5

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5

На союзной крейсерской эскадре перехватили обмен радиограммами между Главным адмиралом Исландии и следовавшим на запад из России конвоем QP-13, который неделю назад разошелся курсами с конвоем PQ-17. Из радиограмм следовало, что половина конвоя QP-13 направлялась в Англию, а другая половина — к западному побережью Исландии. Из радиограмм также явствовало, что 5 июля, когда на море стоял густой туман, в течение трех минут неожиданно взлетели на воздух четыре торговых корабля, а еще два были серьезно повреждены. Как позже выяснилось, конвой по ошибке напоролся на поставленные союзниками минные заграждения. У американцев это вызвало взрыв негодования. «Наши офицеры расценили это как очередное проявление тупости со стороны руководства. И туман здесь совершенно ни при чем, — писал лейтенант Фербэнкс. — Складывается такое впечатление, что грубые ошибки, которые допускаются при проводке конвоев, — это скорее правило, нежели исключение»48.

Далеко к югу британский крейсер «Лондон» следовал за флагманским кораблем адмирала Товея в сторону главной базы Королевского флота Скапа-Флоу. Во время этого путешествия контр-адмирал Гамильтон написал, пожалуй, самые горькие за всю свою карьеру строки, адресованные командующему флотом. «Должен признать, — писал Гамильтон, — что мне ужасно не хотелось оставлять без сопровождения огромный конвой, который мы сопровождали. Тем более, что его должны были атаковать тяжелые корабли германского флота». В свете вновь открывшихся обстоятельств принятое Адмиралтейством решение об отходе крейсерской эскадры и рассредоточении транспортов представлялось ему все более сомнительным49.

Кроме того, Гамильтон не мог не знать, что в результате разгрома конвоя гнев общественности и критика со стороны Адмиралтейства обрушатся и на его голову. Особенно принимая во внимание тот факт, что эсминцы Бруми ушли вместе с ним, лишив конвой последней защиты. Но Гамильтон критики в свой адрес не боялся. «Я полагал, что эсминцы пригодятся мне куда больше, нежели рассредоточенному конвою, — писал он. — Ведь если бы эсминцы остались, немцы легко уничтожили бы их по одиночке». Потом Гамильтон добавил: «При сложившихся обстоятельствах суровой критики мне, конечно, не избежать, но в тот момент, действуя на основании имевшейся в моем распоряжении информации о приближении превосходящих сил неприятеля, я считал, что, сохранив при себе эсминцы, принял правильное решение».

Тяжелые корабли адмирала Товея пришли в Скапа-Флоу в первой половине дня 8 июля. Нет никаких сомнений, что капитаны крейсеров из союзной эскадры полностью поддерживали своего командира. В тот же день, когда «Норфолк» в компании с американскими крейсерами пришел в Хвалфьорд, капитан Беллерс написал Гамильтону большое, исполненное человеческого тепла письмо, где выразил аналогичные с ним чувства относительно событий 4 июля, а также высоко оценил его послание от 6 июля, которое Беллерс, по его словам, «положил в основу своего выступления перед командой»50. Впрочем, Гамильтон и без того не сомневался в необходимости подбодрить команды крейсеров, исходя из чувств, которые владели людьми, обитавшими на нижних палубах «Лондона». В своем докладе Товею он писал: «Моряки необычайно удручены отходом крейсерской эскадры от конвоя на „большой скорости“». Как только «Лондон» бросил якорь на рейде Скапа-Флоу, Гамильтон отправился с визитом к командующему флотом, не сомневаясь, что ему предстоит нечто вроде судилища, но надеясь, тем не менее, что ему удастся убедить вышестоящих в своей правоте.

Когда Гамильтон появился у Товея, последний сообщил ему об ужасных последствиях рассредоточения конвоя, о которых командир крейсерской эскадры еще не знал. Только после этого Гамильтон осознал в полном объеме катастрофичность допущенной Адмиралтейством ошибки.

После этого он вписал в свой доклад командующему флотом несколько исполненных скрытого упрека строк:

«Мне бы очень помогло, если бы я с самого начала знал, что Адмиралтейство не обладает информацией о передвижениях неприятельского линейного флота сверх той, которую я получил от него прежде»51.

