Часть I. НАДЕЖДЫ

Часть I.

НАДЕЖДЫ

Европа расставалась с 1922 годом без малейшего сожаления. Ведь он так и не принёс ни настоящего мира, ни хотя бы видимости стабилизации. Сопровождался очередными политическими и экономическими потрясениями.

В Ирландии продолжалась, не стихая, гражданская война Левое крыло националистической партии «Шин фейн», возглавляемое Де Валера, отказалось сложить оружие и признать соглашение, подписанное 6 декабря 1922 года руководством правого крыла, Гриффитом и Коллинзом, с правительством Ллойд Джорджа. Договор, по которому лишь 26 графств южной и центральной частей острова становились Свободным государством Эйре с правами доминиона, а остальная часть — Ольстер — оставался в составе Соединённого королевства.

Греция, недавний, хотя и пассивный союзник Антанты, проиграла войну, ею же развязанную, с извечным противником Турцией. Пытаясь расширить полученную по Севрскому договору 1920 года зону вокруг Смирны (Измира), греческая армия начала широкое наступление и в сентябре 1921 года подошла к новой столице Оттоманской империи — Анкаре. Однако вслед за тем стала нести одно поражение за другим, медленно отступая к побережью Эгейского моря. В августе 1922 года турецкие войска под командованием Кемаля-паши, вскоре названного Ататюрком (Отцом турок), перешли в генеральное наступление и 9 сентября вступили в последний оплот греков — Смирну.

11 октября грекам пришлось подписать перемирие, а 20 ноября в Лозанне открылась международная конференция. Она пересмотрела практически все статьи Севрского договора и выработала новые. Только теперь не с Оттоманской империей, а родившейся на её месте Турецкой республикой. Договор, не предусматривавший присутствия войск союзников на всей территории Анатолии, за исключением Александрийского округа, расположенного на границе с Сирией, сохранившего контроль Франции.

Даже нейтральная в годы мировой войны Испания поддалась сладостному соблазну империализма. Развязала колониальную войну против Рифской республики — государства, возникшего в сентябре 1921 года в Испанском Марокко. Тем самым отказалась признать один из 14 пунктов президента США Будро Вильсона, легших в основу послевоенного передела Европы — право наций на самоопределение вплоть до полной независимости.

Ещё более сложным оказалось положение в одном из государств Антанты, в Италии. Там фашистская национальная партия, зародившаяся в 1919 году как полувоенное объединение бывших фронтовиков и официально образованная бывшим социалистом Бенито Муссолини в ноябре 1921 года, решила захватить власть. Под лозунгами национализации земли, рудников и транспорта, введения 8-часового рабочего дня, социального страхования и прогрессивного подоходного налога 27 октября 1922 года из Неаполя, где состоялся её съезд, пошла походом на Рим. В тот же день премьер-министр Факта подал в отставку, но фашисты отклонили предложение войти в коалиционное правительство. Тогда король Виктор Эммануил III предложил Муссолини сформировать однопартийный кабинет, который и был образован 31 октября.

Не бездействовала и Франция, возглавляемая Раймоном Пуанкаре — в годы мировой войны президента, прозванного «Тигром», теперь же премьером. Чтобы избавиться от серьезных экономических трудностей, а заодно и показать Европе, кто же в ней на самом деле хозяин, Пуанкаре нарушил Версальский договор, им же в основном и подготовленный. Не удовлетворился оккупацией ещё в марте 1921 года левобережья демилитаризованной Рейнской зоны, о чём мечтали в Париже ещё во времена Людовика XVI. Отдал 11 января 1923 года приказ о вводе французских войск и на правый берег Рейна. В Рурскую область — важнейший индустриальный район Германии. В города Эссен, Дортмунд, Вупперталь, Дюссельдорф, Золинген, Гельзенкирхен, Бохум, Дуйсбург, другие, где добывалось 72% немецкого угля, производилось более половины чугуна и стали.

Подыгрывая Парижу, Лондон и Вашингтон поспешили заявить о немедленном выводе из демилитаризованной зоны британских и американских войск. Потому-то, чтобы придать агрессии хотя бы видимость международной акции Бельгия, во всём послушная сильному соседу, направила в Рур и свои незначительные силы.

Незаконное, ни с какими нормами международного права несообразное расширение оккупированной территории сразу же получило название Рурской войны. Германское правительство беспартийного Вильгельма Куно объявило кампанию пассивного сопротивления. Призвало население захваченной области перестать работать на шахтах и заводах, не платить налоги, не подчиняться французским властям, а само прекратило выплату репараций.

Последствия происшедшего становились всё более и более непредсказуемыми, ибо с каждым днём приближали полный крах экономики Германии. О том более чем красноречиво свидетельствовал курс дойчмарки. Если в первый день 1923 года за доллар давали 7 тысяч марок, то всего две недели спустя после оккупации Рура -18 тысяч, а 31 января — уже 59 тысяч! Затем счёт пошёл на сотни тысяч, а вскоре и на миллионы. Платёжеспособность немцев дошла чуть ли не до нуля, а сбережения не только рабочих и служащих, но и буржуазии полностью растаяли.

