Глава 27. О «пропавших» днях. Куда, куда вы удалились…?

Глава 27. О «пропавших» днях. Куда, куда вы удалились…?

Не просто же так пропадают страницы из Журнала посещения Сталина? Тем более, что никто и никогда, не говорил об утери страниц Журнала за 19 апреля или 19 мая? Кроме того, никто словом не обмолвился о том, что исчезли страницы за 29 и 30 марта или 29 и 30 января? Промолчим о феврале, с его 28 днями. Может, это было характерно только для июня месяца? Вполне возможно, ибо в этот месяц, когда стоят самые продолжительные световые дни в году, люди могут быть очень рассеянными и вполне могут потерять страницы важных документов. Особенно, если это касается того периода, когда враг нападает на нашу страну. То, что исчезли страницы, сразу наводит на мысль, что это кому-то очень нужно было.

И все же отсутствие страницы за 19 июня никак не дает покоя. Кто же был в Кремле за три дня до войны, что пришлось уничтожить данные за это число? Как я уже отмечал выше, страницы за 29 и 30 июня могли быть удалены и для отвода глаз. Но подозрительно то, что эти два дня вместе. К чему бы это?

Но, все же, кто именно хотел замести следы за 19 июня? А ведь сам же, выше писал — «хрущевцы», но предположить, что именно сам Хрущев, как-то, сразу не догадался. Обратите внимание, что Хрущев-то, действительно, нигде в Журнале не отражен, в отличие от Жукова, которому, вроде бы, незачем было скрывать свое присутствие (или отсутствие). Он и так, везде фигурирует в Журнале. Тимошенко тоже, не скрывается. А если исходить из событий 1953 года? Кто явился инициатором и даже исполнителем убийства Сталина? И тень подозрения, тяжелым покрывалом ложится на голову нашего «дорогого Никиты Сергеевича».

Действительно, он, как-то затаился впервые дни войны. О нем никто и никогда не вспоминал. Только Жуков, выгораживая своего подельника, делал вид, что Хрущев все время, дескать, был в Киеве и только в конце дня 22 июня, по просьбе самого Сталина бросил все дела и приехал на аэродром встречать своего «лучшего друга», т. е. его любимого. Хрущев сам «темнит», с 22 июня и теми днями, что были ранее. Давайте-ка, почитаем, что он нам наговорил в своих мемуарах по этому поводу.

«Перед самой Великой Отечественной войной я находился в Москве, очень долго задержался там, буквально томился, но ничего не мог поделать. Сталин все время предлагал мне: «Да останьтесь еще, что вы рветесь? Побудьте здесь». Но я не видел смысла в пребывании в Москве: ничего нового я от Сталина уже не слышал. А потом опять обеды и ужины питейные… Они просто были мне уже противны. Однако я ничего не мог поделать. Наблюдал я за Сталиным, и на меня он производил плохое впечатление… Он находился в таком состоянии, которое не вносило бодрости и уверенности в то, что наша армия достойно встретит врага».

Что это за странное бездельничанье Хрущева в столице накануне нападения Германии? Как первый секретарь компартии Украины, чего же он ошивался в Москве, да еще и взваливает на Сталина вину за то, что тот, только тем и был озабочен, как бы накормить обедом и ужином своего «маленького Маркса»? Также не совсем понятна «тирания» Сталина, сдерживающая деятельный порыв Никиты Хрущева? Кроме того, не надо забывать, что 18 июня, как мы знаем теперь, Сталиным был отдан приказ в войска о приведении их в боевую готовность. А у Хрущева — сплошь «ужины питейные». Читаем дальше.

«…Я настойчиво добивался разрешения выехать в Киев и в конце концов прямо сказал Сталину: «Чего я сижу здесь, товарищ Сталин? Ведь война может разразиться в любой час и будет очень плохо, если я буду находиться в Москве или даже в дороге. Мне надо ехать, мне надо быть в Киеве». И он согласился: «Да, верно, езжайте». Такой ответ тоже свидетельствовал о том, что он и сам не знал, зачем меня задерживал. Понимал, что мне тут делать нечего и что мое место в Киеве, что я там нужнее, чем здесь. Вроде бы охотно согласился. Но, спрашивается, кто же меня задерживал? Это говорит о том, что он нуждался в присутствии как можно большего числа людей из своего окружения, с тем чтобы не оставаться одному, один на один с самим собой. Такая у него была тогда человеческая потребность».

Хрущев «сдает экзамен» Сталину.

Хрущевские воспоминания очень трудно поддаются воображению, т. е. невозможно нарисовать мысленно картину, которую Никита Сергеевич пытался изобразить в своих мемуарах. Действительно, с большим трудом, могу представить себе, чуть ли не хныкающего Хрущева в кабинете Сталина, и умоляющего разрешить ему уехать к месту жительства. Также смутно рисуется образ вождя, жаждавшего тепла человеческого общения. Ведь, врет же Хрущев, а зачем?

