ТРЕВОЖНЫЙ МАЙ

ТРЕВОЖНЫЙ МАЙ

Май 1992 г. выдался насыщенным. Мы четко спланировали: после праздников начнем раскопки и 2 июня похороним в родной земле погибших, организуем мемориал в Новочеркасске. Выбирали для него место. Хотелось самое почетное. Но старое кладбище в городе было все занято. Яновское кладбище, где похоронен Сиуда, казалось локально узким, привязывающим могилы лишь к промышленному району города. Осмотрев простор нового кладбища по дороге на Малый Мишкин, мы согласились на это место. Городской Совет принял решение о перезахоронении, официально учредил День Памяти 2 июня. Оставалось найти погибших.

Следующие события стали ключевыми для расследования этого трагического дела, не ограниченного только 2 июня и одним 1962 годом.

Археология всегда являлась предметом моей особой страсти. Свидетельства древних культур как бы соединяют с теми, кто был до нас, и напоминают об ответственности перед теми, кто будет. Мысль о том, что миллионы людей ходили но земле, верили, надеялись, любили, горели в страстях, творили и, увы, убивали друг друга во имя высоких либо низменных целей, всегда приводила к извечному вопросу: «Зачем живем?».

Понимая специфику раскопок, я обратилась к единственному в городе археологу — Михаилу Ивановичу Крайсветному. Вечный путник пыльных дорог, он работал в археологической экспедиции Музея истории донского казачества. Сотни «костяков» скифов и сарматов, а также людей более ранних эпох, бытовавших на просторах Дикого поля и Северного Причерноморья прошли через его руки. Более интересного и эрудированного рассказчика я не встречала. От него можно было услышать научно-аргументированный рассказ о том, как появилась на Дону виноградная лоза, откуда истоки мореходного искусства казаков, каковы психологические особенности тех или иных групп людей и мн. др. Будучи Рыбой по солнечному знаку гороскопа, он по характеру являлся душевным «пластырем», тонко чувствующим и разделяющим психическое и эмоциональное состояние собеседника. Желание всех примирить и при этом не поступиться правдой и ему самому доставляло немало проблем. В наших жарких спорах со следователями во время поиска захоронений летом-осенью 92-го он часто принимал их сторону и не отрицал, что делал это иногда по причине мужской солидарности, за что дружески удостаивался от меня нелестного эпитета: «Предатель!». И в то же время не было более бескорыстного друга и помощника в этом деле, которым занимались три женщины и в котором он тоже стал полноправным участником. Хочу отметить и особую роль профессионального фотографа Олега Мацнева, чьи снимки стали основой фотоархива и единственной фиксацией нашей первой поисковой удачи.

Но сначала был неудачный, безрезультатный выезд в Новошахтинск, на кладбище шахты № 7.

Подготовились мы солидно. Связались с администрацией, местными демократами. Ирина Мардарь договорилась насчет автобуса, пригласила официального судмедэксперта Ю. Бондарева.

Над предполагаемым местом захоронения уже более года стоял большой деревянный крест. На раскопки собралось много разных людей. Среди них были и неэмоциональные лица профессиональных наблюдателей, на которых мы не обратили особого внимания, но объектив видеокамеры хорошо их отразил.

Работать было тяжело. Ухоженные могилы ограничивали сектор поиска и в то же время служили точками привязки. Место раскопа поросло кустарниками, разветвленная корневая система вынуждала нас откладывать лопаты и браться за топоры. Убирая верхний слой, мы зачищали горизонтальный срез земли, на котором четко просматривались контуры старых захоронений.

Земля материка хорошо отличается от пересыпанной, измененной по цвету и структуре земли могилы. Мы предполагали, что наших бросили просто в наспех выкопанную яму и, следовательно, контуры ее не будут традиционно прямоугольными. Однако не исключался вариант, что были использованы обычные могильные ямы. Особых подробностей и свидетелей захоронения не было. Смотритель кладбища Л. Скобелева, принявшая эту должность в наследство от свекра, вспоминала, что он скупо рассказывал об этом, не отрицая сам факт захоронения.

