Глава 5. Тревожный март

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5. Тревожный март

Генерал Нихоф был командиром воссозданной после полного уничтожения под Сталинградом 371-й пехотной дивизии, которая к началу 1945 года входила с состав 17-й армии. К моменту начала зимнего генерального наступления Красной Армии левый фланг прикрывал южный берег Верхней Вислы. Именно этим объясняется то обстоятельство, что дивизия не приняла на себя всю мощь удара советских войск. Дивизия, которой командовал Нихоф, смогла выдержать несколько наступлений незначительных сил советской армии. После этого она получила приказ отступать, так как основная часть наступавших советских войск к тому моменту уже продвинулась далеко на запад. В итоге 371-ая дивизия не смогла участвовать в обороне Кракова (что считалось ее основной задачей), так как к моменту ее отступления он уже был взят частями Красной Армии.

Теперь главной задачей дивизии было преграждение пути советским войскам далее на запад. Самой дивизии удалось выдержать удар советских танков, который был нанесен в местечке Кренау[23], располагавшемся между Краковом и Освенцимом. Когда к началу февраля 1945 года надо было уклониться от навязываемых Красной Армии боев в Верхней Силезии, генерал Нихоф вместе со своей дивизией защищал участок фронта Ратибор – Козель.

Сам генерал Герман Нихоф не сразу стал рассматриваться в качестве нового коменданта крепости Бреслау. Поначалу на эту роль Шёрнер наметил генерала Грайнера. Однако тот в силу тяжелой болезни не мог справиться с данным заданием. Только после этого выбор был остановлен на Германе Нихофе. Телеграмма, в которой генерала уведомляли о его новом назначении, представляет отдельный интерес, так как в ней говорится о том, что его функции выходили далеко за рамки командующего генерала. Приведу выдержки из нее:

«2 марта 1945 года, 9 часов 15 минут

Господин генерал-лейтенант Нихофф.

В соответствии с приказом… довожу до сведения господина генерала, что Вы по предложению генерал-полковника Шёрнера будете выполнять новое и весьма трудное задание. При его выполнении Ваши функции будут выходить за рамки командующего генерала….»

Назначенный комендантом Бреслау генерал Нихоф фактически стал заложником ситуации. Позже ему неоднократно заявляли, что положение в Бреслау было много выгоднее, нежели у многих частей Вермахта, которые находились вне кольца окружения. Кроме этого, именно в тот самый момент в город был направлен «настоящий» парашютно-десантный батальон особого назначения «Шахт», который должен был стать ценным резервом, предназначенным для выполнения самых сложных заданий.

Первой задачей, которую предстояло выполнить Нихофу, было налаживание отношений с гауляйтером Ханке. Надо было восстановить как можно быстрее подорванное доверие между партийным руководством и военным командованием. Для выполнения данного задания генерал Нихоф получил некую «помощь» от командования группы армий «Центр». Ему обещали деблокировать город, что должно было вселить надежду в солдат и гражданское население. В Бреслау об этом было объявлено сразу же двумя генералами: фон Альфеном и Нихофом. Отбывавшему на «большую землю» фон Альфену генерал Нихоф на прощание заявил, что для выполнения этого сложного задания у него были развязаны руки. При этом сам фон Альфен, который, даже не имея точных сведений, представлял достаточно верную картину соотношения сил, с определенным скепсисом отнесся к утверждениям о том, что деблокирование Бреслау было не за горами. При этом сам Нихоф, заявивший о подобной возможности, считал своим личным долгом сдержать данное слово. Впрочем, немецкие генералы могли уже не раз убедиться на практике в том, что обещания деблокировать окруженную воинскую группировку не всегда сдерживались (в качестве примера можно было привести Сталинград и Будапешт). Сам Нихоф мог усомниться в реальности подобных обещаний хотя бы в силу сроков, которые были озвучены генерал-полковником Шёрнером. Тот же заявил буквально следующее:

«Если Вы сможете удержать Бреслау хотя бы три-четыре дня, то Шёрнер пробьется к вам и протянет руку помощи».

Нихоф был уже целую неделю комендантом крепости (обещанные три-четыре дня давно прошли), но снаружи не было никаких признаков того, что город предполагалось деблокировать. В итоге Нихоф попросил командование 17-й армии, которому формально подчинялся гарнизон Бреслау, дать более точные расчеты. На этот раз прозвучало, что срок, на который надо было удерживать Бреслау, составлял четыре недели. Утверждалось, что генерал-полковник Шёрнер уже завершал разработку плана по деблокированию Бреслау, для чего на участке фронта Штрелен – Мюнстерберг концентрировала силы мощная немецкая воинская группировка. Она должна была не только прорвать кольцо окружения вокруг Бреслау, но и выйти в тыл советским войскам, которые наступали на Берлин. В силу ограниченных возможностей немцев на Восточном фронте подобный план был скорее фантастической мечтой, нежели реальной возможностью. Когда истекли отпущенные четыре недели, то командование 17-й армии рекомендовало генералу Нихофу продержаться еще шесть недель!

