5
5
В 8.43 вечера коммандер Бруми получил от Гамильтона первое предупреждение относительно возможного нахождения немецких кораблей в непосредственной близости от конвоя. Бруми, соответственно, принял это к сведению и стал готовиться к отражению возможного наступления немцев. В 9.47, за двадцать три минуты до того, как роковые радиограммы от Адмиралтейства достигли конвоя, коммандер Бруми получил зловещий рапорт с корабля ПВО «Позарика», который обшаривал своим радаром просторы моря в тылу конвоя. «Подозрительная группа целей на 230 градусах; расстояние около 29 миль»50. По мнению Бруми, это могли быть немецкие корабли, двигавшиеся к конвою со стороны Норвегии.
Получив приказ о рассредоточении конвоя, изложенный в чрезвычайно решительных терминах, Бруми, не дожидаясь дополнительных разъяснений, начал принимать меры. В 10.15 вечера он просигналил на корвет «Дианелла»: «Предайте на субмарины П-614 и П-615, чтобы действовали самостоятельно и атаковали противника при первой возможности»50. Когда корвет переадресовал этот сигнал на субмарины, лейтенант Ньюстед, командир П-615 спросил: «А кого атаковать-то? Где, черт возьми, враг?» — «Бог знает»51, — просигналили в ответ. Лейтенант Бекли, командир П-614, радировал, что «намеревается оставаться на поверхности». На это коммандер Бруми холодно заметил: «Я тоже»52. После этого обмена любезностями с эскортом британские субмарины стали патрулировать квадрат в тылу конвоя, каждую минуту ожидая появления немецких кораблей[36].
Коммодор конвоя, находившийся на транспорте «Ривер Афтон», отказывался верить в то, что пришла команда о роспуске его великолепного каравана — тем более, что противника нигде не было видно. Когда Бруми отослал приказ Адмиралтейства Даудингу, последний решил, что произошла какая-то ошибка, и поначалу даже не стал передавать этот приказ на корабли конвоя, которые, отразив воздушное нападение неприятеля, продолжали двигаться стройными колоннами на восток. По этой причине Бруми пришлось подойти на своем эсминце «Кеппел» к кораблю Даудинга чуть ли не вплотную и повторить приказ о рассредоточении через мегафон. Только после этого, в 10.15 вечера, пораженный известием коммодор велел поднять на мачте красный сигнальный флаг с белым крестом. Это был так называемый сигнальный флаг номер восемь. Находившиеся на мостиках вахтенные офицеры судов конвоя начали лихорадочно листать сигнальные книги. В соответствии с принятой на конвое системой кодов появление этого флага на мачте «Ривер Афтон» следовало толковать так: «Кораблям конвоя рассеяться и добираться до места назначения самостоятельно и на максимальной скорости». По идее, после получения этого сигнала, корабли конвоя должны были разойтись в разные стороны и двигаться дальше на свой страх и риск по собственному маршруту, заранее установленному для каждого корабля в отдельности. Однако корабли продолжали идти все вместе. Казалось, никто не решался первым выйти из строя. Правду сказать, капитанов этих кораблей можно было понять, поскольку судьба их ожидала незавидная. Большинство из судов конвоя были снабжены только магнитными компасами, который для плавания в этих широтах не годились. Что же касается вооружения, то оно состояло по преимуществу из нескольких устаревших мелкокалиберных пулеметов. Над каждым кораблем конвоя нависла почти неминуемая угроза уничтожения. Наконец, после того как корабль коммодора поднял на мачте сигнал к немедленному исполнению приказа, транспорты стали неохотно расползаться в разные стороны. Один из мастеров записал в своем дневнике, что суда конвоя более всего напоминали в эту минуту «побитых собак с поджатыми между задними ногами хвостами»28. Один только «Ривер Афтон» сразу развил полный ход и обогнал другие пароходы, так как коммодор Даудинг считал, что за ними и впрямь гонится немецкий надводный флот. Он даже пообещал старшему инженеру корабля две сигары, если тому удастся выжать из двигателей всю возможную мощность и увеличить ход еще на пару узлов53. Бедняга «Ривер Афтон»! Через двадцать четыре часа он встретил-таки свой конец, и обстоятельства его гибели были куда ужаснее, нежели у других неудачливых судов конвоя.
