, чем в Багдаде; 100 тысяч взятых в плен женщин и детей продавались в рабство по всем городам Западной Азии и даже на рынках Восточной Европы. Но по причине того, что жена Хулагу Докуз-хатун была христианкой, он пощадил христиан и отнесся к ним с уважением, прежде невиданным для его соотечественников; при разрушении Алеппо и Багдада им сохранили жизнь и церкви; в своем опустошительном походе он не тронул Армению и Грузию и предоставил править там местным царям; он также защищал несториан и все христианские конфессии на Востоке, относясь к ним с уважением и даруя много привилегий, и даже велел поставить у себя в лагере часовню, где они свободно отправляли свой религиозный культ. Дойдя до самого Египта, где его дальнейшее продвижение было остановлено войсками мамлюков, которым тогда принадлежало это древнее царство, Хулагу выступил на Иерусалим с намерением вырвать город из рук сарацин и отдать его заботам и защите христиан; но его намерения изменились после известия о смерти Мункэ, убитого бомбой во время осады Хэчжоу в Китае в 1259 году, и он отправился на курултай, собираясь стать великим ханом; хотя из-за громадного расстояния, на котором он тогда находился от Каракорума, весть достигла его уже через год после события, и к тому времени, как он добрался до монгольской столицы, оказалось, что вместо него татары посадили на трон его брата Хубилая, и тогда Хулагу вернулся в Персию. Во время перевозки тела Мункэ к месту погребения ханов в горах монголы по своему варварскому обычаю, как и при погребении Чингисхана, убили по пути 20 тысяч человек.

За пять лет до этого францисканский монах Рубрук и его спутники с письмами от Людовика IX прошли через Крым, Дешт-и-Кипчак, Болгарию и Монголию, чтобы просить у хана разрешения проповедовать свои учения в подвластных ему государствах. Они дали точное описание Волги, Урала и холодной, пустынной страны за ним, где они встретили диких волов и лошадей и где, если сказать словами самого Рубрука, «там стоит столь сильный холод, что от него раскалываются камни и деревья». В шубах из овечь их шкур, в которые им пришлось облачиться, чтобы защититься от мороза, они влачили свой унылый путь по широким заснеженным равнинам, пока наконец, через полгода после отъезда из Сарая, не увидели перед собой башни и позолоченные минареты Каракорума. Первое здание, в которое они вошли, оказалось армянской церковью, увенчанной по обычаю крестом. Там они увидели монаха, который стоял перед великолепным алтарем, погруженный в молитву и размышление, а вокруг были иконы с изображением Спасителя, Богородицы и святого Иоанна, вышитые золотом и драгоценными камнями, и большой серебряный крест, усеянный рубинами и жемчугом. Монах сообщил миссионерам, что он давно жил отшельником в Святой земле и по божественному наущению решил отправиться в Татарию, чтобы обратить великого хана, которого он заверил, что если тот примет христианство, то весь мир поклонится ему и даже папа и король Франции признают его владычество.

Буддизм в то время находил множество приверженцев в Монголии, хотя в основном среди обычных солдат и народа, ибо вся татарская знать доверила воспитание детей несторианам, которые, чтобы заручиться благоволением и учениками в этой стране, рукополагали священниками простых детей, так что многие влиятельные и богатые монголы претендовали на священство. Вскоре после прибытия францисканцы получили аудиенцию Мункэ, но, перед тем как пропустить их в его дворец, их одежду строго обыскали, чтобы они не пронесли тайком яда или оружия, и у их толмача обнаружился нож, который ему пришлось оставить снаружи, чтобы быть допущенным к татарскому владыке. Он сидел в богатой меховой одежде на ложе посреди увешанной золотым сукном комнаты; рядом стояла жаровня с горящей полынью. На вид ему было лет сорок пять, он был широкоплеч, среднего роста. Его молодая и красивая жена сидела рядом вместе с их дочерью по имени Цирина, вокруг играло несколько маленьких детей. Хан приказал поставить перед гостями кумыс, рисовое пиво и медовуху, которыми он, по-видимому, щедро угощался, и, когда они пригубили напитков, завел разговор с их татарским толмачом. «[Я] не мог уловить ни одной цельной фразы, – говорит прямолинейный Рубрук, – из чего наверное узнал, что он был пьян. Да и сам Мангу-хан, как мне казалось, был в состоянии опьянения».