Спорное обещание деблокировать Бреслау и без того увеличивало груз бремени, который был возложен на плечи генерала Нихофа. Сам он подчеркивал, что осознать его был в состоянии отнюдь не каждый. В этой связи уместным кажется вопрос: не слишком ли осложняло выполнение и без того не самого легкого задания Верховное командование и командование группы армий «Центр» трем сменявшим друг за другом комендантам крепости Бреслау?

Первому коменданту отказали в полномочиях и необходимых средствах. Пренебрежительно отнеслись к предложениям второго коменданта – было отказано в доверии генералу фон Альфену. Не были сдержаны обещания, которые были даны третьему коменданту. Сам же Нихоф прекрасно понимал, что на карту было поставлено доверие к нему со стороны солдат и гражданского населения. Кроме этого, не стоило списывать со счетов личностный фактор, что относилось не столько к защитникам Бреслау в целом, сколько к гауляйтеру и Имперскому комиссару по вопросам обороны Ханке. Ради справедливости скажем, что сам Ханке не вмешивался в сугубо военные вопросы. Было бы ошибочным считать, что он смог припереть к стенке генерала фон Альфена. Собственно, Ханке удалось снять предшественника генерала Нихофа благодаря хитрым интригам и кляузам. Генерал Нихоф не хотел повторять путь своего армейского товарища, а потому сразу же попытался нейтрализовать Ханке. Это была весьма рискованная затея. С одной стороны, генерал Нихоф хотя бы формально должен был поддерживать хорошие отношения с гауляйтером Ханке. Но с другой стороны, честолюбивый гауляйтер в своих радиограммах, адресованных в рейхсканцелярию Борману, описывал «благополучное» положение Бреслау, что, естественно, являлось исключительно его «заслугой». В итоге в Берлине складывалось более чем неверное мнение о положении дел в крепости. Если дела в крепости шли настолько хорошо, то зачем же ей помогать? Генералу Нихофу потребовался немалый дипломатический талант, чтобы во время первой встречи в гауляйтером Ханке четко обозначить компетенцию сторон. Нихоф был уже проинструктирован генералом фон Альфеном о том, что ни одному слову гауляйтера нельзя было верить. Ханке еще в начале февраля 1945 года заявлял коменданту крепости:

«Я являюсь гауляйтером Силезии, но отнюдь не гауляйтером Бреслау. В качестве гауляйтера Силезии большинство моих заданий находятся за границами города. Но чтобы не подавать людям плохого примера, я решил остаться в крепости. По сути, я являюсь человеком без прав. Можете полностью рассчитывать на меня в будущем».

Эти слова были одним сплошным лицемерием. Чтобы недвусмысленно показать, кто является в доме хозяином, генерал Нихоф потребовал от гауляйтера сдать мощную радиостанцию – мероприятие, которое требовалось осуществить с самого начала осады Бреслау.

Если говорить об общем положении города, то в первую очередь надо рассмотреть ситуацию на «южном» фронте. С период с 23 февраля по 7 марта полки Мора и Бессляйна в ходе боев оставили лишь незначительные территории. Позиции 609-й дивизии, напротив, даже усилились. Данное воинское соединения удерживало свои позиции по линии Больница Ханке – Штайн-штрассе – Церковь Святого Духа – кладбище Святого Бернардина – долина Оле – Пиршам. Несмотря на то, что позиции здесь были достаточно надежными, а сами воинские подразделения приобрели немалый боевой опыт, генерал Нихоф решил уделить южному театру боевых действий повышенное внимание. Он решил направить сюда больше вооружений, чтобы при перовой же возможности отразить любые советские атаки. Общим принципом ведения боев на «южном» фронте стали слова генерала:

«Рассредоточение, глубокое эшелонирование, резервы».

Забота о сохранения боевой мощи окруженного гарнизона стала для генерала Нихофа едва ли не задачей № 1. В этом нет ничего удивительного, так как со временем в немецких частях увеличивалось число потерь, восполнять которые приходилось за счет жителей Бреслау. Как результат, не меньшее внимание генерал уделял деятельности Херцога и Гёлльница. Созданная ими структура была ориентирована в первую очередь на подготовку младшего командирского состава, доля потерь среди которого во время боев была всегда выше. Поскольку в крепости между фронтом и собственно тылом почти не имелось никаких различий, то город постоянно прочесывался в поисках боеспособных мужчин. Подобное «рекрутирование» проходило планомерно. Гражданских лиц предпочитали не посылать сразу же в бой. Для начала они должны были пройти хотя бы кратковременную подготовку, которая должна была познакомить их с азами тактики ведения уличных боев. Нередко многие мужчины, до этого момента трудившиеся в гражданском секторе, вызывались идти добровольцами на фронт.

Впрочем, ситуация выглядела не столь идеалистично. В книге Гвидо Кноппа «Дети Гитлера» приведено несколько свидетельств относительно того, как проходило рекрутирование в батальоны Фольксштурма, укомплектованные подростками из Гитлерюгенда.

