Удовлетворение потребностей без подсчётов
Удовлетворение потребностей без подсчётов
Капитализм подарил человечеству некоторое количество полезных устройств, но почти всегда новые технологии первыми используют военные и полиция. Часто, в конце концов, все выгоды от новых технологий получают только самые богатые. Капитализм произвёл богатство, невиданное ранее, но на нём скопились паразиты, которые его не создавали и которые царят над рабами и наёмными работниками — подлинными создателями всего этого богатства. Конкуренция может показаться полезной для повышения эффективности, но эффективности с какой целью? Если не принимать во внимание распространённые мифы, то капитализм, на самом деле, вовсе не является системой, основанной на конкуренции. Рабочих разделяют и стравливают друг с другом, а элиты объединяются, чтобы продолжать их эксплуатировать. Богачи иногда конкурируют за вкусные куски пирога, но они регулярно совместно следят за тем, чтобы каждый день этот пирог пекли и подавали к их столу. Когда капитализм был ещё молод, его часто описывали более честно, в манере, не замутнённой десятилетиями восхваляющей его пропаганды. Авраам Линкольн (вряд ли его можно назвать анархистом) ясно видел, что «обычно капиталисты вполне совместно и гармонично действуют, чтобы обдирать народ».
Капитализм уж точно не сумел удовлетворить нужды людей и обеспечить справедливое распределение товаров. По всему миру миллионы умирают от излечимых болезней, потому что не могут себе позволить спасительные лекарства. Люди голодают, а их страны экспортируют зерно. Ведь при капитализме всё предназначено на продажу. Культура — это просто то, при помощи чего можно продать бельё или крем для кожи, а природа — это ресурс, который нужно высосать и уничтожить ради прибыли. Людям приходится продавать своё время и энергию правящему классу, чтобы потом купить малую часть того, что они произвели. Эта система глубоко укоренилась в наших ценностях и отношениях. Она сопротивляется всем попыткам уничтожения. Социалистические революции в СССР и Китае пошли недостаточно далеко. Они так и не уничтожили капитализм полностью, и он возник снова, сильнее, чем раньше. Многие анархистские попытки тоже были не так глубоки. Вполне возможно, что капитализм снова родился бы в этих экспериментах, если бы враждебные правительства не сокрушили их раньше.
Власть и отчуждение нужно вырвать вместе с корнями. Недостаточно того, что рабочие просто владеют своими заводами, если их контролируют менеджеры, а работа по-прежнему низводит их до уровня машин. Отчуждение — это не просто ситуация, когда человек юридически не владеет средствами и плодами производства, это отсутствие власти над своими отношениями с миром. Фабрика, принадлежащая рабочим, ничего не даёт нам, если ею по-прежнему управляют другие «от имени рабочих». Рабочим нужно самоорганизоваться и прямо контролировать эту фабрику. И даже если они непосредственно контролируют её, отчуждение не исчезает. Ведь масштабные экономические отношения и сама фабрика диктуют те формы, которые принимает труд. Разве человек может быть свободным, если он как автомат работает на сборочном конвейере, лишённый всякой возможности творчества? Должна измениться сама форма труда, чтобы люди могли выбирать навыки и виды деятельности, которые приносят им радость.
Отделение труда от других видов человеческой деятельности — вот одна из причин отчуждения. Само производство становится как бы страстью, которая оправдывает эксплуатацию людей и уничтожение природы ради эффективности. Но если мы рассматриваем счастье как одну из человеческих потребностей (такую же, как еда и одежда), то разделение между производительным и непроизводительным трудом, между работой и игрой, просто исчезает. Движение сквоттеров Барселоны и экономика дара, принятая во многих «примитивных» обществах, — вот примеры смешения работы и игры.
