Глава 3. Поход Тимура на Грузию, Сирию и османов. Пленение Баязида

Хотя Тимуру исполнилось уже более шестидесяти лет, а его волосы, как нам говорят его современники, побелели как снег, его честолюбие ничуть не утихло, а острый ум и энергия ничуть не ослабели, и каждое новое его завоевание лишь разжигало его ненасытную жажду войны. Его любимое изречение гласило, что как на небе есть только один Бог, так и на земле должен быть только один повелитель, и сразу по возвращении в Самарканд Тимур начал готовить войска и ресурсы для новой семилетней кампании. В действительности его присутствия настоятельно требовали беспорядки в Грузии и Персии, где мирза Миран-шах обезумел из-за удара головой, полученного при падении с лошади. Мирзу Пир-Мехмеда, знатока химии и медицины, обвинили в попытке отравить собственного брата, дела государства пришли в полное запустение, и управление полностью находилось в руках военачальников и придворных иждивенцев, которые растрачивали впустую и истощали доходы государства на пиры и празднества, в то время как правители увеличивали расходы, делая непомерные подарки своим недостойным фаворитам; однако, когда Тимуру пришлось подавлять беспорядки в провинциях, он уже обдумывал куда более далекий поход. Он давно уже с нетерпением взирал на быстрый рост Османской империи, которая к тому моменту уже приблизилась к его собственным границам. Успехи, которых она добилась при султане Баязиде I, внушили Тимуру опасения, что теперь, когда он состарился, какой-нибудь соперник оттеснит его потомков от господства над миром, и близость этой могущественной державы наполнила его разум дурными предчувствиями и недоверием.

Велев привезенным из Дели архитекторам построить дворец в Самарканде и поставив самого знаменитого из своих эмиров во главе военной экспедиции в северные районы Азии, император покинул свою столицу 11 октября 1399 года и отправился сначала в Персию, где он приговорил своего внука мирзу Мехмеда к побиванию палками, поместил сына в заключение и наказал его служителей и приближенных, которые, воспользовавшись безумием шаха, поощряли его сумасбродства и обращали его себе на пользу и поживу. Из Персии он направился в Грузию, где его ожидали более серьезные трудности. Ее царь Баграт из династии Багратионов, которого он прежде взял в плен и под страхом жестокой смерти заставил принять ислам, прожив несколько лет в Трансоксиане, попросил разрешения вернуться на родину, чтобы, как он утверждал, обратить в мусульманство своих соотечественников-христиан. Тимур попался в ловушку и, посоветовав свергнутому царю действовать принуждением, предоставил ему для этой цели корпус монгольской конницы, но, как только Баграт прибыл на свою землю, а император занялся далекой войной в Индостане, он тут же отрекся от вероучения пророка и призвал подданных помочь ему вернуть стране независимость. Но его измена, стоившая ему жизни, навлекла ужасную месть на его преданный народ: везде, где ступила нога монголов, они причиняли стране чудовищные опустошения и страдания, враги разоряли и сжигали деревни и посевы, вырывали с корнем фруктовые сады и виноградные лозы, и всякое живое существо бежало от мусульманских фанатиков, которые, возжигаемые своей религиозной нетерпимостью и считая месть отчизнолюбивым делом, убивали или угоняли в рабство всех христиан, встреченных на пути. В первом сражении, в котором грузины отважились выступить против монголов на