Еще обращаю внимание читателей, вот на какой момент. Часто упрекают Сталина в том, что он отметал все доводы о начале гитлеровской агрессии и даже требовал расправы над теми людьми, кто говорил ему об этом. Читаем у Хрущева. Никита Сергеевич, в разговоре со Сталиным, ведет речь о начале войны не на годы, месяцы или дни, а на ЧАСЫ. Сам же говорит Сталину, что «ведь война может разразиться в любой часи будет очень плохо, если я буду находиться в Москве или даже в дороге». Понимать, «очень плохо», надо так, что партийная организация Украины находится, в данный момент, без руководителя и случись что? кто возглавит оставленное им дело? Хрущев и подтверждает высказанное нами предположение словами: «Мне надо ехать, мне надо быть в Киеве». И Сталин, вопреки расхожему мнению о своей безграничной доверчивости к вождю немецкого народа Гитлеру, взял, да и согласился с мнением Никиты Сергеевича: «Да, верно, езжайте». Никого не слушал тиран-деспот Сталин, а вот не мог отказать Хрущеву в его убийственно-точном, логически-обоснованном начале войны. Хрущев, убеждал Сталина, что война может начаться, даже, во время его возвращения в Киев, в дороге. Каким «прозорливым» оказался Никита Сергеевич? Всё, как «предполагал», так и получилось. Но и Сталин, в данном изложении, Никиты Сергеевича, на удивление, предстает перед нами необычайно умным руководителем: «Понимал, что мне тут делать нечего…». Из каких же корыстных соображений Хрущев нахваливает вождя? Иной раз доброго слова от него не дождешься в адрес Сталина по очевидным-то делам, а здесь специально выделил и похвалил. Неспроста! Значит, исходя из логики прочитанного, следует, что Сталин, все-таки согласился с доводами Хрущева, что война начнется вот-вот, с минуты на минуту, и благословил отбытие Никиты Сергеевича.

«Я сейчас же воспользовался согласием Сталина и выехал в Киев. Обстановка была очень нервная, предвоенная. Стояло жаркое лето; парило, как парит перед грозой. Приехал я в Киев утром, как всегда. Это быласуббота (21 июня 1941 года — В.М.). Сразу же пошел в ЦК КП(б)У, проинформировал работников о положении дел и вечером ушел домой (Долго же информировал, практически весь день. — В.М.). Вдруг мне в 10 или 11 часов вечера позвонили из штаба КОВО, чтобы я приехал в ЦК, так как есть документ, полученный из Москвы. В сопроводительной к нему сказано, чтобы с этим документом был ознакомлен секретарь ЦК КП(б)У Хрущев. Приехал я опять в ЦК».

Трудно разобраться в Хрущевской лжи, так как он, как заяц петляет, стараясь сбить со следа. Позвонили из штаба округа, «чтобы приехал в ЦК»? Трудно, в данном отрывке уловить смысл написанного. Еще труднее понять, как могло случиться такое? Хрущев, якобы, приезжает из Москвы где, по его словам, он «настойчиво добивался разрешения выехать в Киев», т. е. пробыл там несколько дней. Но московские партийные товарищи, с которыми, как уверяет мемуарист, он бражничал у Сталина на даче, не могли ему сунуть в руки документ, а предпочли его направить, вполне возможно, что и фельдъегерской связью, в Киев. Более того, обратите внимание: Хрущев руководитель Компартии Украины, а кому же был адресован документ, если Хрущев должен был с ним просто ознакомлен? Скорее всего, Никита Сергеевич просто лжет, чтобы заполнить каким-то действием происходившие события ночи с 21 на 22 июня. Для нас же важно одно: Хрущев накануне нападения Германии был в Москве и, видимо, был зафиксирован в Журнале в кабинете у Сталина в Кремле 19 июня, но по каким-то причинам постарался скрыть этот факт. Выехал из Москвы, как уверяет читателей, 20 июня вечером, раз утром 21 июня прибыл в Киев. Уточняет, что это происходило не раз — «как всегда». Разумеется, зная, что представлял собой Хрущев, трудно отделаться от мысли, что здесь, не все чисто. Обратите особое внимание на то, что Хрущев и словом не обмолвился не только о том, что он член Политбюро ВКП(б), но и о том, что делало само Политбюро накануне войны и по ее началу. Поэтому ни о какой поездке из Москвы в Киев 20 июня вечером, не могло быть и речи, — не для этого Никиту Сергеевича в Москву вызывали или сам напросился. Скептики возразят, сказав, что Хрущев известный враль, мог и в этом деле соврать. То, что врет, видно невооруженным глазом, но с какой целью?

Обратимся к интервью дочери Хрущева Раде Аджубей, которое она дала в свое время газете «Аргументы и факты»:

«В 1938 году отец был избран членом Политбюро ЦК ВКП (б) и уехал на Украину первым секретарем украинской партийной организации. Мы приехали в дом, где до нас жил Постышев — известный партийный деятель, который погиб вместе со всей семьей в годы репрессий…

Война нас застала в Киеве. Мне было всего 12 лет, я была совсем девочкой, но этот день разделил мою уже долгую жизнь на «до войны» и «после войны». Мы жили на даче под Киевом — в Межигорье. Место историческое, там когда-то был монастырь, куда запорожские казаки уходили, когда уже не могли воевать…

В тот памятный выходной (22июня 1941 года. — В.М.) мы собирались праздновать день рождения моей младшей сестрички (Леночки. — В.М.), ждали отца, но он не приехал, а нам объявили, что началась война. У меня должен был быть урок музыки, и мама взяла меня в город. Никакого урока, конечно, не было, а мы трое — мама, мой учитель и я — слушали выступление Молотова по радио. Я не осознавала тогда, что это значит — война…».

Думаю, всем тем, кто знаком с русским языком, понятно, что если бы человек, (в данном случае, Хрущев) находился бы в том же городе, то правильно звучало бы, что он «не пришел» на день рождения. «Не приехал» — подразумевает его отсутствие за пределами города, т. е. нахождение в другой местности. Если бы Хрущев был в Киеве, то неужели бы не позвонил домой и не поздравил бы дочку с днем рождения, — ей исполнилось четыре годика. А с началом войны, обязательно высказал бы по телефону свои опасения жене и старшей дочери. Как видите, ни первого, ни второго не произошло. Значит, остался в Москве, но предпочел скрыть этот факт. С ответом на вопрос: «Зачем?», будет ясно в дальнейшем. А по поводу своего выступления на съезде об отсутствии Сталина в Кремле, Хрущев твердо знал, что того не было, но не сказал о причинах. Это главное, что он утаил от делегатов съезда. И почему ему не возразили по данному поводу члены Политбюро, загадка?

