4. Заботы Николая I о городе Риме. — Он восстанавливает водопроводы tocia и trajana. — Он снова укрепляет Остию. — Незначительное число сооружений и приношений Николая. — Состояние наук. — Школьный эдикт Лотаря, 825 г. — Декреты Евгения II и Льва IV о приходских школах. — Греческие монахи в Риме. —

4. Заботы Николая I о городе Риме. — Он восстанавливает водопроводы tocia и trajana. — Он снова укрепляет Остию. — Незначительное число сооружений и приношений Николая. — Состояние наук. — Школьный эдикт Лотаря, 825 г. — Декреты Евгения II и Льва IV о приходских школах. — Греческие монахи в Риме. — Библиотеки. — Рукописи. — Монеты

За время, в которое Николай был папой, в Риме не возникало никаких внутренних смут; напротив, повсюду раздавались хвалы полному благополучию и обильным урожаям. Бедные получали пищу в изобилии; как прежде римский император, папа приказал выдавать всем нуждающимся подписанные его именем марки, дававшие право на получение съестных припасов.

Николаем были восстановлены два водопровода: так называемые Tocia и Traiana или Sabatina; последний снабжал водой Леонину и назывался там в ту пору водопроводом Св. Петра. Так как последний водопровод был восстановлен уже Григорием IV, то надо предполагать, что или с тех пор этот водопровод был испорчен сарацинами, или Николай улучшил в нем направление и распределение воды. Строительное искусство в те времена было в упадке, и возводившиеся сооружения быстро разрушались. Николаю пришлось снова строить даже стены Остии, которые совсем недавно заново были возведены Григорием IV, и снабдить их более прочными башнями, в которые был помещен гарнизон. Правда, из опасения морских пиратов Остия была уже покинута, но в Порто все еще существовала корсиканская колония.

Поразительно малое число как церковных пожертвований, сделанных Николаем I, так и церквей, им построенных, не может быть поставлено в вину этому папе. По отчету его биографа, он построил портик Св. Марии in Cosmedim. Нет сомнения, что Николай был диаконом именно этой церкви, так как ей он уделил особенное внимание перед всеми другими церквями; кроме упомянутого выше помещения для пап, Николай выстроил при этой церкви еще прекрасный триклиний. Живопись и мозаика в диаконии S.-Maria nova Льва IV принадлежит Николаю; в Латеранском дворце он возвел новое жилое здание, а при базилике Св. Себастиана — монастырь.

Биограф Николая I, по-видимому, немного понимал в науках и потому не сообщает, насколько последний содействовал процветанию их в Риме. Биограф этот ставит только в заслугу отцу Николая, что тот был другом свободных искусств и дал сыну возможность ознакомиться с ними; далее следует сообщение, что Николай был сведущ во всех священных науках; таким образом, надо полагать, что биограф имел в виду здесь только теологические познания. Тем не менее содействие развитию наук в целях смягчения варварских нравов составляет особенность, присущую эпохе Каролингов, ее красоту и славу. Гений Карла и его друзей, которым была известна классическая римская литература, явился могучим толчком, сразу поднявшим стремление к научному знанию, и в этом же направлении действовали и преемники Карла. Блестящим доказательством всему этому служит эдикт Лотаря I в 825 г. Сокрушаясь о том, что в Италии в следствие отсутствия должной заботливости со стороны начальствующих лиц почти повсюду прекратилось обучение наукам, император приказывает учредить 9 центральных школ в следующих отдельных округах: в Павии, где впоследствии эта школа стала знаменитым университетом, — учреждение которого, конечно, неосновательно, приписывается Карлу Великому, — в Иврее, Турине, Кремоне, Флоренции, Фермо (для герцогства сполетского), Вероне, Виченце и Форуме Юлия (Чивидаль Фриульский). Такое вполне определенное указание на повсеместное исчезновение школ доказывает, что обучение в Италии находилось в самом плачевном состоянии. О высших учебных учреждениях не было и помину, а то, что обозначалось именем «доктрины», включало только религиозные вопросы и, может быть, еще начатки кое-каких светских познаний, а именно грамматики.

Эдикт Лотаря относился к королевству Италии, но не касался Рима и церковных провинций. А здесь царило такое же, если еще не большее, невежество, как это доказывают некоторые постановления римских соборов. В 826 г. Евгений II предписал иметь во всех епископствах и приходах ученых, которые должны были обучать наукам и священным догматам. Эта классификация знаний указывает, что обращалось внимание также и на светские науки (artes liberates) и что между ними и теологией (sancta dogmata) делалось должное различие; но едва ли возможно было найти преподавателей светских наук. Науки эти были в полном упадке, и когда Лев IV в 853 г. подтвердил декрет Евгения, он должен был добавить следующее: «Хотя обыкновенно учители свободных наук в приходах встречаются редко, но в преподавателях Священного Писания и наставниках церковной службы недостатка не может быть». На то же самое приходилось жаловаться Риму. В нем не было ни одного ученого, ни одной школы, которые бы пользовались некоторой известностью. Правда, с того времени, как бенедиктинцы поселились в городе, в Риме существовали монастырские школы и, между прочим, древняя Латеранская, которая была учреждена теми же бенедиктинцами и дала образование многим папам. Но эти школы нельзя было и сравнивать со школами, существовавшими в Германии и Франции, как, например со школой в Фульде, С. Галлене, Туре, Корвее, или в Ломбардии, в Павии Рим не блистал именами таких выдающихся людей, как Иоанн Скот, Рабан Мавр, Агобард Лионский, шотландец Дунгал в Павии и Луп Феррьерский.