Капитану Бруми предстояло принять одно из труднейших в своей жизни решений54. Уайтхолл приказал конвою рассеяться, но что должны делать в такой ситуации корабли эскорта? Адмиралтейство и словом об этом не обмолвилось; Гамильтон тоже никаких распоряжений на этот случай не сделал55. Первым побуждением Бруми было поднять на мачте сигнал, обращенный к эсминцам: «Присоединяйтесь ко мне!» В 10.18 он радировал Гамильтону, предложив ему принять корабли эскорта под свою опеку.
Гамильтон одобрил это предложение, но «только в отношении эсминцев»[37]55. Гамильтон не колебался, ибо где же еще находиться скоростным эсминцам, если не с эскадрой, которая может встретить на своем пути сильного противника? Для охраны рассредоточенных кораблей конвоя от подводных лодок оставалось еще не менее дюжины судов других типов9. Но адмирал не знал, как распорядится ими коммандер Бруми. Между тем Бруми, не имея никаких инструкций, в 10.20 поднял на мачте своего эсминца сигнал:
«Всем кораблям эскорта от „Кеппела“.
Конвой распущен, и его суда будут добираться до русских портов самостоятельно. Корабли эскорта, за исключением эсминцев, также будут двигаться самостоятельно в сторону Архангельска. Эсминцы же должны следовать за „Кеппелом“»50.
Таким образом, суда конвоя, рассредоточившись, лишились и всякого охранения. В 10.30 Бруми двинулся вдогонку за крейсерами, забрав с собой все эскортные эсминцы. Палубы торговых кораблей были заполнены обескураженными моряками, которые с тоской наблюдали за их отходом4.
Когда крейсера Гамильтона получили приказ о повороте, самолет с крейсера «Тускалуза» все еще находился в воздухе, а эсминец «Вэйнрайт» проходил дозаправку с танкера конвоя. Гидросамолет «Валрус» с крейсера «Норфолк» также исчез за горизонтом и не мог быть отозван. Капитан «Норфолка» предложил Гамильтону пройти пятьдесят миль на восток, где должна была состояться запланированная встреча гидросамолета с крейсерами, но Гамильтон, скованный по рукам и ногам приказами из Уайтхолла, выразив соответствующее случаю «сожаление», сказал ему, что это невозможно. Крейсерская эскадра все-таки прошла немного на восток, чтобы подхватить с воды гидросамолет с «Тускалузы», после чего Гамильтон велел поворачивать на юго-запад. Адмирал намеревался пройти между судами распадавшегося конвоя, и тем квадратом, где, как он считал, в любое время могли появиться тяжелые корабли противника56. Стоя на мостике крейсера «Вишита», лейтенант Фербэнкс с печальным видом созерцал разбредавшиеся в беспорядке в разные стороны корабли конвоя.
«Корабли растянулись на много миль. Некоторые еще горели от попавших в них авиабомб, другие же пытались увеличить скорость и, разводя пары, отчаянно дымили. Вырывавшиеся из их труб дымы походили на огромные черные страусовые перья, колыхавшиеся на горизонте».
Когда крейсера приблизились к конвою, моряки увидели шедшие им навстречу эсминцы Бруми, с которыми был и КСШ «Вэйнрайт». «Он подходил к нам, рассекая волны своим острым форштевнем. Вода вокруг его носа кипела, и выглядел он очень воинственно и уверенно, — записал в своей тетради Фербэнкс. — Его-то жалеть не приходилось. А вот беднягу „Уильяма Хупера“, у которого всего-то было 90 снарядов к его единственной четырехдюймовой пушке, очень жаль»33. Бруми вел свои шесть эсминцев со скоростью 20 узлов, стремясь побыстрее присоединиться к крейсерам и эсминцам Гамильтона, двигавшимся к юго-западу. В 11 часов эсминцы были уже совсем близко от крейсерской эскадры. Эсминец «Уилтон» просигналил на «Ледбери»: «С какой скоростью вы идете?» — «Жмем на всех парах»57, — ответили с «Ледбери». Опасаясь столкновений при маневрировании, Гамильтон передал на эсминцы, чтобы те немного сбавили ход. В 11.18 эсминцы Бруми заняли место с правого борта от флагманского крейсера «Лондон», который несколько изменил курс и теперь одерживал на запад. Все крейсеры и эсминцы прошли мимо судов конвоя примерно в 11.30 вечера. Коммодор конвоя Даудинг пожелал Бруми счастливого пути: «Спасибо за все, До свидания и доброй вам охоты!» В ответ Бруми просигналил на корабли конвоя: «Жаль оставлять вас в таком положении, но ничего не поделаешь. Желаю удачи. Похоже, она вам понадобится»58.