Кристиан Людке вспоминал о дне своего вступления в ряды защитников-ополченцев:

«Я пришел к матери и сказал, что я теперь стал солдатом. «Боже, они уже начали забирать детей!» – воскликнула она. Через неделю в день моего рождения пришел приказ. Нас должны были перебросить на другой участок фронта. У меня был день рождения, поэтому мы с другом решили отправиться туда на следующее утро. Утром мы пошли туда, но возле моста нас поджидал караул. Офицер сказал: «Людке, вы арестованы. Вы недостойны носить немецкую форму». С меня сорвали форменную куртку».

Этим делом занимался лично руководитель Гитлерюгенда в Бреслау Герберт Хирш. В то время, когда город содрогался от разрывов вражеских снарядов, возможно ли смягчить наказание Людке и его товарищу?

«Они пришли ко мне и сказали: «Мы хотим считать твое поведение безрассудно глупым и тем самым спасти тебя от расстрела. Ты получишь двадцать пять ударов палкой. Сожми зубы и терпи!». После десятого удара я потерял сознание. После экзекуции руководитель Гитлерюгенда сказал мне: «Ну, юноша, ступай на фронт и отличись там. Надеюсь, я смогу скоро прикрепить на твой мундир железный крест»».

Этот абсурд происходил на фоне разрушения города. Людке опять доверили высокую честь погибнуть за «фюрера и отечество». Многим другим, отставшим от своих, повезло меньше. Их просто расстреляли.

Фронт уже давно ушел на запад, а многочисленные советские соединения никак не могли взять город. К середине февраля, когда город оказался в полном окружении, его обороняли 40 000 защитников. Красноармейцам приходилось с боем брать каждый дом, каждую улицу, каждый этаж. Пожары окрашивали ночные облака в алый цвет. Аэродром Гандау был главной целью советских атак. С его потерей прерывалась всякая связь нацистов с внешним миром. Церкви были превращены в укрепления, кладбища становились ареной боя, могильные надгробья служили материалом для возведения баррикад.

Весь город превратился в кромешный ад. В центре его был спешно оборудован импровизированный аэродром. Для многих он был надеждой на эвакуацию, для других – символом конечной победы. Вся молодежь города вступила в части вермахта, Фольксштурма и «полковую группу Гитлерюгенда». Ее организовал руководитель местного Гитлерюгенда Хирш. Группа состояла из двух батальонов общей численностью 1000 человек. Они были хорошо вооружены и подчинялись опытным унтер-офицерам. В ожесточенных атаках им удалось отбить у противника вокзал Пёпельвиц и заводы Рютгера. Угол улиц Кайзер-Вильгельм и Аугустштрассе горожане назвали «Гитлерюгендэк», «Угол Гитлерюгенда».

Ожесточенное сопротивление выливалось в большие потери среди малолетних солдат. В уличных боях погибла половина членов городской организации Гитлерюгенда. Сотни из них остались лежать на позициях главной оборонительной линии на юге города в районе железнодорожной насыпи.

Манфред Пройснер был ранен при атаке советских позиций.

«Во время передышки ко мне подошел огромный фельдфебель с пистолетом в руке и спросил: «Что с тобой?». Я ответил, что меня ранило осколком. Он увидел выступившую кровь. Мне разрешили спуститься в подвал. Другие тоже хотели передохнуть в подвале. Однако фельдфебель с пистолетом в руке погнал их обратно на позиции, на эту проклятую железнодорожную насыпь».

О том, что их ожидало на главной оборонительной линии, рассказывал Роман Шеффер:

«Русские лежали сверху на насыпи, а мы должны были отбросить их за насыпь. Вы представляете себе, как они там наверху лежали и простреливали все пространство из пулеметов? Сколько людей там положили! Это чистая глупость».

Кристиан Людке, которого подвергли наказанию палками за самовольную отлучку из части, находился на этом же участке обороны:

«Мы должны были вести бесперспективную борьбу. Мы только успевали подсчитывать свои потери. Многие плакали не из-за ранений, а от страха».

Своим официальным мнением рейх мог только восхищаться военным аспектом этой человеческой трагедии. «Опираясь на мужественную волю к сопротивлению и проверенную боевую храбрость, на полную поддержку отечества и глубокое убеждение бороться до конца, мы будем удерживать крепость до перелома в войне», – заявило командование окруженной группировки. Однако вопреки хвастливой военной пропаганде «железная» дисциплина в городе постепенно ослабевала.

Уличные бои внушали страх не только защитникам Бреслау, но и советским солдатам. О тактике ведения уличных боев, их особенностях и трудностях можно было написать, наверное, целый том. Но в данной книге мы ограничимся лишь несколькими замечаниями. Главная трудность для немцев состояла в том, что подготовка солдат велась в критических условиях. В итоге большинство находившихся в обороне немецких подразделений можно было назвать сплоченными воинскими частями с очень большой натяжкой. Советские войска, по сути, атаковали наспех собранные группы, которые не успели пройти подобающую подготовку. А между тем на южном театре боевых действий уличные бои начались уже 20 февраля 1945 года.

