Бугандийский кризис

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Бугандийский кризис

17 января 1952 года в Уганду прибыл новый губернатор — сэр Э. Когэн. Официально кабака встретился с ним 23 апреля и в своей речи подтвердил приверженность Буганды британскому трону. Со своей стороны, Когэн подтвердил, что не будет проводить линию на федерацию трех британских восточноафриканских территорий — Кении, Уганды и Танганьики, чего в «королевствах» Уганды особенно боялись, опасаясь за судьбу соглашений и привилегий аристократии. Но у нового губернатора был другой план, который не понравился кабаке и его окружению, — он хотел создать унитарный протекторат с единым законодательным советом (такой совет существовал в Уганде с 1921 года, но на правах совещательного органа, а в Буганде и других «королевствах» все внутренние вопросы решались «туземными» правительствами). Отношения с новым губернатором у кабаки испортились быстро.

Этому способствовала работа специальной британской комиссии, которая рекомендовала увеличить число выборных членов люкико до 60 человек и расширить функции законодательного совета Уганды. Все это было и осуществлено в марте 1953 года, что не могло не задеть аристократию Буганды, и в частности самого кабаку. А тут еще министр колоний О. Литтлтон заявил о необходимости федерации трех восточноафриканских территорий. Это заявление, появившееся также в восточноафриканской газете «Ист Африкен стандард», явилось началом бугандийского кризиса 1953–1955 годов.

Главным действующим лицом кризиса стал кабака Мутеса II. Почему же он, до сих пор старавшийся все важные решения переложить на своих министров, начал действовать сам, да еще так активно, что в конце концов был сослан в Англию? Да потому, что в случае осуществления этого плана возникала угроза самому существованию «туземных правительств королевств» Уганды, и в том числе положению кабаки.

Поэтому Мутеса II сразу же включился в борьбу. Вслед за письмом-протестом люкико губернатору кабака сам посетил его и заявил, что обратится к министру колоний, к чему губернатор отнесся весьма скептически. «Пожалуйста, если считаете, что вы чего-то добьетесь», — ответил он кабаке. Тогда Мутеса составил письмо Литтлтону, копия которого была переслана губернатору Когэну, в котором, в частности, подчеркивалось, что Буганда никогда не была колонией. «Как хорошо известно… Королевство Буганда является государством, находящимся под протекторатом Правительства Ее Величества, вышеназванные соглашения были ратифицированы Форин офис, в юрисдикции которого дела Уганды находились с тех пор, поскольку с самого начала было ясно, что Уганда не может рассматриваться как колония. Но в 1902 году по причинам, непонятным народам Уганды, ее дела были переданы Министерству колоний», — говорилось в этом письме. Здесь же выдвигалось требование вновь передать угандийские дела в юрисдикцию Форин офис, поскольку Буганда является «договорным государством» (имеется в виду Соглашение 1900 года. — А. Б.). Более того, в письме содержалась просьба «подготовить и осуществить план, направленный на достижение нами независимости, по возможности установить для этого короткий срок»{59}.

Чтобы урегулировать этот вопрос, Литтлтон предложил приехать в Уганду, однако Когэн был с этим не согласен. Последовала целая серия переговоров между губернатором и кабакой, вылившаяся затем в открытую борьбу. Кабака распорядился не назначать представителей от Буганды в законодательный совет. Позиция аристократии баганда стала еще более воинствующей. Кабака выступил в союзе с тремя другими «королями» за пересмотр отношений «королевств» с центральным правительством Уганды. В конце концов Когэн сам вылетел в Лондон и 27 октября привез ответ британского правительства, в котором отмечается необходимость создания унитарной Уганды и отвергаются все требования кабаки и люкико. Губернатор настаивал, чтобы кабака зачитал в люкико их совместное заявление, в котором Мутеса снял бы все свои требования. Кабака отказывался. В результате дело дошло до того, что губернатор сказал кабаке: «Если не согласитесь, Вам придется уехать». На что Мутеса ответил: «Если кому и придется уехать, так это наверняка Вам».