Вечером того же дня Гамильтон и его флаг-офицер капитан P.M. Сервес отправились на прогулку по холмам, окружавших со всех сторон бухту Скапа-Флоу. Взобравшись на самый высокий в округе холм, они полюбовались величественным видом стоявшего в гавани на якорях флота метрополии. Потом Гамильтон сказал: «Я бы очень хотел, чтобы мне, подобно адмиралу Нельсону, хватило духу противиться решениям Адмиралтейства». Капитан Сервес покачал головой и ответил, что даже Нельсону не удалось бы отвертеться от выполнения приказов, столь недвусмысленно сформулированных Адмиралтейством52.

На борту крейсера «Лондон» загремели громкоговорители: «Всем чинам очистить нижние палубы и подняться наверх. Немедленно!» Подразделение за подразделением моряки поднимались на главную палубу и строились в шеренги на шканцах. Все с нетерпением ждали, что за этим последует. В скором времени на шканцах была установлена грифельная доска с очерченными мелом контурами мыса Норт и Арктического района. Через минуту послышалась команда «смирно», и на шканцах появился контр-адмирал Гамильтон. Дав команду «вольно», Гамильтон взял в руку микрофон и обратился к морякам с речью, которая показалась всем беспрецедентной. Как известно, адмиралы не обязаны отчитываться в своих поступках перед нижними чинами.

«Я собираюсь быть с вами предельно откровенным, но при этом не хочу, чтобы вы меня неверно поняли. Критиковать действия правительства, Адмиралтейства или флаг-офицеров флота в мои намерения не входит. Я просто хочу, чтобы вы правильно представляли себе сложившуюся ситуацию».

После этого небольшого вступления Гамильтон вкратце изложил собравшимся историю северных конвоев. В частности, он напомнил команде «Лондона», что именно на борту их судна в 1941 году ходил в Россию лорд Бивербрук, чья миссия в Москве и положила начало проводке северных конвоев. Далее контр-адмирал подчеркнул значение продолжения проводки северных конвоев — даже при условии, что каждый такой морской поход будет сопряжен с тяжелыми потерями[72]. Потом он сказал следующее:

«По мере того, как погода на севере Норвегии улучшалась, активность немецких военно-воздушных сил стала возрастать, о чем, кстати, предупреждали все наши флаг-офицеры. Кроме того, в начале июня паковые льды продвигаются далеко на юг. По этой причине флот возражал против проводки конвоя PQ-16 до дезинтеграции ледяных массивов. Но эта точка зрения не смогла устоять перед аргументацией политиков. В этой связи конвой PQ-16 ушел в Арктику в неподходящее для проводки время и был основательно потрепан к востоку от острова Медвежий немцами, которые бросили против него более двухсот бомбардировщиков».

Адмирал Гамильтон напомнил членам команды «Лондона» о том, чего стоил Англии выход «Бисмарка» в море, чтобы показать, какие последствия мог бы иметь прорыв в Северную Атлантику его брата-близнеца «Тирпица».

«Я хочу довести до вашего сознания то обстоятельство, что у командующего флотом были и другие важные проблемы, помимо обеспечения проводки конвоев серии PQ.

Обстоятельства стали складываться для нас не лучшим образом 4 июля, когда воздушная разведка установила, что „Тирпиц“ и „Хиппер“ вышли в море. Именно в этот день мы получили распоряжение рассредоточить суда конвоя и отойти на большой скорости на запад. Должен вам заметить, что никогда в жизни выполнение приказа командования не доставляло мне большего неудовольствия и разочарования, чем в тот злополучный день…»

Как только Гамильтон произнес эти слова, по рядам выстроившихся на шканцах моряков прокатился одобрительный ропот, и стало ясно, что адмиралу удалось затронуть их сердца и завоевать их доверие. Понадобилось некоторое время, чтобы тишина установилась вновь, после чего контр-адмирал продолжил свою речь.

«Я почувствовал — как, должно быть, и все вы, — что мы бежим от врага со всех ног и бросаем конвой на произвол судьбы. Если бы право принимать решения предоставили мне, я бы остался с конвоем и сражался — но, что характерно, был бы не прав. Надо наконец научиться контролировать личные чувства и рассматривать вопросы войны хладнокровно и исключительно с точки зрения стратегии. Если бы мы начали сражение в Баренцевом море, командующий флотом вынужден был бы прийти нам на выручку и завязать сражение с „Тирпицем“ в невыгодных для себя условиях, так как в этом районе немцы имеют абсолютное воздушное превосходство. По этой причине потери среди военных кораблей союзников могли бы оказаться невосполнимыми».

