Приложение N 7: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ

Приложение N 7: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ

Из судебного дела по обвинению Бориса Коверды в убийстве посланника П. Войкова

(Хранится в Варшаве. Перевод с польского)

Из показаний свидетеля А. Новаковского

(Альфред Новаковский — полицейский, производивший обыск на квартире Бориса Коверды)

В связи с совершением покушения на посланника Войкова я произвел обыск в квартире Бориса Коверды в Вильне. Обыск не дал никаких результатов. В политическом отношении Борис Коверда пользовался хорошей репутацией, ни к какой политической организации не принадлежал. Обыск был произведен для установления, не принадлежит ли Коверда к монархической организации. Коверда ни в каких отношениях с местными политическими деятелями не состоял и ни к какой организации не принадлежал.

Русская колония в Вильне немногочисленна, монархистов среди нее около 100 человек. О связи Коверды с монархической организацией не было никаких данных. В квартире Коверды в Вильне мы нашли квитанцию в получении казной Великого Князя Николая Николаевича пожертвованного им одного доллара.

Из показаний А. Коверды

(Анна Коверда — мать террориста, учительница)

Об убийстве я узнала из газет. Это меня ошеломило. Борис был очень впечатлительным, скромным и тихим. Содержал семью, потому что я болела и была без работы: он работал на всю семью…

… Он работал в редакции газеты «Белорусское слово», был экспедитором, а последнее время и корректором. Борис отдавал весь заработок мне. Он имел демократические убеждения.

Борис родился в окрестностях Вильны. Мы жили в России до 1920 года. Я вернулась в Польшу с детьми, муж дйгжен был остаться в России. Мы вернулись в Польшу легально. К возвращению нас склонило то, что я тут родилась и жила.

Мой муж — народный учитель в Бельском уезде. В последнее время у меня была работа, и я зарабатывала. Перед этим я была безработной, и тогда меня и дочерей содержал сын. Дочери мои не зарабатывают. Муж иногда присылал деньги, главным образом, однако, нас содержал Борис.

Борис много читал. По взглядам он был демократ. Большевикам не симпатизировал. То, что он видел в Самаре, не могло создать в нем благоприятного для большевиков настроения…

… Сын моей сестры был убит большевиками. Борис часто говорил об этом с моей сестрой. Он был свидетелем разгула Чрезвычайки, слез моей сестры, которую он любил, так как она была его крестной матерью.

Борис религиозен, он был в этом году на исповеди и причащался.

Когда Борис был еще 6-7-летним мальчиком, я ему иногда читала историю России, я тогда была учительницей, а он учился в школе. На него особенно сильное впечатление произвела история Сусанина. Он сказал мне: «Мама, я хочу быть Сусаниным».

Дома мы говорили исключительно по-русски, мы считаем себя русскими по культуре… В Самаре еврейчик был назначен руководителем четырех школ. Он давал неприятные распоряжения и вел с детьми разговоры о Христе, говорил, что это талантливый сектант. Когда Борис после болезни начал поправляться, первой просьбой его было купить Евангелие…

Из показаний свидетеля С. Коверды

(Софрон Коверда — отец террориста. Издатель газеты «Крестьянская Русь»)

В последний раз я виделся с сыном на празднике Рождества Христова. Мы тогда вместе проводили праздники. С тех пор я с ним не виделся. Я жил отдельно, так как тяжелые условия вынуждали меня жить отдельно…

… Я сын крестьянина, родился в Бельско-Подляшском уезде. Я польский гражданин как уроженец Бельского уезда — и на основании списков населения получил паспорт. В начале войны я был чиновником Крестьянского Банка, в Вильне. В 1914 г, я поступил охотником в армию. Меня признали негодным, потому что я плохо слышу правым ухом, но я, видя, что простой народ идет на войну, сам подал заявление, что здоров и прошу о зачислении меня в армию.