27 ноября последовал официальный ультиматум губернатора. Кабака заявил, что не может на него ответить, не посоветовавшись с люкико. 30 ноября губернатор вызвал его к себе. Кабака явился в сопровождении трех министров и охранника с ружьем и приказом в случае чего стрелять. У самого кабаки также был с собой пистолет. Но кабака и министры взяли с собой не только оружие, а еще и проект письма и телеграммы на имя министра колоний. Телеграмма — резюме содержания письма — гласила: «Ответил губернатору невозможность поставить подпись без консультации с великим люкико тчк сообщил губернатору подписание сводит нулю мое положение среди народа противоречит демократическим принципам тчк прошу скорого ответа поскольку сессия люкико скоро = кабака Мутеса»{60}.

Кабака вручил губернатору проект письма и телеграммы попросил отправить их в Лондон. Губернатор отказался то сделать. Тогда кабака предложил, чтобы делегаты подождали в соседней комнате, пока губернатор лучше изучит предложенные документы. Погуляв в саду, кабака и его спутники вернулись в кабинет губернатора, где атмосфера сгустилась еще больше. «Ну что вы решили?» — спросил губернатор. «Мы не изменили своего мнения и просим вас послать в Лондон нашу телеграмму», — последовал ответ. В воздухе повисла тяжелая пауза. Затем губернатор сказал: «Теперь уже нет времени для таких действий». Он зачитал документ, в котором пункт за пунктом содержались условия о том, что кабака отказывается от всех выдвигавшихся им и люкико требований. После прочтения каждого пункта повторялся один и тот же вопрос губернатора: «Вы согласны с этим пунктом?» — и ответ кабаки: «Нет». Когда условия были прочитаны до конца и на все был получен отрицательный ответ, губернатор сказал: «Ну что же, мне очень жаль. С сегодняшнего дня вы больше не кабака Буганды». Эффектным жестом он вытащил из кипы документов на столе и подписал бумагу, в которой Мутеса II лишался полномочий «туземного правителя Королевства Буганда». Кабака передал эту бумагу своему катикиро Кавуме и сказал губернатору: «Пусть это будет на вашей совести». Но сцена на этом не закончилась. Губернатор вышел из комнаты, и тут же через другую дверь в нее вошли два полисмена. Один из них протянул Мутесе новую бумагу: «Ваше Высочество, вот приказ о вашей высылке, и мне приказано осуществить его». Кабака спросил, значит ли это, что он арестован, и получил утвердительный ответ. Полицейская машина, припаркованная рядом с его собственным лимузином, увезла его в аэропорт, где уже ждал наготове военный самолет. На борту кабака сам вручил полисмену свой пистолет, чему тот был немало удивлен.

Назавтра самолет приземлился в Британии. Командир эскадрильи вручил ему шинель уоррент-офицера[1] и сообщил, что в Кампале от удара скончалась лубуга Алиса, узнавшая о высылке своего брата. «Это, видимо, мой самый близкий друг на свете», — так написал сам кабака.

Новость о высылке кабаки потрясла Буганду. Люди перестали общаться со своими друзьями-европейцами. Кто-то поклялся, что до возвращения кабаки не будет больше бриться. Снова в моду вошла одежда из лубяной материи, первой ее надела жена кабаки. Похороны лубуги Алисы вылились в многотысячную демонстрацию протеста. Так кабака из малоуважаемого человека (которого все считали недостойным высокого поста кабаки), проводившего политику англичан, вдруг превратился в главного борца за идеалы баганда. А этими идеалами стали независимая Буганда и сохранение в ней власти кабаки. Развернулась борьба за его возвращение, в которую включилась и самая сильная из тогдашних политических партий — образованный в 1952 году Угандийский национальный конгресс.

Изгнанника неплохо устроили в лондонском отеле «Савой», где его навещали и англичане — его старые знакомые, и угандийские студенты, обучавшиеся в Англии, в частности Бенедикто Киванука, будущий лидер Демократической партии.