Далее Гамильтон с мрачным видом заметил, что будет чрезвычайно удивлен, если до порта назначения дойдет хотя бы половина транспортов. С другой стороны, сказал он, если подсчитать, сколько транспортов из отправленных семнадцати конвоев достигли цели, то придется признать, что дело того стоило.

В тот же день в 10.30 вечера Уильям Джойс снова вышел в эфир и заявил миллионам слушателей в Британии, что Адмиралтейство хранит «мертвое молчание» относительно понесенных конвоем PQ-17 потерь. «Но время идет, — сказал Джойс, — и теперь даже в Британии должны понять, что германские военные коммюнике содержат в себе одни только факты. Так что нет никакого смысла сомневаться в точности германских отчетов о разгроме конвоя PQ-17»54. В попытке заставить английские власти сообщить сведения о потерях конвоя PQ-17 Новая Британская радиостанция — немецкое пропагандистское радио, работавшее под видом законспирированной оппозиционной британской радиостанции якобы на английской земле, — неоднократно задавалась риторическим вопросом: «Так что же насчет Арктики? Широкая публика уже устала ждать, когда правительство даст исчерпывающий ответ на заявления нацистов о том, что они полностью уничтожили большой военный конвой, направлявшийся с важными стратегическими грузами к берегам России…»55

Уайтхолл по-прежнему отказывался давать какие-либо официальные комментарии относительно заявлений немцев об уничтожении конвоя и, уж конечно, не пытался их отрицать. По этому поводу можно сказать лишь то, что Уайтхолл все еще не знал точно, сколько транспортов из конвоя PQ-17 потеряно, несмотря на поиск, осуществлявшийся одиночными судами (к примеру, корветом «Дианелла» и траулером капитана Дрейка и самолетами дальней разведки типа «Каталина» из подразделений Берегового командования, базировавшихся на севере России)56. Более того, Кабинет министров решил проводить дебаты по поводу торгового судоходства, намеченные на 16 июля, в режиме секретности. Это решение вызвало удивление у многих членов парламента, которое переросло в негодование после того, как среди парламентариев стали циркулировать слухи о том, что правительство пытается таким образом скрыть от общественности неприятные факты. Некоторые парламентарии, среди которых были мистер Артур Гринвуд и мистер Эмануэл Шинвелл, высказали мнение, что подобные действия правительства не только не успокоят взволнованную общественность, но будут иметь прямо противоположный эффект. Но разубедить правительство им не удалось57.

Ближе к полуночи 8 июля адмирал Шмундт решил внести изменения в действия своих подводных лодок на той фазе операции, которую он именовал «завершающей». К этому времени адмирал Шмундт все чаще получал рапорты о состоянии ледяных полей, которые, в соответствии с поступавшими в Нарвик сведениями, блокировали большую часть горловины Белого моря. Так, капитан-лейтенант Бельфельд передал Шмундту следующее сообщение: «В точке АС.9380 обнаружены большие скопления паковых льдов. Туман. Видимость от одной до десяти миль». Ему вторил Ла Бауме: «Мое продвижение в зоне патрулирования сильно затруднено паковыми льдами в точках АС. 9390 и АС. 9380». Кроме того, у Ла Бауме оставалось в запасе всего 16 кубометров топлива58. Исходя из полученных сообщений, адмирал Шмундт сделал вывод, что при сложившихся условиях нахождение лодок в установленной им зоне больших перспектив не сулит. По крайней мере, до сих пор ни одно торговое судно двойную цепь патрулирования у входа в Белое море пересечь не пыталось. К тому же у Шмундта оставалось всего шесть подлодок, имевших на борту необходимый запас топлива и соответствующий боезапас. U-88 и U-355 возвращались на базу для дозаправки. Как следует все это взвесив, Шмундт решил выстроить оставшиеся субмарины в одну линию. Согласно новой тактике адмирала, они должны были в таком порядке двигаться в обратном направлении от перегороженной паковыми льдами горловины Белого моря навстречу уцелевшим от разгрома транспортам, стремившимся попасть в Архангельск.