В окрестностях Сморгони я был очень тяжело ранен. В течение 4 месяцев я лечился в Москве, и как раз в тот момент произошел большевистский переворот. В Вильне еще до войны я принадлежал к партии социалистов-революционеров и принимал участие в нелегальной работе. Я был убежден в том, что царская власть угнетает крестьян, и как крестьянин стремился к улучшению крестьянской доли.

Когда произошел переворот, я принимал участие в уличных боях против большевиков. Большевики, однако, после переворота мобилизовали меня и назначили комендантом этапного пункта. Потом зачислили меня в армию. С этим я не мог примириться и в 1921 году бежал тайно из России, перешел границу под Несвижем, семья моя была тогда в Польше. Границу я перешел в качестве офицера Красной Армии.

Мою семью я застал в нужде. В 1922 году я начал издавать в Варшаве газету «Крестьянская Русь». Это был орган организации Савинкова, демократического направления. Я издавал эту газету, пока у меня были деньги. Я — белорус, моя жена тоже. Дома мы говорим побелорусски, по-русски и по-польски, над нами смеются, что мы так различно говорим. При Керенском в 1917 году я боролся против большевиков и говорил об этом с Борисом…

Из показаний Б. Друцкого-Подберезского (Борис Друцкой-Подберезский — сотрудник еженедельника «Белорусское Слово», один из друзей Бориса Коверды)

Я знаю подсудимого с апреля 1925 года как человека трудолюбивого, интеллигентного, нервного и честолюбивого. С первого дня знакомства я считал Коверду решительным противником большевистского строя.

Коверда обратился ко мне с просьбой о получении через депутата Тарашкевича визы на выезд в Чехию или Россию. Я обратился к депутату Тарашкевичу, но последний отказал, говоря, что ничего не может сделать для получения визы в Прагу, так как чешское правительство не дает новых стипендий, а визы в Россию устраивать не может, ибо на это не распространяются его связи. Это было в прошлом году, скорее в 1926, чем в 1925.

Я до сих пор работаю в редакции «Белорусского Слова». Мы время от времени получаем русские советские и эмигрантские газеты. Получаем «Руль» и время от времени какие-то парижские газеты. Сотрудники редакции могли пользоваться этими газетами в редакции.

Подсудимый Коверда имел доступ к этим газетам: он был корректором и администратором, а в последнее время делал выдержки из иностранных газет и переводил их на белорусский язык. Основной заработок Коверды составлял 150 злотых в месяц.

Не получив визы, Коверда жалел об этом. Он несколько раз говорил, что не может выйти из трудного материального положения и не может продолжать образование…

Из выступления М. Недзельского

(Мариан Недзельский — адвокат, защитник Бориса Коверды на судебном процессе)

Большие исторические события возникают только на основе великих и глубоких причин. И если коснуться анализа этих причин, нужно сказать прямо, что основаны они на неустранимой коллизии между всемирной современной христианской культурой и попыткой большевиков вернуть человечество на путь варварства.

Вот почему бременем великой исторической ответственности следует отягчить не личность Бориса Коверды, а весь тот строй, на совести которого уже столько катастроф и совесть которого еще запятнается не одной катастрофой до тех пор, пока не наступит победа справедливости и правды…

Из выступления П. Андреева

(Павел Андреев — адвокат, защитник Бориса Коверды на судебном процессе)

Родина не состоит из одной территории и населения. Родина является комплексом традиций, верований, стремлений, святынь, духовных ценностей и исторической общности, основанной на человеческом материале и на земле, им заселенной. Родина — это история, в которой развивается нация. А разве СССР может создать нацию, может создать народ? Нет. И не во имя различно понимаемого блага Родины боролся Борис Коверда, а против злейших врагов своей бедной Родины выступил этот бедный одинокий мальчик…

… А кого убил Коверда? Войкова ли, посланника при Речи Посполитой Польской, или Войкова, члена Коминтерна? А ведь таким двуликим Янусом был убитый Войков. Мы находим ответ в словах Коверды: «Я убил Войкова не как посланника и не за его действия в качестве посланника в Польше — я убил его как члена Коминтерна и за Россию». Именно за все то, что Войков и его товарищи по Коминтерну сделали с Россией, убил его Борис Коверда. При чем же тут убийство официального лица по поводу или во время исполнения им его служебных обязанностей?..