Великий хан и его семья посещали религиозные церемонии и службы в мусульманских, буддийских и христианских храмах; а однажды, когда Мункэ сидел с императрицей на позолоченном ложе против алтаря в несторианской церкви, он послал за Рубруком и его спутниками и пожелал, чтобы они спели ему латинский псалом, а сам тем временем с видимым интересом рассматривал их Библии и молитвенники. Но все же он не выказывал решительного предпочтения никакой отдельной вере, относясь одинаково к приверженцам каждой. «Хан не верит никому, – говорит Рубрук, – хотя все следуют за его двором, как мухи за медом, и он всем дарит, все считают себя его любимцами, и все предвещают ему благополучие». В то же время он был крайне суеверен, советовался с магами и предсказателями; любопытно, что одним из их способов вызывания духов было постукивание по столу, когда они делали вид, что получают ответы на вопросы, и объявляли их пророчествами и истиной. На Пасху он повелел, чтобы священники всех сект и конфессий его столицы собрались в назначенное время во дворце и каждый по очереди изложил свои доводы в пользу своей веры; а перед этим они должны были письменно изложить свое учение, и три его секретаря – мусульманин, буддист и христианин – выполняли роль третейских судей в этом богословском состязании. Перед началом дискуссии министр хана зачитал приказ своего господина, который под страхом смерти запрещал говорить едкие или оскорбительные для оппонентов слова. Собрание открыл китайский бонза, который бросил вызов францисканцам, потребовав доказать существование только одного верховного существа. Затем последовал горячий спор, в котором судьи высказались в пользу Рубрука, а мусульмане отказались вступать в диспут, сказав: «Мы признаем, что ваш закон истинен и что все, находящееся в Евангелии, – правда, поэтому мы не желаем иметь с вами о чем-нибудь прение», и после этого ораторы разошлись; а на следующий день император пожелал поговорить с Рубруком. «Мы, Моалы, – сказал он миссионеру, – верим, что существует только единый Бог, Которым мы живем и Которым умрем, и мы имеем к Нему открытое прямое сердце. Но как Бог дал руке различные пальцы, так Он дал людям различные пути. Вам Бог дал Писание, и вы, христиане, не храните его. Нам же Он дал гадателей, и мы исполняем то, что они говорят нам, и живем в мире». Затем он объявил, что миссионеры достаточно долго оставались в его империи и им пора подумать о возвращении домой. «Затем я вышел от лица его и после того не возвращался, – говорит Рубрук. – Если бы я, подобно Моисею, имел возможность делать знамения, может быть, он преклонился бы».

Некоторые авторы сообщали, что Мункэ впоследствии крестился, убежденный царем Армении Хетумом I, который в 1256 году приехал с мирным визитом к монгольскому двору; но точно неизвестно, исповедовал ли Мункэ христианскую веру, и через три года после этого события в сопровождении сыновей Батыя он присоединился к его армии в Китае, где его брат Хубилай уже вступил на свое поприще завоевателя. Через несколько месяцев император был смертельно ранен в Хэчжоу, и Хулагу, как старший из братьев, был избран ханом подавляющим большинством знати. Однако из-за огромного расстояния, на котором он находился от монгольской столицы, и насущной потребности в вожде для продолжения китайской войны военачальники и ханы через несколько месяцев единодушно высказались в пользу Хубилая, и посему, после обычных церемоний, он сел на императорский трон.

