Разве доминирование и власть не естественны?

Разве доминирование и власть не естественны?

В наши дни сложно найти идеологическое обоснование необходимости государства. Множество исследований доказывают, что многие человеческие сообщества были строго эгалитарными. И даже при капитализме многие люди продолжают создавать эгалитарные сети и сообщества. Чтобы согласовать этот факт и мнение, что эволюция представляет собой жесткую конкуренцию, некоторые ученые постулировали «эгалитарный синдром», создав теорию, что люди менялись так, чтобы жить в сплоченных однородных группах, в которых передача генов участников гарантировала не выживание индивида, а выживание группы.

В соответствии с этой теорией, кооперация и эгалитаризм преобладали в этих группах, потому что у всех был генетический интерес в том, чтобы группа выжила. Генетическое соревнование возникло между группами, и группы, лучше заботящиеся о своих членах, были теми, кто передавал свои гены. Прямое генетическое соревнование между индивидуумами уступило конкуренции между различными группами, использующими различные социальные стратегии, и люди, таким образом, развили целую массу социальных навыков для лучшего взаимодействия. Это сможет объяснить, почему на протяжении большей части существования человечества мы жили в сообществах со слабой иерархией или вообще без нее до тех пор, пока новые технологии не позволили некоторым сообществам расслоиться и начать доминировать над соседями.

Нельзя сказать, что доминирование и власть неестественны, а технологии были запретным плодом, испортившим невинное человечество. На самом деле, некоторые сообщества охотников и собирателей были настолько патриархальными, что использовали групповое изнасилование как форму наказания женщин, а некоторые сообщества с сельским хозяйством и металлическими орудиями были яростно эгалитарными. Некоторые люди с северо-западного побережья Тихого океана Северной Америки представляли собой оседлые группы охотников и собирателей и имели сильно расслоенное общество с классом рабов. И на другом конце технологического спектра кочевые охотники и собиратели из Австралии были под властью старейшин-мужчин. Старики могли иметь много жен, хотя у молодых не было жен вообще, а женщин, по сути, расценивали как социальную собственность[16].

Люди способны как на авторитарное, так и на антиавторитарное поведение. Горизонтальные сообщества, которые не были намеренно антиавторитарными, могли принять принудительную иерархию, когда новые технологии давали такую возможность, и даже без технологий они могли превратить жизнь групп, считающихся низшими, в ад. Похоже, наиболее распространенными формами неравенства среди эгалитарных сообществ в других планах были гендерная и возрастная дискриминации, которые могли приучить общество к неравенству и создать прообраз иерархической лестницы, где управляли мужчины-старейшины. Эта структура могла стать более властной с появлением металлических инструментов и оружия, излишка, городов и т.п.

Но дело в том, что эти формы неравенства не были неизбежны. Сообщества, не одобрявшие авторитарное поведение, сознательно избежали развития иерархии. На самом деле, многие сообщества отвергли централизацию и технологии, допускавшие доминирование. Все это показывает, что история — не односторонняя дорога. К примеру, марокканские имазигены (в переводе «свободные люди» или «люди земли» — прим. пер.), или берберы, не сформировали централизованной политической системы за последние несколько веков, хотя прочие сообщества вокруг них это сделали. «Установление династии почти что невозможно, — пишет один из их исследователей, — из-за того факта, что вождь постоянно борется с восстаниями, которые, в конце концов, становятся успешными, и система возвращается к старому децентрализованному анархистскому порядку».[17]

Какой фактор позволяет сообществам избежать доминирования и принудительной власти? Исследование Кристофера Боэма, наблюдавшего десятки эгалитарных сообществ на всех континентах, включая собирателей, садоводов, фермеров и пастухов, показали, что одним из главных факторов является сознательное желание оставаться антиавторитарными — антиавторитарная культура. «Главная и непосредственная причина эгалитарного поведения – моральная уверенность части основных политических деятелей локальной группы в том, что никто из членов сообщества не должен доминировать над остальными»[18]. Кажется, что, скорее, не культура определяется материальными условиями, а что культура создает социальную структуру, которая воспроизводит материальные условия.