открытом поле и понесли сокрушительное поражение, Баграт сложил голову, его сын Георгий бежал в горы, где его преследовали войска Тимура, и война длилась еще много месяцев среди утесов и холмов. Бесплодную и холодную Сванетию отдали на разграбление за то, что она дала защиту беглецу, Абхазию и Имеретию копыта вражеских конец топтали вплоть до 1404 года; и тогда, превратив Грузию в пустыню, обездолив и перебив ее жителей, Тимур наконец покинул страну, где разрушил семьсот деревень и все монастыри, сады и возделанные поля; и грузинский князь Георгий, поклявшись в покорности Тимуру, спустился из своего укрытия в Кавказских горах и несколько лет царствовал над своими обнищавшими и измученными владениями в относительном мире и покое. В то время как армия Тимура еще стояла на грузинских равнинах, к нему явились послы от константинопольского императора Мануила Палеолога, которые от имени своего господина смиренно попросили помощи Тимура в их противостоянии с растущей силой и завоеваниями турок-османов. Еще в 1321 году они пересекли Эвксинское море и напали на беззащитные берега Македонии и Фракии; и Орхан, первым из их султанов ступивший на противоположный берег Геллеспонта, овладел Галлипольским полуостровом и основал знаменитый корпус янычар, набираемый из числа христианских рабов, чей кроваво-красный[214] флаг в последующие годы приобрел столь пугающую известность среди его врагов от дунайских берегов до песков Египта и от равнин Тигра и Евфрата до нумидийских пустынь. С тех пор турки провинцию за провинцией постепенно вырывали у слабой и расчлененной преемницы Римской империи: теперь Валахия и Сербия оказались под владычеством мусульман – завоеватель Мурад поместил свою столицу в Адрианополе, а его сын Баязид, прозванный Йылдырым, или Молниеносным, семь лет осаждал Константинополь, разгромил объединенные армии Франции, Венгрии, Баварии и Византии в колоссальном сражении при Никополе[215], завоевал и опустошил весь Греческий полуостров. А теперь он угрожал владениям христиан и греков в Палестине и требовал дани от Тахартена, эмира Восточной Анатолии, долгое время находившейся под защитой монгольского императора, которого он заклеймил как мятежника и степного разбойника. Получив известие о таком посягательстве на его власть, Тимур отправил Баязиду послание[216], в котором сообщил ему, что до сих пор он не допускал оскорблений или иных обид в адрес какого-либо города или области, подвластной Турецкой империи, раз она в течение столь долгого времени вела успешную войну с неверными и могла считаться оплотом мусульманской веры, но в то же время посоветовал османскому султану, поскольку на большей части Азии правят его (Тимура) люди и его армии простираются от моря до моря, не разжигать между ними вражды и не угрожать безопасности его земель, вызывая гнев монголов, ведь никто из тех, кто отваживался выступить против них, не одержал успеха и Провидение хранит их империю. «Голубь, который бросается на орла, – сказал он, – найдет лишь собственную погибель». На это предостережение султан ответил следующей надменной речью: «Мы уже давно желаем напасть на тебя. Благодарение Богу и пророку, наше желание вскоре исполнится, ибо мы решили выступить на тебя с огромным войском. Если же ты откажешься воевать, мы будем искать и преследовать тебя до Тебриза и Султании. Тогда посмотрим, за кого будут Небеса и кто возвысится победой, а кто унизится позорным поражением».