Оставив армию, чтобы отправиться в Монголию, Хулагу назначил главнокомандующим одного из своих генералов Китбуку и поручил ему завершить завоевание Палестины; но султан Египта, объединившись с силами Алеппо и христианами Акры, выступил на татарский лагерь на равнинах Тивериады[181] и, застав их врасплох, разгромил их армию в нескольких боях, в ходе которых сам Китбука и многие тысячи его воинов погибли, а его дети попали в плен. Эта победа произвела величайшую сенсацию по всему Востоку, где монголы считались непобедимыми, и, как только о ней объявили в Дамаске, мусульмане снова подняли голову и совершили самые чудовищные зверства над беззащитными христианами своего города, сожгли их церкви и жилища и перебили всех, кто не смог убежать; и этот переворот стал предвестником упадка Монгольской державы в Западной Азии, которая вскоре разделилась на отдельные государства – большие и грозные, но не столь великие, чтобы заставить трепетать всю Европу и Азию, как в те дни, когда они были нерушимо объединены под властью единого хана. Этот конфликт с сирийскими мусульманами заставил христиан искать союза с монголами для защиты от сарацин и турок; и по требованию Хулагу, который якобы обдумывал возможность крещения, император Михаил Палеолог отдал ему в жены дочь Марию и заключил с ним вечный мир. Но, прибыв в Кесарию в сопровождении антиохийского патриарха Евфимия, которому было поручено заботиться о ней, пока она не доедет до будущего супруга в Персии, она узнала о смерти Хулагу, но тем не менее продолжила путь; прибыв ко двору его сына и преемника Абаги, она вышла за этого молодого татарского хана вместо его отца, и таким образом впервые европейская принцесса стала хатун, то есть царицей монголов.

В 1265 году Хулагу умер в своем лагере в возрасте сорока восьми лет и был похоронен на острове посреди озера, а его главная жена Докуз-хатун, кереитская принцесса, сошла в могилу через несколько месяцев. Его правление отмечено покровительством, которое он оказывал литературе, механике и науке; он построил обсерваторию и гимназию в Тебризе на манер древнего Александрийского мусейона. Тем временем армии Хубилая расширили монгольские завоевания на самые дальние области Востока и Юга. Его рати и ужас перед его именем помогали ему установить владычество над Кореей, Тонкином, Кохинхиной, Пегу, Тибетом и Бенгалом, и в своих честолюбивых стремлениях он даже вознамерился подчинить легендарные японские острова; но снаряженный для этой цели флот[182] дважды был сметен штормами в бурных морях, омывающих берега Японии, и сотня тысяч монголов и китайцев погибла в этой провальной экспедиции. Плавания, которые совершил его флот из тысячи кораблей по Индийскому океану, оказались более успешными; они пересекли линию равноденствий и наполнили свои суда добычей и плодами с Борнео и соседних островов, плодородных и благоухающих; и ханский двор в Пекине, который он основал, отличался величайшим блеском и великолепием, и хан обеспечил верность своему трону и правительству тем, что восстановил древние уставы и законы, отмененные и искорененные династией маньчжурских узурпаторов, а также тем, что уважал и усваивал местные обычаи и предрассудки[183]. Он ввел практику, общепринятую ныне у китайских императоров, раз в год молиться у могил их предков и воздавал величайшие почести и награды за свершения в науках и учености. По его приказу был собран первый комплект китайских математических инструментов, и он же впервые назначил праздникам и годовщинам конкретные дни года; он же приказал составить алфавит для монголов, которые до того беспорядочно употребляли письмена завоеванных народов. Его правление, продлившееся тридцать три года, стало одним из самых прославленных в анналах Китая; и после смерти в 1292 году он оставил двадцать сыновей, большинство которых поставил правителями над провинциями своей империи, и его наследником стал внук Тимур, чей отец Чинким, старший сын Хубилая, должен был по велению хана стать его преемником, но, к его величайшему горю, умер прежде него. При Тимуре китайские монголы почти отделились от ханов Востока, которые, поколебавшись между христианством, иудаизмом и исламом, наконец провозгласили своей верой ислам; тогда как правители Китая, к неудовлетворению подданных – последователей философии Конфуция, придерживались культа тибетских лам, хотя иногда по-прежнему издавали законы и указы монгольским ханам вплоть до самой Руси и Дешт-и-Кипчака. Но эта ветвь татарского народа недолго правила китайцами; через полтора века после смерти великого Чингисхана его потомки, известные в китайских анналах как династия Юань, среди услад и роскоши Пекина на плодородной земле Китая утратили свои воинственные склонности и, подобно маньчжурам, стали мягкими, праздными и изнеженными и в результате восстания Красных повязок под предводительством Хунъу, или Чжу Юаньчжана, поднявшегося от прислужника в буддийском монастыре до императора, были изгнаны из Поднебесной империи. В 1636 году китайцев снова покорили маньчжуры, их старинные враги, к которым вернулась энергия в суровом воздухе севера, и они, как прежде, прорвались за великую стену в Пекин; и последнего императора местной династии Чунчжэня, повесившегося на дереве во дворцовом саду, чтобы не попасть в руки захватчиков, сменил на троне главнокомандующий армией врага, чья династия с тех пор носила императорский венец Китая.

