Данные как «дышло, куда повернешь, туда и вышло»

Данные как «дышло, куда повернешь, туда и вышло»

Центральное место в построениях С.Н. занимает тезис о систематическом обнищании и голодании российского крестьянства после Великих реформ 1860-х гг., что в конечном итоге якобы и породило революции 1905 г. и 1917 г. Он обосновывает существование дефицита продовольствия тем, что будто производство зерновых и картофеля было недостаточным для удовлетворения всех потребностей населения на надлежащем уровне. Его оппоненты доказывают обратное. Но спор о производстве зерновых вращается вокруг вопроса о достоверности официальных данных. По моим оценкам, в XIX в. и в XX в., вплоть до коллективизации, они занижают сборы на 20–30%, и, чтобы хотя бы отчасти компенсировать это, предлагаю внести 10%-ный поправочный коэффициент. С.Н. решительно возражает, утверждая: до Первой мировой войны официальная сельскохозяйственная статистика не требует поправок, так как крестьяне и органы их самоуправления сообщали сборщикам сведений достоверную информацию. Лишь в 1920-е гг. крестьяне стали, по его словам, «прибедняться» и преуменьшать данные о положении своего хозяйства из-за опасения увеличения налогов. Другими словами, царским властям земледельцы доверяли, а советским — нет. Однако за 10–15 лет ни отношение крестьян к властям, ни ситуация со сбором сведений принципиально не изменились. Информация поступала от самих земледельцев, которые как до, так и после революции не доверяли властям и любыми способами стремились уклониться от предоставления достоверных данных о своем хозяйстве, опасаясь дать повод для увеличения налогов. В данном случае совершенно неважно, что власти собирали сведения о посеве и урожае зерновых по уездам и губерниям не с целью увеличения налогов, а, главным образом, для мониторинга продовольственного положения страны, выяснения средней обеспеченности населения, районов хлебных избытков и недостатков. Важно другое — крестьяне этого опасались, и это зафиксировано многочисленными свидетельствами современников и до, и после 1917 г.[54] Но царские и советские власти по-разному реагировали на дезинформацию — первые индифферентно, вторые, более заинтересованные в точности информации, — озабоченно, так как страна после двух тяжелых и кровопролитных войн испытывала серьезный экономический и социальный кризис. В силу этого по инициативе властей в 1920-е гг. ученые предприняли специальные исследования для установления истины. Эксперты обнаружили у крестьян синдром «прибеднения», под влиянием которого они занижали сельскохозяйственные сведения: посевы — на 22–23%, урожаи — на 4% при высоких урожаях и на 38% при низких, численность крупного рогатого скота — на 1–5%, овец и коз — на 6–10%, свиней — на 20–27% (по расчетам на 1925–1927 гг.). Основываясь на этом, ученые разработали «коэффициенты недоучета», использовавшиеся при обработке поступавшей от населения информации, что известно С.Н.^{480}

Почему же оппонент отвергает поправки к дореволюционным официальным сведениям, но принимает их для советских данных? Причина — простая. Согласно его мальтузианским взглядам, дореволюционная деревня должна была страдать от перенаселения, сельское хозяйство — находиться в упадке, а советская послевоенная деревня, вследствие сокращения численности населения под влиянием войны, наоборот, должна была испытывать временный подъем. Чтобы доказать адекватность мальтузианской концепции, ему нужны для довоенного сельского хозяйства данные, свидетельствующие о его кризисе, а для послевоенного — наоборот, о его прогрессе. Поскольку российская действительность и при царской, и при советской власти не соответствовала мальтузианской концепции, С.Н. приходится манипулировать данными, которые в его руках превращаются, как говорит пословица, в «дышло, куда повернешь, туда и вышло».