Всем этим поспешил воспользоваться лидер недавно созданной нацистской партии Адольф Гитлер. На одном из сборищ своих сторонников он заявил: «Правительство преспокойно продолжает печатать жалкие уценённые знаки, поскольку прекращение этого процесса означало бы конец правительства… Государство стало крупнейшим мошенником и проходимцем, государством грабителей. Когда же народ узнает, что ему придётся голодать, имея миллиарды, он немедленно сделает вывод: мы не станем больше подчиняться государству». А 12 января в мюнхенской пивной «Бюргер-брой» призвал: «Покончить надо не с Францией, а с предателями отечества. Долой ноябрьских преступников!»^{1}.

Гитлер не ограничился словами. Следуя примеру Муссолини, 27 января 1923 года в первый раз попытался захватить власть. Использовал для этого пять тысяч штурмовиков, собравшихся в Мюнхене на свой партийный съезд. Однако власти предотвратили путч весьма просто — запретили собрания нацистов под открытым небом, угрожая в противном случае применить силу. Поступили столь решительно только потому, что опасались не столько нацистов, сколько звучавших всё громче и громче требований провозгласить независимость Баварии и восстановить монархию Виттельсбахов.

Между тем протесты в Германии всё ширились. 29 января на 8-м съезде германской компартии Клара Цеткин призвала последовать русскому примеру — взять власть в свои руки. Сделать наконец-то, что не удалось в 1919 году, — провозглашением советской власти в Мюнхене, Бремене, Брауншвейге, Куксхафене; в 1921 -созданием Рейнской Красной армии. Но коммунисты, осознавая свою — временную, как они полагали, — слабость, вынуждены были ограничиться более простым, чисто конституционным решением. Включили своего представителя в правительство Саксонии, образованное 21 марта левым социал-демократом Цайгером. В Рейнской же зоне подстрекаемые из Парижа консерваторы стали всё громче поговаривать, как и в начала 1919 года, о создании независимой Рейнской республики.

Столь же драматические события происходили и на крайнем востоке Германии, в Мемельской (ныне Клайпедской) области. Ее в отличие от северного Шлезвига, Верхней Силезии, Эйпинского и Мальмедийского округов, Эльзаса и Лотарингии, Данцига не отторгли Версальским договором. Ввели туда небольшой французский гарнизон и создали международную администрацию под королем Верховного совета Антанты. Правда, так и не определили окончательный статус области, отсрочили решение такого вопроса на неопределённое будущее.

Сложившейся ситуацией поспешили воспользоваться в Каунасе, временной столице Литвы, не пожелавшей смириться с захватом польскими легионерами Виленского края. Спровоцировали в окрестностях Мемеля восстание проживавших в области с давних времён литовцев, возглавленное Будрисом. Начавшие борьбу 12 января 1923 года повстанцы захватили Мемель уже три дня спустя, легко сломив сопротивление французских солдат. Сразу же создали правительство, председателем которого назначили Симонайтиса, а то, в свою очередь, собрало «уполномоченных». Разумеется, лишь литовцев, которые и провозгласили 21 января присоединение к Литве. Озабоченный другими, более важными проблемами, Верховный совет Антанты не стал вмешиваться в судьбу Мемеля.

Столь же неутешительными оказались и экономические итоги ушедшего года. Генуэзская конференция, созванная 10 апреля 1922 года, так и не решила намеченные задачи. Не только не достигла далеко не главной цели — восстановления торговых отношений с Советской Россией, но и наиважнейшей для победителей — установления точных объёмов и сроков выплаты Германией репараций. Ещё одна такого же рода конференция, Гаагская, заседавшая с 15 июня по 19 июля 1922 года, призванная разрешить хотя бы русский вопрос, также не добилась успеха. По сути, так и не приняв никаких решений.

Глубокий пессимизм, охвативший континент, сделал весьма популярным вышедший в том же году первым, но далеко не последним изданием, двухтомный труд дотоле никому не известного Освальда Шпенглера «Закат Европы». В нём бывший преподаватель одной из гамбургских гимназий, в одночасье превратившийся в самого модного философа и властителя дум европейской интеллигенции, высказал весьма неутешительные прогнозы. Проанализировав историю всех культур, когда-либо существовавших на Земле, он пришёл к парадоксальному выводу: европейская оказалась ещё в середине минувшего века в своей завершающейся стадии, характеризуемой неоправданным техницизмом, милитаризмом и полновластием бюрократии. Теперь же, после окончания мировой войны, европейцев ожидала какая-то новая, пока неведомая культура, уже ничем не связанная с той, которая просуществовала более тысячи лет, на которой человечество воспитывалось, которой жило. Надвигалось, по мнению Шпенглера, новое нашествие варваров и полное одичание.