В некоторых ситуациях определенные формы лидерства неизбежны, так как у некоторых людей больше навыков или они более харизматичны. Сознательные эгалитарные сообщества отвечают на такую ситуацию не регламентацией позиции лидера, не наделением его какими-либо особенными привилегиями, а поощрением культуры, осуждающей людей, выставляющих напоказ свое лидерство или пытающихся добиться власти над другими. Более того, пост лидера занимают разные люди в зависимости от ситуации или необходимости в навыках для решения имеющейся проблемы. Лидеры на охоте отличаются от лидеров при строительстве или во время церемоний. Если человек в роли лидера пытается добиться большей власти или доминировать над себе подобными, остальная часть группы использует «механизм намеренного выравнивания»: ряд действий для того, чтобы вернуть лидера обратно на землю. К примеру, во многих антиавторитарных сообществах охотников и собирателей наиболее умелые охотники подвергаются критике и высмеиванию, если их заметят за хвастовством или использованием талантов для раздутия своего эго, а не для выгоды всей группы.

Если социальное давление не работает, то происходит эскалация санкции, и во многих эгалитарных сообществах, в конечном счете, лидера, который неисправимо авторитарен, изгоняют или убивают задолго до того, как он обретет власть, позволяющую вынуждение. Эти «обратные иерархии подчинения», при которых лидеры должны подчиняться общей воле, так как они бессильны в сохранении позиции лидера без поддержки, появились во многих обществах и функционировали в течение продолжительного времени. Записи Боэма о некоторых эгалитарных сообществах свидетельствуют о существовании вождя или шамана, игравшего ритуальную роль или роль беспристрастного примирителя в спорах; другие коллективы назначали лидеров в сложные времена или имели вождя на период мира и вождя на время войны. Но эти позиции лидеров не являются властными и спустя сотни лет не развились до авторитаризма. Обычно люди, исполняющие эти роли, рассматривают их как временную социальную нагрузку, от которой они хотели бы быстрее избавиться из-за высокого уровня критики и ответственности во время выполнения этих ролей.

Европейская цивилизация на протяжении истории демонстрировала более высокий уровень терпимости к авторитаризму, чем эгалитарные сообщества. Хотя политические и экономические системы, которые станут современным государством и капитализмом, развивались в Европе, все равно существовало определенное количество бунтов, демонстрировавших, что даже здесь власть – обман. Одним из величайших восстаний была Крестьянская Война XVI века в Германии. В 1524 и 1525 годах 300 000 крестьянских повстанцев вместе с городскими жителями и частью низшего дворянства восстали против владельцев собственностью и церковных иерархов, начав войну, которая оставила около 100 000 убитых в Баварии, Саксонии, Тюрингии, Швабии, Эльзасе, а также на территории современной Швейцарии и Австрии. Правители и духовенство Священной Римской Империи регулярно увеличивали налоги на постоянно повышающиеся административные и военные расходы, так как становилось все больше и больше административных служащих. Ремесленники и городские рабочие пострадали от этих налогов, но крестьянам досталась самая тяжелая ноша. Для увеличения власти и доходов принцы загнали крестьян в неволю и возродили римское право, которое устанавливало частную собственность на землю: что-то вроде шага назад от феодальной системы, при которой владение землей было основано на определяющим права и обязанности соглашении между крестьянином и лордом.

Тем временем представители старой феодальной иерархии, такие как рыцари и духовенство, начали приходить в упадок и конфликтовать с другими представителями правящего класса. Новый меркантильный класс бюргеров, также как и многие правители, противостоял привилегиям духовенства и консервативных структур Католической Церкви. Новая менее централизованная структура, сила которой основывалась на советах в городах, глашатаем которой выступал Мартин Лютер, позволила подняться новому политическому классу.

За несколько лет до начала Войны какое-то количество анабаптистских проповедников начало путешествовать по региону, распространяя революционные идеи против политической власти, церковных доктрин и даже против реформ Мартина Лютера. Среди этих людей были Томас Дрешель, Николас Сторч, Марк Томас Стюбнер и самый известный — Томас Мюнцер. Некоторые из них выступали за полную религиозную свободу, прекращение принудительного крещения и отмену правительства на земле. Не говоря уже о том, что их преследовали католические власти и сторонники Лютера, их изгнали из многих городов, но они продолжили путешествовать по Богемии, Баварии и Швейцарии, находя сторонников и подогревая крестьянскую непокорность.

В 1524 году крестьяне и городские рабочие встретились в регионе Шварцвальд (Шварцвальд, от нем. Schwarzwald — «чёрный лес» — горный массив в земле Баден-Вюртемберг на юго-западе Германии — прим. пер.) и составили «Двенадцать статей».[19] Организованное ими движение быстро разрослось. Статьи со ссылками на Библию использовались как обоснование и призывали к отмене крепостного права и установлению свободы для всех; требовали избираемой муниципальной власти с полномочиями избирать и снимать с должностей священников; требовали отмены налогов на скот и наследство; требовали отменить привилегии дворянства устанавливать произвольные налоги; выступали за свободный доступ к воде, охоте, рыболовству и лесу и за восстановление общинных земель, отнятых дворянами. Другим печатным и распространяемым повстанцами текстом было Земское устройство, которое разъясняло модель социального порядка, основанного на федеративных муниципалитетах. Менее образованные представители движения были даже более радикальны, насколько можно судить по действиям и фольклору, который они оставили после себя; их целью было стереть с лица земли дворянство и установить мистическую утопию «здесь и сейчас».