Таким образом, выяснили, что 19 июня очень не понравилось Никите Сергеевичу, и он постарался, для отвода глаз, якобы, «увильнуть» из столицы. И на самом деле, о Хрущеве, в первых днях войны нет упоминания ни в одном документе, да и он, по связям с Москвой, как оказалось, немногословен. Но, как показало наше расследование, Хрущев был все время в Москве, вплоть до 22 июня, и это мы уже выяснили. Потом Никита Сергеевич, вместе с Жуковым, якобы, убыл на Юго-Западный фронт.

Теперь нам известно, что были образованы Главные направления, одно из которых и возглавили данные друзья-товарищи. Так что врать Хрущеву было с руки, скрывая обстоятельства этого подлого дела.

Может быть, и 29-е с 30-ым июня, как-то с Хрущевым связаны? А почему бы и нет? Что важного произошло 30 июня 1941 года? Любой, кто не понаслышке знает историю войны, скажет, что в этот день был образован Государственный Комитет Обороны. Да, и в данной работе, этот Комитет не был мною обделен вниманием. Но давайте, внимательно присмотримся к документу, который подтверждает создание данного органа. Нет, ничего проще. Это совместное Постановление Президиума Верховного Совета СССР, ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР от 30 июня 1941 года. Обратите внимание на многообразие государственных учреждений собранных под одной «крышей». Здесь и законодательная власть в лице Президиума Верховного Совета СССР, и Центральный Комитет Коммунистической партии (правда, без указания Политбюро, каким обычно «освящались» подобные документы), и наконец, сам Совет Народных Комиссаров, во главе со Сталиным. Но, если присутствуют все три представителя государственной власти: законодательная, партийная и исполнительная, то должно ли это быть закреплено, на каком-либо собрании, заседании или съезде? Разумеется, ведь не просто же так собрались представители трех ветвей власти, с тем, чтобы под одной шапкой выпустить совместный документ. Но, если уважаемый читатель, захочет ознакомиться с данным совместным постановлением, то его, как и много раз до этого, ждет разочарование. Нет, упомянутого документа, нигде. Впрочем, может он и существует, но широкой публике не доступен. Если меня, поправят критики, и укажут место его нахождения, буду очень рад ознакомиться с этим незаурядным документом. Как же так? может упрекнуть меня, внимательный читатель. Да, постановление о создании ГКО на «каждом углу» висит, что в интернете, что в любой энциклопедии или иных документах по Великой отечественной войне. Постановление-то, как бы есть в наличии, только в нем приведено его решение, и то какое-то, куцее. Вся сопутствующая атрибутика, т. е., к примеру, преамбула и наличие утверждающих его лиц, отсутствует. В таком случае, обычно говорят: Федот, да не тот. Нам и так, ясен был состав ГКО: Сталин и группа особо доверенных и ответственных лиц. Но, хотелось бы посмотреть на всё Постановление целиком. Вот этого-то, как раз и не дано увидеть. Почему? Потому что, сразу поломается версия Микояна о келейности создания данного Комитета. Там ведь, как сказано, в мемуарах Анастаса Ивановича? Что, дескать, самые «смелые и решительные члены Политбюро», вместе с Берией поехали на дачу к Сталину и там «освятили» намеченное дело. А здесь, в совместном Постановлении, только по одной «шапке» все выглядит совсем по-другому. Жаль, что подлинника нет.

Но мы можем познакомиться с аналогом этого документа, опубликованном в газете «Правда» за 1 июля 1941 года. Приведено из 15-го тома собрания сочинений Сталина изданных под редакцией Р.Косолапова.

«ОБРАЗОВАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ

Ввиду создавшегося чрезвычайного положения и в целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, Президиум Верховного Совета СССР, Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР признали необходимым:

1. Создать Государственный Комитет Обороны в составе:

т. Сталин И. В. (председатель), т. Молотов В. М. (заместитель председателя), т. Ворошилов К. Е., т. Маленков Г. М., т. Берия Л. П.

2. Сосредоточить всю полноту власти в государстве в руках Государственного Комитета Обороны.

3. Обязать всех граждан и все партийные, советские, комсомольские и военные органы беспрекословно выполнять решения и распоряжения Государственного Комитета Обороны.

Председатель Президиума Председатель Совнаркома Союза ССР

Верховного Совета СССР и секретарь ЦК ВКП(б)

М. И. КАЛИНИН И. В. СТАЛИН

Москва. Кремль. 30 июня 1941 года.

Правда. 1 июля 1941 года»

Обратите внимание, как скромно оформлено создание данного государственного органа. Разумеется, надо сделать скидку на газетную публикацию. Это же должно быть издано как Указ Президиума Верховного Совета. Когда в сентябре 1945 года ГКО прекратит существование, то будет издано соответствующее решение Президиума. Так и в нашем случае должно быть. А члены Политбюро, вместе с Микояном, «растворились» в данном документе. Зато, после смерти Сталина, все лавры партия забрала себе.

Разумеется, должно, было в таком случае состояться собрание, в Кремле, при большом скоплении людей, представителей этих трех ветвей власти, где и было, видимо, принято данное совместное Постановление. Ведь, где-то и кем-то, оно было принято? Давайте, по порядку. Президиум Верховного Совета — это Председатель М.И.Калинин и 15 его заместителей, по одному от каждой союзной республики. Центральный Комитет представляло не только Политбюро в составе семи человек, без Сталина: Молотов, Ворошилов, Каганович, Андреев, Микоян, Жданов и Хрущев, но и представители самого ЦК. Совнарком — Председатель Сталин, его замы и прочие наркомы в количестве, соответствующее числу наркоматов, а также члены комитетов входящих в состав СНК. Довольно большое скопление народа. Не могли же они поехать все на дачу к Сталину? Да, этого и не требовалось, поскольку Сталин был в это время уже в Кремле. Помните, воспоминание наркома Гинсбурга С.З., приводимое в главе о Сталинских наркомах:

«В конце июня 1941 г. в Кремль были вызваны руководители промышленных наркоматов и ряда важнейших хозяйственных учреждений. В Овальном зале с кратким сообщением к нам обратился Сталин. Все присутствовавшие стояли. Откровенно заявив об очень трудном положении, создавшемся на фронте, он предложил в первоочередном порядке…»

Концовку последнего предложения редактора-цензоры «забили» другим сообщением, но если следовать логике событий, то именно на данном собрании в Овальном зале Кремля и воплотилась Сталинская мысль о необходимости создании ГКО. Судя по всему, зал был набит до отказа, если «все присутствующие стояли». Разумеется, если столько «важного» народа собралось.