Но правители династии Юань, то есть Чингисиды, прославились в истории китайского народа как никто другой. Китайцы по сию пору называют ее святой и, несмотря на иноземное происхождение, по-прежнему вспоминают ее с благосклонностью и сожалением.

Пока его соотечественники расширяли завоевания и консолидировали мощь в Азии, Бату упрочил свою империю в России и Крыму, где основал множество городов и деревень, в частности Новую Казань и Бахчисарай, ныне столицу и практически единственный город, которым полностью владеют крымские татары, а в то время, когда Таврида сохраняла независимость, он был резиденцией их ханов. В 1255 году Бату снарядил мощное войско, которым командовал лично, и приготовился идти на владения греческого императора с намерением напасть на сам Константинополь; но, не успев далеко уйти, он заболел и умер на берегах Волги, как утверждали некоторые тогдашние авторы, от яда, оставив множество сыновей, из которых два – старший Сартак и младший Улагчи – по очереди сменили его на престоле. Поскольку оба умерли, процарствовав всего несколько месяцев, их дядя Берке низложил второго и третьего сына своего брата и, выгнав их из страны, в 1257 году стал правителем Дешт-и-Кипчака.

Новый хан, который первым из своего рода принял веру Мухаммеда, после пришествия к власти приказал всем своим подданным принять ислам под страхом смерти и проехал по всей Руси до самого Новгорода, чтобы провести в жизнь свой фанатичный указ; однако народ с таким упорством сопротивлялся этому повелению, что он в конце концов смягчил кару; Берке сместил двух князей – Романа Рязанского и Михаила Черниговского – и приказал казнить их вместе с несколькими боярами у себя в лагере, а затем приказал провести общую перепись земли и населения России с целью взимания подушевой подати и постановил, что ее величина будет удвоена для всех крестьян, которые будут упорствовать и держаться веры своих предков. Их зачислили в христиане, от этого слова и происходит само наименование русских крестьян; но при этом русскую церковь избавили от всяких поборов, ведь, чтобы заручиться содействием этой могущественной силы, ханы обычно старались задобрить священников, давая им множество привилегий, и всегда поддерживали то влияние, которое они оказывали на государство и народ. Татары также ввели наказание кнутом, почтовые станции для путников, которые с тех пор были удобно и систематически организованы в России, службу курьеров и гонцов и пересылку писем с оплатой согласно весу. Счеты – устройство, похожее на китайское, которое повсеместно применялось в Польше и России, – тоже привезли монголы из Азии, где они были известны еще за четыреста лет до Рождества Христова.

В 1260 году Берке собрал силы для нового вторжения на Запад и во второй раз предал Польшу огню и мечу; он написал королю Венгрии Беле, предлагая союз и мир. Его послы от имени хана предложили королю объединить семьи и интересы, поженив их детей; в таком случае монголы обязуются уважать венгерские границы, не вторгаться в нее и не облагать данью, при условии что сын короля приведет с собой венгерские войска, которые в награду получат пятую часть добычи как союзники татар. В случае отказа от этих условий Берке угрожал Венгрии полным уничтожением, ее городам – пожаром, а народу – побоищем и рабством. В такой крайности венгерский монарх обратился за советом и помощью к папе Александру IV, напомнив ему, что Григорий IX оставил его королевство на милость монголов и что кардиналы, выбирая нового понтифика, поставили условием, что он изгонит варваров из Европы. В ответ Александр выразил свое изумление тем, что христианский правитель может хоть на миг задуматься о принятии условий, которые предложил ему Берке. «Сын мой, – отвечал папа, – с ужасом отвратись от мысли замарать стыдом блеск твоего достоинства и запятнать вечным позором красоту правления». Но этот совет, как видно, был единственной помощью, которую папа смог оказать несчастному королю, и Беле, пожалуй, пришлось бы или отречься от трона, или без оговорок и колебаний согласиться на условия надменного татарина, если бы Берке не посчитал Чехию более выгодной союзницей; он разграбил Сандомир и покрыл Польшу пепелищами и руинами, но страшные новости с востока призвали его с войском в Дешт-и-Кипчак. Монголы на Руси уже несколько лет соперничали с Хулагу, который управлял Хорасаном и недавно объединился с христианами Азии и греческим монархом; и в 1250 году хан отправил против персидского правителя Ногая, способного военачальника и близкого родственника Берке. Враждующие армии столкнулись друг с другом на берегу Терека у подножия Кавказа 19 января 1263 года; и после ожесточенной битвы, которая в конце концов окончилась полным разгромом дешт-и-кипчакской армии, почти все уцелевшие и обращенные в бегство утонули подо льдом в реке, по которой они пытались убежать; и новость об этом бедствии достигла ушей Берке, в то время как он продолжал свое победоносное продвижение на Западе, и заставила поспешно вернуться и отправиться с войском в Персию, чтобы отомстить за разгром и гибель воинов и полководцев; и по этой причине он на некоторое время оставил свои планы по завоеванию и опустошению Европы. 

