Выводы

Революционное движение среди евреев в армии на рубеже XIX–XX вв. следует рассматривать в контексте еврейского рабочего движения как его составную часть. В этом обстоятельстве парадоксальным образом заключается сила и слабость еврейской социал-демократии. Классовая и национальная ограниченность еврейского рабочего движения свела работу Бунда к агитации среди нижних чинов артиллерии и пехоты, где процент евреев был наиболее значительным, практически полностью исключив флот, кавалерию и офицерство^{835}. Несмотря на явное намерение Бунда работать на всей территории Российской империи, его деятельность естественным образом зависела от географии: еврейская социал-демократия была особо сильной в губерниях Северо-Западного края, прежде всего в округах Польши и Литвы, где и возникли главные военно-революционные комитеты. СР работали в основном среди войск, дислоцированных в южных и юго-западных губерниях, в то время как СД сконцентрировали свою работу в столицах.

Агитация, проводимая еврейскими солдатами, как бундовцами, СД, СР, так и беспартийными, была составной частью борьбы русских евреев за равноправие, первым требованием которой должна была стать отмена черты оседлости в целом и той «малой» черты оседлости в армии, которая была установлена дискриминационными антиеврейскими циркулярами. Высокопоставленным государственным чиновникам было очевидно, что еврейское неравноправие представляло собой важнейшую причину революционной агитации в войсках, проводимой солдатами-евреями. В анонимной записке, написанной некоей весьма влиятельной персоной, переданной Николаю И через графа Гейдена и перехваченной Главной Императорской Квартирой, были отмечены три причины, по которым необходимо было незамедлительно отменить антиеврейское законодательство. Во-первых, евреи осознавали, что риск, которому они себя подвергают, участвуя в революции, ничтожен по сравнению с вероятностью обретения равных прав в случае победы революции. Во-вторых, отмена антиеврейского законодательства нейтрализовала бы еврейскую агитацию среди войск. Если же никах мер не принимать, предупреждал автор, то осенью 1906 г. старых послушных солдат в армии сменят новобранцы, по преимуществу — революционно настроенные и восприимчивые к пропаганде^{836}.

В целом деятельность еврейских солдат-агитаторов привела к результатам, значительно отличающимся от тех целей, которые они себе ставили. В ответ на грамотную постановку агитации в армии правительство в конце 1907 г. предприняло целый ряд контрмер. Выдача мяса во многих полках была увеличена втрое. В солдатских столовых появились чай и сахар. Интендантская служба выдала новые сапоги и белье. Арестованным солдатам, а также солдатам дисциплинарных батальонов было дозволено петь вслух и курить. Секретным циркуляром № 1172 от 1 июня 1906 г. Военное министерство строго предупредило командование военных округов о необходимости идти на уступки и выполнять экономические требования солдат. Особый циркуляр № 25651 от 18 апреля 1906 г. запрещал офицерам оскорблять и унижать унтер-офицеров и солдат. Другой секретный циркуляр № 7249 от 4 мая 1907 г. требовал от офицеров приступить к распространению среди солдат «правдивой информации о каждом из предпринимаемых правительством мер по улучшению жизни народа». Офицеры отправились в казармы читать солдатам брошюры патриотического и охранительного содержания, а также выдержки из полковых историй. Секретная инструкция по войскам Варшавского округа (вероятно, лето 1907 г.) предписывала удовлетворять нижние чины всеми видами довольствия; организовывать общение нижних чинов с обывателями; устраивать в войсках театральные представления на праздник, с шутами, фокусами и даже пивом. Памятуя о полной неподготовленности офицеров в начале революции к беседам с солдатами, зараженными социалистической пропагандой, военные власти согласились на такие неслыханные новшества, как распространение социалистических знаний в офицерской среде. Генерал Эверт требовал от губернатора Скалона добиться полной осведомленности офицеров в вопросах происхождения и задач социализма, разумеется, как он добавлял, «в правильном освещении»^{837}. С точки зрения решительных перемен отношения к солдатам со стороны начальства агитация евреев-солдат в армии имела значительный успех. Миссия тех еврейских солдат, кто начал революционную деятельность в рабочем движении, а затем, будучи в армии, помог своим сослуживцам выработать экономические и социальные требования, была выполнена.