В 1-м издании моей книги «Благосостояние» приведено, как мне кажется, достаточно аргументов в пользу моей точки зрения. Не буду их повторять. Приведу новые. При оценке потребления населения учитываются два аспекта: (1) направление динамики (положительная или отрицательная) в сборе зерновых, покрывавших около 70% потребностей населения в калориях, и (2) степень удовлетворения потребностей. При оценке динамики потребления проблема точности официальной статистики не имеет принципиального значения: если официальная статистика показывает увеличение производства зерновых во времени, то, естественно, на потребление оставалось больше хлеба и питание улучшалось. Причем как в том случае, если бы статистика была точной, так и тогда, когда она сборы занижала, ибо постоянное искажение не влияет на направление динамики. Как доказывают любые расчеты — с поправками или без поправок — производство зерновых на душу населения с 1851–1860 по 1911–1914 гг. возросло на 19%. Поскольку питание всегда имеет приоритет над всеми остальными потребностями, то из этих данных неоспоримо следует: питание российских граждан в пореформенный период улучшалось.

Когда речь идет о качестве потребления, то важно не столько направление изменений, сколько абсолютный сбор зерновых и величина потребностей. Здесь яблоком раздора стала оценка потребности в фураже. С.Н. упрекает меня в занижении расхода хлеба на фураж. Но его рассуждения носят спекулятивный характер, потому что никто точно не знал и до сих пор не знает, сколько фуража потреблял скот. Давайте поставим проверку официальной статистики сбора хлебов на твердый фундамент фактов. На 1901–1910 гг. мы располагаем фактическими данными о производстве и расходовании зерновых и картофеля на все нужды, кроме фуража, — на потребление крестьян и горожан по бюджетным обследованиям, на экспорт, винокурение, армию и на семена по официальным данным. Потребности же на фураж оценим по нормам, на которых настаивает С.Н., — по 154 кг в переводе на душу всего населения^{481}. Результаты расчета приведены в табл. 27.

Таблица 27.

Преуменьшение среднегодового производства зерновых и картофеля в 50 губерниях Европейской России в 1901–1910 гг. по данным ЦСК^{482}

1901–1910 гг.

Население, млн. … 108,1

Хлеб и картофель (в переводе на зерно) на питание всего населения (по 295 кг на д.н.), млн. т … 31,89

Семена, млн. т … 13,27

Фураж по норме Нефедова/Министерства продовольствия (154 кг на д.н.), млн. т … 16,65

Экспорт, армия, винокурение, млн. т … 12,42

Итого потреблено зерновых и картофеля, млн. т … 74,23

Валовой сбор зерновых и картофеля по данным ЦСК, млн. т … 59,01

Дефицит зерновых и картофеля, млн. т … 15,22

Дефицит зерновых и картофеля от валового сбора, % … 25,8

Получается: в 1901–1910 гг. производство зерновых и картофеля по официальным сведениям ЦСК являлось недостаточным для удовлетворения всех потребностей населения при нормах фуража, принятых С.Н.: дефицит составлял 25,8%. Отсюда следует: при отстаиваемых им нормах фуража официальные данные преуменьшали сборы хлебов на 25,8%. Поскольку, повторяю, все потребности в зерне, кроме как на фураж, удовлетворены, а оппонент настаивает на фуражной норме не менее чем в 154 кг в переводе на душу населения. Общепризнано, и С.Н. с этим соглашается: сельскохозяйственная статистика совершенствовалась, следовательно, занижение уровня производства официальной статистикой до 1880-х гг. должно было быть еще большим, и 10%-ная поправка, вносимая мною, лишь частично компенсирует действительное занижение сбора. Для всего XIX в. я использовал данные губернаторских расчетов, а по расчету крупнейшего знатока сельскохозяйственной статистики России XIX в., А.Ф. Фортунатова, урожаи ржи в губернаторских отчетах на 6,9% ниже, чем по материалам ЦСК^{483}. Но занижались также и посевные площади.