Из Буганды для него присылали деньги — там его сторонники организовали сбор добровольных пожертвований. Ему советовали вернуться как частному лицу, и Когэн уже подобрал ему преемника на посту кабаки — Джорджа Маванду, его старшего брата, который, правда, отказался от предложенной «чести».

В середине декабря по поводу высылки кабаки развернулись горячие дебаты в британском парламенте. Этот вопрос внесли социалисты, хотя считали кабаку феодальным монархом — да он и был таковым, только в колониальной модификации. Консерваторы поддерживали Когэна. Литтлтон произнес 22 декабря блестящую речь, в которой заявил, что решение о высылке кабаки принято окончательно.

А в Буганде решили на время отсутствия кабаки назначить регентов: губернатор полагал — пока не будет посажен на трон новый кабака, а люкико — пока не вернется Мутеса II. На телеграфный запрос люкико кабаке о регентстве было получено его согласие. 8 января 1954 года регентов привели к присяге, а из тронного зала дворца после этого убрали леопардовые шкуры — знаки власти кабаки.

Самому же кабаке пришлось уехать из отеля «Савой», что было отмечено шампанским за счет британских властей. Затем для него были сняты комнаты на Итон Плейс, 21, и назначено годовое содержание в 8 тысяч фунтов стерлингов. Его спутник, тот самый, который ходил к губернатору с ружьем, Роберт Нтамби, получил прозвище «Мистер Джин», поскольку всем посетителям изгнанника предлагал этот напиток — «немного освежающей жидкости». А делегация, посланная люкико в Лондон для борьбы за возвращение кабаки, активно обрабатывала общественное мнение. В многочисленных интервью баганда предсказывали близкое кровопролитие на их родине. К делу кабаки были привлечены самые разные силы. Кабаку навестил даже сам глава англиканской церкви архиепископ Кентерберийский. В то же время противники кабаки распространяли слухи о его невероятной порочности, пытаясь по-своему настроить ощественность.

8 и 9 февраля были объявлены днями траура по кабаке. Накануне происходили службы в католических и протестантских церквах, но наибольшее число сочувствующих собрали служители местных культов. Христианство выходило из моды — ведь это была религия европейцев, сославших кабаку! Лубяные одежды как символ традиционной Буганды мелькали по всей стране — где-то они превращались в лубяную повязку на европейском пиджаке, или лубяной галстук, или лубяной вымпел на велосипеде. В дни траура закрылись лавки, пустовало здание люкико. Был объявлен трехмесячный бойкот иностранных товаров. В ответ администрация протектората закрыла три местные газеты. Нужно было что-то предпринимать. В феврале 1954 года Когэн вылетел в Лондон, Ей вскоре Литтлтон в речи в Палате общин в первый раз заявил, что Уганда должна получить самоуправление и что туда будет послана специальная комиссия для переговоров с люкико о будущем месте Буганды в Уганде. Главой комиссии был назначен профессор Лондонского университета Кейт Хэнкок. Но делегация люкико прилетела в Лондон сама, требуя прежде всего возвращения кабаки. Уезжая из Лондона, делегаты наняли английских адвокатов, чтобы они подготовили жалобу в Верховный суд Уганды о неправомерности высылки кабаки.

Одновременно готовился визит в Уганду молодой королевы Елизаветы II. Против ее визита в Буганде возражали, так как считали, что Буганда не может принимать такую высокую гостью, когда в стране отсутствует кабака. Наступило временное затишье в переговорах. Жена кабаки жила во дворце почти в полном одиночестве, одетая в свои лубяные одежды. К ней обращались теперь «миссис Мутеса». Сам же кабака на вопрос о том, где будет жить дальше, какому-то журналисту называл Танжер, и то только потому, что хотел сказать «Тимбукту», но не был уверен, что Тимбукту на самом деле существует. А пока он путешествовал — Кембридж, где прошли дни его юности; Милан, где в театре Ла Скала он слушал «Аиду» вместе со своей давнишней возлюбленной Сарой — сестрой жены, жившей во Флоренции; Мадрид, куда он ездил вместе с Бенедикто Киванукой, все еще студентом.