С другой стороны, агитация еврейских солдат из рабочей среды вызвала и негативные последствия. Несмотря на сопротивление Военного министерства, армия постепенно превращалась в филиал жандармского управления. Один из секретных циркуляров предписывал установить «взаимодействие и взаимопонимание жандармов и воинских начальников». Министр внутренних дел Столыпин распорядился, чтобы полиция устраивала досмотр новобранцам, особо из заводских рабочих, на предмет выявления у них прокламаций и запрещенных изданий; досмотр, т. е. обыск, должен был проводиться также и по возвращении новобранцев из домашнего отпуска. Столыпин требовал установить негласный, но бдительный надзор за неблагонадежными новобранцами и предложил продолжить применение полицейских мер и в 1908 г.^{838} Премьер-министр тщательно отслеживал работу СР и СД в армии. Попадавшие к нему агитационные материалы немедленно тиражировались и рассылались начальникам военных округов для принятия безотлагательных мер. Информаторы-доносчики работали весьма оперативно. Через несколько дней после состоявшегося в 1907 г. съезда РСДРП Столыпин информировал помощника военного министра Поливанова о решении съезда приступить к созданию военных организаций при местных комитетах ЦК партии. Информаторы были не только у Столыпина — о готовящихся контрмерах СР и СД узнавали с той же оперативностью. Правительство вынуждено было усилить контроль за секретной информацией. Ненадежной казалась вся армия без разделения по Национальному признаку. Командующему войсками Варшавского округа Столыпин предписывал «в целях усиления строгой конспиративности в деле ведения переписки по революционной пропаганде среди войск» устранить штатных писарей от подготовки секретных циркуляров к рассылке. Такой подготовкой могли заниматься только офицеры штаба. Писарям запрещалось даже заклеивать конверты^{839}. Любые сборища, не санкционированные начальством, оказались под запретом. Младшие офицеры должны были следить за литературой, которую читают и приносят в казармы солдаты. Вводился строгий контроль за всеми солдатскими письмами — точнее, сплошная перлюстрация. На время летнего расположения войск учреждалась лагерная полиция. Устанавливался надзор и за офицерским составом^{840}.

Попытки превратить армию в полицейский механизм, действующий против общества, привели к тому, что впервые в истории русской армии возник и начал стремительно развиваться конфликт между высшими эшелонами государственной власти и армией в целом. К концу революции армия предпочитала уклоняться от исполнения карательных функций. Революционно-партийная пропаганда, пытавшаяся делить солдат и офицеров по классовому признаку, вызвала обратную реакцию — нижние чины убедились в профессиональной целостности армии, внеположной партийной классификации. Кем бы ни был солдат — выходцем из пролетарской среды или крестьянином, он мыслил себя прежде всего солдатом; профессиональные ценности оказались для него важнее классовых. Кроме того, разрозненность и несогласованность действий военных комитетов различной партийной принадлежности также не способствовали выработке единой программы революционной деятельности в армии. Ни Бунд, ни РСДРП, ни СР не смогли монополизировать работу в армии и обратились к поиску новых форм работы, в том числе и в рамках новых политических альянсов.

Именно в разгар революционных выступлений режим наконец додумался объединить в армейской контрпропаганде революцию и евреев, взяв на вооружение главный лозунг черной сотни и придав ему официальный характер. С этого времени в штабные сводки и циркуляры активно проникает откровенно антисемитская терминология. Виновник всех армейских — и в целом государственных — бед был найден и назван. Режиму осталось разве что внушить эту мысль солдатам и младшим офицерам. Именно поэтому для пущей убедительности «еврей-злоумышленник» оказался врагом всего русского, то есть той единственной и последней ценности, что связывала государство и народ, одетый в солдатскую шинель. Военный министр Редигер одобрил и приказал распространить по армии секретный циркуляр, где, между прочим, говорилось:

…в то же время еврейское население втянуто в смуту несбыточными надеждами и обещаниями пропаганды, поддержанными, может быть, иноземным даже золотом, причем недовольство гнусных злоумышленников евреев выражается в оскорблении полиции и администрации как представителей власти и охраны государственного порядка. Нижним чинам должно быть постоянно и настойчиво внушаемо, что распространением прокламаций занимаются злоумышленники, не имеющие ни чести, ни совести, неудачники, бродяги. Злоумышленникам не дорого то, что дорого каждому истинно русскому, горячо любящему своего Государя и свою Родину^{841}.

Так, несмотря на то что евреи не были ни среди организаторов крупнейших военных мятежей, ни среди их основных участников, после 1905 г. общественное сознание стало воспринимать их как главных зачинщиков подрывной работы в армии. Режим немедленно превратил такое отношение к евреям в важнейший инструмент для подавления революции. Поэтому для судеб еврейского населения Российской империи влияние революционных событий на армию оказалось фатальным.