Тогда, что же следует? Следует то, что никакого «уединения» Сталина на даче в эти дни, 29 и 30 июня, не происходило. А несколькими днями ранее, шло оповещение всех причастных к этим трем ветвям власти людей и они к 30 июня собрались в Кремле. Помните, у «Чацкого», встречу с Р.Землячкой. Она, как член Комитета Партийного Контроля при ЦК ВКП(б) прибыла в Кремль по приглашению Сталина, именно 30 июня, а не как у «Чацкого» с утра пораньше, 22 июня.

Читатель может задаться вопросом о том, что поездки Сталина к военным в Наркомат обороны, судя по всему, видимо, не было 28 июня? Да, в этот день она не была осуществлена, так как произошла несколькими днями раньше, и совсем по другому поводу.

Когда, рассматривался вопрос о поездке Жукова на Юго-Западный фронт, то, куда он, якобы, по звонку Сталина, возвратился? Все, кто знаком с мемуарами маршала, да и в начале работы этому было посвящено несколько страниц, дружно скажут, в Кремль. Помните, я еще поставил под сомнение время прибытия к Сталину этой троицы: Ватутина, Тимошенко и Жукова. Потом, с картой Западного фронта были «игры», вместо того, чтобы рассказать, что там, на Украине, происходит? Так вот, вырисовывается очень мрачная картина. Как я показал ранее, Сталин возвратился в Кремль, примерно в конце дня 24 июня (или в начале 25 июня), после того, как к нему съездили члены Политбюро и правительства с безрадостными новостями. Речь, видимо, шла о том, что Ставка, «подмяла под себя» Комитет обороны при СНК и отказывается выполнять требования правительства. Сталин, по прибытии в Кремль, сразу стал вникать в дела и, по всей видимости, позвонил в Наркомат обороны и Генштаб, чтобы узнать обстановку на фронте. Ему сказали, что Жуков на Украине. Сталин потребовал, чтобы начальник Генштаба вернулся в Москву и прибыл в Кремль, чтобы отчитаться о «проделанной» работе. Но нам теперь известно, что Жуков выполнял функции Главкома Юго-Западного направления. А вместо него, в Генеральном штабе все дела вел Ватутин.

И вот, Жуков вернулся 25 июня, но, в данном случае, даже не важно, кто его вызвал? То, что Журнал зафиксировал его «появление» в Кремле в 15.00 часов, ни о чем не говорит. Это неправда. Жуков и не думал появляться в Кремле. Не для этого он уезжал из Москвы вместе с Хрущевым. Нарком Тимошенко, видимо, тоже не поехал в Кремль, а послал туда, вместо себя, Ватутина, исполняющего обязанности начальника Генштаба, что и отражает Журнал в 13.00. Сталин обеспокоен отсутствием в Кремле наркома обороны и начальника Генштаба. Дело, действительно, «попахивает» явным саботажем, со стороны военных, о чем и шла речь накануне. Какова его реакция? Если гора не идет к Магомету, то Сталин едет разбираться в наркомат обороны. Иначе, эти события и не читаются. А то, по Микояну, Сталин решил узнать в Наркомате обороны, есть ли связь с Западным округом? Как будто, туда полевой провод с фронта протянули? Я же говорил, что связь Сталину сделал Пересыпкин, иначе какой же он нарком связи? Кроме того, нам подбрасывают еще версию, что Сталин, якобы, узнал из сообщений радио (в некоторых случаях говорят, что из иностранного), что пал город Минск. А то, от своих узнать трудно, как там, на Западном фронте? Например, многие в Москве, у кого был телефон и родственники в Белоруссии и на Украине, задолго до сообщения Молотова по радио знали о начале войны. Подобных примеров, очень много. Даже, сам Ю.Левитан вспоминал, что на Центральном радио, рано утром было известно, что началась война, но не было команды передавать эту новость в эфир. Лишь незадолго до полудня из Кремля прибыл курьер и привез пакет, с текстом сообщения, который предстояло озвучить для жителей страны. Сообщение было очень коротким и примерно такого содержания, что в 12 часов дня будет важное правительственное сообщение. Вот и все.

Но, мы продолжим о поездке Сталина к военным. До него с ними, видимо, пытался контактировать Молотов, после чего сразу рванул на дачу к Сталину за помощью. Так что хорошего ждать в Наркомате обороны не приходилось.

Что там произошло у военных в Наркомате обороны, уже было приведено в разных вариантах: от плачущего Жукова, — по Микояну, до разъяренного хама, — по Молотову. Но это, думается, еще не все. Речь, не в хамстве Жукова, что не удивительно. Странным, было бы его поведение, как раз наоборот. И тот и другой, то есть, Микоян и Молотов, скрывают и суть поездки, и поведение военных, в том числе, и Жукова.