За несколько минут до полуночи Шмундт приказал своим командирам из «Стаи ледяных дьяволов» — Марксу, фон Гиммену, Тимму, Бельфельду, Бранденбургу и Рехе — начать 9 июля в три часа дня движение в северном направлении в сторону Новой Земли, охватывая широкой дугой все подходы к горловине Белого моря. У Новой Земли субмарины должны были изменить курс и двигаться на запад «вплоть до острова Медвежий»59. Подобный широкий охват позволял при условиях хорошей видимости заметить любое отставшее или поврежденное судно, пробиравшееся к Белому морю. Но так как над морем почти постоянно висел туман, Шмундт многого от этого тактического приема не ожидал. «Операция, можно сказать, завершена», — подтвердил догадки Шмундта на этот счет Морской штаб в Берлине60.

Вдоль побережья Новой Земли двигался в южном направлении маленький конвой, вышедший 7 июля из пролива Маточкин Шар. В общей сложности в двух колоннах походного ордера шли четыре транспорта и около дюжины прикрывавших их эскортных кораблей. 8 июля без четверти десять утра они пересекли участок залитого нефтью моря, на поверхности которого плавали обломки кораблекрушения. В этом месте U-255 разделалась с одной из своих жертв — возможно, с «Алкоа Рейнджер»2. В нависавшем над морем густом тумане в сторону горловины Белого моря двигались только четыре транспорта — «Эль Капитан», «Хусиер», «Сэмюэль Чейси» и «Оушн Фридом». Когда они огибали юго-западную оконечность Новой Земли, туман все еще закрывал горизонт. Несмотря на неблагоприятные для плавания погодные условия, расстояние, отделявшее корабли от Архангельска, с каждым часом сокращалось на 10 миль.

В 4.30 дня старший офицер, находившийся на мостике «Эль Капитана», самого старого транспорта конвоя, услышал, как на шедшем во главе походного ордера корабле ПВО завыла сирена, предупреждавшая об открывшихся впереди льдах61. Потом взвыла сирена на другом корабле эскорта. В скором времени унылый вой сирен стал раздаваться в густом тумане со всех сторон. Старший офицер «Эль Капитана» немедленно дал в машинное отделение команду «полный назад». Старый корабль содрогнулся и, замедляя ход, заскрипел всеми своими сочленениями. Однако этот маневр на «Эль Капитане» и некоторых других кораблях был проведен все-таки недостаточно быстро, и они, прежде чем остановиться, пропахали носами несколько сот ярдов ледяного поля. Когда треск льдов и вой сирен затихли, над конвоем на короткое время установилась тишина. И в этой тишине старший офицер «Эль Капитана» услышал отдаленную трель боцманской дудки. Вскинув к глазам мощный морской бинокль, старший офицер обозрел затянутый непроглядной пеленой горизонт. На мгновение пелену ветром отнесло в сторону, и он увидел прямо перед собой на расстоянии около двух миль крохотный алый парус, окруженный со всех сторон паковыми льдами. На мостик поднялся капитан Чевик, тоже глянул в бинокль и подтвердил мнение своего старшего офицера относительно того, что во льдах застряла шлюпка с какого-то потопленного немцами судна. В то время как другие корабли, дав задний ход, выбирались из паковых льдов, «Эль Капитан» на малой скорости двинулся вперед и в скором времени оказался рядом со шлюпкой. Она была затерта льдами двумя днями раньше и без посторонней помощи выбраться из них не могла. Всего из шлюпки на борт «Эль Капитана» было поднято 19 человек из команды транспорта «Джон Уитерспун». Многие из них были ранены или имели обморожения.

На высоких широтах, где воздух прозрачен и сух, звуки разносятся очень далеко. Но если бы офицер с «Джона Уитерспуна» не свистнул в дудку в тот самый момент, когда «Эль Капитан» застопорил двигатели, а вой сирен прекратился, никто бы этого свиста не услышал, и люди с «Уитерспуна» наверняка бы погибли. Когда старшего офицера с «Уитерспуна» втащили на палубу, он вложил эту дудку в руку своего спасителя — старшего офицера с «Эль Капитана», — должно быть, хотел оставить ему что-нибудь на память об этом достопамятном случае. Когда все люди с «Уитерспуна» были подняты на борт, «Эль Капитан» дал задний ход и начал, пятясь, выходить изо льдов. В это время моряки транспорта растирали спасшихся китовым жиром. Когда транспорты и корабли эскорта освободились из ледового плена, с конвоем как цельным образованием было покончено. Так как стоял туман, а корабли шли с разной скоростью, постоянно совершая различные маневры и эволюции, они окончательно потеряли друг друга в непроницаемой молочной мгле.