В свободном обществе обмен — это просто символическое утверждение, что все вкладывают что-то в общую «копилку». Люди не копят ресурсы и не богатеют за счёт других. Ведь им нужно отдавать, чтобы получать. Но обмен может порождать проблемы, ведь он придаёт вещам и опыту количественную ценность, таким образом, уничтожая ценность субъективную.
Сначала мороженое стоило десять прекрасных минут облизывания пальцев на солнце, а книга стоила несколько дней наслаждения и размышлений (а, возможно, и озарения на всю жизнь). Но после того как они стали доступными через обмен, стаканчик мороженого стал стоить четверть книги. Затем этот процесс углублялся, чтобы обмен был более эффективным, и поэтому количественная ценность всё чаще воспринималась как сущностная, а не как сравнительная. И вот, наконец, стаканчик мороженого стал стоить одну монету, а книга — четыре монеты. Денежная стоимость замещает субъективную ценность объекта — то удовольствие, которое он приносит человеку. С одной стороны, люди и их желания изымаются из этого уравнения, а с другой стороны, все ценности — удовольствие, полезность, вдохновение — поглощаются ценностью количественной, а деньги становятся символом всего этого.
В результате обладание деньгами начинает символизировать доступ к наслаждению или к удовлетворению желаний. Но на самом деле деньги, превознося количественную ценность, лишают нас удовольствия от купленного, поскольку люди не могут наслаждаться абстрактной количественной ценностью. Если мы едим мороженое, то удовольствие заключается в самом этом действии. Но если мы покупаем товар, то удовольствие заключается в самой покупке, в волшебном моменте превращения абстрактной ценности в ощутимую вещь. Деньги так сильно влияют на понятие ценности, что само потребление становится разочарованием. Как только товар куплен, он теряет свою ценность, тем более что люди зачастую ставят абстрактную ценность выше субъективной. Более того, после покупки вы теряете деньги, и у вас уменьшается количество символической стоимости. Именно в этом причина гнетущего чувства вины, которое приходит, когда вы тратите деньги.
Кроме отчуждения, обмен создаёт власть. Если человек накапливает больше количественных ценностей, чем другие, то он претендует на большую часть общественных ресурсов. В принципе, денежные и обменные системы, подобные бартерной сети Аргентины или купонам на покупку товаров в анархистской Испании, полагаются на обычаи и социальные устои, чтобы предотвратить новое появление капитализма. Например, на местном уровне может действовать экономика дара, в то время как для межобластной торговли будет использоваться обмен. Люди могут создавать рабочие места, которые поощряют личное развитие, творчество, веселье и самоорганизацию, а децентрализованные федерации таких рабочих мест будут дарить друг другу купоны на производимые товары, чтобы каждый человек обладал доступом к благам, создаваемым всеми.
Но всё же стоит попробовать избавиться от обмена и денег полностью. В свободных магазинах Freecycle символический обмен или бартер необязателен. Убеждённость в том, что каждый вносит вклад в общую «копилку», происходит из культуры самих этих пространств. Любой участник желает отдавать и получать, а его включённость в социальное пространство увеличивается по мере того, как он делает то и другое. В таком контексте от дарения получаешь столько же радости, сколько от приобретения.
Наш мир достаточно изобилен, чтобы удовлетворить потребности каждого. Нехватка ресурсов — это опасная иллюзия, которая может обернуться правдой, как дурное пророчество. Как только люди прекращают отдавать и начинают накапливать, коллективное благосостояние падает. Если мы преодолеем страх нехватки, то исчезнет и сама нехватка. Общие ресурсы будут изобильными, если все будут делиться и вносить свой вклад в них. Это верно даже для случая, когда так поступает простое большинство людей. Человек по природе своей любит быть активным, создавать и улучшать всё вокруг себя. Если обеспечить людям доступ к общим ресурсам и избавить их от нищеты наёмного рабства, то они создадут в достатке необходимых и приятных вещей. Точно так же они организуют и инфраструктуру, нужную для того, чтобы эти вещи сделать и распределить.