Так как Адмиралтейство требовало, чтобы корабли отходили на «большой скорости», контр-адмирал Гамильтон увеличил ход до 25 узлов. В скором времени корабли уже проходили квадрат, где конвой атаковали немецкие торпедоносцы. Об этом свидетельствовали качавшиеся на волнах надувные плотики, обломки корабельных конструкций, шлюпок и прочий хлам. Так как Гамильтон считал, что встреча с врагом неизбежна, на кораблях взвыли сирены боевой тревоги; были задраены все переборки, а в башни из погребов стали подавать снаряды.
По распоряжению Гамильтона капитан Дон Мун, старший офицер группы эсминцев, шедший на «Вэйнрайте», построил эсминцы в две флотилии, которые двигались развернутым строем, чтобы иметь возможность дать по врагу торпедный залп из всех аппаратов с «минимально возможного расстояния» — то есть примерно с двух тысяч ярдов. «В случае неожиданного контакта с врагом на близкой дистанции атакуйте, не дожидаясь приказа; старайтесь использовать элемент неожиданности к своему преимуществу»59. (Мун как-то упустил из виду, что два эсминца из флотилии Бруми относились к эскортному классу «Хант», торпедных труб не имели и предназначались в основном для борьбы с подводными лодками и бомбардировщиками.) Слух о том, что их кораблю предстоит принять участие в большом сражении, мгновенно распространился среди команды «Кеппела». Матросы торопливо поели, после чего принялись готовить оружие к бою60. Гамильтон потребовал от кораблей своей эскадры соблюдения строжайшего радиомолчания. Вскоре после полуночи корабли эскадры Гамильтона вошли в полосу густого тумана и двигались в сплошной белесой мгле на протяжении последующих шести часов.
Моряки на других кораблях эскорта были поражены и обескуражены ходом событий, тем более что оставленные им флагманом инструкции назвать исчерпывающими было трудно. Танкер конвоя «Алдерсдейл», имевший на борту 8000 тонн топлива для военных кораблей, попытался связаться с Бруми, когда его эсминцы проходили мимо. Капитан Хобсон хотел знать, поворачивать ли ему назад или следовать, подобно торговым кораблям, в Архангельск61. Коммандер Бруми, однако, так и не удостоил его ответа.
Лейтенант Градвелл, командир тральщика «Айршир», не мог не вспомнить слова Гамильтона, произнесенные им на совещании офицеров эскорта неделю назад. Тогда адмирал говорил, что из-за конвоя может разгореться большое морское сражение, «возможно, даже новый Ютландский бой». Видя уходившие на запад крейсера, Градвелл пришел к единственному представлявшемуся ему возможным выводу. Он полагал, что не пройдет и нескольких часов, как на горизонте появятся тяжелые германские корабли во главе с «Тирпицем». На этот случай он велел матросам привязать к бочкам с нефтью остававшиеся еще на тральщике глубинные бомбы. План у него был такой: при появлении «Тирпица» сбросить в воду у него на пути эти заряды, а потом попытаться их подорвать. Да что глубинные бомбы! Он даже собирался таранить «Тирпиц», если бы ему удалось к нему подобраться62. Капитан корабля ПВО «Паломарес» предложил капитанам двух корветов открыть по «Тирпицу» огонь и устремиться на него в атаку, представив все так, как если бы они были крейсерами или эсминцами. Таким образом капитан надеялся отвлечь на себя внимание и, пожертвовав собой, позволить торговым кораблям скрыться и избежать уничтожения. Чтобы матросы «Паломареса» могли набраться сил перед боем, он отправил всю команду, за исключением вахтенных, отдыхать63.