Немцы пытались стоить свою оборону, располагая опорные точки в угловых домах… Как результат, именно на эти здания был обращен шквал огня советских противотанковых орудий и осторожно пробиравшихся по улицам танков. Сам же генерал Нихоф отмечал, что страшнее советских войск были только пожары, которые возникали от разрывов многочисленных снарядов и бомб:

«Поначалу наши солдаты в буквальном смысле слова сгорали заживо».

Выход из ситуации немецкое командование решило найти в использовании ручных огнетушителей, которых в промышленном Бреслау имелось достаточное количество. Кроме этого, подросткам из Гитлерюгенда было поручено найти в городе средства для пожаротушения. В ходе подобных рейдов было найдено около сотни пожаротушащих баллонных установок «Минимакс», которые тут же были направлены на передовую. Надо сразу же отметить, что при помощи «Минимакса» можно было успешно потушить небольшой, только что начинающийся пожар, но отнюдь не охватившее целый дом пламя. О том, что пожары были постоянно головной болью для коменданта крепости, говорит хотя бы один факт. Генерал Нихоф решил обратиться с консультацией к одному из профессоров Технического университета Бреслау. Тот, в свою очередь, порекомендовал генералу использовать для тушения пожаров одно химическое вещество, которое в изобилии хранилось в северной части города в больших контейнерах. Но при этом профессор предупредил, что у данного химиката было одно побочное действие – при его использовании возникали клубы хлороформа. В итоге было решено опять привлечь подростков из Гитлерюгенда. Те расфасовывали химикаты по тысячам пивных бутылок, которые другими подростками доставлялись в места боев. Но всем было понятно, что это было лишь вспомогательное средство, не способное справиться с пожарами в целом. А использование пожарных команд в местах уличных боев и вовсе представлялось невозможным.

При отсутствии у немцев зажигательных снарядов они не могли ответить советским войскам той же монетой. Но в конце февраля немцы стали применять особую тактику, которая не только позволяла увеличить их огневую мощь, но и оказалась эффективной против советских зажигательных снарядов и бомб. Впервые она была опробована во время боев у здания дирекции железной дороги. Немцы стали осознанно поджигать здания, которые планировалось сдать красноармейцам. Кроме этого, подрывались внешние и внутренние стены угловых строений. Как результат, каменные руины было сложнее поджечь, но в то же самое время они являлись идеальным укрытием для фаустников и пулеметных гнезд.

Нихоф писал в своих воспоминаниях о данной тактике:

«На первый взгляд подобные меры были выражением бесцельной жажды разрушения, но на самом деле они являлись предпосылкой для более успешных оборонительных боев».

Вряд ли стоит подробно расписывать, что все выгоревшие дома оказывались в распоряжении советских войск, в то время как целые кварталы находились внутри города.

Конец февраля – начало марта было ознаменован еще и тем, что немцы применили во время боев несколько технических «новшеств». Все они были насколько просты, настолько же и эффективны. Сразу же надо оговориться, что в Бреслау оказалось большое количество 88-миллиметровых зенитных орудий, чего нельзя было сказать про боеприпасы к этой артиллерии. Подполковник Мор считал целесообразным наладить сотрудничество своего полка с саперами майора Хамайстера. В первую очередь это касалось возведения баррикад на передовой. На определенном удалении от линии боев возводились специальные «секретные» баррикады, в основу которых встраивались 88-миллиметровые зенитные орудия, которые были весьма эффективны даже против советских танков. Когда оставлялась небольшая часть территории и приближались советские войска, из подобной баррикады внезапно производилось несколько орудийных выстрелов. Почти во всех случаях подразделения Красной Армии получали немалый урон. В большинстве своем немцы предпочитали подбивать советские противотанковые орудия. Подобная тактика при условии одновременного применения минометов и пусковых установок типа фаустпатрон или «Панцершрек» оказалась весьма эффективной. Об этом говорят хотя бы цифры. За две недели боев полк Мора смог уничтожить около сотни советских противотанковых орудий.