Сталин, хочу это подчеркнуть особо, поехал разбираться с саботажем и вредительством военных, вот цель его поездки, и поведение военных убедило его в этом. Видимо, Сталин потребовал дать объяснение проводимым военным действиям со стороны Ставки, а что ему ответил Жуков в «мягкой форме»? Помните, чуть раньше приводили рассказ Молотова: «Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения». Это все в «мягкой форме». А как прозвучало бы в более «жесткой форме»? Это выглядело бы примерно так: «Кто ты такой (Сталину), чтобы нам указывать? Есть Ставка, по решению Политбюро, есть ее председатель Тимошенко. Я вхожу в состав Ставки, подчиняюсь ее председателю и знать не хочу всех прочих начальников». И в завершении всего сказанного, указал Сталину на дверь, с «матерью» в придачу. По-другому, мы, ведь, и не говорим. Это точнее, чем литературное смягченное слово «по матушке».

Многие исследователи, приводя данные высказывания Молотова (со слов Стаднюка), как правило, этим и ограничиваются. А ведь продолжение, данного рассказа Молотова, не менее, занимательно. В пересказе Николая Александровича Зеньковича эти воспоминания Вячеслава Михайловича звучат следующим образом:

«Молотов рассказал Стаднюку потрясающие подробности! Когда нежданные визитеры спускались во внутренний двор наркомата обороны, где дожидались машины, Берия что-то возбужденно доказывал Сталину, зловеще поблескивая стеклами пенсне. По долетавшим обрывкам фраз Молотову показалось, что глава грозного ведомства предупреждал о возможности этой ночью военного переворота.Сталин выслушал, не проронив ни слова, а потом, не заезжая в Кремль, поехал на Кунцевскую дачу. Машина Берии свернула на Лубянку. Это означало, что ее хозяин проведет на службе всю ночь, а его люди, расставленные в разных местах, будут докладывать ему о каждом подозрительном движении в городе».

Понятно, что Молотов наступил на горло собственным воспоминаниям. А жаль, что струсил и промолчал! Эх, какая могла бы получиться у него лебединая песня!

Ну, как смотрятся наши «защитнички» Отечества из Наркомата Обороны? А ведь, это всё, повторюсь, еще мягко сказано. Да и в мемуарах, Жуков себя нарисовал — прямо, паинька. Сразу с аэродрома кинулся в Кремль, с нечищеными сапогами, «штафирке» Сталину планы на карте показывать. Сопоставьте с тем, как Жуков вел себя в Наркомате обороны. Похож? Как небо и земля.

А то нам, Микояны сказки рассказывают, что глава государства Сталин поехал в подведомственный ему по Конституции Наркомат обороны, чтобы узнать, видите ли, что там, на Западном фронте твориться? Как будто, других фронтов не было, о которых стоило позаботиться? В конце концов, мог вызвать военных в Кремль с отчетом. Он и вызвал их, да те послали его по знакомому всем русским, адресу. Повторюсь, но думаю, что «кашу маслом не испортишь». Вновь образованная Ставка подмяла под себя Комитет Обороны при Совете народных комиссаров, где председателем был Сталин. Вопрос, когда? Не 19-го ли июня, случился сей момент, когда по решению Политбюро, был образован, сей орган? Недаром же, его никак не приткнут на постоянное место жительства? То 21 июня, то 22 июня, наконец, вроде официально 23 июня создали. А если сказать, что «освятили» 19 июня, то, что же тогда получается? Снова возникнет вопрос о Сталине. Как так могло случиться, что он попал в рядовые члены? К тому же, уже ставил под сомнение сам факт, был ли Сталин, вообще, в том составе Ставки?

Но на данный момент, уже шло 26 июня. Сталина же не было почти неделю в Кремле. Много воды утекло. Сейчас рассматриваем не причины появления Ставки, а сам факт ее создания, которым козыряют военные, и Жуков в том числе. Сталин понял, что военные «в наглую» игнорируют требования главы государства. Надо что-то делать и немедленно, иначе все может рухнуть, так как в руководстве наркомата обороны идет явная подстава врагу. Кроме того, обратили внимание, что вместе со Сталиным, Ворошиловым, Берия, поехал и Молотов? Он же был членом Политбюро, вот и поехал, — можно и так сказать, но можно, и по-другому. Кроме всего прочего Молотов был наркомом иностранных дел. И что из этого? А из этого следует то, что наша авиация, через несколько дней после начала войны, взяла, да и нанесла бомбовые удары по Венгрии, Финляндии и Румынии. Разумеется, Молотов получил от министров иностранных дел этих стран, через послов, ноты о разрыве дипломатических отношений и объявлении нам войны. А то, мало у нас было проблем с одной Германией. Кто отдал приказы на проведение подобных мероприятий по бомбардировке? Вопрос ушел в песок. Сталин попытался установить контакт с военными и получил то, что и следовало получить от заговорщиков. Надо было немедленно перехватывать инициативу и добиваться перелома ситуации в свою пользу, то есть, в пользу Советской власти, которую представлял Сталин, каким бы хорошим или плохим он не казался людям.

(О данном эпизоде, поездке к военным, мы еще раз поговорим попозже, и приведем свидетельские показания одного человека, волею обстоятельств оказавшегося на данной встрече).

Поэтому Сталин, не стал откладывать это дело в долгий ящик, а с помощью своих единомышленников взял, да и собрал к 29–30 июня все ветви власти и тех лиц, которые придерживались его позиции, т. е., хотя бы формально, были на стороне советской власти. Поставил собравшихся в Кремле перед фактом грозящей нам катастрофы: если не принять скорейших мер по жесткому контролю над армией, то она рассыплется и соответственно, гибель государства будет неминуема. Видимо, дал понять членам партии, что будет с ними, как с коммунистами, в случае победы Гитлера? И он добился принятия нужного решения: передачи большей части власти в свои руки легитимным путем, создав новый орган управления — Государственный Комитет Обороны. Вот собственно и все с этими днями, 29 и 30 июня. В Журнале, видимо, были записаны многие десятки лиц прибывшие в Кремль в кабинет Сталина.

