Русские революция начала XX века: уроки для настоящего (ответ В.Г. Хоросу)[38]

Русские революция начала XX века: уроки для настоящего

(ответ В.Г. Хоросу)[38]

Как лекарство не достигает своей цели, если доза слишком велика, так и порицание и критика — когда они переходят меру справедливости.

Артур Шопенгауэр

Мне понравилась рецензия В.Г. Хороса (далее — В.Х.) за остроту, доброжелательность, конструктивность. По-видимому, моя книга несколько изменила его представления о социально-экономическом и политическом развитии России и о русских революциях, но сомнения остались. Поэтому размышления рецензента, на мой взгляд содержат некоторые внутренние противоречия. С одной стороны, он полагает, что я «исправил упрощенное толкование российских революций как результата всеобщего оскудения дореволюционной действительности», соглашается с тем, что «говорить о системном кризисе в России в смысле глобального, всестороннего и перманентного упадка российского социума в течение всего пореформенного периода, 1861–1917 гг., действительно неправомерно». С другой — рекомендует подкорректировать мои выводы о повышении уровня жизни и об отсутствии объективных предпосылок русских революций в марксистско-ленинском смысле, обратив внимание на невыгодные для крестьян условия отмены крепостничества, на большую долю бедных крестьян и возрастание числа отходников, на низкие доходы от сельского труда, рост налогов, несовершенство политической системы, непоследовательность реформ, мнения современников и др. Все эти контраргументы подробно рассмотрены в книге, им дана новая интерпретация, и нет смысла повторяться. Отмечу только: одни и те же данные можно интерпретировать по-разному. Например, увеличение косвенных налогов можно толковать и как увеличение налогового бремени, поскольку некоторые товары покупать было просто необходимо (спички, керосин), и как показатель повышения уровня жизни, когда покупалась водка или сахар. Недоимки могут указывать как на переобремененность налогами, так и на стремление от них уклониться. Отходничество может свидетельствовать как об аграрном перенаселении или низких доходах, так и о повышении социальной мобильности крестьян, искавших и находивших новые выгодные источники дохода, или об индустриализации и урбанизации, дававших шанс радикальным образом изменить жизнь к лучшему. Доля малоземельных или безлошадных крестьян может говорить как о разорении крестьян, так и о переключении их экономических интересов с сельского хозяйства на другие отрасли народного хозяйства. Уменьшение надела при освобождении можно интерпретировать как грабеж, но можно и как благо, поскольку вместе с уменьшением надела уменьшались надельные платежи, крайне невыгодные, как полагают многие, для крестьян. Выкупные платежи можно рассматривать и как тяжелый налог, и как выгодную для крестьян ипотеку. Примеры альтернативных толкований легко увеличить. Адекватная интерпретация возможна при учете всего комплекса данных, объединенных в единую непротиворечивую систему. Именно это я и попытался сделать в монографии.

В своем ответе предпочитаю привести новые аргументы в пользу моей концепции и более подробно, чем сделано в книге, обсудить вопрос о причинах революций начала XX в., обратив внимание на разительное сходство пореформенного, 1861–1917 гг., и постсоветского развития России.

Сомнения В.Х. мне очень понятны: я сам долго колебался, прежде чем отправился в свободное плавание, приведшее меня в итоге к другой концепции. Пережитки старых представлений преодолевались постепенно, и мои критики, не исключая и рецензента, справедливо указывают на противоречия, имеющиеся в моей последней книге и предыдущих работах. Два главных фактора подтолкнули меня пересмотреть собственные исторические взгляды: обнаружение в России XVIII — начала XX в. — неожиданно для меня — реальной модернизации по европейскому образцу (книга «Социальная история России») и еще более неожиданное открытие повышения уровня жизни, продолжавшегося в циклическом ритме 120 лет, с конца XVIII в. до Первой мировой войны (монография «Благосостояние»).