Из выступления Ф. Пасхальского

(Франциск Пасхальский — адвокат, защитник Бориса л — Коверды на судебном процессе) Я не хочу говорить о русской действительности, но должен зато подчеркнуть переживания, родившие выстрел, от которого на Главном вокзале пал его превосходительство господин посланник Войков. Мне кажется, что даже те, кто истолковал эволюционный манифест Маркса и Энгельса, широко введя в свою доктрину укрепление диктатуры пролетариата при помощи террора, не имеют права удивляться, более того, должны были бы понять психологию мальчика, который поверил в диктатуру русского народа так, как они — в диктатуру пролетариата. Во имя этой диктатуры, соединенной в его представлении с церковными песнопениями и звоном московских колоколов, он применил тот же метод, что и они…

… Коверда приехал в Варшаву, и тут в его руки попала книга, удивительная книга, так неслыханно близкая полякам, несмотря на все различия в истории Польши и России. Во время процесса спрашивали, были ли у Коверды сообщники. Господин прокурор снял с защиты обязанность доказывать, что этих сообщников не было. Я боюсь, однако, что сообщников надо искать далеко, в могилах, рассеянных по безграничным русским просторам, в реках, розовеющих от крови, среди тех, кто погиб от голода, от тифа, от пролетарской диктатуры, среди всех тех, кто перечислен в этой именно книге Арцыбашева.

Я убежден, что если бы этот великий русский писатель, имя которого как молния прошло по Европе, был жив, ребенок Коверда не был бы на скамье подсудимых один. Арцыбашев бы этого не позволил. Ибо, если необходимо было последнее напряжение воли, если необходима была книга, замыкающая цикл размышлений Коверды, то этой книгой сделалась несомненно книга Арцыбашева, так напоминающая «Книги Изгнания» Мицкевича. В этой книге Арцыбашев обращается к швейцарским судьям по поводу дела Конради со словами: «Помните, что вас окружают миллионы теней, тысячи убитых мужчин, насилуемых перед смертью женщин, детей и старцев, как бы распятых на кресте. Все они напрасно молили небо о возмездии, но никто до сих пор не ответил на эту мольбу. Из этого настроения, столь близко напоминающего фрагменты из импровизации Мицкевича, родилась идея, которая во имя народа топчет нравственность».

«Тот, кто поднял меч, пусть гибнет от меча». «Вы, — восклицает Арцыбашев, — избрали террор средством тирании. Ваш террор — преступление. Террор, направленный против вас, — справедливое возмездие». И в конце концов он приходит к той, как будто простой истине, которая сопутствовала всем усилиям польского оружия: «Родина не дается даром». «Мы и только мы имеем право решать судьбу нашей родины». Наконец в той же книге нашел Коверда также и разрешение вопроса о нарушении нейтралитета страны, в которой русский эмигрант совершает убийство: «Нельзя считаться с ним, так как следует кричать на весь мир, что мы не парии, а граждане Европы».

Простите, господа судьи, что я позволил себе эти несколько пространные цитаты, но цитаты эти — вся защита Коверды. В них кристаллизировалась идеология борющейся эмиграции, идеология тем более красноречивая для души юного мальчика, что тот, кто ее создавал, по примеру польских поэтов, черпал ее из глубины своего чувства и своей безграничной тоски по России. Недаром в книге Арцыбашева Ковердой подчеркнуты многие его мысли. Другие мысли Коверда сопроводил своими детскими примечаниями. Книга эта является сообщником преступления…