Не появится ли государство вновь с течением времени?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Не появится ли государство вновь с течением времени?

Большинство примеров, приведённых в этой книге, больше не существует, и некоторые из них длились всего несколько лет. Безгосударственные общества и социальные эксперименты в большинстве своём были подчинены империалистическими державами или подавлены государствами. Но история также показывает, что революция возможна, и что революционная борьба не неизбежно ведет к авторитаризму. Авторитарные революционные идеи, такие как социал-демократия или марксизм-ленинизм, были дискредитированы во всем мире. В то время как социалистические политические партии продолжают быть паразитами, сосущими жизненную энергию социальных движений, предсказуемо продавая своих избирателей каждый раз, когда они приходят к власти, различные сочетания горизонтальных, низовых, автономных структур и анархизма выходят на передний план во всех волнующих социальных восстаниях последнего времени — народные восстания в Алжире, Аргентине, Боливии и Мексике, автономы в Италии, Германии, Дании, студенты и бунтари в Греции, борьба фермеров в Корее и альтерглобалистское движение, объединившее страны по всему миру. Эти движения имеют шанс разрушить государство и капитализм во время кризисов грядущих лет.

Но некоторые люди боятся того, что даже если глобальная революция упразднит государство и капитализм, то со временем они неизбежно возникнут вновь. Это понятно, потому что государственное образование внушало нам веру в мифы о прогрессе и однолинейной истории — идеи о том, что есть только один глобальный путь, и он неизбежно ведёт к господству Западной цивилизации. На самом деле, никто в точности не знает, как развивалось и формировалось государство, но очевидно, что это не является ни неизбежным, ни необратимым процессом. Большинство обществ никогда добровольно не порождали государство. Возможно, число обществ, развивавших государство, а затем отказавшихся от него, равно числу обществ, продолжавших поддерживать государство. С точки зрения этих обществ государство, скорее, является выбором или обманом, чем естественным развитием. Временная шкала, используемая нами, так же влияет на наше мнение. На протяжении десятков тысяч лет человечество не знало государства, и после того, как оно перестанет существовать, станет ясно, что государство — всего лишь отклонение, возникшее в нескольких частях мира, которое временно контролировало судьбу каждого человека на планете до того, как от него отказались.

Ещё одним заблуждением является то, что безгосударственные сообщества уязвимы для захвата агрессивными альфа-мужиками, которые провозглашают себя лидерами. Напротив, похоже, что общественная модель «бигмена»[159] никогда не приводила к государству, равно как и к вождям. Общества, позволяющие властвовать более талантливому или сильному человеку, как правило, игнорируют или убивают его до того, как он станет слишком авторитарным; и Большой Человек неспособен расширить своё влияние слишком широко как географически, так и социально. Физические характеристики, на которых основывается его лидерство, эфемерны, и в скором времени они исчезают или заменяются[160].

Очевидно, что государства постепенно развивались из традиционно принятых систем родства, которые связывают геронтократию (принцип управления, при котором власть принадлежит старейшим — прим. пер.) с патриархатом, — в течение поколений старшие мужчины получали больше уважения и обладали большим приоритетом как посредники в спорах и как советники. Лишь в самом конце этого процесса они стали обладать чем-то, напоминающим право на приведение в жизнь своих желаний. Мы должны помнить, что хотя люди постепенно и уступили большую часть своих обязанностей, и предоставили определенным членам общества больше уважения, у них не было возможности заранее узнать о результатах своих действий, а это означает, что у них не было и способа узнать, насколько плохим может стать иерархическое общество. Как только социальная элита получила возможность управлять, возникла новая диалектика социального развития, и, по всей вероятности, в этот момент произошло создание государства, но оно все ещё не являлось неизбежностью, потому что большинство оставалось социальной силой, способной убрать элиту или остановить данный процесс.

Современные общества с коллективной памятью о бюрократических методах организации социума могут перестроить государство гораздо быстрее, но у нас есть преимущество: мы знаем, куда ведет этот путь, и как он начинается. После тяжелой борьбы за свою свободу люди будут достаточно воодушевлены, чтобы остановить возрождение государства, если это будет происходить где-нибудь рядом с ними.

К счастью, анархистское общество является наградой само по себе. У многих безгосударственных обществ после начала эры колониализма была возможность присоединиться к иерархическому обществу, и, тем не менее, они продолжают сопротивляться этому все так же, как, например, кунг (кунг — племя бушменов, проживающих на территории Намибии, Ботсваны и Анголы — прим. пер.), которые продолжают жить в пустыне Калахари, несмотря на усилия правительства Ботсваны «устроить» их.