Тем временем британские власти беспокоились по поводу визита английской королевы в Уганду — в соседней Кении бушевало восстание Мау-Мау, да и Буганда бурлила. Там даже существовали планы сжечь резиденцию, построенную для королевы напротив дворца кабаки, и Кампалу наводнили детективы. Но визит прошел тихо. Бывший губернатор Уганды Ф. Митчел советовал, чтобы во время визита королева милостиво разрешила кабаке вернуться, Литтлтон одобрил это, но воспротивился Когэн.

В июне 1954 года в Буганду прибыл Кейт Хэнкок. Баганда, в языке которых нет звука «х», прозвали его «ванкоко» — «цыпленок». Миссия его была ускорена беспорядками в Буганде, в частности организованным Угандийским национальным конгрессом бойкотом иностранных товаров… Хэнкок хотел быть независимым от губернатора и отказался жить в его доме, предпочтя дом епископа. Он начал переговоры с люкико, который встретил его демонстрацией — обычной процедурой воздания почестей кабаке.

Во время работы Хэнкока Буганда всячески демонстрировала свою приверженность кабаке. Кульминацией стало дело Киганиры. Этот человек, объявивший себя «пророком Кибукой Омумбале», поселился на дереве неподалеку от Кампалы и там предвещал скорое возвращение Мутесы II. К «пророку» стекались толпы людей. Они восторгались его предсказаниями и щедро одаривали. Дерево «пророка» британские власти стали рассматривать как источник беспорядков. Туда была послана полиция с приказом арестовать Киганиру. Возникла стычка полиции с народом, в которой был убит один из полицейских. С помощью слезоточивого газа толпу удалось разогнать, а «пророка» — арестовать. За убийство полицейского он был приговорен к смертной казни, замененной затем двадцатью годами тюрьмы.

Одновременно слушалось дело о высылке кабаки в Лондон. Кабака давал показания в Лондоне. В результате гсуд признал, что кабаку следовало выслать не за нарушение статьи 6 Соглашения 1900 года о «лояльном сотрудничестве» кабаки, вождей и народа Буганды с британскими властями в управлении Бугандой, а за нарушение статьи 20, в которой говорилось о подчинении кабаки, вождей или народа Буганды британским властям. 5 ноября 1954 года было объявлено решение суда, и вся Буганда ликовала: «Когэн ошибся!» «Когэн ошибся!» — слышалось повсюду. И никто не хотел понимать, что высылка могла произойти, но по другой статье Соглашения 1900 года. Важен был сам факт ошибки губернатора. «Когэн ошибся!» — говорили люди другу другу теперь вместо приветствия, и вся Буганда еще тверже стала верить в то, что кабака вернется.

16 ноября 1954 года в Палате общин были зачитаны рекомендации комиссии Хэнкока, в которых впервые говорилось о возможности возвращения кабаки, правда, и о возможностях для баганда выбрать (?) нового кабаку. В люкико разбор предложений Хэнкока длился долго. Одна за другой заседали две комиссии. Наконец 6 мая 1955 года люкико принял свой документ по урегулированию вопроса о Буганде. Затем люкико послал в Лондон специальную делегацию для ведения переговоров о заключении нового англо-бугандийского соглашения (Соглашение 1955 года мало изменило положение Буганды в Уганде). Вслед люкико направил в Лондон еще одну делегацию, которая должна была вести переговоры о возвращении кабаки. Во вторую делегацию, работавшую в Лондоне одновременно с первой, была включена сестра кабаки Ирен Ндагира с единственной миссией — при плохом обороте дел плакать как можно громче, что она от души и делала.

Переговоры по обоим вопросам получились трудные, столкнулись твердая позиция Когэна и уступчивая — нового министра колоний А. Ленон-Бокса. В результате договорились, что кабака возвратится, но Буганда станет посылать своих представителей в законодательный совет Уганды. Кабаке предстояло стать «конституционным монархом», его как бы выключили из отношений между губернатором и люкико. Позже была назначена и дата возвращения — 17 октября 1955 года.

