4. Маленькие хитрости с большими последствиями

4. Маленькие хитрости с большими последствиями

Немало в рецензии примеров и того, как пустяковые оплошности, действительные или мнимые, раздуваются до крупных ошибок.

Натуральные повинности и барщина: опечатка размером с крокодила. Рецензент обнаружил якобы страшное противоречие в моих расчетах, подрывающее все мои оценки тяжести налогов и повинностей крестьян в первой половине XIX в. На с. 302 монографии величина натуральных повинностей (дорожной, постойной и дорожной) оценена в 61,75 коп. сер. на мужскую душу, а на с. 317–318 — в 3,52 руб. Рецензент расценил это как «сознательное искажение» с целью приукрасить положение крестьян (А.О., с. 129).

В действительности, на с. 302 речь идет только о натуральных (постойной, подводной и дорожной) повинностях, а на с. 317–318 — о всех денежных и натуральных повинностях в пользу государства.

Но рецензент имел некоторое основание истолковать текст на с. 318 так, как он это сделал, из-за опечатки.

Напечатано: «В 1849 г. в среднем по 44 губерниям они (государственные крестьяне. — Б.М.) платили оброчную подать казне, подушную подать государству на общую сумму 3,56 руб. сер. и несли наравне с помещичьими крестьянами натуральные государственные повинности в переводе на деньги на сумму в 3,52 руб. сер. на душу мужского населения. Общая сумма всех платежей составит 7,08 руб. на тягло в год».

Правильно: «В 1849 г. в среднем по 44 губерниям они платили оброчную подать казне 3,56 руб. сер, а также наравне с помещичьими крестьянами несли подушную подать и натуральные государственные повинности на сумму в 3,52 руб. сер. на душу мужского населения. Общая сумма всех платежей составит 7,08 руб. на тягло в год».

Однако на предыдущей с. 317 указано: 3,52 руб. — это общая сумма денежных и натуральных государственных платежей: «По официальным данным, в 1849 г. в среднем по 44 губерниям Европейской России все денежные платежи помещичьих крестьян в пользу государства достигали 1,47 руб. сер. надушу мужского населения, натуральные повинности без рекрутской (постойная, подводная и дорожная) в переводе на деньги — 62 коп. сер., рекрутская повинность — примерно 1,43 руб. сер. в год (табл. VI.18). Все — денежные и натуральные — государственные повинности составляли 3,52 руб. сер. на душу мужского населения (выделено мной. — Б.М.)». В табл. VI.24 указано: средняя величина натуральных повинностей в нечерноземных губерниях составляла 89 коп.^{254} Во всех моих расчетах за среднюю величину натуральных повинностей по России принимается 62 коп.^{255}

Эксплуатируя эту опечатку, А.О. делает фантастические расчеты, могущие привести читателя к мысли, что тяжесть повинностей не только у государственных, но также и у помещичьих крестьян не уменьшалась, как доказываю я, а увеличивались (А.О., с. 130). Разумеется, все эти спекуляции ввиду ложного основания не имеют смысла и вводят читателя в заблуждение.

Данные о величине натуральных повинностей — не расчетные, а «натуральные» — они прямо взяты из источника, на который я ссылаюсь в тексте: Российский государственный исторический архив, ф. 869 (Милютины), on. 1, д. 789. Таблицы к Статистическому атласу, составленному в Министерстве внутренних дел. 1850 г. Л. 27. Источник прямо показывает: натуральные повинности действительно невелики и составляли именно приводимую мной сумму — 61 3/4 (округленно 62) коп. сер. надушу населения[24].

Замечу, опечатка, разумеется, лежащая на моей совести, никак не повлияла на расчеты и выводы. Внимательный и доброжелательный читатель легко понял бы: это опечатка, так как на 16 страницах (302–318) идет адекватный анализ всех приведенных данных, исходя из незначительности величины натуральных повинностей (равной для 44 губерний 62 коп. сер. на душу населения). Но недоброжелательный читатель усмотрел в опечатке «сознательное искажение». Я вижу в этом влияние на А.О. кризисной парадигмы, им разделяемой: по-видимому, на бессознательном уровне, парадигма заставляет его либо не замечать того, что с нею не согласуется, либо давать фактам интерпретацию в кризисном ключе. Именно это мы наблюдали в случае со студенческой интерпретацией картины А.Л. Ржевской «Веселая минутка» (о чем шла речь выше).

Как тяжела барщина? Рецензент считает: накануне отмены крепостного права барщина составляла 140 дней в год на тягло (брачную пару) — 70 дней мужских и 70 женских, а я якобы безо всякого обоснования уменьшаю ее до 70 рабочих дней в год (А.О., с. 130, 131).

На самом деле перевод формальных, или номинальных, 140 дней барщины с тягла в реальные 70 дней строго обоснован. При подготовке условий отмены крепостного права губернские Редакционные комиссии установили единую для всей России норму компенсационных рабочих дней за барщину, ставшую законом: за высший душевой надел крестьяне обязаны отрабатывать 70 рабочих дней в год — 40 мужских и 30 женских. Можно ли допустить, чтобы Редакционные комиссии, состоявшие из помещиков, уменьшили реальную норму отработки в 2 раза — со 140 до 70 дней в год? Конечно, нет. Барщина в 140 дней в год являлась «теоретической» и не фиксированной, а 70 рабочих дней по закону — реальными и фиксированными^{256}.

Если нет ошибки, ее надо выдумать. Рецензент утверждает: данные о чистом сборе зерновых в моих табл. VI. 10 и VI. 12 расходятся^{257}, и в доказательство приводит следующую табл. 13 (А.О., с. 128).

