ПРОРЫВ 

ПРОРЫВ 

Ранним утром 20 мая наша небольшая группа энтузиастов-поисковиков собралась на площади у Камня, где и ожидала меня. Моей же заботой в то утро стала добыча транспорта, что, вероятно, подсознательно входило в план непрогнозируемых действий.

В 6 утра я уже была в автотранспортном предприятии, где долго убеждать его начальника Алексея Палия не пришлось. Был снят с рейса на пригородный поселок Донской маленький допотопный автобусик, и на нем, с нарастающей остервенелостью идти до конца, я появилась на площади у оживавшего с началом рабочего дня Атаманского дворца. Нас издалека приветствовали входящие в здание чиновники, и в этих приветствиях слышалась легкая насмешка. Мало кто верил в результативность наших затей. Первый неудачный выезд и «несерьезность» нашей общественной кампании, а может, и другие причины, не позволили единственному официальному лицу — судмедэксперту, снова ехать с нами. Так и отправились: я, Ирина Мардарь, Валентина Водяницкая, Михаил Крайсветный с товарищем из экспедиции Иваном Соломахой, и фотограф Олег Мацнев. Дорога была неблизкой — 180 км до поселка Тарасовский и еще 12 до кладбища.

Спокойная, размеренная жизнь далеких от политики сельчан является отличительной чертой российской глубинки. Земля «приземляет» человека, а физический труд формирует особую психику и склад характера. Здесь более крепки традиции, устои и патриархальный склад сообщества, будь то собственно семья, либо семья в понимании — колхоз, хозяйство. Председатель колхоза становился председателем исполкома, главой администрации. Менялось лишь название, суть оставалась одна — хозяин.

Таким хозяином Тарасовского района уже более 20 лет был Иван Григорьевич Закружной, в просторный и прохладный кабинет которого мы вошли ближе к полудню. Ирина и я расположились по сторонам торцевого стола, чуть поодаль сосредоточенно-напряженно примостилась Водяницкая. Мужчины ждали нас в автобусе. Мы рассказали, зачем приехали. Сообщили, что новочеркасский горсовет принял решение о перезахоронении, о том, что родственники ждут. Закружной кивал и, в свою очередь, рассказывал, какую они проявили заботу о могиле: огородили, плиту металлическую с фамилиями поставили. Ирина хвалила, живописала природу. Она в 1991 г. с родственниками погибших приезжала к отмеченной могиле.

Взаимная любезность затягивалась, чувствовалось препятствие, грозившее обернуться категорическим отказом. Это смоделировало наше дальнейшее поведение. Мои реплики приняли характер обвинительных высказываний, перемежавшихся ссылками на съезд, депутатов. Президента, прокурора, СМИ и международную общественность. Ирина исполняла роль «доброй». Водяницкая молчала, усиливая напряжение. Закружной вызвал на подмогу какого-то юркого чиновника, которого я в мыслях обозвала «шнурком» и, видимо, дал ему указание проконсультироваться где положено. Вероятно, наша поездка накануне в Ростове-на-Дону не была бесполезной и консультанты сверху «умыли руки».

Закружной не сдавался. Предлагал взять землицы с могилы, не тревожить прах других. Говорил, что придут цыгане и не разрешат рушить могилы их предков. На это у нас были свои аргументы, суть которых сводилась к одному: «Закапывать, как собак, можно было?! А похоронить по-христиански мешаете?!!». Безмолвная Валентина Евгеньевна, худенькая, маленькая, служила доказательством мук, перенесенных безвинными людьми.

Ирина с ласковой уважительной улыбкой вспоминала, какие здесь хорошие люди и как она хорошо здесь отдыхала когда-то. У меня же все плотнее сжимались челюсти, и по какому-то наитию был сделан последний, решающий шаг. На бланке Фонда, с новой красивой эмблемой в виде стилизованного изображения нашего Камня, я написала на имя этого руководителя решающие строки: «Ставим Вас в известность о проведении на подведомственной Вам территории эксгумации… и т. д.». Закружной понял, что остановить нас нельзя, а бумажка явилась как раз той традиционной и понятной буквой чиновничьего языка, от которой мы часто отмахивались, предпочитая само действие, а не его подготовку и оформление различной макулатурой.

Была наложена виза, и мы со «шнурком» готовим постановление. Он сам печатает, а пальцы отстукивают его сокровенные помыслы: «О скрытии захоронения погибших в 1962 г. новочеркассцев» — так озаглавлен этот документ. Поистине музейный экземпляр!

Когда после более двух часов кабинетного сражения мы вышли к мужчинам, они сообщили, что очень волновались. Михаил уже думал, что нас задержали, на что Олег заметил, что против нас и взвод солдат бесполезно выставлять.

Имея разрешение хозяина, мы получили и гостеприимство домочадцев. С нами на кладбище поехали председатель поселкового совета Голубенко, директор опытной станции Волков, нашлась и техника, на которую мы, в общем-то, не рассчитывали.

Проселочная дорога через холмы и свежую зелень полей привела нас в живописный уголок этих пространств. Небольшой пруд с ивами на берегу, высокий, с одной стороны обрывистый холм, увенчанный ухоженной могилой, как говорили, цыганского барона, кресты среди заросших могил на небольшом поле этого заброшенного кладбища, ставшего пристанищем вольного племени некогда «посаженных» на колхозную землю цыган. Ближе к краю разместился огражденный свеженасыпанный могильный холм с солидной металлической доской, на которой обозначались фамилии и сообщалось, что здесь захоронены новочеркассцы, погибшие в результате несчастного случая. «Какого?» — подумает проезжий. Да мало ли какого!

Рабочие быстро сняли изгородь, бульдозер убрал холм. При следующем погружении металлического лезвия открылись контуры могилы, к которой профессионально подошел Крайсветный и, осмотрев, взял в руки лопату. Мое внимание отвлекла подошедшая машина из которой вышел Закружной. Я благодарила его за прием внутренне нервничая, готовая к очередному поисковому фиаско.