В боях на «южном» фронте себя весьма успешно зарекомендовала и рота истребителей танков. Она опять же в основном применялась против орудий Красной Армии. Лейтенант Хартман, командир штурмового орудия, сообщал об этом следующее:

«Нас в основном использовали против русских противотанковых орудий, которые прекрасно простреливали все улицы в любое время дня и ночи. Звук выстрела, который напоминал щелчок кнута, в пространстве, замкнутом зданиями домов, вызывал ощущение, что орудие находилось где-то совсем рядом, что очень сильно действовало на нервы нашим солдатам. Для борьбы с русскими орудиями я придумал особую тактику. Для начала я стремился выяснить расположение хотя бы одного противотанкового орудия. В большинстве случаев это было отнюдь не самой простой задачей, так как в шуме множества выстрелов можно было легко ошибиться. Если же удавалось выглянуть из-за кого-нибудь угла или использовать телескопическую трубу, то я мог точно указать моему наводчику, по какому месту надо было вести огонь. Затем мы заводили наше штурмовое орудие и, вывернув на полной скорости из-за угла, посылали снаряд вдоль улицы. Ни один русский не успевал или не осмеливался произвести выстрел по нашей штурмовой машине. В результате нам удавалось подбить вражеское противотанковое орудие. Хотя и мне случалось ошибаться с определением места, где находилось орудие. Впрочем, Советам от этого было мало толку. Взрывная волна от нашего снаряда без проблем сдувала маскировку русского орудия, которая обычно делалась из соломы. Первых своих успехов мы смогли добиться на углу Штайн– и Галле-штрассе, где проходили позиции 609-й дивизии. Сражавшаяся в этом районе рота Криша была очень благодарна за нашу помощь. В ходе этих боев, к сожалению, потеряли один из танков PzII, который не смог перебраться через протянувшуюся по Штайн-штрассе траншею. Но даже в этих условиях танкисты смогли побить противотанковое орудие, которое располагалось между Кретиус– и Гельмут-штрассе. Впрочем, это была единственная потеря, которую мы понесли в Бреслау от вражеских противотанковых орудий. В тот момент мы пересекали котлован, и на моем штурмовом орудии порвалась гусеница. Я не мог ничего поделать. В ремонте самоходной установки нам помогал даже майор Шульц, который появился из подвала, весь перепачканный гарью».

Выгоревшие руины домов представляли немалую опасность для тех, кто сражался в них. Если речь шла о немцах, то в первую очередь угроза возникала, когда советская артиллерия вела огонь по остаткам зданий крупнокалиберными снарядами с взрывателями замедленного действия. Попадание и взрыв от такого снаряда угрожал похоронить под облаками далеко не одного немца. По этой самой причине защитники Бреслау предпочитали сами предварительно взрывать выгоревшие дома, чтобы использовать их для обороны. И наоборот, коробки домов, которые предполагалось сдать красноармейцам, оставляли в покое, тем самым увеличивая вероятность погребения под их обломками уже советских солдат. Постепенно немцы стали подрывать даже подвалы разрушенных домов. Как вспоминал полковник Райнкобер, командир одного из полков 609-й дивизии:

«Провалы подвалов тянулись вдоль всех улиц. В итоге постепенно возникала плотная паутина траншей и котлованов, которая тянулась до самой передовой…. Части оказались довольны новым укреплением. Очень быстро стали ясны его несомненные преимущества. Наши потери стали снижаться. По этим «каналам» можно было подтягивать резервы, подвозить боеприпасы и провиант, относить в тыл раненых».

Кроме этого, подрыв разрушенных домов позволял немецкой артиллерии вести более прицельный огонь.

Нередко в Бреслау для маскировки применялись самые обычные бытовые предметы: ковры, занавески, ламбрекены. Несколько последовательно натянутых вдоль уличных провалов ковров позволяли немцам передвигаться, фактически оставаясь не замеченными советскими наблюдателями. Или же, напротив подобные ковры, могли указывать ложное направление движения, дезориентируя тем самым красноармейцев.

В уличных боях весьма эффективным было использование тяжелого 150-миллиметрового орудия. К великому сожалению для немцев, количество снарядов для подобного типа орудий было очень ограниченным. В итоге они были переданы в распоряжение эсэсовскому полку Бессляйна. Но и сами эсэсовцы предпочитали держать их в резерве. Применить это грозное оружие планировалось в самой критической ситуации. Если же говорить о полке Бессляйна, то после успешной операции в Пайскервице и обороны аэродрома в Гандау оно заработало определенную славу не только среди немцев, но и среди красноармейцев. Когда его перекинули с «южного» фронта на «западный», никто не сомневался, что эсэсовскому полку предстояло выполнить тяжелое задание. Эсэсовцам нельзя было отказать в неком эпатаже. К новому месту назначения они передвигались строевым шагом с песнями. Само собой разумеется, это касалось только тех улиц, которые не простреливались советской артиллерией. Две роты полка Бессляйна при этом были облачены в стальные шлемы, одна рота – в шляпы, которые были известны под названием «Кокс», а еще одна рота – в специфические головные уборы, напоминавшие цилиндры. Появившись на передовой, эсэсовцы с некой бравадой вывесили заметный для советских солдат транспарант: «Здесь будет сражаться эсэсовский полк Бессляйна!». Впрочем, бывший на данных позициях полк Мора сражался в оборонительных боях не менее ожесточенно. Иногда казалось, что немецкие воинские соединения соревновались друг с другом в своей отчаянности и героизме. Находившаяся левее эсэсовского полка 609-ая дивизия в ходе этих боев не отступила ни на метр. В полку же Бессляйна были поразительные примеры. В качестве такого можно было бы привести командира одной из рот по фамилии Будка. Его подразделение удерживало здание конторы по земельному страхованию, которое располагалось на Августа-штрассе. В подвале конторы бушевал пожар, да и само здание являло собой груду развалин, в которой стояла нестерпимая жара. Большинство солдат, как и сам Будка, были вынуждены раздеться по пояс и вести бой с обнаженными торсами. Регулярно одного из солдат посылали за водой, которой обливали оборонявшихся эсэсовцев. Только так можно было справиться с невыносимым жаром.

