Разве я не свободна?

Разве я не свободна?

В ту пору мы с подругами окончили Университет и устроились на работу, я пошла в Научно-исследовательский институт биофизики.

Все мы были в определенном смысле запрограммированы: сначала нужно окончить школу, потом обязательно вуз, далее устроиться на хорошую работу, далее аспирантура, диссертация и так далее. И несмотря на то, что работала я с замечательными людьми, со многими из которых я и сейчас сохраняю дружеские отношения, такая перспектива казалась мне грустной и однообразной, как ежедневный Брежнев из программы «Время». Помню, как-то, думая об этом, я сидела в церкви и плакала. Подошел отец Давид и спросил:

– Что с тобой?

– Я не могу ходить на работу. Просто не могу…

– А почему бы тебе ее не оставить? – спокойно спросил он.

И меня словно осенило: действительно, а почему? Разве я не свободна? Просто в этой запрограммированной системе координат я как-то и не предполагала возможности выхода, а теперь явно ее увидела.

Мои родители никогда не были строгими со мной, они мне доверяли, и свести их с ума своим неожиданным выбором я не опасалась. Но они уже озаботились произошедшими переменами – тем, что я стала вести христианский образ жизни. Поэтому когда я оставила работу, они забили тревогу.

Евангелие тогда нигде не печаталось и не продавалось, книги духовные тоже. И, помню, я маме просто истерику настоящую устроила, и она у букинистов-спекулянтов нашла старое издание Евангелия. Мама решила, что я сошла с ума, но все-таки Евангелие мне купила. Я не просто была дружна с мамой, она всегда была

самым близким мне человеком, а в этот период мы перестали понимать друг друга, и это, конечно, было больно. Все, что я делала, казалось ей ненормальным.

Помню, один раз отец попросил меня что-то принести (а он строгим никогда не был), и раньше я не часто с первого раза делала то, о чем меня просили дома.

– Сейчас я сразу же принесу, хочешь? – быстро среагировала я.

– Нет, – ответил отец.

Ему не нравились никакие перемены во мне, даже положительные. Он переживал, например, когда я сидела дома и вышивала, расстраивался, что я перестала надолго уходить в гости. Родители чувствовали, что во мне созревает серьезное решение. Чувствовали и боялись. О монашестве никто тогда ничего толком не знал, но всех очень пугало это слово.