10. Белый террор. Расстрел гарнизона Кремля
10. Белый террор. Расстрел гарнизона Кремля
Не слишком торопясь, 27 октября через «Известия» ВРК объявил о начале восстания против Временного правительства и обратился с призывом к московскому гарнизону о поддержке[182]. Но ранее, в условиях фактического бездействия главной руководящей структуры, большевистский штаб Красной гвардии начал действовать самостоятельно[183] — вооружая красногвардейцев и размещая их на ключевых позициях (только в центр города было послано около 15 тысяч рабочих, однако по большей части без оружия). На тот момент Красная гвардия имела в своем распоряжении 900 винтовок (в т. ч. около 400 берданок), около 9000 револьверов и около 200 маузеров, плюс около 5 тысяч винтовок у революционных частей гарнизона. В то время, как силы КОБ оценивались в 40 тыс. хорошо вооруженных юнкеров и офицеров[184].
Кремль представлял для Советов огромную ценность — здесь, в Арсенале, находилось оружие, острую нехватку которого ощущали отряды Красной гвардии и большевистски настроенные войска.
В Кремле размещались 56-й запасной полк, рота 193-го полка и Украинский полк. Настроения этих частей были разными — солдаты 193-го полка стояли на стороне большевиков, в 56-м полку единодушия не наблюдалось, Украинский же полк, хоть и не проявлял явного антибольшевизма, но от участия в начавшихся вскоре боевых действиях предпочел уклониться. С первыми выстрелами его солдаты по приказу офицеров ушли в казармы[185].
Еще 25?26 октября в Военно-революционном комитете разгорелись жаркие дебаты по поводу кандидатуры коменданта Кремля. Пече вспоминал: «ЦШ (Центральный штаб — Д.Л.) Красной гвардии и ленинская часть МК предложили назначить комиссаром и комендантом Кремля опытного революционера и видного участника боев 1905 г. П. К. Штернберга. Однако ВРК назначил комендантом арсенала Кремля молодого и малоопытного большевика — прапорщика О. Берзина…»[186].
26 октября на совещании в Моссовете большевики предложили дополнительно направить в Кремль отряд Красной гвардии — для агитации солдат, еще не определившихся со своей позицией, а также для вывоза из Арсенала оружия. Красногвардеец Страхов вспоминал: «Отряд для занятия Кремля был готов. Дважды посылали за указанием к т. Ногину в Политехнический музей, но там шли только споры. Тем временем от наших разведчиков — калужских самокатчиков в 3 часа ночи получаем данные о движении юнкеров по Воздвиженке к Кремлю и Манежу. Только в 9 ч. утра двинулись к Манежу…»[187]
На нескольких грузовиках отряд Красной гвардии прибыл в Кремль, комендантом Берзиным им было отпущено оружие, однако покинуть крепость они уже не смогли — она была блокирована подошедшими отрядами КОБ и оказалась в осаде.
К 27 октября, когда ВРК только решился вовсеуслышанье объявить о восстании, расстановка сил противоборствующих сторон в общих чертах уже определилась. Верные ВРК войска и отряды Красной гвардии располагались за Садовым кольцом, блокируя часть сил КОБ — 6-ю школу прапорщиков в Крутицких казармах, Алексеевское военное училище и кадетские корпуса в Лефортове. В свою очередь КОБ удерживал центр города и блокировал большевистский гарнизон в Кремле и кремлевские арсеналы[188]. Нужно отметить, что не все юнкерские училища выступили на стороне КОБ — 1-я юнкерская школа отказала Рудневу и Рябцеву в своей поддержке[189].
К вечеру 27 октября КОБ, ранее ведший переговоры с представителями Совета «о мирном разрешении конфликта», решив, что сам факт переговоров является проявлением слабости, предъявил ультиматум, требуя упразднения ВРК и вывода из Кремля всех революционных частей.
Произошло первое с начала восстания в Москве крупное боестолкновение. Идущая через центр города к Московскому совету пробольшевистская рота солдат 5-й армии Северного фронта (так называемые «двинцы», еще в июне 1917 года участвовавшие в восстании на фронте и заключенные вначале в двинскую тюрьму, затем в Бутырку, а в сентябре 1917 года освобожденные решением Временного правительства) в пути наткнулась на заставы юнкеров. У Москворецого моста их в первый раз остановил патруль, однако разрешил продолжить движение. Следующий раз «двинцам» преградили путь у Лобного места. Выяснив из короткого разговора, что солдаты следуют к Московскому Совету, их, на удивление, пропустили вновь. Однако у Исторического музея ситуация переменилась.
«Это те самые бандиты с двинского фронта, которые сидели в Бутырской тюрьме! — заявил офицер очередного патруля. — Сложить оружие! Сдаться!». «Двинцы» решили прорываться. Последовал залп юнкеров, открыли огонь установленные у Кремля пулеметы. В бою погиб командир роты Е. Н. Сапунов, часть солдат сумела пробиться к Совету, погибшие и раненые были с обеих сторон[190].
