100 6 октября 1925 года
100
6 октября 1925 года
Милый мой, дорогой и родной Любанаша, солнышко мое золотое! Мне очень жаль, что я могу тебе послать только это коротенькое письмецо, но Гринфельду приспичило выезжать как раз и именно, когда у нас в полном разгаре пленум[427] и когда мне приходится развивать действительно невероятную работу.
Бороться пришлось на все фронты, и, по сути, мне одному, ибо хотя М. И. [Фрумкин] вел себя при всех выступлениях вполне корректно, но в наиболее боевые моменты все же стушевывался на второй план и все удары приходилось принимать мне. Сколько я за это время продиктовал и написал разных тезисов, брошюр, поправок, резолюций и пр[очего]. Произнес уже четыре больших речи, из них последнюю как раз сегодня, перед всем пленумом. В общем, НКВТ выходит (или выйдет, ибо история еще долгая: сегодня выбрана комиссия для разработки проектов постановлений, и она может работать еще месяцами), вероятно, без особенно большого урона. При внимательном нашем отношении к делу и выдержанном руководстве можно бы и вовсе обезвредить предположенные изменения. Вообще, из подготовленного рядом ведомств большого нападения против НКВТ и монополии внешней торговли не вышло ровным счетом ничего: они плюхнулись в лужу самым позорным образом, и разбито это кольцо было главным образом моими выступлениями, это я могу без лишней скромности утверждать.
Но вместе с тем совершенно удручающее впечатление остается от той быстроты, с которой большинство руководителей катится вниз по наклонной плоскости нэпа. Даже Троцкий, бывший резким сторонником мон[ополии] вн[ешней] торг[овли], получивший на ее защиту мандат от Ленина, путается сейчас самым невозможным и позорным образом и лишний раз подтверждает для меня лично давно очевидную неспособность свою разбираться как следует в хозяйственных вопросах, не говорю уже о всякой публике помельче. В "тройке"[428], впрочем, на этот раз я нашел довольно прочную поддержку, и даже Ст[алин] был очень внимателен, и, несомненно, благодаря его директивам (после моего подробного доклада), мы убереглись от слишком большой ломки и разрушительных перестроек.
Фр[умкин] едет сейчас на 3 нед[ели] за границу. Бор[ис] Спир[идонович Стомоняков] вчера приехал, выглядит хорошо, но неизвестно, надолго ли его хватит. До возвращения Фр[умкина] мне во всяком роде придется быть тут, да еще съездить в Питер и Харьков для выступлений с речами. Правда, мы еще не знаем, какие новости будут с приездом из Америки Каю[рова], но общее здесь настроение таково, что французы еще не созрели для серьезных разговоров и что нам смешно было бы так уже навязываться с признанием им долгов: проживем и без этого, им же хуже, если этот вопрос проваляется без движения еще годик-другой.
Миланчики вы мои, я очень по вас соскучился и, кроме того, я не знаю, где вы, собственно, сейчас. Из письма, писанного маманей в Vichy, выходило, что вы хотите ехать в Италию, но вот уже недели полторы нет ни писем, ни телеграмм. Предыдущее письмо (не мое, а Авеля) я послал вам через Анечку.
Мало кого еще здесь видел из-за пленума, сперва ЦКК, а теперь ЦК. Комиссариатская работа и члены коллегии еще ждут своей очереди, не мог выбрать времени для их приема. Видел два раза Наташу. Сейчас как раз у них был. Она со своим Федей сегодня уехала в Константинополь с тем, чтобы через два месяца вернуться в М[оскву], а затем ехать в Париж, куда Федя назначен на место Зуля представителем совторгпредства.
Гермаша бурчит что-то себе под нос и проектирует большой дом для Госбанка. Винтер отстроил Шатуру — дворец, а не станция, такой другой, вероятно, нет в Европе. Ни Классона, ни других москвичей еще не видал, мельком только Старкову. Она была в Сочи с Глебами. Гл. М.[429] здоровье очень неважное, похоже, что с почками неладно и трудно ему будет оправляться. Сама Ант[онина] Макс[имовна][430] впечатлена необыкновенно буйным ростом и восстановлением СССР (она была в Сочи и по дороге видела и Украину, и Кубань, и Кавказ) и проповедует "возврат домой"!
Авель толст и благодушен.
"Испано Суиза" носит меня по Москве с молниеносной быстротой, а выглядит много скромнее "Ройса"[431], чем я несказанно доволен.
Роднанчики мои милые, пока до свидания. Пишите мне, милые мои, мне всякая даже мелочь о вас дорога и интересна. Особенно вы, родная моя маманичка, не скучайте очень-то и не тоскуйте. Я вас очень люблю и всегда о вас думаю. 17 сентября вам не послал телеграмму только потому, что у меня не было вашего адреса (даже страны, где вы, я ведь не знал). Крепко целую вас всех по очереди, мои родные, и читаю все установленные молитвы.
Ваш папаня