81 8 ноября [1923 года]

81

8 ноября [1923 года]

Милый мой Любанаша!

Я очень огорчился сегодня, узнав от своего великолепного секретаря, что телеграмма тебе не была послана до сегодняшнего дня.

Вероятно, ты был очень этим недоволен, а я, конечно, виноват, главным образом в том, что не усмотрел за своим секретарем, что, впрочем, случается со мной и в других делах: за всем не усмотришь.

В Берлин приехал 6 вечером, а на другой день по случаю советского праздника мне уже с утра почти пришлось участвовать в официальных приемах и торжествах[371]. Днем было собрание и концерт в филармонии, и с той самой кафедры, на которой когда-то дирижировал Никиш[372], Крестинский[373] произносил обычную приветственную речь, а затем оркестр филармонии исполнил "Интернационал"[374] и 9 симфонию[375]. Все было чинно и довольно импозантно. Но все это было ничто по сравнению с вечерним раутом в посольстве, где собралось до 500 человек представителей дипломатического корпуса, чиновников министерств, промышленников, банкиров и всякой "знати", и тут же коммунисты наши и немецкие. Не думаю, чтобы когда-либо в залах посольства собиралась столь разношерстная компания. Со мной же чуть не вышел скандал в том отношении, что, отложив по обыкновению переодевание до самого вечера, я, начав напяливать на себя смокинг, к большому удивлению констатировал в своих чемоданах отсутствие рубашек, кроме полосатых и пестрых. По дневному концерту публика знала о моем приезде, и отсутствие мое на вечере было совершенно невозможно, пойти же в пестрой сорочке тоже было нельзя. Выход из трагикомического положения был найден только после тщательного обыска моего берлинского чемодана, в котором на дне, по счастью, оказалась одна сорочка, хотя и не безукоризненной свежести. Впопыхах Ляля сорочек мне не положила.

Немцы без различия направлений признают положение трудным до безвыходности, но, скорее всего, дальнейшее развитие пойдет не по пути какого-либо переворота или организованной борьбы, а разложением и нарастанием разных хулиганских и центробежных стремлений доведенной до отчаяния массы. Людьми, просящими милостыни, полны улицы, и у всякой кассы, где платят деньги, на Untergrund[bahn] и пр., стоят люди, протягивающие руку. Много случаев драк и открытого уличного грабежа. Останавливают днем автомобили и обирают дочиста. На некоторых улицах вечером людей раздевают донага и пускают по домам в белье или даже нагишом[…][376] не беспокойся и не воображай разных страстей и напастей, которые вовсе мне не угрожают. Дня отъезда я еще не назначил, но, вероятно, не задержусь здесь более 3–4 дней.

Пока кончаю, а то ко мне пришли и, если отложу, письмо пролежит. Целую тебя, милая моя маманичка, будь здоров и благополучен, не беспокойся за меня, подготовляйся к отъезду. Следи за своим здоровьем и сном. Крепко тебя и девочек родных целую. Твой Папаня