Социальные трения со временем усилились из-за того, что власти пытались предотвратить восстания, запретив любые сельские общественные мероприятия, как, например, народные фестивали или свадьбы. В августе 1524 года ситуация наконец взорвалась в Штюлингене в регионе Шварцвальда. Графиня потребовала от крестьян предоставить дополнительный урожай на церковный праздник. Вместо этого крестьяне отказались платить все налоги и создали армию из 1 200 человек под предводительством бывшего наемника Ганса Мюллера. Они отправились в город Вальдсхут, где к ним присоединились городские жители, а после промаршировали к замку в Штюлингене и начали его осаду. Поняв, что им нужна военная организация, они сами избрали капитанов, сержантов и капралов. В сентябре они оборонялись от габсбургской армии (бой не имел решающего значения) и позже отказались сложить оружие и просить прощения, когда от них требовали сделать это. Той осенью крестьянские забастовки, отказы платить десятину и восстания вспыхивали по всему региону из-за того, что крестьяне расширили свою политику сопротивления угнетению от индивидуальных жалоб до объединенного отказа в признании всей феодальной системы.

С весенней оттепелью 1525 года бой возобновился с еще большей яростью. Крестьянские армии захватили города и казнили большое количество представителей духовенства и дворян. Но в феврале Швабская Лига – альянс местных дворян и духовенства – добилась победы в Италии, где они боролись совместно с Карлом V. Таким образом, появилась возможность вернуть войска и направить их на борьбу с крестьянами. Тем временем Мартин Лютер, буржуазия и прогрессивные правители отказались от поддержки революционных крестьян и призвали к их уничтожению; они хотели реформировать систему, а не уничтожить её. Восстание, в свою очередь, уже значительно дестабилизировало властную структуру. В конце концов, революционная армия была решительно разгромлена 15 мая 1525 года под Франкенхаузеном; Мюнцер и остальные влиятельные лидеры восстания были схвачены и казнены, а восстанию был положен конец. Тем не менее, в последующие годы анабаптистское движение распространилось по Германии, Швейцарии и Нидерландам, крестьянские восстания продолжали вспыхивать в надежде на то, что в один прекрасный день государство и церковь будут навсегда уничтожены.

Капитализм и современные демократические государства со временем преуспели в установлении самих себя, но их всегда преследовал призрак восстаний снизу. В рамках государственных обществ все еще существует возможность организовываться без иерархии, и все еще существует возможность создания антиавторитарных культур, которые могут заставить возможных лидеров спуститься с небес на землю. Соответственно, большая часть сопротивления мировой власти организована горизонтально. Всемирное антиглобалистское движение возникло, по большому счету, из восстания сапатистов Чиапаса, автономов и анархистов Европы, фермеров и рабочих Кореи и народных восстаний против таких финансовых институтов, как МВФ, происходивших по всему миру от Южной Африки до Индии. Для сапатистов и автономов особенно характерна антиавторитарная культура, явный отрыв от иерархического марксизма-ленинизма, который доминировал в международной борьбе предыдущих поколений.

Антиглобалистское движение показало себя в качестве глобальной силы в июне 1999 года, когда сотни тысяч людей в городах от английского Лондона до нигерийского Порт-Харкорта организовали на улицах J18 Карнавал Против Капитализма; в ноябре этого же года участники этого же движения шокировали мир закрытием саммита Всемирной Торговой Организации в Сиэтле.

Наиболее выдающимся моментом в этом глобальном сопротивлении было то, что оно было организовано горизонтально различными организациями и аффинити-группами[20], создававшими новые формы консенсуса. У этого движения не было лидеров, и оно находилось в постоянной оппозиции любым формам власти, развивавшимся внутри него. Тех, кто хотел постоянно пребывать в роли вождя или оратора, изгоняли (или даже размазывали по его лицу пирог – как это было с видным организатором Медеа Бенджамином на Американском Социальном Форуме в 2007 году).