В ночь на 28 октября отряды юнкеров совершили налет на Дорогомиловский ВРК. Другой юнкерский отряд захватил Дорогомиловский мост, рассчитывая удержать его до прибытия на Брянский (Киевский) вокзал войск с фронта. Революционные силы были оттеснены от почтамта, телеграфа, телефонной станции.
Блокированный в Кремле гарнизон остался без связи с руководством восстания. Этим немедленно воспользовался КОБ, объявив коменданту Берзину, что город находится под полным контролем сторонников Временного правительства. От коменданта потребовали сложить оружие и сдаться на волю победителя.
К этому времени в кремлевском гарнизоне обострились противоречия. Солдаты Украинского полка, как уже упоминалось, с первыми выстрелами юнкеров (по Кремлю вели огонь пулеметы, установленные в окнах Верхних торговых рядов, а также трехдюймовые орудия[191]) ушли в казармы, оборону на стенах держали роты 56-го полка, 193-го полка и отряды Красной гвардии. Далее «украинцы» начали митинговать, призывая к сдаче силам КОБ. После получения Берзиным ультиматума, солдаты этого полка солидарно выступили за поднятие белого флага[192]. Мнения в 56-м и 193-м полку разделились. Принципиальное решение принял комендант Берзин, решив подчиниться «победителям» и открыть ворота.
Берзиным был отдан приказ прекратить стрельбу по юнкерам. Однако некоторые солдаты и красногвардейцы не подчинились коменданту, категорически отказались сдаваться, приняв решение продолжать борьбу. Они укрылась у стены, и когда юнкера через ворота начали входить в Кремль, открыли по ним огонь.
«Юнкера в панике бросились бежать к стенам, а некоторые обратно за ворота с криком: «Измена, измена! Где Рябцев?», — вспоминает красногвардеец Страхов. — В это время около стены проходили броневики… <Они> остановились и открыли огонь по стрелявшим»[193].
«Когда броневики, а также задние ряды юнкеров открыли огонь по стене, — рассказывает Страхов, — я был ранен в голову. Помню, что при ранении я еще в последний раз спустил курок, после чего у меня сейчас же стало темно в глазах, и я упал.
<Через какое-то время> я пришел в себя и встал. Но у меня уже не было ни винтовки, ни револьвера… Недалеко от меня стоит мой товарищ И. С. Сидоров… Не успел я крикнуть Сидорову, как ко мне подбежало человек семь юнкеров и… один матрос. Меня сразу ударили несколькими прикладами. Я падаю и только слышу, будто сквозь какой-то сон, что они кричали: «Коли его», «Руби его!» и т. д. Все-таки я собрался с силами и открыл глаза: против моих глаз стояла толпа юнкеров, и двое из них направляли на меня штыки, а третий замахнулся шашкой»[194].
Случившееся далее в советской историографии получило название «кремлевского расстрела». Подавив сопротивление и выстроив сдавшихся и обезоруженных солдат на площади (среди них были раненые), юнкера открыли по ним огонь из пулеметов. Данные о жертвах этого побоища разнятся — от нескольких десятков погибших и значительного числа раненых до 300 убитых[195].
Расстрел безоружных солдат в Кремле разные источники рисуют по разному. Так, участник событий со стороны юнкеров В. С. Арсеньев в своих воспоминаниях утверждает, что никакого расстрела не было: «…я был послан с 5-ю товарищами проверить в казармах 56-го полка, все ли оружие солдатами выдано. Тем временем на Сенатской площади был выстроен без оружия весь полк, перед которым было набросано кучами сдаваемое им оружие. В казармах я нашел во всех помещениях кучки солдат, и, к моему удивлению, массу несданного оружия… Вдруг <я> услыхал выстрелы; взглянув в окно, я увидал, что солдаты, как подкошенные, падают, и на площади идет какая-то сумятица; ввиду этого я бросил свое занятие и с своими людьми быстро побежал на площадь, но на лестнице нам навстречу бежало много солдат. Оказывается, план 56-го полка будто был таков: впустив небольшое количество юнкеров в Кремль и, видимо, им подчинившись, по сигналу броситься и уничтожить их; бежавшие навстречу нам солдаты должны были наверху в казармах забрать оружие и напасть на юнкеров. Благодаря отваге и решимости моих товарищей, которым я приказал никого по лестнице не пропускать и немедленно стрелять в случае сопротивления, удалось оттеснить вниз в сени бежавшую наверх массу и забаррикадировать боковую из сеней во двор дверь. В сенях представлялась ужасная картина: лежали и стонали раненые…
Когда все более или менее успокоилось, мы вышли на площадь; там лежали раненые и убитые солдаты и юнкера… Выяснилось, что, когда 56-й полк был выстроен и юнкера были заняты счетом солдат, то из казарм или Арсенала раздались выстрелы в юнкеров — это и было сигналом для оставшихся в казармах начать стрельбу из удержанных винтовок из верхних помещений в находящихся на площади юнкеров, за этим-то оружием и побежали встреченные нами на лестнице солдаты. В ответ на это юнкера открыли стрельбу …»[196]
С другой стороны вспоминает красногвардеец Страхов: «…Я очнулся в построенных рядах, как и все солдаты, и чувствовал, что выбиваюсь из сил. Но меня ободрила трескотня пулемета. Рядом с собой слышу крики ужаса. Это юнкера стали стрелять по нас из пулемета, около меня, как снопы, повалились солдаты»[197].