Таблица 13.

Чистый сбор зерновых и картофеля в Европейской России в 1860—1913 гг. на душу населения (кг в год)

^{Таблицы … VI.10 … VI.12*}

1860-е гг. … 316 … 369

1870-е гг. … 383 … 392

1880-е гг. … 406 … 403

1890-е гг. … 454 … 457

1909-1913 гг. … 462 … 531  

На самом деле данные в третьей строке[25] составленной А.О. таблицы подсчитаны самим рецензентом; их нет в моей табл. VI.12^{258}. Он «забывает» об этом упомянуть, как и о том, что в табл. VI. 10 речь идет об официальных сведениях, а в табл. VI. 12 — о скорректированных мною данных (касающихся сбора хлеба, урожайности и населения) — официальные и исправленные данные не могут совпадать.

Манипуляции с картофелем. Согласно моему расчету, колебания продовольственных остатков и средней длины тела крестьянства в 1801–1860-е гг. происходили согласованно (строки 2 и 3 в табл. 14)

Таблица 14

Продовольственные остатки и средний рост мужчин Европейской России в 1801–1860 гг.

Рецензенту захотелось доказать, что связи между длиной тела и продовольствием в действительности нет. С этой целью сборы хлебов и картофеля за 1840-е и 1850-е гг. он уменьшает на 10% (см. строку 3) и объединяет десятилетия в двадцатилетия (см. строку 4–5). В результате такой манипуляции с данными согласованность в колебаниях роста и продовольствия исчезла (см. строку 6). В своих расчетах А.О. допускает три ошибки (А.О., с. 124).

Во-первых, нельзя вычитать картофель из продовольствия и фуража за 1840–1850-е гг. Таким способом их величина в это двадцатилетие искусственно уменьшается на 10%, в результате чего данные за 1801–1840 и за 1841–1860 гг. становятся несопоставимыми. В конце XVIII в. посадки картофеля по всей стране «вряд ли превышали несколько десятков тысяч га», в 1830-е гг. по самым оптимистическим прогнозам — около 160 тыс. десятин^{259}, в 1850-е гг. — 688 тыс. десятин. При этом даже в 1850-е гг. доля картофеля в сборе зерновых и картофеля (при переводе его в зерно в пропорции 3: 1) составляла лишь 3,2%^{260}.[26] Следовательно, при той же урожайности, как и в 1850-е гг., сборы картофеля в 1830-е гг. со 160 тыс. десятин могли дать не более 0,7% общего сбора зерновых и картофеля.

Во-вторых, если А.О. хотелось для 1840–1850-х гг. разделить продовольственные запасы на зерновую и картофельную части, то их нельзя было уменьшать на 10%, так как еще в 1850-е гг. доля картофеля в сборе зерновых и картофеля (при переводе его в зерно в пропорции 3:1) составила 3,2%, в 1870-е гг. — 5,6%. Когда я писал в книге, что после массовой интродукции картофеля в 1840-е гг. продовольственный потенциал крестьянского хозяйства увеличился на 10%, то имел в виду долю картофеля в посевах и сборах, а не его долю в питании^{261}. В 1850-е гг. на картофель приходилось около 10% сборов зерновых и картофеля, но с точки зрения калорийной ценности — в 3 раза меньше — 3,2%.

В-третьих, мои расчеты хлебного баланса строились на 10-летней основе, поэтому и все расчеты критика должны также строиться на десятилетних, а не 20 или 30-летних интервалах.

Таким образом, заключение А.О.: «динамика роста рекрутов не связана с “успехами” зернового производства» — результат манипуляций с данными.

Неправильные ссылки. Рецензент постоянно упрекает меня в том, что в моей книге ссылки на литературу и источники либо отсутствуют, либо сделаны неверно. Все его обвинения не имеют основания.

Например, он пишет: Б.Н. не привел ссылки на источники о сборах хлебов в первой половине XIX в., а ссылка на Зябловского не верна (А.О., с. 123). На самом деле все источники о сборах хлебов указаны в табл. VI.7 и сносках 7, 31 главы VI^{262}. В частности, Зябловский привел данные о сборе хлебов за 1820-е гг., Кеппен, Протопопов и Тенгоборский — за 1830-е гг. Методика расчета объяснена^{263}.

Рецензент не мог понять, откуда получены сведения для построения хлебного баланса за 1861–1900 гг. (А.О., с. 125). В действительности источники указаны в примечании к табл. VI.12.^{264}

А.О. утверждает: нет источников о фактическом потреблении хлеба в дореволюционной России (А.О., с. 126). На самом деле есть. Они собраны в ходе бюджетных обследований в 1896–1916 гг. как для горожан, так и для крестьян и приведены в табл. IX. 10 и IX.16.^{265}

Вот особенно примечательный пример тенденциозной критики. Критик утверждает, что в табл. VI. 12 ссылки на страницы из книги А.С. Нифонтова не точны: у меня указаны с. 143 и 211, а следовало — с. 155, 183, 225, 267 (А.О., с. 125). На самом деле ссылки верны, причем у меня указаны не две, а три страницы — 143, 211 и 310. Причем именно с. 310, которую А.О. «не заметил», — самая информативная: там приводится не только расчет хлебного баланса, но данные о валовых сборах по сведениям губернаторских отчетов. О таком пустяке не стоило бы и говорить. Однако вкупе с другими подтасовками и трюками, показанными выше, это, безусловно, свидетельствует о предвзятости рецензента.