И как же это все можно было объяснить? Такое большое скопление народа в Кремле в эти дни? Если, только, в духе Хрущевского антисталинизма и пещерного антикоммунизма, и никак иначе. Журнал, разумеется, со временем «причесали», как следует. Может, кое-то и ученую степень получил за это? А страницы, компрометирующие наших заговорщиков, пришлось уничтожить. Вот и все!

Хотелось бы провести некоторую параллель. Помните пленум 1957 года, когда хотели убрать Хрущева? Как Жуков помог своему подельнику? Организовал быструю доставку членов ЦК, приверженцев Хрущева, самолетами транспортной авиации. Откуда пришла ему (или Хрущеву) в голову эта мысль? Сталинскую организацию проведения собрания по созданию ГКО использовала эта «сладкая парочка», вот что! Сталин, своих сторонников, доставил в Москву самолетами и количественно переиграл партийное Политбюро и прочих «коммунистов» с партбилетами за пазухой, которые могли противиться этому решению.

Еще несколько слов о конце июня 1941 года. Не возник ли у читателя вопрос, как же это могло так быть, чтобы со Сталиным, вот так грубо могли разговаривать? А куда же глядели члены Политбюро? Неужели Ставка оказалась такой всевластной?

Она оказалась такой в силу обстоятельств. Во-первых, многие, как те, так и другие, думали, что Сталин не сможет вернуться в Кремль. Речь идет о противниках Сталина и его сторонниках. А если и вернется, то остановить разгром Красной Армии уже не сможет. Темпы продвижения немецких войск, действительно, были угрожающе-быстрыми. А паника, охватившая отступающую армию, разрасталась как снежный ком и могла смести любую преграду на своем пути.

Во-вторых, Политбюро «раскололось» и не представляло собой монолит. Это, как следствие, вытекало из первого обстоятельства. Жданов, особо доверенное лицо Сталина, член Политбюро, видимо, до самого создания ГКО оставался в Москве (или в Сочи), невольно позволив хозяйничать заговорщикам в ЛВО. Хрущев, недаром листы уничтожил. Видимо, нечем было «хвалиться». А это всё ведь, Политбюро. Обратите особое внимание на то, кем подписан документ об образовании ГКО? Видимо, поэтому и скрывают подлинник Указа Президиума Верховного Совета СССР? Сталин объединил в одном лице себя, как Председателя СНК, так и представителя партийной власти. Не было доверия товарищам по партии. Могло быть и так, что накануне Жданов, все же, убыл в Ленинград разбираться по поводу бомбардировок Финляндии. Хитрый Хрущев заблаговременно смылся на Юго-Западное направление и затаился. Был ли он в Москве 29 и 30 июня и не пакостничал ли тайно, в противовес Сталину, вставляя палки в колеса по поводу создания ГКО, трудно сказать? Об Андрееве мало, что было слышно в те дни. Микоян и Лазарь Каганович особого доверия не вызывали. Помните, на следующий день после образования ГКО, то есть, 1-го июля, якобы, брат Лазаря Кагановича — Михаил, к тому же, член ЦК, «покончил» с собой в неизвестном нам месте. А может это событие произошло на день раньше — 30 июня, что будет еще «интереснее»? Его место, вполне возможно, могло быть и в Овальном кабинете Кремля, но, к сожалению, оказалось в покойницкой.

Остались рядом со Сталиным, лишь, верные друзья: Молотов и Ворошилов. Вот вам и все Политбюро. Кроме того, Ворошилов, вроде бы уже убыл на фронт, укреплять Западное направление, так что, еще неизвестно кто играл первую скрипку в данном органе, коли пришлось вводить в состав ГКО Маленкова.

Неизвестно, также, кто же по настоящему подписал документ о Ставке. Получалось, что Сталин в противовес своим товарищам по партии создавал новый орган власти ГКО.

В-третьих, и правительство дало «трещину». Вспомните, что Вознесенский, как раз и «рулил» на всех собраниях, за что и не попал в состав ГКО, вместе с Микояном. «Тихих» саботажников хватало везде. Ну, а о «всесилии» Сталина, я уже упоминал, как о некоем желании некоторых товарищей, выдававшемся за действительность.

Вот такой «скромный» набор: «Что делать?», Сталин и получил в критические дни, возвратившись в Кремль. Надо отдать должное вождю. Сумел переломить ситуацию в свою пользу и порушил нашей «пятой колонне» все ее планы, да и Гитлеру, заодно.

Только не надо обольщаться, что Сталин, создав ГКО, дескать, полностью взял власть в свои руки. Предстоял еще нелегкий путь, чтобы приструнить военных имевших покровительство в Политбюро. Сначала пришлось пересмотреть промежуточные органы стратегического руководства, так называемые, главные командования войск направлений: Северо-Западное, Западное и Юго-Западное, «насытить» их, теперь уж, своими людьми. Туда Сталин направил верных бойцов: Ворошилова и Буденного. Было ли это желанием Сталина назначить в последующем на Западное направление Тимошенко, не берусь утверждать, но то, что переподчинил Комитету бывшую Ставку, возглавив ее, как Верховный главнокомандующий — это было очень важным мероприятием. Лишь 19-го июля Сталину удалось возглавить Наркомат обороны (что довольно занятно), подчиненного ему по статусу, и лишь теперь, можно было немного перевести дух.

У нас это заняло абзац, а в реальной жизни, сколько потребовалось пота, испорченных крови и нерв, чтобы «сломить» сопротивление «тихих саботажников» стоявших у руля Красной Армии и государства? А ведь, то, что представлено, всего лишь верхушка айсберга, торчащего из воды. Сколько «темных» страниц невидимой борьбы против «пятой колонны» из наших военных и партийцев высшего эшелона власти осело в глубинах архивов? Что там хранится в тех запаянных цинковых ящиках, о которых упоминал бывший редактор Военно-исторического журнала генерал Виктор Иванович Филатов, одному богу известно?