Солдат 56-го полка Базякин свидетельствует: «Утром 28-ого в 7 час. т. Берзин собирает нас и говорит: «Товарищи, мною получен ультиматум и дано на размышление 20 минут. Весь город перешел на сторону командующего войсками». Оставшись одни, будучи изолированными от города, и не зная, что делается за стенами Кремля, мы решили с т. Бережным сдаться. Стащили пулеметы к арсеналу, открыли ворота и пошли в казармы. Не прошло и 30 минут, как поступило приказание выходить во двор Кремля и выстраиваться поротно. Ничего не зная, выходим и видим, что к нам пришли «гости» — роты юнкеров… Броневики… и одно орудие — трехдюймовка. Все перед ними выстраиваются. Нам приказано расположиться фронтом к окружному суду. Юнкера нас окружили с ружьями наготове. Часть из них заняла казармы в дверях, в окнах тоже стоят. От Троицких ворот затрещал пулемет по нас. Мы в панике. Бросились кто куда. Кто хотел в казармы, тех штыками порют. Часть бросилась в школу прапорщиков, а оттуда бросили бомбу. Мы очутились кругом в мешке. Стон, крики раненых наших товарищей… Через 8 минут бойня прекратилась. Выходят офицеры и махают руками: «Стой, стой, это ошибочно»… Но рабочие арсенала видели все, как нас расстреливали, и поняли, что с ними может быть то же. Они поставили в окнах арсенала пулеметы и открыли по цепи юнкеров стрельбу. Юнкера выкатывают пулемет, ставят около Царь-пушки и открывают стрельбу по окнам арсенала»[198].
Наконец, в рапорте начальника московского артиллерийского склада генерал-майора Кайгородова о происшествии читаем: «В 8 час. утра 28 октября Троицкие ворота были отперты прапорщиком Берзиным и впущены в Кремль юнкера. Прапорщик Берзин был избит и арестован. Тотчас же юнкера заняли Кремль, поставили у Троицких ворот 2 пулемета и броневой автомобиль и стали выгонять из казарм склада и 56-го пех. запасного полка солдат, понуждая прикладами и угрозами. Солдаты склада в числе 500 чел. были построены без оружия перед воротами арсенала. Несколько юнкеров делали расчет. В это время раздалось откуда-то несколько выстрелов, затем юнкера открыли огонь из пулеметов и орудия от Троицких ворот. Выстроенные без оружия солдаты склада падали, как подкошенные, раздались крики и вопли, все бросились обратно в ворота арсенала, но открыта была только узкая калитка, перед которой образовалась гора мертвых тел, раненых, потоптанных и здоровых, старающихся перелезть через калитку; минут через пять огонь прекратился.
Оставшиеся раненые стонали; лежали обезображенные трупы.
Отведя несколько раненых в помещенный во дворе лазарет, я вызвал медицинский персонал. Приемный покой был наполнен ранеными. Двое из них тут же скончались. Я отвел в лазарет Потешного дворца всех, кто мог сам двигаться…»[199].
Отметим, что в 2007 году на Международной научной конференции «Документальное наследие двух революций 1917 года в России: его сохранение и использование» доктор исторических наук, заведующий сектором научно-исследовательской работы Центра научного использования и публикации архивного фонда Главархива г. Москвы А. Н. Пономарев в докладе заявил: «Генерал Кайгородов в своем донесении скрыл один существенный факт: именно он спас солдат от дальнейшего расстрела, потребовав от юнкерского полковника «прекратить это безобразие». Тот ответил: «Не ваше дело». Тогда генерал, больше тридцати лет отдавший службе в российской армии, принял решение погибнуть вместе со своими солдатами и встал в их шеренгу»[200].
* * *
В советской популярной истории (в отличие от академической), упуская значительную часть подробностей, кратко, но емко рассказывали о кровавом расстреле. В перестроечные и постсоветские годы, опираясь на публикацию воспоминаний В. С. Арсеньева, ударились в другую крайность, отрицая расстрел как «большевистскую пропаганду, призванную очернить Белые силы». Истина, как всегда, посередине. Из анализа различных источников вырисовывается картина, в которой вошедшие в Кремль юнкера попали под винтовочный обстрел и восприняли это как ловушку и вероломство. А далее, разоружив гарнизон, учинили над безоружными пленными расправу.
Рассуждая о Красном терроре, важно помнить и эти кровавые моменты истории. Расстрел в Кремле произошел 28 октября. 29 октября в Петрограде военной организацией эсеров и Комитетом спасения Родины и революции Городской думы был поднят юнкерский мятеж, призванный помочь наступающим войскам Керенского и генерала Краснова. 30 октября мятеж, а следом и наступление Краснова были подавлены. Все рядовые участники мятежа, задержанные и обезоруженные революционными солдатами и Красной гвардией, были распущены по домам. Спустя некоторое время был освобожден и Краснов — под честное слово больше никогда не выступать против народной власти.