20.5. Бранить служанок

Самый знаменитый эротический роман Китая Цветы сливы в золотой вазе, старейшее из известных изданий которого относится к 1616 г., содержит, как считается, наиболее раннее литературное упоминание выражения для стратагемы 26. Симэнь Цин, герой романа, забрасывает учебу и полностью предается мирским удовольствиям. Богатство приносит ему торговля снадобьями и шелком. После того, как он сделал Цзиньлянь (Золотой Лотос) пятой, а Ли Пинъэр — шестой женой, между шестью ревнующими женами начались всевозможные козни ради расположения состоятельного кутилы. «Держала Цзиньлянь у себя кота. Был он весь белый, только на лбу выделялось черное пятнышко вроде малюсенькой черепашки. За это она прозвала его Угольком В Снегу или Львенком-Снежком… С появлением [у Пинъэр сына] Гуаньгэ хозяин стал во всем потакать Пинъэр. Она попросит одно, он готов ей сделать десять. Видя все это, Цзиньлянь завидовала Пинъэр и злилась. Из ревности зародился у нее коварный план: обучить кота, чтобы тот до смерти напугал ребенка… Зная, как боится кошек Гуаньгэ, она, оставаясь в комнате одна, завертывала в красный шелк кусок мяса и приучала кота бросаться на лакомое. И надо же было такому случиться — занемог Гуаньгэ. Несколько дней подряд поили его снадобьями… а когда ему стало немного полегче, Пинъэр нарядила его в красную атласную рубашечку и положила в передней на кан (отапливаемая лежанка)… Вдруг нежданно-негаданно из комнаты Цзиньлянь выскочил кот Снежок. Завидев на Гуаньгэ колыхавшийся красный шелк, обученный кот с яростью бросился на кан и стал рвать когтями рубашонку. Ребенок залился плачем, но тут же умолк. Только тельце его корчилось в судорогах… Изо рта шла белая пена… Прожил он год и два месяца» [гл. 59: «Цзинь, Пин, Мэй, или Цветы сливы в золотой вазе». Пер. с кит. В. Манухина. Иркутск: Улисс, 1994, т. 3, с. 352–354, 359].

Использованием только стратагемы 3 — с помощью кота погубить сына своей соперницы — Цзинлянь не удовлетворилась. После того как не стало ребенка, она «прямо-таки воспрянула духом. «А, потаскуха проклятая, — со злорадством кричала она ежедневно в присутствии служанок. — Что я говорила? Зайдет и твое солнце! Отойдет и твое время! Сбили горлицу, и самострел теперь ни к чему. Сломалась скамейка — о спинку не обопрешься. Продала старуха Ван мельницу — куда молоть пойдет? Умерла красавица — хозяйке хоть все заведенье закрывай. Что ж! Равны мы теперь — что я, что ты!» Пинъэр отчетливо слышала ее злопыхательскую брань, но и голоса подать не смела. Только проливала втихомолку слезы. Перенесенное горе и затаенная обида сломили Пинъэр. Нервы ее не выдержали, и она лишилась покоя даже во сне, не пила и не ела… От горя и попреков у Пинъэр открылся старый недуг — истечения. Симэнь пригласил лекаря Жэня. Как вода точит камень, так и лекарство, им прописанное, — чем больше пила его Пинъэр, тем ей становилось все хуже. За какие-нибудь полмесяца она побледнела, осунулась и сделалась неузнаваемой… «Но что может расстраивать матушку? — недоумевала монахиня [мать Ван]. — Ведь ее так любит хозяин. О ней заботится хозяюшка. Ее окружают остальные хозяйки. Не представляю, кто ее расстраивает?» — «Вы, мать наставница, ничего не знаете», — заговорила [кормилица] Жуй (Желанная) и велела… поглядеть, закрыта ли дверь, а то, как водится, путники душу изливают, а притаившийся в траве на ус наматывает. Кормилица продолжала: «Госпожа Пятая матушку со свету сживает. Это она напустила своего кота и перепутала Гуаньгэ. А батюшка, как ни допытывался, матушка ни слова не проронила. Потом уж Старшая госпожа все рассказала. Кота батюшка прикончил, а Пятая так и не призналась. Теперь на нас зло срывает. После кончины Гуаньгэ в восьмой луне она сама не своя от радости. Язвит, ехидствует направо-налево (грозит софоре, указывая на тут), а все чтобы наша матушка услыхала. Ну, как же тут не расстраиваться, как не терзаться. Матушка все глаза выплакала. Вот и слегла» [там же, гл. 60, с. 369–370; гл. 62, с. 429]. Через некоторое время Ли Пинъэр умирает с горя.