Повышение эффективности немецкой огневой мощи на «южном» фронте к тому моменту было во многом достигнуто за счет размещения тяжелых противотанковых орудий в подвалах угловых домов на перекрестках крепости. Командир крепостной артиллерии направил на данный участок фронта три батареи. Они были укомплектованы советскими трофейными 76,2– миллиметровыми противотанковыми орудиями, которые были мощным оружием. Обычно убедиться в справедливости данного утверждения могли немецкие танкисты. Но в Бреслау «русские» орудия оказались направленными против советских танков. Простреливая из укрытия улицы почти на всю их длину, эти пушки могли убить в зародыше любую начинавшуюся советскую атаку.

Не обходилось на войне и без новшеств. Чтобы прицельно и удачно бросать ручные гранаты в красноармейцев, которые укрывались за полуразрушенными стенами, два немецких подразделения почти одновременно, но независимо друг от друга выдумали специальное приспособление. Оно весьма напоминало древнеримское оружие, потому было бы правильнее его называть «катапультой для ручных гранат». Сначала катапульту соорудили подростки из Гитлерюгенда, которые удерживали угол улиц Августы и Императора Вильгельма. Приспособление метало гаранты по очень крутой дуге. Траектория их полета была настолько неожиданной для красноармейцев, что они долго не могли понять, кто и как закидывает их позиции ручными гранатами. Иногда возникало ощущение, что они падали прямо с неба. Позже нечто подобное появилось и в полку Мора. Там приспособление назвали «метательной машиной».

В ходе уличных боев немецкие саперы обнаружили, что урон частям Красной Армии можно наносить, подрывая здания, когда те были заняты советскими солдатами. Командир саперного батальона 609-й дивизии капитан Ротер так описывал эту тактику:

«Подрывы были эффективны только тогда, когда они производились непосредственно близ врага. Предусмотрительно в дома на передовой доставлялся специальный груз. Обычно он состоял из бомб или чаще всего из двух баллонов с водородом, либо с ацетиленом, либо с кислородом. К этим баллонам крепился специальный промежуточный заряд. Этот груз размещался обычно вблизи подвальных помещений, которые при занятии дома противник наверняка бы использовал. Кроме этого «минировались» дома, которые находились на передовой, и существовала возможность их захвата. Обычно груз прятали под углем и прочим хламом, который мог храниться в подвале. Подрыв производился через электрические провода, которые тянулись через подвал по телефонным колодцам на расстояние приблизительно в 200 метров от дома. В начале апреля части нашей дивизии заложили приблизительно 200 штук подобных грузов. Самым трудоемким и требующим много времени процессом была прокладка кабеля, для чего мы обычно использовали связистов. Иногда для того, чтобы замаскировать груз, нам приходилось принести 50 и более килограммов угля или кокса. Но данная тактика была весьма эффективной – она оказывала шокирующее действие на противника. Так, например, шестиэтажный дом складывался в считанные секунды».

Отдельно надо рассмотреть ожесточенные оборонительные бои, которые вела 609-я дивизия. Позволим себе привести отчет, который был написан полковником Райнкобером и его первым помощником майором Моосхаке:

«Основными местами боев на протяжении всего марта и апреля были больница Ханке, Церковь Святого Духа, кладбище Святого Бернардина и двор первого трамвайного депо. Вновь и вновь начинались бои за расположенную к северу от Штайн-штрассе школу, являвшую собой компактное, современное здание из бетона, которое было разрушено противотанковыми орудиями противника. Бои за эту каменную школу, которая удерживалась 1-м батальоном полка Райнкобера (командир – ротмистр Шмидт), не прекращались даже ночью. После мощной артиллерийской подготовки силами многочисленных орудий неприятель снова и снова пытался проникнуть в школу из зданий, расположенных на противоположенной стороне улицы. Русские либо находились в подвале, а наши солдаты на верхних этажах, либо в коридорах школы, где шли ожесточенные бои. Иногда противник находился в соседней классной комнате, выбить его оттуда можно было лишь после подрыва смежной стены. Но батальон продолжал удерживать это здание. Неприятель пробовал применять при штурме школы даже огнеметы. Здесь весьма к месту оказались так называемые «пупхен» («куколки») фаустпатроны, установленные на лафет. Это было весьма эффективное пехотное оружие, которое позволяло вести огонь из любой комнаты. Но для этого сначала надо было снасти перегородку. Несомненным достоинством «куколки» было то, что это оружие могло вести огонь с верхних этажей, без риска быть замеченным вражеским наблюдателем. Звук выстрела тонул в школьных комнатах, а вспышка была почти не видна с улицы. В уличных боях себе прекрасно зарекомендовали наши снайперы, которые наносили неприятелю огромные потери, в первую очередь расчетам противотанковых орудий. Оборона находившихся под домами подвалов являлась очень тяжелой задачей для командиров и их солдат. Температура в них накалялась до 45?. При этом им и днем, и ночью надо было бдительными, чтобы удачно отразить стремительную атаку врага из домов на противоположной стороне улицы. Это требовало проявления просто сверхчеловеческих качеств, за что они заработали особую благодарность. Я, Райнкобер, в одну из ночей провел несколько часов с этими солдатами, которые действительно были выше всяких похвал. Отход не был возможен, так как у нас не было резервов. В подобных условиях приходилось удерживать не просто один квартал, а иногда целые улицы. Мы пытались помочь им тем, что доставляли сельтерскую воду с территории, находившейся по соседству на Хубен-штрассе оставленной фабрики. Кроме этого каждый из солдат раз в час мог ненадолго выглянуть на свежий воздух, чтобы минутку передохнуть и снова быть готовым к бою. Надо также упомянуть, что на командных пунктах рот и батальонов каждый из солдат мог ежедневно отдохнуть пару часов, чтобы съесть пирог (их специально выпекали), выпить кофе или пива (последнее доставлялось из пивоварни на Хубен-штрассе). Кроме этого, они могли выкурить сигару или сигарету. Каждый из бойцов в течение недели отпускался в увольнительную с передовой. Это позволяло им расслабиться. Подобная практика получила высокую оценку в частях».

О характерной для саперов изобретательности рассказывал капитан Ротер. В основном он вспоминал о новом виде мин:

«Усиление наших позиций проволочными и минными заграждениями было возможно только в единичных случаях, так как неприятель засекал даже малейшее движение на улице. Кроме этого, традиционное минирование было малоэффективным в силу невозможности замаскировать обыкновенную мину в городских условиях. Но улицы города были просто завалены мусором, обломками кирпичей и осколками черепицы. Это навело нас на мысль о необходимости маскировать мины под этот хлам. Деревянные ящички мины намазывались клеем и посыпались кирпичной трухой. В результате этих манипуляций они весьма походили на кирпичи. После этого края деревянного ящичка специально беспорядочно обламывались. Подобные мины даже с расстояния в три метра вряд ли можно было отличить от обыкновенного кирпича. Они переносились на улицу ночью при помощи специальных удилищ. Их размещали из окон, люков и подвалов, одним словом, так, чтобы неприятель не заметил наших действий. За несколько дней перед позициями 609-й дивизии подобным образом было размещено более 5 тысяч пехотных мин».

Завершать тему о военных «изобретениях» той поры лучше всего рассказом о создании «тяжелого миномета Бреслау». Даже если из этого типа вооружений, появившихся уже ближе к концу осады, было произведено не так уж много выстрелов, то это не является поводом проигнорировать данное «ноу-хау». Родителями этого оружия являлись офицеры-саперы: капитан Ротер и лейтенант Шульц, который был командиром 2-й роты 6-го технического батальона. Ожесточенные уличные бои и недостаток у немцев минометов вызвали к жизни необходимость создать специальный «снарядомет», который мог использовать самые примитивные боеприпасы. При этом он должен был по крутой дуге забрасывать эти заряды с одной стороны дома на другую. После многочисленных неудачных экспериментов с офенрорами в качестве «снарядомета» и консервными банками в качестве оболочки для заряда, офицеры обнаружили на арсенальных складах (Франкфурт-штрассе) сорок штук 125-миллиметровых минометов, к которым не было никаких боеприпасов и угломеров. В Бреслау имелось немалое количество зарядных гильз для 88-миллиметровых зенитных орудий. Из них было решено изготовлять оболочку для заряда, которая должна была наполняться осколками и взрывчаткой, извлеченной из неразорвавшихся советских снарядов и мин. Не вдаваясь в подробности конструкции и производственного процесса, надо отметить, что квалифицированные рабочие Бреслау, рискуя своей жизнью, выпускали в сутки до 300 подобных зарядов. Подобного запаса могло хватить приблизительно на 10 дней боев на «южном» фронте. Позже эти «снарядометы» были использованы для оборонительных боев на «западном» фронте. У расчетов «снарядометов» данное импровизированное оружие получило весьма благоприятные отзывы. Взрыв от него давал большое количество осколков.