Курские историки Р.Л. и Л.М. Рянские подсчитали по сведениям о посевах и сборах хлебов в 62 помещичьих имениях шести губерний Черноземного центра (Воронежская, Курская, Орловская, Рязанская, Тамбовская и Тульская) за 1842–1850 гг.: официальная урожайная статистика середины XIX в. занижала урожай хлебов на помещичьих землях в среднем на 46%, а на крестьянских — на 40%.^{484} По расчету Ст. Хока, в Тамбовской губернии за 1866–1860 гг. официальные источники занижали урожайность в среднем на 30%.^{485}

Иначе и быть не могло. Занижение российской статистикой величины сбора хлебов подходит под понятие теневой экономики, под которой подразумеваются не учитываемые официальной статистикой производство, потребление, обмен и распределение материальных благ. Как утверждают специалисты, теневая экономика в том или ином виде присутствует во всех странах и сопутствует человечеству на протяжении веков. Во второй половине 1990-х гг. в развитых странах теневая экономика эквивалентна в среднем 12% валового внутреннего продукта (ВВП), в странах с переходной экономикой — 23%, а в развивающихся — 39%. Теневой сектор в России оценивался в 1990–1991 гг. в 10–11%, в 1993 г. — 27%, в 1996 г. — 46%, в 2003 г. — 20–25% от ВВП^{486}. Урожайная статистика в XIX — начале XX в. занижала сбор хлебов в стране примерно на столько, на сколько теневая экономика в современной России занижает ВВП.

Шум по поводу занижения мною потребности зерна на фураж не имеет под собой никакого основания; это — лишь дымовая завеса, способ увести дискуссию в сторону, попутно бросив тень на мои расчеты и выводы. С точки зрения суммарной потребности в зерновых и картофеле на питание и фураж, не имеет никакого значения — объединять ли фураж с продовольствием (как сделано в первом издании «Благосостояния») или считать его отдельно (как сделано во 2-м издании): от перемены мест слагаемого сумма (всей потребности в зерновых и картофеле) не изменяется.

Поскольку потребность в фуражном зерне заняла центральное место в дискуссии, расскажу о происхождении опечатки относительно нормы фуража, допущенной в 1-м издании книги. Рассчитывая потребность населения в хлебе, экономисты первой половины XIX в., как правило, объединяли две части, предназначенные на питание и фураж, вместе по двум соображениям. С одной стороны, лошадь имелась практически в каждом крестьянском хозяйстве и у многих горожан, т.е. являлась как бы членом семьи, с другой — даже приблизительные сведения о численности скота и о потребности в фуражном зерне до середины XIX в. отсутствовали. Зерно, оставляемое на питание и фураж, было удобнее (для счета) объединять и выражать в пудах на душу населения — на это уходило 287 кг. Этой традиции последовал и я.

Крестьянам полагалось ежегодно вносить в запасные хлебные магазины полпуда, или около 8 кг ржи; некоторое количество зерна шло на корм птице и другому скоту, кроме лошадей, — на это я положил ориентировочно 10 кг. Всего на питание и фураж получалось 305 (287 + 18) кг на душу населения в год. В таблицах по оценке потребления хлеба и картофеля (табл. VI.8 и VI. 12) именно эта цифра (305 кг) и указывалась как норма хлеба и фуража на душу населения. Но, кроме общей цифры 305 кг, в итоговых таблицах дифференцировано зерно на питание и фураж, но сделано неправильно: в таблицах записано 287 кг как зерно на питание, 18 кг — как зерно на фураж, хотя следовало записать — 237 кг на питание, 50 кг на фураж и 18 кг на корм птице и в запасные хлебные магазины. К сожалению, примечание к этим двум таблицам, объясняющее эти расчеты, при подготовке рукописи к печати было случайно удалено. И хотя вся потребность в зерне на питание и фураж осталась неизменной — 305 кг, отдельные составляющие оказались записанными неправильно. Я сообщил об этом на своем персональном сайте и признал в 1-м ответе А.В. Островскому. Однако находчивый С.Н. истолковал это по-другому: как «две грубейшие ошибки»^{487} — и сильно анонимно порезвился в своем журнале на LiveJournal:

«Вот, выяснилось: мироновские 18 пудов на фураж, это либо ошибка, либо изначальная ложь. <…> И теперь, когда его поймали за руку, он, исправляя две неправды, пытается получить свою новую “правду”. Профессиональные историки по достоинству оценят эту методу. Да, в общем, спорить-то нечего: любого студента за две такие ошибки прогонят с экзамена. Он (Миронов. — Б.М.), конечно, будет сопротивляться и ругаться. Но это просто неумение с достоинством признавать ошибки»^{488}.