Но продолжим о нашем многострадальном Государственном Комитете Обороны, который создал Сталин. Несколько слов о количественном и поименном составе. Во главе комитета Сталин, понятно без слов. Далее, оба верных: Молотов и Ворошилов. Видимо, не замарали себя Ставкой. Потом идет Лаврентий Павлович Берия. Недаром же по всей Москве расставил своих людей с целью подавления заговора. Да и тыл Красной Армии крепко «сцементирует» впоследствии. От партии в состав ГКО ввели кандидата (!) в члены Политбюро Маленкова. Вот и весь ГКО.

Хочу обратить внимание, что даже в энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945» изданной в начале 1985 года Маленков, правда, есть в составе ГКО, но ему отказано (?) в отдельной статье. Не плохо, как для главы советского государства, в свое время. А вот Лаврентию Павловичу отказано во всем: и в упоминании, как члена ГКО (?), и в отдельной статье. Его не баловали упоминанием ни при одном генсеке. По мысли редакторов, война прошла мимо него, как члена ГКО и правительства. Вот так и пишется наша История. Правильнее сказать, стирается со старых страниц.

Да, это и есть маленькая тайна — создание ГКО. Но, не меньшая тайна окружает и завершение его работы. Как таинственно возродился ГКО, так таинственно исчез. Есть, правда упоминание об Указе Президиума Верховного Совета от 4 сентября 1945 года о прекращении деятельности данного органа, но, как я уже говорил, по аналогии дали бы почитать и Указ о его создании. Думается, там было оговорено время действия Комитета и его властные функции? Но, скорость, с которой его расформировали, потрясает. Неужели, Сталин на все махнул рукой? Тут с созданием ГКО, с трудом разбираемся, а нам уже новую загадку припасли. Ладно, дойдет очередь и до её разгадки. Пока разбираемся с июньскими днями.

А как же с этим пропавшим днем 19 июня? Понятно, что в Журнале был отражен Хрущев, но какая связь между этими всеми событиями? Если провести аналогию с последними днями июня, когда от нас скрывалось объединенное заседание всех ветвей власти, то вполне возможно, что 19 июня было келейное заседание ограниченного состава ЦК ВКП(б) или расширенное заседание Политбюро, где было принято какое-то решение по отражению намечавшейся агрессии Германии. Надеюсь, что многие читатели, активно изучающие историю Отечественной войны, уже знают о том, что 18 июня в войска убыла Директива о приведении в полную боевую готовность всех военных округов западного направления. Этот факт очень долгое время скрывался не только от общественности, но и от историков, занимающихся темой Отечественной войны. Кроме того, существует сомнительный документ, как решение Политбюро от 21 июня о создании Ставки. Он сомнителен, так как является подделкой. Подлинное постановление, думается, уничтожено. Однозначно, что хрущевцы свершили очередную подлость (сам Никита Сергеевич скрывает факт своего присутствия в Москве), если «замутили воду» около этих трех предвоенных дней. Кроме того, пытаются представить дело таким образом, что, якобы, Жданов, в столь напряженное время находился на отдыхе в Сочи и прибыл в Москву, лишь с началом войны. Но все это крепко связано, именно, со Сталиным, о чем вкратце было сообщено ранее.

По 19 июня есть парочка занимательных историй. Одна из них связана с внешней разведкой. Военный историк Э.Шарапов посвятивший книгу «Две жизни» замечательной советской разведчице Зое Ивановне Рыбкиной, впоследствии ставшей известной писательницей Зоей Воскресенской, привел такой факт.

«Уже в марте 1941 года «Брайтейбах» сообщил, что в абвере в срочном порядке укрепляется подразделение для работы против СССР. Его новый начальник Абт, ушедший в свое время из гестапо как масон, по картотекам и спискам подбирает нужных людей. Когда к «Брайтенбаху» обратился Абт, он рекомендовал ему некоторых своих бывших сотрудников, уже вышедших на пенсию. «Брайтенбах» считал, что это будет и в наших интересах. Центр не возражал».

Многие читатели уже знают, что под кличкой «Брайтенбаха» скрывался наш ценнейший агент в руководстве гестапо Вилли Леман. Зоя Ивановна, в определенной мере, сопричастна с так называемой «Красной капеллой», так как на связь с одним из агентов она посылала связника для передачи кварцев для рации и новые шифры. Не по ее вине, как выяснилось в дальнейшем, но многие агенты из «Красной капеллы» были схвачены гестапо. Таким образом, погиб и Вилли Леман. Но, не о перипетиях разведывательной деятельности пойдет речь. Просто, даю понять читателю, каким образом, агент Вилли Леман попал в историю Зои Рыбкиной.

Продолжим дальше рассказ Эдуарда Прокофьевича Шарапова.

«Сведения о подготовке войны все более учащались, учащались и встречи с «Брайтенбахом». Так, они встречались 15, 21 и 28 мая. В июне агент должен был уйти в отпуск до 17 июля».

И вот, самое существенное, во всей этой истории с июньскими числами.

«19 июняон пришел на встречу крайне взволнованный и сообщил, что получен приказ о начале войны против СССР в 3 часа 22 июня. В тот же вечер информация ушла в Москву».

Я уже высказывал предположение, что покушение на Сталина, могло служить сигналом для начала Германской агрессии против нашей страны. Примерная схема действий, такова. Покушение (желательно, с летальным исходом жертвы), затем ликвидация органа контроля над военными со стороны правительства (тот самый Комитет обороны при СНК), и наконец, образование Ставки, во главе с Тимошенко, которая будет «рулить» Красной Армией в нужном, для заговорщиков, направлении, то есть, приведет ее к поражению. Покушение на главу государства состоялось, по всей видимости, в ночь с 18 на 19 июня. Дальше «тянуть» было никак нельзя, так как, накануне, Сталиным был отдан приказ о приведении войск западного направления в полную боевую готовность. Сведения о проведенной операции по ликвидации Сталина (видимо, она произошла по дороге на дачу) были переданы в Германское посольство в Москве, откуда поступили в Берлин. Наш источник «Брайтенбах» был очень информированным человеком, коли живо отреагировал на сообщение о действиях Германского правительства по началу войны.