Мы работали целый день, натыкаясь на различные кости. Доски гроба и остатки крестов, ритуальных предметов свидетельствовали о том, что это были обычные захоронения. Мы знали (по материалам расследования А. Третецкого), что погибшие новочеркассцы здесь (по крайней мере, четверо) похоронены в одной могиле и завернуты были в мешковину, обмотанную веревкой. Такого мы не нашли. В процессе поисков возникали разные идеи и, зная намерение исполнителей глубоко спрятать «концы в воду», мы перешли на траншейный метод работы, охватив раскопом довольно-таки большую территорию кладбища. В глубину входили до трех метров, и порой приходилось держать за ноги опустившегося вниз головой энтузиаста-раскопочника. Часто эту роль выполняла худенькая Валентина Евгеньевна Водяницкая, репрессированная по событиям 1962 г., член Фонда Новочеркасской трагедии. О ее незаменимой роли в нашем деле я буду еще не раз упоминать.

Вертикальный разрез показывал наслоения ям друг на друга, а дойдя до плотного дна, мы вздыхали: «Все, материк!». К концу дня настроение стало удрученно-подавленным, утренний энтузиазм сменился ощущением безысходности. Зрели разные мысли и предположения. Вспоминались специфические лица на кладбище, и вырисовывался сценарий написанной для нас пьесы.

За все эти годы, участвуя ли в политически оппозиционных мероприятиях, либо занимаясь этим делом, без сомнения, жестко опекаемом КГБ, я ни разу не ощущала на себе прямого вмешательства либо давления с его стороны. Теоретически знала, что надзор должен быть, знала о существовании агентурной сети, в том числе и у нас, в Музее истории донского казачества, где был прямой контакт с иностранцами. Но задумываться, кто из подруг исполняет роль сексота было противно, и я отмахивалась от этой мысли. Подозревая, что прослушивается телефон, шутила, что уж кто-то точно знает, что «камня за пазухой» у меня нет. Считаю открытость одной из основных своих черт и не знаю, слабость ли это, граничащая с глупостью, или безудержная смелость, похожая на вызов. С возрастом эта открытость и доверие страхуются нарастающей отстраненностью от людей.

Ощущение, что вокруг сжимается кольцо, не покидало нас все дни после возвращения из Новошахтинска. Это и определило дальнейшие действия, в основе которых, как я сейчас понимаю, лежала непрогнозируемость.

Здесь следует отметить наш с Ириной Мардарь плодотворно работавший тандем. Делали мы одно дело, в чем-то повторяя, усиливая друг друга, в чем-то дополняя. Но чувствовалось, да и Ирина сама говорила, что она устала от этой темы-«чернухи», в семье нарастали неприятности. В это время она очень активно работала в «Новочеркасских ведомостях», и чисто журналистская работа увлекала ее больше. У меня же наоборот. Если в 89-м я занималась этим как одна из демократов-неформалов, то после смерти Сиуды приняла, как эстафету, главную его цель — найти погибших и восстановить справедливость.

Выезд в пос. Тарасовский, к месту еще одного предполагаемого захоронения, был намечен Мардарь на 21 мая и согласован по телефону с руководством этой глубинки. Был заказан и автобус. «Едем 20-го!» — почему-то заявила я, что породило наш спор с Ириной.

19 мая 1992 г. мы с Валентиной Водяницкой совершили «профилактический» рейд в г. Ростов-на-Дону. Высокие кабинеты, чины и звания для меня не значат абсолютно ничего. В контактах я обращаюсь прежде всего к человеку, и если нет этого первичного понимания и отклика, то следующее обращение по форме для меня является ступенькой вниз, на которую я с сожалением вынуждена опускаться. Сколько встречалось чиновников, наглухо упакованных в футляр своей должности, и сколько было человеческих откликов людей с высокой должностью и соответствующим интеллектом, умело и законно применявших свои полномочия для решения проблем.

В приемной областного управления КГБ нас выслушивал черноглазый в штатском, соглашаясь, уважительно кивал и помечал что-то в блокноте. Разговор с начальником УВД Михаилом Фетисовым был более конкретным. Пояснив дух времени и актуальность наших проблем, мы просили о помощи. Разговор конкретно шел о выдаче останков расстрелянных по решению суда. Ответы выглядели уклончивыми, со ссылкой на особую секретность кладбища, но оставляли какую-то надежду. Не в пример категорическому отказу начальника управления КГБ по Ростовской области, депутата Верховного Совета РФ Н. Кузнецова, обратившись к которому на V съезде народных депутатов в Москве, я услышала: «И не ищите — не найдете!».

В-общем, предупредив высоких начальников, и в их лице соответствующие ведомства, чтобы в целом не мешали нам, мы готовы были к новому выезду. Водяницкая, отличаясь особой исполнительностью и тщательностью в проработке деталей, приготовила в целях сангигиены марлевые повязки, перчатки, большие целлофановые и бумажные пакеты.