Сразу же после этого была объявлена война между двумя империями; но в первый год конфликта османский султан ни разу не появился на поле, а Тимур захватил хорошо укрепленный город Себасту, где пощадил только жителей низшего сословия, а гарнизон в 4 тысячи армянских христиан приказал закопать заживо, чтобы усугубить их страдания от медленной смерти от голода, и велел предать смерти высокопоставленных мусульман, включая любимого сына Баязида Эртогрула. Затем он на время прекратил Турецкую кампанию, чтобы обрушить свое возмездие на династию египетских мамлюков, чей султан Баркук, пока Тимур занимался Дешт-и-Кипчаком, приказал убить двух монгольских послов, направленных к нему императором, по прибытии к его двору. Черкес по рождению, этот монарх начал с убийства снисходительного господина и возвысился из рабов и пленников до владыки опасного каирского престола. Баркук умер, но его сын Фарадж, наследовавший ему, еще более прогневил Тимура тем, что велел схватить одного из монгольских военачальников, командовавшего крепостью на сирийской границе, и заточить в египетской темнице, где он так и оставался в цепях. Сокрушительное поражение, нанесенное эмирам султана вместе с громадной армией сирийцев при Алеппо, стало возмездием императора за это предательство; и несколько монголов, в суматохе пробившись вместе с бегущими войсками в город, вызвали панику и заставили крепость сдаться, и по жестокому приказу Тимура были воздвигнуты несколько сотен пирамид из человеческих голов. Он освободил кади и ученых людей, которых было много в Алеппо, и даже вступал с ними в спор по многим непростым вопросам; одного из них он спросил о возрасте, и сириец ответил: «Пятьдесят лет». – «Пятьдесят лет, – сказал император, – было бы моему старшему сыну. Вы видите перед собой немощного, хромого, дряхлого смертного, однако через меня Всевышний благоволил покорить царства Ирана, Турана и Индий. Я человек не кровожадный, и Бог мне свидетель, что во всех моих войнах я никогда не нападал первым и что мои враги сами навлекали на себя собственные беды». В тот раз он приказал казнить нескольких своих же солдат, потому что после объявления о помиловании они продолжали грабить местных жителей.

Обычно в первый день осады Тимур поднимал над своим шатром белый флаг, который означал, что если город сдастся без промедления, то весь его гарнизон останется в живых; на второй день его сменял красный флаг, который означал, что командующий и главные сановники будут убиты, а остальные получат пощаду; а на третий день если город не сдавался, то черный стяг взвивался над императорским шатром, который, как знали все его враги, был доказательством того, что всем солдатам и горожанам до единого больше не на что рассчитывать, кроме смерти.

Из Алеппо император отправился в Дамаск, где встретил серьезный отпор со стороны египетских войск. Мирза Султан Хусейн, его внук, бежал после пира в его шатре и перешел к врагу, но Тимур затем вошел в город под прикрытием перемирия, нарушил уговор и потребовал тяжкую дань с местных жителей, которым впоследствии пришлось смотреть, как сгорают дотла их дома, подожженные его войсками по приказу своего вождя, который воодушевлял отомстить, по его утверждению, за преступление предков дамаскцев, допустивших у себя в столице убийство внука пророка. Триумфальный поход к египетским границам Тимура продолжился за стены Иерусалима; там, где мамлюки отдали христианам в аренду Гроб Господень, а сам город пришел в полное запустение и упадок, он отнесся к жителям милостиво и снисходительно, столь необычным и для него самого, и для них; раздав множество подарков священникам и верующим разных сект, он освободил граждан от всех податей и налогов, а также от присутствия какого-либо гарнизона или войск. После ухода из Иерусалима монголы покинули Палестину и пересекли Евфрат во главе со своим вождем; после взятия Багдада император приказал, чтобы не осталось целым ни единого здания, за исключением школ, больниц и мечетей, и увенчал руины чудовищным и варварским трофеем в виде пирамиды из 90 тысяч голов. Охота в Месопотамии положила конец этой успешной кампании, и в Палестине еще много лет после его смерти чеканили и ходили деньги с его именем; наконец, вернувшись в Самарканд через Грузию, Тимур немедленно приготовился к возобновлению войны с османами. Султан Баязид в течение двух лет собирал и наращивал свои силы, и его армия составляла 400 тысяч человек, в то время как у Тимура войск насчитывалось не менее 800 тысяч; и затем, выплатив задолженность войскам за последние семь лет, император выступил в Малую Азию со своей громадной ратью.

