25 Москва, 23 сентября 1918 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

25

Москва, 23 сентября 1918 года

Милый мой родной Любченышек! Я был сегодня очень обрадован получить твое письмо от 30 августа. Хоть и с большим опозданием, но все-таки подлинное твое письмо, а не коротенькая телеграмма через С[…][171]. Я стараюсь чаще телеграфировать, и во всяком случае Берзин[172] почти ежедневно знает о моем существовании.

Пишу, конечно, мало, так как занят, разумеется, очень. Чувствую себя великолепно: кровяные шарики в движении. Работы много, разнообразной и широкой, и, когда она спорится, получается ощущение, точно стоишь около большого горна и молотком куешь кусок стали, искры так и летят во все стороны. Если чертовы чехословаки или наши — хуже всяких врагов — друзья-немцы не испортят нам обедни каким-либо неожиданным условием, то натворим немало заметных дел и, пожалуй, возврат к старому ни при каких условиях уже не будет возможен.

Успокою тебя прежде всего насчет нынешних условий моего существования. Живу я в Метрополе в хорошей комнате, а на днях переезжаю в целые апартаменты: 3 комнаты, ванная и передняя, тут же в "Метрополе" совершенно министерское помещение. Обедаю 2 раза в день, около половины первого и в 5–6 часов, утром в ВСНХ и потом в Кремле, куда попадаю к 5 часам. Обеды приготовлены просто, но из совершенно свежей провизии и достаточно вкусно. Жалко лишь, что дают сравнительно много мяса, но этого здесь избежать сейчас вообще невозможно. Имею автомобиль, очень хороший, жалко лишь, что с бензином день ото дня становится труднее и скоро мы, вероятно, встанем, как шведы в Стокгольме. Впрочем моя вся ходьба из "Метрополя" до Больш[ого] Златоустинского пер[еулка] (близь Лубянки) и затем обратно и до Кремля.

Выезжать в другие места приходится редко, ибо тут все сконцентрировано.

Дела конечно очень много, но как-то легко работается, нет этой вечной заботы о сведении концов с концами, которая за последние годы так отягощала сименсовских и барановских директоров. Конечно, у большевиков (или, как теперь все более привыкают говорить, коммунистов) бюджет в смысле дефицита даст сколько угодно очков вперед всем обанкротившимся предприятиям, но в конце концов все воевавшие и воюющие государства в своих бюджетах катятся в какую-то пропасть и, конечно, не нашему поколению придется распутывать эту путаницу. Отсюда несомненная легкость духа и некоторая беззаботность насчет равновесия бюджетов, свойственная сейчас, впрочем, даже таким аккуратным финансистам, как немцы.

Там тоже в сущности печатают бумажные деньги сколько влезет, и при посредстве их машина как-то приходит в движение. После убийства Урицкого и покушения на Ленина пережили и еще переживаем полосу так наз[ываемого] Террора, одного из бессмысленнейших противоречий необольшевизма.

Расстреляно в Москве и Питере, вероятно, около 600–700 человек, на 9/10 случайно агрессивных или заподозренных в принадлежности к правому [э]с[е]рству или контрреволюции.

В среде рабочих и в провинциальных совдепиях эта волна прокатилась целым рядом безобразных явлений, как выселение буржуазных или просто интеллигентских элементов из квартир, вселением чужих, "уплотнением", беспричинными арестами и пр. и пр. Мне лично пришлось за это время не менее 30 разных инженеров вызволять из кутузки и полностью посейчас еще не всех выпустили. Работе это конечно страшно мешает, но поделать против стихии ничего невозможно, и эту полосу тоже надо изжить.

Нет, миланчик мой, я все думаю, как хорошо, что тебя здесь нет: тебе такие переживания были бы особенно тяжелы, да и ребятам это ни к чему. Пожалуйста, не делай из этого вывода, что я хочу вас там на веки вечные оставить. Напротив. Во-первых, я уверен, что не за горами время, когда в Европе начнется собственная совдепия, а это будет куда похуже нашего. Во-вторых, надо детям привыкать к тому новому укладу жизни, в котором им придется жить. Поэтому, как только "военное" положение у нас хоть несколько окрепнет, а главное, паек хлебный фактически дойдет хотя бы до трех четвертей фунта, я сейчас же вас выпишу. Пока что, други милые, сидите там и не беспокойтесь за меня, я живу в хороших условиях, и ничего со мной случиться не может. Работаю тоже с расчетом не надрываться и не чувствую ни малейшего утомления. В октябре собираюсь за границу, конечно, ненадолго, так что ты уж, Любан, на меня не ворчи.

Ну пока, прощайте мои родные, милые. Крепко вас всех целую. Как то вы устроитесь на новых местах. Пишите мне почаще и телеграфируйте через С[…]. Должен кончать письмо, так как приходят разные люди разговаривать.

Крепко-крепко всех целую.