Также есть примеры длительных антиавторитарных социальных экспериментов, которые процветают в рамках государства. В графстве Глостершир, Англия, в 1898 году на 40 акрах земли анархисты-толстовцы основали поселение Уайтвей (Whiteway). После того, как они купили землю, они сожгли свидетельство о собственности на конце вил. Соответственно, они должны были построить все свои дома сами, так как не могли получить ипотечные кредиты. Более ста лет спустя, эта пацифистско-анархистская коммуна все еще существует, и некоторые из нынешних жителей являются потомками основателей. Они принимают решения на Генеральной Ассамблее и имеют множество объектов общественного пользования. Время от времени Уайтвей предоставлял приют беженцам и отказникам от военной службы. Также коммуна содержит ряд совместных предприятий, таких как пекарня и ремесленное производство. Несмотря на внешнее давление капитализма и иерархических отношений, воспроизводимых государством, Уайтвей остаётся оплотом равноправия и антиавторитарности.

На противоположном Уайвею берегу Северного моря, в Аппелша, Фрислан (область на севере Нидерландов — прим. пер.), в 2008 году анархистская деревня праздновала своё 75-летие. В настоящее время деревня состоит из фургонов, домиков на колесах и нескольких постоянных строений. Аппелша активна в анархистских и антимилитаристских движениях с тех пор, как священник Домела Ньювенгуис (Domela Nieuwenhuis) покинул церковь и начал проповедовать атеизм и анархизм. После там начала собираться группа рабочих, и вскоре они приобрели землю, на которой каждую Пятидесятницу[161] они проводят ежегодные анархистские встречи. Прислушиваясь к социалистическому движению трезвенников, которое считает алкоголь чумой, калечащей рабочих, и формой зависимости от работодателей, продающих спиртное в служебных магазинах, там проводят встречи, свободные от алкоголя. В 2008 году около 500 человек со всех концов Нидерландов, а так же Германии и Бельгии приняли участие в ежегодной анархистской встрече в Аппелши. Они присоединились к анархистам, живущим там круглый год, на время выходных для проведения семинаров и обсуждений по различным темам, таким как пацифизм, общественное движение защиты животных, антифашистская борьба, дискриминация по полу в рамках движения, психологическое благополучие, а также для обсуждения кампании, которая в 1992 году не допустила проведения Олимпийских Игр в Амстердаме. Также были детская программа, знакомство с длинной историей поселения, общественное питание и достаточно вдохновения в атмосфере встречи, что обещает принести следующее поколение анархизма в регионе.

Другие анархистские проекты также могут существовать сотни лет. Конкретные сообщества, общины и организации не должны быть изолированы «каменной стеной» — анархистам нет необходимости принимать какие-либо ограничительные меры, чтобы сохранить подобные пространства за счёт своих участников. Иногда лучшее, что сообщество или организация могут сделать для своих участников, — это позволить им идти дальше. Нет никаких наследственных привилегий или конституций, которые должны быть переданы потомству или запрограммированы в будущем. Предоставляя большую динамичность и изменчивость, анархистские общества могут существовать гораздо дольше.

На протяжении всей человеческой истории большинство обществ были обществами коммунитарного и безгосударственного типа, многие из них существовали на протяжении тысячелетий, пока не были разрушены или завоеваны западной цивилизацией. Рост и мощь западной цивилизации не были неизбежными, а являются результатом определенных исторических процессов, возможно, зависящих от географических различий.[162] Военные успехи нашей цивилизации могут показаться доказательством её превосходства, но, даже при отсутствии сопротивления, проблемы, присущие нашей цивилизации, такие как исчезновение лесов и изменение климата, могут привести к её гибели, раскрывая её серьёзный недостаток с точки зрения устойчивости. Другие примеры неустойчивых иерархических обществ (от шумеров до острова Пасхи) показывают, как быстро общество, которое, кажется, находится на пике своего развития, может двигаться к коллапсу.

Представление о том, что государство неизбежно появится в течение некоторого времени, является ещё одной из безнадежно европоцентристских фантазий, которые западная культура внушает людям. Множества коренных народов по всему миру никогда не развивали государственность, они процветали в течение тысяч лет, никогда не подчинялись, и, когда они, наконец, одержат победу над колониализмом, они сбросят с себя навязанную белыми культуру, включающую в себя государство и капитализм, и возродят свои традиционные культуры, которые они по-прежнему несут с собой. У многих коренных народов есть опыт сотен или даже тысяч лет контакта с государством, и они никогда добровольно не подчинялись государственной власти. Западные анархисты могут многому научиться у их постоянства, и все люди западного общества должны учитывать: государство не является неизбежным — это обман, и как только мы узнаем, как победить его навсегда, мы не позволим ему вернуться.