Положение надо было как-то выправлять. Корабль ПВО «Паломарес» обратился по радио ко всем кораблям и судам, прося их отозваться и сообщить о своем нынешнем местонахождении. Все отозвались и указали свои координаты — за исключением минного тральщика «Саламандер», который считал неразумным сообщать по радио о своем местоположении кому бы то ни было и предпочел сохранять режим радиомолчания. В семь часов вечера с минного тральщика «Бритомарт» заметили корвет «Лотус», на борту которого находился коммодор Даудинг. Эти два корабля сделали попытку совместными усилиями отыскать потерявшиеся транспорты, но двумя часами позже они снова набрели на ледяные поля; между тем туман сгустился еще больше, и видимость упала до восьмидесяти ярдов. Они двинулись было дальше к югу, но обнаружили там еще более толстые и непроходимые льды. Тогда они повернули на запад, и ночью 9 июля вышли на чистую воду. Теперь они вновь получили возможность осторожно продвигаться к югу, хотя у них складывалось такое впечатление, что курс, который сообщили им русские, постоянно заводит в самые непроходимые льды, дрейфовавшие со стороны Карского моря и запиравшие восточную часть горловины Белого моря. Надо сказать, что это были те самые ледяные поля, которые мешали передвижению немецких подводных лодок.

Альтернативы не было: из-за льдов всем транспортам и кораблям эскорта в любом случае приходилось держать к юго-западу, приближаясь к базам немецких ВВС на побережье Норвегии и трем подлодкам, которые в это время патрулировали в западной оконечности ледяного массива. В два часа ночи 9 июля туман неожиданно рассеялся, и к «Бритомарту» с «Лотусом», когда они шли вдоль кромки ледяных полей, присоединился тральщик «Халкион». Двумя часами позже эскорты заметили стоявшего среди паковых льдов «Сэмюэля Чейси» и помогли ему выбраться на чистую воду. В течение нескольких последующих часов к ним присоединились два тральщика — «Лорд Миддлтон» и «Но-дерн Гем»; затем они заметили транспорт «Оушн Фридом» и велели ему следовать за ними2. Корвет «Лотус» обнаружил шлюпку с двадцатью тремя моряками с потопленного транспорта «Пан-Атлантик» и взял их на борт. Но других кораблей в этой части моря они не нашли. Конвой, таким образом, распался на два отряда.

Два других транспорта, спасательное судно «Замалек» и корабли эскорта, в том числе два корабля ПВО и корвет «Ла Малоуин», продолжая движение вдоль кромки ледяных полей, оказались значительно западнее первой группы судов, о которых мы уже упоминали. Там, где находилась вторая группа, все еще властвовал туман. Лейтенант Карадус, заведовавший гидролокатором «Асдик» на «Ла Малоуине», записал в своем дневнике: «В 4 утра меня разбудил звонок машинного телеграфа. Я поднялся с койки и прислушался. Сирена „ледового предупреждения“ все еще была включена — и ее унылое завывание, мягко говоря, вызывало у всех раздражение. Обороты упали до 50–60, соответственно, ход снизился до пяти с половиной узлов». Примерно в четверть пятого туман начал быстро рассеиваться, и моряки увидели слева по борту на расстоянии пяти миль ледяные поля. В скором времени льды неожиданно закончились, и перед моряками открылась широкая полоса чистой воды. Наконец-то моряки снова получили возможность видеть корабли их маленького отряда. Как выяснилось, с ними не было двух торговых кораблей, одного противолодочного и трех минных тральщиков. Все они заблудились в тумане и отбились от строя. Делать было нечего: пришлось формировать новый маленький «конвой», который состоял из корветов «Поппи» и «Ла Малоуин», двух кораблей ПВО, спасательного судна «Замалек», противолодочного тральщика «Лорд Остин» и двух транспортов — «Хусиер» и «Эль Капитан». Так как туман рассеялся, у моряков появилась возможность вести наблюдение за морем и обмениваться сообщениями посредством семафора. Не прошло и четверти часа, как сигнальщик «Ла Малоуина» передал на мостик, что видит на левом траверзе на расстоянии двух миль по ходу судна неопознанный объект. Корвет на большой скорости устремился в ту сторону. Моряки с корвета, полагая, что это подводная лодка, сорвали чехлы с пушек и стали готовить к сбросу глубинные бомбы. Но это были две шлюпки под красными парусами; через десять минут корвет подошел к шлюпкам, и матросы, сбросив с борта спасательные сети, помогли подняться на борт спасшимся с «Джона Уитерспуна», которых оказалось в общей сложности двадцать девять человек[73].

Пока корвет возвращался к конвою, измученных моряков с «Уитерспуна» переодели в сухую одежду и накормили горячим супом. «Их спасение, — писал в своем дневнике лейтенант Карадус, — иначе как чудесным не назовешь. Если бы туман не рассеялся, а наш сигнальщик не обладал столь острым зрением, их бы не заметили и они наверняка замерзли бы в своих шлюпках»4. Мы никогда не узнаем, почему Провидение столь благосклонно отнеслось к этим людям. О них можно сказать только то, что ни особой святостью, ни благочестием они не отличались. Поев и согревшись, они сразу же заснули — во всех уголках корвета, где было хоть немного свободного места. Похоже, они так и не успели осознать, какое счастье им привалило. Несколько спасенных успели вскрыть в кают-компании буфет, где хранились запасы вина и виски, и, перед тем как отдаться объятиям Морфея, основательно нализались. Один из этих людей заснул на полу в офицерской ванной, где его и обнаружил Карадус. Позже лейтенант записал:

«У этого парня оказалась при себе пачка порнографических открыток, которую он незаметно сунул мне в карман — должно быть, в благодарность за свое спасение. Я обнаружил это много позже — когда добрался наконец до своей каюты. У этих открыток имелась одна особенность — когда очень быстро их перелистываешь, создается мультипликационный эффект, и изображения начинают двигаться. Меня чуть не стошнило».

Можно не сомневаться, что лейтенант Карадус поторопился вернуть американцу его собственность. Тот обрадовался и сказал, что «ребята к этим „девчонкам“ очень привязались и без них жизни себе не представляют».

Впрочем, спасенным морякам долго спать не пришлось. Их разбудили взрывы глубинных бомб, которыми корвет «Поппи» забрасывал обнаруженную им подводную лодку. Было очень холодно, и попадавшая на надстройки и снасти вода сразу же замерзала. Скоро «Ла Малоуин» был сверху донизу увешан сосульками самой причудливой и разнообразной формы и превратился в некое подобие ледяного дворца Снежной королевы. Кроме того, на корвете оставалась всего четверть от прежнего запаса топлива, и он шел экономическим ходом. Продуктов тоже оставалось мало, и паек пришлось сильно урезать. Примерно в час дня туман снова сгустился, а температура упала еще больше. Непроницаемая мгла висела над морем весь день и весь вечер.

В то время, когда московское радио передавало, что «конвой благополучно достиг портов назначения»62, руководство морской группы «Норд» в Киле уже принимало первые поздравления по поводу успешного завершения операции против PQ-17. Генерал-полковник Дитль, командующий 20-й армией, расквартированной в Норвегии, прислал в Киль поздравительную радиограмму, где выражал глубокое удовлетворение по поводу разгрома конвоя и заявлял, что «эта решительная победа» будет способствовать уменьшению давления на германских солдат, находящихся на восточном фронте. К этому он добавил, что армия посылает поздравления своим товарищам по оружию — «храбрым подводникам»60.