Итак, две великие мусульманские державы Востока и Запада изготовились вступить друг с другом в смертельный бой. Численное превосходство действительно было на стороне монголов, которые собрали воинов и рабов со всей Азии, чтобы еще больше умножить их огромное полчище; зато османы померились мечами и победили самых доблестных рыцарей и воинов благородных народов Европы, а в конные отряды султана влились беглецы из побежденных войск Тохтамыша, который, после того как Тимур выгнал его из Дешт-и-Кипчака, поселился возле Адрианополя. Однако различия в силе и подготовке войск оказались не столь велики, как различия в привычках и поведении их вождей; и в то время как Баязид многие годы предавался безделью и излишествам, шестьдесят шесть лет, пролетевших над головой Тимура, как будто лишь придали ему сил и укрепили его руку. Пока султан ждал соперника у себя в лагере, неподалеку от развалин Сивы в Анатолии, Тимур быстро обошел его со стороны Аракса и окружил Ангору (Анкару), куда за ним и явился его противник, и обе армии, в равной степени желая вступить в сражение, выстроились в боевые порядки на достопамятных равнинах возле города. Для устрашения врага перед монгольскими рядами выстроили линию индийских слонов; основным корпусом войск командовал старший внук Тимура мирза Мехмед, правым и левым флангами – мирзы Миран-шах и Шахрух, перед ними несли татарское боевое знамя – красный конский хвост, увенчанный полумесяцем. Серб, шурин Баязида, возглавил правое крыло османов, другими полками командовали пятеро его сыновей, и обе стороны, монгольская и турецкая, пользовались греческим огнем; но накануне битвы войска султана были объяты смятением и испугом из-за мятежа, который спровоцировала его жадность, и его татарские союзники перебежали к врагу, искушаемые тайными эмиссарами императора в надежде вернуть себе власть над Дешт-и-Кипчаком и пристыженные тем упреком, что они собираются выступить против братьев на стороне рабов своих пращуров. Их дезертирство стало серьезной потерей для османов, которые при таком неравновесии сил вступили в бой с неприятелем 1 июля 1402 года; и хотя сам Баязид сражался и отдавал приказы с обычной для него доблестью и талантом, его сын Сулейман преждевременно покинул поле боя и, прихватив с собой багаж и казну, пересек Геллеспонт[217] и укрылся в Европе. После тщетной попытки сплотить рассеянных турок и нанести удар по врагу султан сам был вынужден бежать, но монголы преследовали его и схватили, и, хотя один из их отрядов под началом мирзы Мехмеда отправился к Бурсе и сжег и разграбил османскую столицу, он в качестве пленника предстал перед суровым и надменным победителем. Однако Тимур, по-видимому, принял злополучного султана с большой заботой и добротой; и, заверив его, что ни ему самому, ни его друзьям в плену ничего не грозит, сказал: «Все несчастья происходят по воле Всевышнего, и ни один человек, каким бы могущественным он ни был, не может распоряжаться ими по своему желанию». Но затем победитель поведал плененному монарху, что своими бедствиями он обязан исключительно своему упрямству и тщеславию и что если бы он согласился остаться в добрых отношениях и вернуть императору его подданных, которых султан заключил в тюрьму, и крепости, захваченные на монгольских территориях, то он (Тимур) собирался объединить силы с османами и активнее вести войну с неверными, не зная отдыха, пока враги ислама не будут полностью искоренены. Он также заметил, что ему известно, какую судьбу уготовил Баязид в случае победы для него и его войск, но отвергает месть и лучше выкажет благодарность Всевышнему своей милостью к побежденному противнику. Главной заботой султана была судьба двоих его младших сыновей, которых он потерял во время бегства; одного из них впоследствии до ставили в лагерь императора, и Тимур отнесся к нему с уважением, велев приготовить красивый шатер для проживания отца и сына по соседству с собственным шатром, однако настоял на том, чтобы шурин Баязида – христианин – принял ислам. Кроме того, он приказал, чтобы супругу султана вместе с дочерьми вернули мужу; а вот попытка бегства, предпринятая его царственными пленниками, при помощи под копа под шатром, по-видимому, заставила победителя отреагировать гораздо резче, и во время частых переходов с монгольским войском бывшего монарха несли в паланкине на верблюде или в повозке, что, вероятно, породило слухи, увековеченные Ибн Арабшахом, что Тимур будто бы держал своего знаменитого пленника в железной клетке, притом что такую кару султан предназначал для него самого. 23 марта 1403 года Баязид скончался от апоплексического удара, и его тело со всеми царскими почестями было доставлено в его столицу и погребено в мавзолее, который он построил в Брусе, а управление Анатолией император передал его сыну Мусе и отпустил из плена вдову и остальных родственников.