Греческая и русская церкви

Греческая и римская церкви в конце концов разделились после веков взаимной ненависти и споров. Это произошло в 1055 году, в понтификат Льва IX. Патриарх Константинопольский лишь номинально подчинялся папе со времен Фотия, то есть с IX века; и Константинопольский синод, состоявшийся в 869 году, был последним, который признала церковь Запада. Греки хвалились превосходством своей учености, светской и духовной, а также тем, что именно они проводили семь Вселенских соборов, и отказывались признавать новшества, которые постоянно вводили латиняне, осудив изменения в Никейском Символе веры, сделанные поместными соборами Франции и Испании, как ересь, а простирание ниц перед образами святых – как идолопоклонство. Среди бесчисленных спорных вопросов были такие, как использование квасного или неквасного хлеба на причастии, причастие и хлебом, и вином для мирян, разрешенное у православных, безбрачие священников и слишком нестрогое соблюдение Великого поста католиками, которые допускали употребление сыра и молока, а также разрешали не поститься старикам и больным. Кроме того, греки, как и евреи, воздерживались от удавленины и крови, каковое правило не соблюдалось в римской церкви. В конце концов легаты, посланные Львом IX для увещевания греческого патриарха Михаила Керулария, объявили его отлученным и наложили анафему на алтарь Святой Софии, тем самым осудив весь греческий народ и его священников на вечную кару, отряхнули пыль города со своих ног и вернулись в Рим. Патриархи Александрии, Антиохии и Иерусалима, хотя и осудили католический Символ веры, в то же время попытались отмежеваться и от греков, но те заручились сердечной поддержкой русских и болгар, своих прозелитов, а кроме того, еще и чехи некоторое время придерживались восточной веры. Русская церковь, строго следуя учению Константинополя, разделила свое священство на два: черное, то есть монашеское, и белое, то есть мирское. Вторым дозволялось жениться один раз, но только на девственнице и до рукоположения. Это приходские священники, тогда как епископы и более высокие сановники церкви избирались только из монахов. Должность священника долгое время была наследственной. В дальних уголках России можно было встретить отшельников, чье служение осуждалось латинской церковью. В православной церкви существовало множество схизматиков, причем некоторые из них разрешали многоженство и следовали многим заповедям Моисея и Мухаммеда. Греческая церковь, не признавая чистилища, верит, что душа может порой посещать свои прежние жилища на земле, и потому допускает действенность молитвы за покойных. Ее приверженцы практикуют исповедь, признают Афанасьевский Символ веры и совершают литургию Василия Великого; осуждая изображения, они при этом широко используют в отправлении культа священные образа. Их великолепно украшенные церкви строятся алтарем на восток, в центре которого стоит высокий престол; от прихожан алтарь закрыт перегородкой, которая называется иконостасом. У них нет ни боковых часовен, ни нефов, а те, кто хочет стать священником, с рождения не стригут волос и не бреют бороды. Они соблюдают четыре поста в год, не считая каждой среды и пятницы, когда воздерживаются от всякой животной пищи – даже сахар до появления свекольного был запрещен потому, что его очищают углем из бычьих костей. У них также множество праздников, главные из которых Масленица и Пасха; общепризнан догмат о предопределении, как у последователей Мухаммеда. В России множество всевозможных монастырских заведений принадлежали как официальной церкви, так и многим раскольническим сектам; и некоторые из них практиковали самые строгие наказания, часто даже самоубийства голодом или самосожжением, опираясь в своем учении на стихи из Евангелия: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее».