6

6

Было ли распоряжение Первого морского лорда относительно отхода крейсеров мотивировано тем, что половина эскадры адмирала Гамильтона состояла из американских кораблей? Трудно сказать… По крайней мере, мистер Черчилль в своих послевоенных мемуарах, впервые увидевших свет в 1950 году в газете «Дейли телеграф», высказывал именно такую точку зрения. Тем не менее, в анналах флота нет никаких документов или записей, которые бы это подтверждали. Мистеру Черчиллю в описании превратностей морской войны, в частности, эпизода с PQ-17, в числе многих и многих других людей «помогал» капитан Г.Р.Г. Аллен. Так вот, капитан Аллен мне говорил, что подобное не слишком удобоваримое объяснение действиям Первого лорда мистер Черчилль привел в своих мемуарах только потому, что «пытался обелить своего старого друга в глазах общественности»⁶⁴. Он также сказал, что мистер Черчилль вообще имел обыкновение преуменьшать ошибки своих приятелей или протеже и всегда находил те или иные оправдания их поступкам.

В противоположность тому, что пишут официальные историки, вовсе не факт, что мистер Черчилль знал о решающей роли адмирала Паунда в принятии рокового решения о судьбе конвоя PQ-17. Аллен сказал: «Когда в одно прекрасное утро 1949 года я сообщил ему (мистеру Черчиллю), что, согласно проведенным мной изысканиям, ответственным за рассредоточение конвоя PQ-17 является адмирал Паунд, я заметил, как на лице у него проступила глубокая печаль; похоже, он ничего об этом не знал». В мемуарах «Черчилля» рукой Аллена были записаны такие слова: «Приказы по конвою PQ-17, изданные Первым морским лордом, обладали такой высокой степенью секретности, и Адмиралтейство так ревниво эти секреты охраняло, что я узнал о них только после войны»⁶⁵.

Что бы потом официальные историки ни писали о принятых тогда Адмиралтейством решениях, их последствия были катастрофическими, и это неоспоримый факт. Адмирал Гамильтон впоследствии по этому поводу говорил:

«Хотя у меня не было намерений вступать в схватку с „Тирпицем“, тогда представлялось вполне вероятным, что избежать этого не удастся. Очевидно, что Бруми оценивал ситуацию подобным же образом, и его намерение присоединиться к моей эскадре было основано именно на этом. В самом деле, рассредоточение конвоя в водах, где кишели подводные лодки противника, а над головой кружили вражеские самолеты, могло быть оправдано только в том случае, если бы ожидалась атака тяжелых вражеских кораблей. А при таких условиях эсминцам разумнее всего было находиться при эскадре, которой, вполне вероятно, предстояло вступить с этими кораблями в бой. Тем более что оказать действенную помощь рассеявшимся по поверхности моря судам конвоя они не могли»⁹.

Гамильтон замечал, что предлагал двенадцати противолодочным кораблям остаться при судах конвоя, вопреки намерению Бруми их распустить. «Но относительно правомерности присоединения эсминцев к моей эскадре сомнений у меня не было».

Адмирал Товей в своем рапорте Адмиралтейству указывал, что действия Гамильтона и эсминцев являлись следствием неверной оценки обстановки со стороны вышестоящих начальников. «Таковы были тон и буква приказа, что адмиралу (Гамильтону) ничего не оставалось, как увериться в неминуемом нападении „Тирпица“». Далее Товей добавлял, что при таких обстоятельствах его решение присоединить к своей эскадре эсминцы выглядит вполне логично.

«Однако, когда подтверждений относительно выхода „Тирпица“ в море не поступило, ему (Гамильтону) следовало вернуть эсминцы эскорту. Так как даже в случае рассредоточения конвоя они могли принести существенную пользу отдельным судам, отгоняя от них немецкие подводные лодки. Даже при условии появления вражеских кораблей, эсминцы могли сыграть роль сил сдерживания, особенно в условиях плохой видимости»⁶⁶.

Мистер Черчилль в своих мемуарах тоже критикует действия Гамильтона и Бруми, правда, довольно мягко: «К сожалению, — пишет он, — эсминцы из эскорта тоже покинули конвой». Коммандер Бруми, которому представляется, что всю вину за отход эсминцев пытаются свалить на него, по этому поводу пишет следующее:

«После такого рода заявлений может сложиться мнение, что эсминцам было предоставлено право выбора. Дескать, хочешь, оставайся с конвоем, а хочешь — уходи с крейсерами эскадры — но это не так. Отход эсминцев, которыми я командовал, явился результатом полученного из Адмиралтейства приказа о рассредоточении конвоя. Этот приказ мог быть оправдан только близостью неприятеля, а при таких условиях мне ничего не оставалось, как присоединиться к крейсерской эскадре»[38]⁶⁷.

Когда Бруми окончательно осознал, какая ужасная ошибка была допущена флотом, то впал в депрессию, в каковом состоянии и находился весь обратный путь до Лондондерри.

Но в то время Гамильтон и его офицеры свято верили, что «Тирпиц» вышел в море и движется наперерез конвою. По этой причине боеготовность на кораблях не отменяли; они мчались на запад на полном ходу, «рискуя напороться в непроницаемой туманной мгле на льды или айсберги». События нескольких последних часов сказались на людях не лучшим образом: по их мнению, в тот момент, когда немцы готовились обрушить на конвой всю мощь своих орудий, они уходили от врага на «большой скорости»³ — как им было велено в радиограмме адмирала Паунда. До получения приказа из Адмиралтейства Гамильтон считал, что «Тирпиц» не сможет атаковать конвой ранее полуночи, а если бы с ним шел более медлительный «Шеер», то не раньше 2 ночи 5 июля. «Когда же мы получили радиограммы с пометкой „Чрезвычайно срочно“, то подумали, что Адмиралтейство получило наконец ту самую „дополнительную информацию“, на которую оно намекало в радиограмме, полученной нами за два часа до этого, и что „Тирпиц“ давно уже вышел в море и находится в непосредственной близости от конвоя⁹. Исходя из этого соображения я и действовал»³. Другими словами, если бы не это, адмирал не торопился бы так с отводом крейсерских сил и находился бы при конвое как минимум до двух часов ночи, как ранее и намеревался. «Полагаю, — говорил он два дня спустя Товею, — наш поспешный отход самым ужасным образом сказался на моральном духе моряков»³⁵.

Так оно и было. Офицер плохо вооруженного американского транспорта «Джон Уитерспун» в ту ночь написал в своем дневнике следующие строки: «Получили приказ о роспуске конвоя. Невероятно, что они бросили нас на произвол судьбы — ведь на некоторых кораблях нет вообще никакого вооружения. Корабли один за другим скрываются за горизонтом. Некоторые идут группами — по два, по три судна. Мы пойдем в одиночестве…»⁶⁸

Посмотрим, что произошло с двенадцатью эскортными кораблями, которые Бруми оставил с конвоем. Именно эти небольшие суденышки должны были, по мнению контр-адмирала Гамильтона, защитить если не все, то хотя бы часть транспортов конвоя.

Корвет «Дианелла» (лейтенант Рэнкин) истолковал приказ коммандера Бруми буквально и прямиком двинулся в сторону Архангельска⁶⁹. В 11.00 вечера корабль ПВО «Паломарес» (капитан Джей X. Дженси), который после ухода «Кеппела» стал старшим судном эскорта, передал на военные корабли следующее сообщение: «Рассеяться и следовать в Архангельск своим курсом»⁷⁰. Потом, правда, Дженси сообразил, что защищать его от атак подводных лодок будет некому, и передал на противолодочный тральщик «Бритомарт», следовавший от него на расстояние семи миль к северу, только два слова: «Подойдите поближе». Сочтя это недостаточным, через 10 минут он передал на тральщик более пространные инструкции: «Займите положение с левого борта от меня и идите на расстоянии мили. Курс 077°, скорость — 11,5 узла». Вскоре после этого «Паломарес» приказал минному тральщику «Халкион» занять место справа от него. Позже командир «Бритомарта» лейтенант-коммандер Стаммвиц по этому поводу заметил: «Как-то странно было сознавать, что противолодочный тральщик используется только для того, чтобы охранять хорошо вооруженный корабль ПВО. Но как кажется, „Паломарес“ был озабочен собственной безопасностью больше, нежели безопасностью транспортов»⁷¹. Впрочем, Стаммвиц не мог не понимать, что в случае воздушного нападения немцев он сам будет находиться под надежной охраной зениток «Паломареса».

Корвет «Ла Малоуин» поначалу двинулся на восток в компании с таким же корветом «Лотус», который недавно прошел дозаправку с «Алдерсдейла». «Туман начал рассеиваться — как раз в тот момент, когда мы более всего в нем нуждались», — записал лейтенант Карадус, офицер службы «Асдик» с «Ла Малоуина». На некотором удалении от этих двух корветов шли корвет «Поппи» и маленький противолодочный тральщик «Айршир». Для того чтобы лучше представлять себе положение, капитаны судов обложились шифровальными книгами и некоторое время занимались расшифровкой непрерывно поступавших из Уайтхолла радиосообщений, в общем, для их ушей не предназначавшихся. «Благодаря этому мы узнали, что подводные лодки заняли позиции в тылу конвоя, — писал позже Карадус, — и что германский флот вышел в море»⁴.

К полуночи рассредоточение конвоя завершилось; как тогда казалось, все прошло довольно гладко[39].

В надежде спасти хоть какие-нибудь суда из конвоя, другой корабль ПВО — «Позарика» — запросил разрешение взять под охрану семь двигавшихся на северо-восток транспортов. Старший офицер конвоя Дженси «Позарике» в этом отказал — дескать, караван распущен и его корабли должны следовать в порты назначения на максимально возможном удалении друг от друга. По этой причине «Позарике» ничего не оставалось, как потребовать от корветов «Ла Малоуин» и «Лотус» к ней присоединиться и, осуществляя противолодочное прикрытие, двигаться от нее с левого и правого борта. Эти корабли эскорта, собравшись вместе, направились в северо-восточном направлении, стремясь достичь границы ледяных полей. Принимая во внимание невысокую скорость корветов и стремление их командиров экономить топливо, шли они небыстро. Как и в случае с кораблем ПВО «Паломарес», командиры корветов, не зная об ответе старшего офицера конвоя Дженси, выразили недоумение и даже недовольство в связи с необходимостью охранять корабль ПВО «Позарика». Первый лейтенант на «Ла Малоуине» недвусмысленно высказался против этого, так как считал, что столь мощный корабль, как «Позарика», в дополнительном эскорте не нуждается, и добавил, что экипажам крупных эскортных кораблей английских военно-морских сил определенно не хватает мужества.

Лейтенант Карадус отправился спать. До 4 утра он провалялся на койке, подложив под голову свой пробковый спасательный жилет и не снимая бушлата. «Я очень устал, но голова у меня была полна печальных мыслей, а на сердце давила тяжесть. И сон все не шел». Как и все моряки конвоя, он не спал уже более суток. Ему хотелось быть в курсе всех последних событий, но человеческая плоть, как известно, слаба… Так что под утро он все-таки уснул, очень надеясь на то, что ему не придется просыпаться под рев сирены боевой тревоги.

Его разбудили слова утренней молитвы, доносившиеся из репродуктора. Было воскресенье 5 июля. Опустив ноги на пол каюты, он прислушался. Двигатели работали на меньших оборотах, чем прежде, и вибрации почти не ощущалось. Выбравшись на палубу, он увидел, что к ним присоединилось спасательное судно «Ратхлин», подобравшее экипажи с торпедированных «Уильяма Хупера» и «Наварино». «Ратхлин» встал в строй и теперь шел с левого борта от «Позарики» на расстоянии примерно пяти миль. В 8.00 утра с кораблей увидели первые айсберги. Со стороны вид у них был крайне непривлекательный и недружелюбный — они походили на всплывшие вражеские подводные лодки. На палубе дул пронизывающий ветер, и было холодно. Над водой стлался туман. Не доходя до края ледяного поля восьмисот ярдов, корабли изменили курс и стали одерживать юго-западнее. Все утро они шли в виду ледяных полей.

Получив приказ: «Всем кораблям эскорта добираться до Архангельска самостоятельно», — лейтенант Градвелл с «Айршира» спустился к себе в каюту и некоторое время исследовал имевшиеся в его распоряжении карты этого района. По некотором размышлении он решил, что в его нынешнем положении выполнять приказы Бруми — дело малоперспективное. У немцев точно такие же карты, что и у него, и, уж конечно, они ему путь в Архангельск перекроют. Или подводные лодки пошлют, или авиацию — или то и другое вместе⁷². Путь в Архангельск представлялся Градвеллу исполненным всяческих опасностей. Подумав еще немного, он решил двигаться на северо-запад — в совершенно противоположном направлении, постепенно сдвигаясь в сторону острова Надежды. Казалось невероятным, что немцы смогут там его обнаружить; он надеялся укрыться от немцев у берегов этого острова. «Я также подумал, — вспоминал Градвелл несколькими днями позже, — что мог бы сопроводить туда один или два транспорта, чтобы они переждали там опасное время, а потом продолжили свой путь⁷³. В этой связи он просигналил на „Айронклэд“, который после рассредоточения конвоя двигался севернее всех остальных транспортов, и велел ему присоединиться к „Айрширу“. Один из корветов осведомился: „Ну и куда вы держите путь?“ Градвелл мрачно ответил: „В пасть к дьяволу. Очень надеемся, что он нас выплюнет“⁷⁴.

Капитан панамского транспорта „Трубадур“ Георг Салвесен тоже взял курс на остров Надежды, и через некоторое время Градвелл его увидел. Хотя панамский транспорт дымил как черт, Градвелл, затаивший про себя одну мысль (у его тральщика тоже была обычная топка), решил, что это скорее преимущество, нежели недостаток. Когда транспорт подошел поближе, лейтенант крикнул: „Эй, вы топитесь углем?“ Получив утвердительный ответ, Градвелл спросил: „И сколько его у вас?“ — „Имеем запас на шесть месяцев“. — „Отлично“, — сказал Градвелл. — Пойдете с нами!» «Трубадур» был рад заполучить эскорт и присоединился к компании.

Три корабля продолжали продвигаться на северо-запад в течение всей ночи. Градвеллу нравилась команда его тральщика; это были по преимуществу вчерашние рыбаки — просоленные насквозь морские волки, которые могли дать многим кадровым военным морякам десять очков вперед. С такими надежными парнями Градвелл был готов к любым неожиданностям. В 7 утра, когда они подошли к границе ледяных полей, Градвелл увидел еще один корабль из конвоя. Это был американский транспорт «Силвер Сворд», заблудившийся в тумане среди льдов. Приняв под охрану и этот транспорт, Градвелл неожиданно осознал, что пробиться сквозь льды к острову Надежды, у берегов которого он хотел «отстояться», ему не удастся. Однако в восемь часов вечера он обратился к командам шедших с ним кораблей, заявив, что постарается увести суда подальше во льды, чтобы немцы не смогли до них добраться.

Для молодого офицера, не имевшего никакого опыта плавания во льдах, это поистине был героический поступок. Предприятие было чрезвычайно рискованным — один неверный шаг, и корпус его маленького «Айршира» треснул бы под тяжестью льдов, как ореховая скорлупка. На всякий случай Градвелл велел убрать со дна тральщика хрупкий купол дорогостоящего «Асдика», после чего на самом малом ходу вошел во льды. По мере того как корабли продвигались к северу, льдины становились все больше, толще и массивнее. Всю ночь и весь следующий день четыре корабля углублялись во льды. Трем мастерам оставалось одно: довериться Градвеллу; впрочем, выбора у них не было. Наконец они достигли льдов такой толщины, что двигаться дальше стало невозможно. В это время корабли находились в двадцати пяти милях от открытой воды. По приказу Градвелла мастера застопорили машины и закрыли заслонки в топках, чтобы перекрыть доступ дыму. Потом Градвелл послал своего старшего офицера лейтенанта Р. Элсдена по льду к транспортам. Добежав до кораблей, лейтенант Элсден велел стрелкам сорвать пломбы со стоявших на палубах танках М-3 и зарядить их пушки — вместе со всеми имевшимися на борту транспортов орудиями и пулеметами. Теперь, если бы на них наткнулись подлодки или надводные немецкие рейдеры, их встретил бы достойный отпор.

Это был не единственный сюрприз, имевшийся в шкатулочке лейтенанта Градвелла. По его просьбе мастер «Трубадура» наведался в свою кладовую, где хранились большие запасы белой краски. Офицер военно-морской охраны транспорта впоследствии писал:

«Шкипер „Айршира“ приказал матросам положить как можно больше белой краски на правые борта кораблей, так как именно правые борта открывались взгляду со стороны Норвегии. Матросы справились с покраской часа за четыре. Особенно отличился „Трубадур“ — он был выкрашен в белое от ватерлинии до верхушек мачт. Все грузы, закрепленные на палубе, также были покрыты толстым слоем белой краски»⁷⁵.

Камуфляж оказался настолько эффективным, что даже пролетавший в двадцати милях от маленького конвоя немецкий самолет не смог его обнаружить[40]. Было ясно, что, пока корабли находятся во льдах, никакая опасность им не угрожает.