КОЛУМБУС, шт. ОГАЙО, США 21 апреля 1930 года

Вечером 21 апреля 1930 года большинство заключенных в тюрьме штата Огайо были заперты в своих камерах. Как и все такие учреждения во времена Великой Депрессии, тюрьма, одна из самых больших в стране, была страшно переполнена. Федеральные тюремные власти в течение предыдущих 12 лет не раз подвергали ее руководство самой серьезной критике. Тюрьма не только была переполнена, но и условий содержания в ней совершенно не отвечали требуемым нормам.

Чтобы хоть как-то ослабить огонь критики, тюремная администрация задумала увеличить вместимость, сделав небольшую пристройку к западному корпусу. У стены корпуса были сооружены строительные леса и подвешены люльки. Именно там и начался пожар. Год спустя двое заключенных сознались, что совершили поджог. Они сделали это в знак протеста против того, что их заставили строить подмостки. Полив соляркой кучу тряпок, валявшихся под лесами, они подожгли ее свечкой, которую украли в тюремной часовне.

Пламя, раздуваемое легким ветром, быстро распространилось на корпус, где было 6 ярусов камер. В них размещалось около 800 заключенных. С загоревшихся строительных лесов огонь перекинулся на крышу, а поскольку там поверх деревянных стропил лежал лишь тонкий слой рубероида, она мгновенно заполыхала, осыпая заключенных в камерах верхних ярусов искрами. Занялись постельное белье и матрацы, заключенные, для которых камеры превратились в смертельную западню, подняли крик, умоляя, чтобы их выпустили из пылающих клеток. Охранники, следуя приказам Томаса Уоткинсона, старшего надзирателя верхнего яруса, отказались открыть камеры.

Несколько камер на нижних ярусах еще не были заперты на ночь. Обитатели этих камер, услышав крики своих товарищей, почувствовав запах дыма и увидев за окнами дождь искр, стали препятствовать тому, чтобы их закрыли.

Надзиратели, опять-таки бездумно выполняя приказ и инструкции, попытались силой загнать заключенных в камеры.

В результате возник стихийный бунт. Заключенные напали на надзирателей, валили их на пол, били о стены. Наконец им почти удалось выгнать тюремщиков с первого яруса. Тем временем сверху повалил густой дым. Заключенным стало трудно различать, кто стоит перед ними, не говоря уже о том, что дым сильно разъедал глаза и нос, но численный перевес был на стороне заключенных. Они вынудили надзирателей отступить к двери, которая вела в тюремный двор. Через нее от пожара можно было спастись всем. Один надзиратель попытался запереть вторую дверь, которая тоже вела во двор. Тогда двое заключенных, Джон Шерман и Чарли Симмз, напали на него и отняли ключи. Бросившись на второй и третий ярусы, они стали открывать камеры и выпускать арестантов. Шерман и Симмз успели выпустить 68 человек и вывести их во двор, прежде чем дым настолько заполнил помещения, что, задыхаясь, они бросили все и сами побежали вниз.

На шестом ярусе творился сущий кошмар. Поняв, наконец, что их упорство приведет к гибели людей, надзиратели Томас Литл и Джордж Болдуин начали уговаривать своего начальника Уоткинсона открыть камеры. Крыша уже рушилась, а каждая камера превратилась в настоящую печь. Несколько человек погибли, став живыми факелами, когда куски кровли упали прямо на них, но Уоткинсон стоял на своем и лишь громогласно повторял параграфы инструкции.

В конце концов Литл и Болдуин повалили шефа на пол и отняли у него ключи, но было уже слишком поздно. Ключи стали бесполезными железками, потому что металлические двери раскалились докрасна, а замки расплавились.

Вскоре крыша с оглушительным грохотом обрушилась, и здание стало огромным крематорием для всех тех, кто не успел выйти. Сотни человек горели заживо, а Литл и Болдуин ничем не могли им помочь и лишь наблюдали за этим страшным зрелищем, от которого волосы вставали дыбом. Спастись никому не удалось. Один надзиратель позже вспоминал: «Я видел лица, окутанные дымом, валившим из камер, как из дымоходов. Мы пытались выпустить несчастных, но не могли ничего поделать с решетчатыми дверями. Вскоре пламя полностью охватило камеры, и заключенные корчились в адских муках. Это была жуткая смерть».