Кабака возвращался домой с таким большим багажом, что ему пришлось перезаказать билеты, так как предложенный британским правительством самолет был переполнен и не смог взять все пожитки Мутесы. В Каире и Хартуме у трапов его ожидали красные ковровые дорожки. Но с наибольшим ликованием его встретили в Буганде. Самолет приземлился в Энтеббе с пятиминутным опозданием, но какое это имело значение для более чем двухтысячной толпы, собравшейся вокруг аэропорта лагерем накануне, и для еще большего количества народа, пришедшего утром?

Кабака сходит по трапу, раздается салют из девяти винтовок. Первый поцелуй — жены. Затем — рукопожатие губернатора Когэна с вежливым английским «Рад вас видеть здесь снова» (совсем не так, как они встретились во время пребывания кабаки в Англии). К аэровокзалу разрешено было подъехать только одному частному автомобилю. Это была машина Хама Мукасы, пажа Мутесы I, спутника Каггвы в его поездке на коронацию Эдуарда VII. Такая почесть Мукасе была оказана из уважения к его преклонному возрасту — ему было за восемьдесят — и к состоянию здоровья — он был парализован. Вот вам связь времен — Мутеса II в своих мемуарах, упоминая об этом факте, пишет: «Прежде чем умереть в марте следующего года, он в конце концов признал, что англичане, возможно, все-таки иногда делают ошибки»{61}.

Поздоровавшись со своей семьей и министрами, кабака обходит почетный караул. А затем носильщики кабаки из определенного клана, как это положено по традиции, несут его до открытого «ролс-ройса», который направляется в Кампалу. 22 мили, отделяющие Энтеббе от Кампалы, кортеж преодолел более чем за два часа, настолько была загружена дорога. А последние несколько сот метров кабаке даже пришлось идти пешком. Дорога была разукрашена банановыми листьями, триумфальными арками. Толпы пели, плясали, смеялись и улюлюкали, таким образом выражая свой восторг. Во дворце Мутесу встретила его сестра Виктория, занявшая пост лубуги после смерти Алисы, и его сын Ронни Мутеби — позже, после смерти Мутесы II, о нем говорили в Буганде как о возможном претенденте на престол. В день приезда кабака побывал на футбольном матче, а вечером посетил место захоронения своих предков.

Назавтра, 18 октября 1955 года, кабака и Э. Когэн подписали новое соглашение между Британией и Бугандой.

Оно знаменовало собой подтверждение автономных прав Буганды в Уганде, сохранившихся и после независимости и так дорого стоивших стране.

Для кабаки началась полоса сплошных приемов и праздников. Ему надарили кучу подарков — от волос с бород тех баганда, которые не брились во время всей его ссылки, до суммы в шиллингах, равной его весу, три десятка сервизов, двадцать настенных часов и многое другое. Он объехал все двадцать саза Буганды, и везде ему устраивались пышные приемы. Хотя абсолютное большинство баганда выступали за возвращение кабаки (что объединяло людей самых разных взглядов), нашлись и такие, кто в это не верил. Например, один человек после его высылки заявил: «Если кабака вернется, пусть мне отрежут ногу». После возвращения кабаки к нему пришли и спросили: «Ну, какую тебе ногу отрезать — правую или левую?» Правда, дело дальше угроз не пошло. В то же время по всей Буганде развернулась кампания против «предателей» — либо не веривших, что кабака вернется, либо «недостаточно боровшихся за его возвращение». К последним отнесли и катикиро Пауло Кавуму, которому пришлось уйти в отставку.

Вместе с тем активно поощрялись наиболее стойкие борцы за возвращение кабаки. Мутеса вручил многим орден Щита и Копья. К тому же выяснилось, что после распределения земель в частную собственность по Соглашению 1900 года остались нераспределенными 154 квадратные мили угодий. Срочно был составлен список кандидатов на получение земель, но возникло множество разногласий — трудно было определить в квадратных милях и акрах долю участия людей в возвращении Мутесы. Кабака лично участвовал в многократном перекраивании списка, но в конце концов последовал запрет губернатора на распределение этих земель.