Ранее, я приводил выдержку из речи А.Розенберга по поводу Украины и обратил внимание читателей на дату 20 июня 1941 года. То есть, за два дня до войны в правительстве Германии началась дележка советского пирога. С чего бы это? Видимо, возрадовались, что все идет по плану. Накануне из посольства, видимо, получили сообщение, что ликвидация произошла относительно удачно. Согласитесь, что странной выглядит дележка будущей территории противника, когда еще не сделано ни одного выстрела по врагу. Видите, как были радостны в предвкушении будущей победы!

О том, что было у нас в Москве, накануне, мы обсудим в отдельных главах ниже.

Вторая история связана с писателем Иваном Алексеевичем Буниным (его фамилия мелькнет ниже, в одной из глав), но он, даже не будет оповещен об этом.

Из переписки Алексея Николаевича Толстого, приведу его письмо Сталину. При прочтении, обратите внимание на обращение «Дорогой Иосиф Виссарионович», которое указывает на близость отношений. А как же им не быть такими, если, всего несколько месяцев назад, в марте того же года, Алексей Николаевич получил из рук Иосифа Виссарионовича Первую премию его имени в области литературы за исторический роман «Петр I». Кроме того, Первой премией был также одарен и режиссер В.М.Петров за экранизацию данного произведения, где автором сценария фильма, опять же был Толстой. То есть, Алексей Николаевич писал вождю письмо, явно полагая, что его не выбросят в мусорную корзину. Речь в письме шла о судьбе Ивана Бунина. Но давайте сначала прочитаем написанное:

«Дорогой Иосиф Виссарионович, я получил открытку от писателя Ивана Алексеевича Бунина, из неоккупированной Франции. Он пишет, что положение его ужасное, он голодает и просит помощи.

Неделей позже писатель Телешов также получил от него открытку, где Бунин говорит уже прямо: «Хочу домой».

Мастерство Бунина для нашей литературы чрезвычайно важный пример — как нужно обращаться с русским языком, как нужно видеть предмет и пластически изображать его. Мы учимся у него мастерству слова, образности и реализму.

Бунину сейчас около семидесяти лет, он еще полон сил, написал новую книгу рассказов. Насколько мне известно, в эмиграции он не занимался активной антисоветской политикой. Он держался особняком, в особенности после того, как получил Нобелевскую премию. В 1937 году я встретил его в Париже, он тогда же говорил, что его искусство здесь никому не нужно, его не читают, его книги расходятся в десятках экземпляров.

Дорогой Иосиф Виссарионович, обращаюсь к Вам с важным вопросом, волнующим многих советских писателей, — мог бы я ответить Бунину на его открытку, подав ему надежду на то, что возможно его возвращение на родину? Если такую надежду подать ему будет нельзя, то не могло бы Советское правительство через наше посольство оказать ему материальную помощь. Книги Бунина не раз переиздавались Гослитиздатом.

С глубоким уважением и с любовью

Алексей Толстой».

(ЛН, т. 84, кн. 2, с. 396; О литературе, 1984, с. 472–473).

Тема Бунина сама по себе очень интересная, но не она волнует нас сейчас, хотя несколько слов, по поводу написанного, можно и сказать. Встречаются публикации, где говориться о глубокой вражде писателя Бунина к Советской власти и, как, следствие, его непримиримая позиция ко всему советскому, в том числе и к вождю. Более того, скрытый подтекст данных публикаций всегда явно превозносил положение Бунина за границей, особенно напирая на то, что он, дескать, получил Нобелевскую премию в области литературы и тем самым, его материальное положение должным образом было превосходным. Если бы, по мнению авторов, Бунин жил бы в Советской России, то положение его было бы куда хуже. Однако данное письмо показывает, что жизнь Ивана Алексеевича вдали от родины была полна горьких разочарований и мытарств. Можно понять обеспокоенность Алексея Николаевича судьбой Бунина, если он обратился с этим письмом к Сталину, полагаясь на положительный результат. Даже дает, как видите, совет, как быстрее, по возможности, осуществить намеченное мероприятие. Как думаете, оказал бы товарищ Сталин, помощь господину Бунину? Я, лично считаю, что Сталин не оставил без внимания такую крупную личность в мировой литературе, как Иван Алексеевич Бунин и по возможности, нашел бы способ, как поддержать материально известного русского писателя. Конечно, определенные трудности в оказании помощи возникли бы, ведь началась вторая мировая война и Франция, где проживал Бунин, была под пятой Гитлера. В письме, правда, указывается, что Бунин жил в Виши (той части Франции, где не было немецких войск), но, тем не менее, война есть война. Хорошо, что с Гитлером у нас пока были «дружеские» отношения. Но если с Буниным были проблемы, — далеко от Москвы, но Алексея Николаевича, наверное, вождь не оставил без внимания? Черкнул, наверное, ему пару строк, в ответ на приятные слова о любви. Но что это? Читаем в комментариях к письму литератора А.М.Крюковой:

«Толстой не получил ответ Сталина … Бунину не удалось осуществить свою мечту о возвращении на родину, но до конца дней он сожалел об этом».

Я умышленно сделал пропуск, в комментариях, обозначив его многоточием. У читателя, в мыслях, не возник ли вопрос при прочтении письма Толстого, когда это он сподобился обеспокоить главу Советского правительства? Ведь не просто же так я привел это письмо, которое, вроде бы совсем из другой темы: литературных изысканий?