Итоги
Итоги
Думаю, у непредубежденного читателя не должно остаться сомнений: А.О. преследовал не столько научные, сколько околонаучные цели — дискредитировать, насколько возможно, книгу и ее автора. Для достижения искомого результата он применил набор незамысловатых средств: искажал авторскую мысль, рассматривал опечатки как сознательное искажение, мелкие оплошности поднимал до принципиальных ошибок, манипулировал цифрами и др. Я подробно разобрал все приемы дискредитации и основные возражения и замечания, высказанные в рецензии, по существу. С большинством из них я не согласился, но это не означает их игнорирование. Игнорировать — это не заметить, а признать несостоятельными после тщательного анализа — это обратить пристальное на них внимание. Точно так же я поступил с замечаниями, высказанными мне раньше, — аргументированно ответил{281}, вопреки утверждению А.О., что я их проигнорировал (А.О., с. 137).
В чистом остатке рецензент — при всем экстраординарном старании — обнаружил в книге, содержащей 911 страниц и 237 таблиц, две опечатки (с натуральными повинностями в 1849 г. и с названием двух подлежащих в таблице хлебного баланса за 1861–1913 гг.). Считаю резонными его пожелания дать разъяснение причин расхождения антропометрических данных в книге и в более ранних работах, подробнее объяснить, как рассчитывались нормы потребления хлеба людьми и фуража лошадьми, а также пояснить, почему общее число суммарных данных в двух местах книги указывается по-разному. Рецензент правильно назвал ряд моих выводов «открытиями», хотя и не смог дать им объективную оценку.
Несмотря на эти скромные трофеи оппонента, а также на необъективность и тенденциозность критики, он трудился не напрасно. В сущности, Островский выполнил очень важную работу — провел своего рода стресс-тестирование моей монографии, причем максимально пристрастно. Книга выдержала это испытание, и я более чем удовлетворен этим результатом.
Конструктивные замечания А.О. я безусловно учту при переиздании книги. Разумеется, мои выводы и расчеты не подводят окончательный итог дискуссии. Любая проблема, затронутая в книге, заслуживает дальнейшего изучения. Однако хотел бы обратить внимание на следующее: введение в оборот огромного массива антропометрических данных изменяет источниковедческую ситуацию в социально-экономической истории России периода империи. В настоящий момент антропометрические данные — самые точные и полные из всех имеющихся, и поэтому именно они должны стать эталоном при оценке надежности разных источников, пока не будут найдены более точные. Это относится к урожайной статистике, потреблению, заработной плате, доходам, налоговому прессу и другим показателям, характеризующим уровень жизни. С высокой степенью вероятности можем предполагать: антропометрические данные позволили правильно определить основные тенденции в изменении уровня жизни России XVIII — начала XX в. Расширение информационной базы позволит уточнить периодизацию, степень изменения биостатуса и уровня жизни, но вряд ли внесет коренные изменения в полученную картину. Особенно это относится к пореформенному времени, 1861–1914 гг. Таким образом, на мой взгляд, мы должны исходить из двух установленных мною положений: на протяжении большей части XVIII в. происходило снижение уровня жизни, а с конца XVIII в. и до Первой мировой войны — его повышение; происхождение русских революций следует искать не в обнищании населения, а в сфере политики, культуры, демографии, социальной психологии и мобильности. Правильно говорят: решив один вопрос, наука всегда поставит десяток новых.