При отсутствии лидеров, избегая формальной организации, постоянно критикуя внутреннюю динамику власти и изучая более эгалитарные способы организации, антиглобалистские активисты продвинулись вперед и достигли тактических побед. В Праге в сентябре 2000 г. 15 000 протестующих смогли побороть массовое полицейское присутствие и сорвать последний день саммита Международного Валютного Фонда. В Квебеке в апреле 2001 г. протестующие прорвали ограду вокруг саммита, планировавшего соглашение об американской зоне свободной торговли (FTAA); полиция настолько заполнила улицы слезоточивым газом, что он просочился даже в здание, где проходили переговоры. В результате многие жители города стали предпочитать протестующих. Полиция была вынуждена увеличить репрессии для остановки разрастающегося антиглобалистского движения; они арестовали 600 человек и ранили из огнестрельного оружия троих во время саммита ЕС в Швеции в 2001 г., а через месяц убили анархиста Карло Джулиани во время протестов против большой восьмерки в Генуе, где собралось 150 000 человек, чтобы выразить протест против конференции представителей восьми наиболее могущественных правительств.

Сеть Dissent! возникла из европейского антиглобалистского движения для организации масштабных протестов против G8 в Шотландии в 2005 г. Сеть также организовывала крупные протестные лагеря и блокады против G8 в Германии в 2007 г., а также помогала с мобилизацией против G8 в Японии в 2008 г. Без централизованного лидерства или иерархии сеть обеспечивала связь между группами из различных городов и стран и организовывала большие собрания для обсуждения и принятия стратегий по предстоящим действиям против G8. Стратегии были направлены на разнообразие тактик, таким образом, что многие аффинити-группы могли организовывать взаимоподдерживаемые действия в рамках общей схемы, вместо исполнения приказов центральной организации. К примеру, план блокады может определить одну дорогу, ведущую к саммиту, зоной для людей предпочитающих мирные или театральные тактики, в то время как другой путь может быть обозначен для людей, желающих возводить баррикады и защищаться от полиции. Эти стратегические встречи собирали людей из десятка стран и переводились на многие языки. Впоследствии флаеры, объявления, заявления и критика были переведены и размещены на вебсайтах. Анархистские формы координации, используемые протестующими, не раз доказывали свою эффективность при конфронтации с полицией, а иногда и помогали перехитрить ее и корпоративные медиа, на службе у которых были многотысячные команды оплаченных профессионалов, снабженные средствами связи и слежки, а также ресурсами, намного превосходящими то, что было доступно движению.

Антиглобалистское движение можно сравнить с антивоенным движением, возникшим в ответ на Борьбу с Терроризмом. После 11 сентября 2001 г. мировые лидеры попытались ослабить растущее антикапиталистическое движение, определив терроризм как врага номер один, таким образом, представив нарратив глобального конфликта в новом контексте. После распада Советского Блока и окончания Холодной Войны им необходима была новая война и новая конфронтация. Людям был дан выбор между иерархической статичной властью демократии или фундаменталистскими террористами, вместо выбора между доминированием и свободой. В обстановке реакции, последовавшей сразу же за событиями 11 сентября, в антивоенном движении стали преобладать реформисты и иерархически организованные группы. Несмотря на то, что 15 февраля 2003 г. антивоенный протест стал крупнейшим протестным днем в истории человечества, организаторы намеренно направили энергию участников в строго контролируемые ритуалы, которые не бросали вывоз военной машине. В течение двух лет антивоенное движение полностью потеряло импульс, подготовленный во время антиглобалистской эры.

Антивоенное движение не смогло остановить оккупацию Ирака, или даже поддержать само себя, потому что люди не воодушевляются и не удовлетворяются пассивным участием в символических спектаклях. В отличие от этого, эффективность децентрализованных сетей можно увидеть во многих победах антиглобалистского движения: закрытии саммитов, коллапсе ВТО и FTAA, драматичном сворачивании форумов МВФ и ВБ[21]. Это неиерархическое движение продемонстрировало, что у людей есть желание освободиться от доминирования, что у них есть способность взаимодействовать в антиавторитарной манере даже в больших группах незнакомцев различных национальностей и культур.

Таким образом, доказательства (от научных исследований истории человечества и до практики протестующих, создающих историю сегодня) значительно противоречат государственному взгляду на человеческую природу. То, что у человечества не было единой траектории развития, видится более реальным, чем то, что люди произошли от жестко авторитарных предков и позже трансформировали эти инстинкты в конкурирующие системы, основанные на покорности руководству. Наших предков, судя по всему, можно было вписать в диапазон от строгого эгалитаризма до небольшой иерархии с относительно равным распределением богатства. Когда все же появились иерархии с принуждением, то они не быстро распространились повсюду, а обычно вызывали значительное сопротивление. Даже в сообществах, управляемых авторитарными структурами, сопротивление является такой же частью социальной реальности, как доминирование и подчинение. Более того, государство и авторитарная цивилизация — не последние остановки в человеческой истории. Хотя мировая революция все еще не произошла, у нас есть много примеров постгосударственных сообществ, в которых мы можем увидеть намеки на безгосударственное будущее.