После Ангорской битвы Тимур подошел со своей армией к хорошо укрепленной Смирне, которую оборонял гарнизон родосских рыцарей ордена святого Иоанна, так что она сумела семь лет продержаться против османских ратей Баязида. Христиане обрушивали с крепостных стен на головы нападающих горящую сырую нефть, кипящее масло, греческий огонь и камни с неутомимым упорством и всеми ресурсами, которые только могли найти в своем отчаянном положении, в то время как ежедневно, непрекращающимся потоком лился дождь, доставляя чрезвычайные неудобства осаждающим, у которых из-за влаги заржавело и затупилось оружие, так как вода затопила весь их лагерь и проникла в каждую палатку. Осада продолжалась в течение трех недель, пока монголы не проделали бреши в крепостных валах и не штурмовали город, и по приказу императора схватили всех рыцарей и простых солдат и предали смерти. Тем временем великий магистр родосских иоаннитов отправил подкрепления и припасы на выручку своим товарищам в Смирне, чтобы они могли продолжать свое героическое сопротивление, поскольку он считал первостепенно важным, чтобы христиане продолжали владеть этим городом, поскольку, пока она находилась в их руках, Смирна служила для них воротами в Азию, через которые они легко попадали на Святую землю. Корабли с этой помощью пристали к берегам уже через несколько дней после того, как монголы вошли в город, и Тимур приказал, чтобы им поведали о судьбе сотоварищей, забросав головами рыцарей палубы их кораблей. Получив столь жуткое подтверждение своих страхов об участи сотоварищей, которые объяли их при виде разрушенной крепости, родосские корабли подняли якоря и вернулись со своим грузом на остров, откуда распространили весть о победах монголов в Анатолии по всей Европе.

Страх, который испытывали перед Баязидом народы Запада, после его поражения сменился на ужас перед тем, что Тимур распространит свои завоевания через море на христианские берега греческого Геллеспонта; и из далекого Кастильского королевства к нему отправился посол, чтобы договориться с восточным повелителем о мире и союзе, и от своего господина Энрике III он привез несколько испанских гобеленов и другие великолепные дары. В то же время монгольский император, по-видимому, вел переписку с двором французского короля Карла VI, а византийский кесарь Мануил согласился выплачивать Тимуру ту же дань, которую раньше вырвали из его казны победоносные османы. Сулейман, сын Баязида, принял от победителя своего отца Румынское королевство, которое фактически ему уже принадлежало, а султан Египта предотвратил второе вторжение на свою землю тем, что выступил с предложением мира и отправил в Самарканд посла с девятью страусами и жирафом в дар Тимуру, а также согласился на то, чтобы отныне все египетские монеты несли на себе надпись и имя чагатаидских ханов. Но хотя Османская империя была вынуждена несколько лет склоняться перед конницей из Трансоксианы и лучниками с севера, впоследствии ей суждено было возрасти в блеске и великолепии, намного опередив своего уже приходящего в упадок соперника в гонке за победами и славой; и менее чем через полвека после смерти Тимура, когда его владения были разделены и погрузились в смуту и быстро выходили из повиновения его преемникам, внук Баязида захватил и покорил самое древнее и высококультурное государство Европы и, вынудив ее сановников отправиться в изгнание, стал свидетелем того, как последний из цезарей погиб во время штурма его столицы, и привел жестоких воинов Азии к победе в самом сердце христианского континента[218].