Из всех светских наук разве только юриспруденции еще могло уделяться в Риме некоторое внимание: по статуту Лотаря в Риме должны были быть преподаватели права; им были известны законы Юстиниана, и они излагали свой предмет по компендиуму; адвокаты же и нотариусы по необходимости должны были знать салические и лангобардские законы.

Многие папы селили в новых монастырях греческих монахов; последние обучали римское духовенство своему языку, и хотя эллинская литература ничего от этого не приобретала, тем не менее знакомство со всем греческим поддерживалось таким образом в Риме, а папы имели возможность в подобных семинариях готовить людей, которые затем могли быть посылаемы в качестве нунциев в Константинополь и служить секретарями и толмачами.

Некоторые церкви и монастыри были снабжены библиотеками. Латеранская библиотека существовала по-прежнему, и почтенный титул «библиотекаря» удержался в эпоху даже самого глубокого невежества. В папском архиве сохранялось бесчисленное множество церковных актов и регесты, или папские письма; то были драгоценные первоисточники и по истории, и по языку того времени — произведения подлинной римской литературы первой половины Средних веков; утрата всех этих сокровищ, погибших бесследно в XII и XIII веках, привела к тому, что в наших сведениях о том времени появился крупный и неизгладимый пробел.

Не может быть сомнения в том, что в церковных и монастырских библиотеках Рима находились также произведения латинской и греческой литератур. Такого рода списки (codies) должны были сохраняться то в том, то в другом месте еще с эпохи готов; с течением же времени к ним, конечно, присоединялись еще новые рукописи. Заграничные монастыри в IX в обладали многими литературными сокровищами; аббатство Центула или С. Рикьера в Галлии, где некогда был аббатом Ангильберт, славилось в 831 г. тем, что обладало 256 списками, и чрезвычайно интересно знать, какие именно книги называет летописец в числе светских; то были: Aethicus de mundi descriptione, история Гомера, включая Диктиса и Дареса фригийских, весь Иосиф Плиний Младший, Филон, басни Авиена, Виргилий, а из «грамматиков», на которых в ту эпоху было больше всего спроса, Цицерон, Донат, Присциан, Лонгин и Проспер. Но если такого рода книги встречались во Франции, то тем более они должны были быть и в Риме. В 855 г. аббат Луи Феррьерский обратился к Бенедикту III с просьбой прислать ему сочинение Цицерона de Oratore, Institutiones Квинтилиана, комментарий Доната к Теренцию, обещая, что все это будет возвращено в целости, как только будут сняты копии со всех этих произведений.

Но в римских отчетах ничего не говорится о светских списках, и если в жизнеописаниях пап и встречаются упоминания о книгах, то только о Евангелиях, антифонариях и миссалах, так как существовало обыкновение обзаводиться ими в церквях. Таким книгам по справедливости придавалось значение богатого приношения и о пожертвовании их даже упоминалось на надгробных надписях. Пергаментный список стоил больших денег; для того чтобы написать и разрисовать его, требовалось много утомительного труда и искусства, гораздо больше, чем для того, чтобы отлить подсвечник или вазу и вызолотить их.

Искусные монахи проводили всю свою уединенную жизнь в том, что работали над составлением таких списков Священного Писания и произведений отцов церкви. Эти списки скорее рисовались, чем писались, то кисточкой, то пером, частью римским полууставом, маюскулом или минускулом, частью мудреными лангобардскими буквами и затем местами еще украшались миниатюрами, причем первая миниатюра обыкновенно изображала писца или аббата-заказчика, а то и обоих вместе, держащих в руке список и приносящих его в дар какому-нибудь святому. Сложное очертание букв уже само по себе затрудняло писание и заставляло прибегать к вырисовыванию; кроме того, чрезвычайно искусные заглавные буквы списка разукрашивались еще золотом и красками. О той любви, прилежании и тщательном искусстве, с которыми все это проделывалось, свидетельствует поныне знаменитый Каролингский список Библии, который относится к IX веку и хранится в монастыре Св. Павла как величайшая драгоценность этого монастыря.

Такие рукописи выясняют вместе с тем и характер той эпохи. Искусству приходилось тогда бороться с глубоким варварством, и влияние последнего сказалось на произведениях искусства их неуклюжими и грубыми формами. Как у древних дорийцев, египтян и этруссков, дух IX и последующих веков преисполнен таинственности, загадочности и символизма, и об этом ясно свидетельствуют характер картин и письма, употребление монограмм на документах и монетах и любовь к арабескам. В особенности на монетах отразился облик общественной жизни эпохи; надписи и изображения на папских монетах этого времени имеют ужасный вид.