Полвека назад антрополог Пьер Кластре сделал вывод, что безгосударственные и антиавторитарные сообщества, которые он изучал в Южной Америке, не были пережитком первобытной эры, как предполагали другие западные исследователи. Он утверждал, что, наоборот, они отлично знали о возможности возникновения государства и самоорганизовывались, чтобы предотвратить это. Выяснилось, что многие из них были, на самом деле, постгосударственными сообществами, основанными беженцами и повстанцами, которые бежали из ранних государств или уничтожили их. Аналогично, анархист Питер Ламборн Уилсон предположил, что антиавторитарные сообщества в восточной части Северной Америки были созданы в противовес иерархическим хоупвеллским сообществам, строившим курганы, и последние исследования, похоже, подтверждают это предположение. То, что другие интерпретировали как доисторические этносы, — было конечным результатом политических движений.

Казаки, проживавшие по российским границам, — еще один пример этого феномена. Их сообщества были основаны людьми, бежавшими от рабства и прочих неудобств государственного угнетения. Они научились верховой езде и развили боевые искусства для выживания в приграничных условиях и самозащиты от соседних государств. В конце концов, их начали рассматривать как этническую группу с привилегией автономии, а царь, от которого отказались их предки, стремился сделать их военными союзниками.

По словам йельского политолога Джеймса С. Скотта, все в подобных сообществах — от зерен, из которых они выросли, до систем родства — можно рассматривать как антиавторитарные социальные стратегии. Скотт задокументировал горцев в юго-восточной Азии — скопление сообществ на сильнопересеченной местности, где хрупкие государственные структуры проявляют серьезные недостатки. На протяжении сотен лет эти сообщества противостояли государственному доминированию, включая частые завоевательные войны или зачистки Китайской империей и периоды постоянных атак работорговцев. Культурное и лингвистическое разнообразие в горах экспоненциально больше, чем в долинах и на рисовых полях, контролируемых государствами, где укрепилась монокультура. Горцы обычно говорят на многих языках и принадлежат к нескольким этносам. Их социальная организация приспособлена для быстрого и легкого рассеивания и сбора, позволяющих им избегать нападений и вести партизанские войны. Их система родства основана на пересекающихся и многообразных отношениях, создающих сильную социальную сеть и ограничивающих формализацию власти. Их устные культуры куда более децентрализованы и гибки, нежели культуры, использующие письменность, в которых опора на написанные слова поощряет ортодоксальность и дает дополнительную власть тем, у кого есть возможность вести записи.

У горцев интересные отношения с окружающими государствами. Жители долин рассматривают их как «живых предков», несмотря на то, что они возникли как следствие цивилизации долин. Они находятся в постгосударственном состоянии, а не догосударственном, но идеология государства отказывается признавать такие категории как «постгосударственность», потому что государство рассматривает себя как вершину прогресса. Жители цивилизаций долин часто «отправлялись в горы», чтобы жить более свободной жизнью; тем не менее, повести и мифология китайцев, вьетнамцев, бирманцев и других авторитарных цивилизаций до Второй мировой войны, похоже, были созданы для того, чтобы предотвратить «возвращение» к тем, кого они считали варварами. По мнению некоторых ученых, Великая Китайская Стена была построена скорее для того, чтобы удержать китайцев внутри, чем сдержать варваров снаружи; хотя в цивилизациях долин Китая и юго-восточной Азии мифы, язык и ритуалы, которые могли бы объяснить подобные культурные «измены», подозрительно отсутствовали. Культура была еще одной Великой Стеной, которую использовали для удержания этих хрупких цивилизаций вместе. Не удивительно, что «варвары» отказались от письменности в пользу более децентрализованной устной культуры: без записей и специализированного класса писарей история стала общим достоянием вместо того, чтобы быть инструментом идеологической обработки.

Не являясь необходимым социальным достижением, охотно принятым людьми, государство является поздним наростом на обществе, от которого многие пытаются бежать. Бирманская пословица гласит: «Рабу легко найти господина, но господину сложно найти раба». В юго-восточной Азии до недавних пор главной целью военных конфликтов было не завоевание территорий, а захват рабов, так как люди часто убегали в горы для создания эгалитарных сообществ[22]. Есть некая ирония в том, что многие из нас уверены в естественной необходимости государства, когда, на самом деле, это мы нужны государству.