На других ярусах возобладал более разумный подход, и надзиратели вместе с узниками стали взламывать двери ломами. Некоторые заключенные совершали героические поступки. Френк Уорд, бывший полицейский, один, без чьей-либо помощи выпустил 136 человек; «Большой Джим» Мортон, банковский налетчик, в момент начала пожара находившийся во дворе на прогулке, несколько раз кидался в огонь и вытаскивал заключенных, наглотавшихся дыма и потерявших сознание. Наконец его самого постигла та же участь, и уже другие вынесли Мортона на свежий воздух во двор.

Несмотря на все усилия спасателей, люди продолжали гибнуть. Впоследствии один пожарный так описывал происходившее репортерам: «Мы резали стальные прутья, а заключенные взбирались по решетке наверх и умоляли нас спасти их. Из-за густого едкого дыма почти ничего не было видно. Затем нам пришлось отойти, потому что жар стал нестерпимым, и эти люди погибли прямо у нас на глазах. Криков мы не слышали. Я думаю, что они потеряли сознание к тому времени, когда до них добрался огонь».

Пожарным угрожала двойная опасность, когда они въехали во двор тюрьмы. Гибель товарищей разъярила четыре тысячи арестантов, вполне справедливо возлагавших вину за это на тюремную администрацию, которая не приказала вовремя открыть камеры. Толпа заключенных не давала пожарным приступить к тушению огня, а пожар, все разгораясь, принимал размеры, угрожавшие еще худшими бедствиями. Наконец начальник тюрьмы обратился за помощью в вышестоящие инстанции, и на территорию тюрьмы вступили национальные гвардейцы и армейские части, вооруженные винтовками с. примкнутыми штыками.

Пожарные заработали вовсю, однако заключенные начали забрасывать их камнями. Направив на заключенных стволы брандспойтов, пожарные заставили их отступить. После этого бунт принял характер всеобщего восстания. Несколько заключенных попытались поджечь пожарную машину. Другим удалось поджечь часовню и цех по переработке шерсти. Но оба этих пожара были потушены своевременно и большого ущерба не нанесли. А вот когда заключенные перевернули машину «скорой помощи», начальник тюрьмы приказал открыть огонь на поражение, и беспорядки сразу улеглись.

После этого пожарные потушили, наконец, основной пожар и вошли в чадящее здание вместе с представителями тюремной администрации. Их взорам предстала жуткая картина. Только на шестом ярусе лежало 168 изувеченных и обуглившихся трупов. Останки сотен несчастных узников были обнаружены на других ярусах. Из 800 заключенных, находившихся в тюрьме, погиб 321, еще 130 человек было тяжело ранены.

Подробности первых минут пожара благодаря оперативности прессы стали достоянием гласности. Общественность была шокирована такой бесчеловечностью. Уоткинсона обвинили в том, что именно он обрек на смерть 168 человек. Однако старший надзиратель отказался принять на себя ответственность и утверждал, что только выполнял приказ вышестоящего начальника, капитана Джона Холла. Холл, естественно, отрицал, что когда-либо отдавал такой приказ и Уоткинсон был отстранен от должности.

Обнаружилось, что сигнал о пожаре поступил со щита, находившегося за пределами тюремной территории, а не из тюрьмы. Причем сделано это было уже после того, как пожар набрал силу. Дверь главного прохода, который вел на все ярусы, обычно оставалась открытой, однако на этот раз она оказалась запертой и ее не открыли даже во время пожара. Возникло подозрение, что кто-то закрыл ее уже после начала пожара.

Альберт О’Брайен, католический капеллан тюрьмы, выступил с обличительной проповедью, в которой, в частности, заявил: «Катастрофа была преступлением, которое совершило государство, — гораздо большим преступлением, чем те, которые совершили против государства эти погибшие люди».

Газета «Колумбус Ивнинг Диспетч» обращала внимание на переполненность тюрем и в своей редакционной статье делала вывод: «Вот уже много лет подряд наши законодатели изощряются в словоблудии насчет проблем тюрем, а человеческие жизни в это же время подвергаются ежедневной опасности… Вопли людей, горящих заживо за стальными решетками, как будто их нарочно поджаривают в тесном каменном помещении, все еще звучат в ушах жителей Огайо. И государство окажется еще более жестоким, если эти вопли останутся безответными».

По иронии судьбы, материальный ущерб от пожара составил всего 11 тыс. долларов.