Германский Морской штаб в Берлине пришел к выводу, что операцию можно считать завершенной. Однако планы адмирала Шмундта вернуть лодки из Баренцева моря на базы претерпели изменения, так как 9 июля он вновь стал получать от своих командиров радиограммы об обнаружении неприятеля. В 10.45 утра с ним связался капитан-лейтенант Бранденбург (U-457), утверждавший, что «заметил в море конвой из пяти транспортов», двигавшийся к западу мимо ледяных полей, перегораживавших вход в горловину Белого моря. В течение дня и вечером 9-го июля на контакт со Шмундтом вышли и другие подводные лодки из «Стаи ледяных дьяволов». U-703, U-376 и U-408 последовательно сообщали о том, что видели в разрывах тумана небольшие группы кораблей, двигавшиеся в западном направлении. Одновременно субмарины давали пеленг, наводя на транспорты другие подводные лодки. Лодка U-376 сообщила также о том, что во время неудачной атаки подверглась бомбежке глубинными бомбами. Командир U-408 отмечал, что выпустил по одному из транспортов две торпеды, но промахнулся.

Все это было настоящим шоком для Шмундта. «Вопреки ожиданиям, субмарины обнаружили значительное количество неповрежденных транспортов, — писал он. — Совершенно очевидно, что далеко не все транспорты, которые летчики объявили потопленными, потоплены на самом деле»63. Надо было срочно принимать какое-то решение.

Без четверти девять вечера маленький конвой, в состав которого входили корвет «Ла Малоуин» и спасательное судно «Замалек», обошел ледяные поля и теперь держал курс в южном направлении. На кораблях то и дело замечали вражеские субмарины, следовавшие за ними на расстоянии пяти-шести миль. Капитан «Замалека» Моррис предложил «Паломаресу» держаться ледяных полей, над которыми продолжал стлаться туман, но получил в ответ довольно резкое заявление: «Ваше дело — сохранять свое место в строю и выполнять указания коммодора». К сожалению, капитан «Паломареса» не сделал даже попытки послать один из корветов в тыл конвоя, чтобы отпугнуть обнаглевшие субмарины немцев, которые, как предполагал Моррис, занимались наведением на конвой немецких бомбардировщиков. Возможно, у лодок не хватало топлива, чтобы, развив максимальную скорость, догнать конвой и попытаться атаковать его своими силами. Так оно было или нет, неизвестно, но довольно скоро над маленьким конвоем появились два немецких самолета, и на кораблях взвыли сирены воздушной тревоги64.

Но это были самолеты-разведчики. Они обнаружили, что конвой не представляет собой цельного образования, но состоит из двух небольших отрядов эскортных судов, сопровождавших крупные транспорты. Первый и второй отряды отделяли друг от друга около пятидесяти миль. «К сожалению, когда туман был нам особенно необходим, его в прямом смысле ветром сдуло», — записал в своем дневнике лейтенант Карадус. 9 июля в 10 часов вечера конвою, в который входил «Замалек», оставалось до Архангельска более 480 миль.

Если бы капитан Моррис оказался в это время в штаб-квартире адмирала Шмундта, он смог бы лично убедиться в своей прозорливости. Без двадцати десять на стол Шмундта легла расшифровка радиограммы от капитан-лейтенанта Рехе (U-255). Рехе передавал: «В точке АС.9543 замечен конвой, движущийся к югу. Впереди три эсминца (!) и два эскортных корабля, за ними три больших транспорта. Я постоянно даю на цель пеленг. Видимость вне зоны тумана составляет 15 миль». Так было положено начало одной из самых яростных и драматических воздушных атак за все время проводки конвоя PQ-17. Ледяные поля заставили корабли конвоя подойти ближе к немецким аэродромам в Северной Норвегии — в особенности к авиабазе Банак. Примерно через час Рехе снова вышел в эфир, сообщив, что конвой движется в юго-западном направлении, приближаясь к авиабазе Банак со скоростью 10 узлов.

На авиабазе Банак спешно вооружили и заправили около 40 пикирующих бомбардировщиков Ю-88, на которые была возложена почетная миссия по нанесению завершающего удара по остаткам конвоя PQ-1765. Рехе продолжал держать Шмундта в курсе дела и регулярно докладывал ему о состоянии погоды. В своей последней радиограмме он сообщил, что ветер слабеет, а видимость увеличилась до 20 миль. К тому времени над маленьким конвоем уже кружили два самолета-разведчика типа «Блом & Фосс». За десять минут до полуночи Рехе доложил, что конвой продолжает двигаться в юго-западном направлении; первыми идут в один ряд корабли конвоя, а за ними движутся три транспорта. Потом он добавил: «Вижу готовящийся к атаке Юнкерс Ю-88. Продолжаю передавать пеленг на цель. (Помехи.) Неприятель использует глушители».