Рассказ об обороне Бреслау будет неполным, если не упомянуть о том, что происходило в артиллерийских подразделениях. Скончавшийся в 1958 года командир крепостной артиллерии полковник Урбатис рассказал генералу Нихофу о применении в боях за аэродром Гандау зенитных пушек и прожекторов:

«В начале февраля противник стал использовать огромное количество прожекторов для создания помех самолетам, которые должны были приземляться на аэродроме Гандау. Мы насчитали их около 50 штук. Наш дивизион артиллерийско-инструментальной разведки (АИР), который прибыл по моему требованию в середине марта в Бреслау, установил точное местоположение прожекторов. Теперь мы могли вполне успешно вести по ним огонь из зенитной артиллерии. После этого мы стали наблюдать перебои в работе прожекторов. Из перехваченных радиограмм узнали, что многие прожектора погасли не без нашей помощи. Уже три дня спустя русские отвезли все прожектора на расстояние где-то в шесть километров, а потому приземлению наших самолетов более ничто не мешало. Можно было говорить об успехе зенитной артиллерии и ее реальной помощи снабжению Бреслау по воздуху. По состоянию на 1 февраля 1945 года весь боезапас в крепости составлял приблизительно 130 тысяч снарядов. Планомерное прочесывание в поисках боеприпасов дало удивительные результаты. Было найдено приблизительно 100 тысяч заготовок снарядов для легких полевых гаубиц, а также порошок для зарядных гильз. Эти заготовки доделывались специалистами, которые вмонтировали в них взрыватели. Взрывчатку, которая шла для зарядов «миномета Бреслау», добывали преимущественно из неразорвавшихся русских бомб и снарядов. В некоторых из них вместо взрывателей мы находили удивительные листовки, в которых на немецком языке было написано: «Друзья, мы не можем сделать для Вас чего-то большего»».

С какими трудностями приходилось сталкиваться летчикам, которые должны были приземлиться на аэродроме Гандау, после войны вспоминал один из бортрадистов:

«Противовоздушная оборона русских была на удивление мощной. Наши самолеты-разведчики насчитали около 90 средних и тяжелых батарей зенитной артиллерии и не менее 100 прожекторов, которые были сосредоточены близ Бреслау. Количество русских истребителей, действовавших ночью, установить сложно. Вначале наши потери не были большими. Но все изменилось в середине марта. Наша эскадрилья, насчитывавшая десять экипажей и машин, только во второй половине марта потеряла 4 экипажа и 5 машин. Одному экипажу удалось спастись. Наши товарищи смогли выпрыгнуть из горящей машины, после чего они приземлились на парашютах на территорию близ Нейса, которая контролировалась нашими войсками. Сослуживцы, которые участвовали в снабжении Сталинграда по воздуху, заявляли, что противоздушная оборона русских под Бреслау была много мощнее. Посадка на аэродром Гандау была затруднена еще тем обстоятельством, что передовые части русских располагались буквально в полукилометре от взлетно-посадочных полос. Как только мы приближались, нас начинали слепить прожекторами и обстреливать из пулеметов. Кроме того, русские, только заслышав шум моторов, начинали обстреливать территорию аэродрома из минометов. Среди раненых, которых нам надо было отвозить обратно, нередко встречались 14-летние мальчишки из Фольксштурма. Все экипажи были возмущены тем, что в бой гнали детей, а потому пытались забрать мальчишек как можно больше. Взлетные аэродромы, с которых осуществлялось снабжение Бреслау, располагались в Клоцше (Дрезден) и Ютребоге (Берлин). Кроме нескольких эскадрилий, состоящих из Юнкерсов-52, задания выполняло еще несколько эскадрилий Хенкелей-111. Но с них грузы можно было сбрасывать только на большой высоте, что приводило к неточности их попадания. При посадке и вылете с Гандау мы видели зарево бушевавших в городе пожаров. По дороге назад мы сбрасывали листовки, написанные по-русски. Радиообмен между «землей» и Бреслау, который был необходим в условиях ночных полетов, существенно затруднялся вражескими радиостанциями. В итоге мы нередко промахивались мимо города, сразу же попадая под зенитный огонь противника».

О драматичности и опасности полетов в Бреслау рассказывает дневник упомянутого выше бортрадиста. Запись от 17 марта 1945 года:

«В районе 4 часов 30 минут утра мы повернули на город. Сильная облачность. Связь с Гандау отсутствует полностью, поэтому мы повернули к Фризскому лугу. Несмотря на то, что мы летели на высоте в 250–300 метров, разобрать ничего не возможно. Мы направились к месту предполагаемой выброски контейнеров. Внезапно мы попали под огонь сразу двух 37-миллиметровых орудий. В хвосте что-то треснуло. Мы неоднократно оказывались в лучах вражеских прожекторов. Наш пилот то пытался вилять между ними, то пытался набрать высоту. При этом бомбы (с почтой и провиантом) были извлечены. Об их сбрасывании можно было больше не думать… Одно время все шло достаточно неплохо. Мы по возможности незаметно пробовали пробраться на север из этого ведьминого кольца. Внезапно на винтах и краях крыльев мелькнул синеватый отблеск. Это нас искали прожектора, но не могли обнаружить в плотных облаках. В 6 часов 10 минут мы приземлись в Дрездене-Клоцше. Мы сразу же заметили огромную дыру в левом стабилизаторе и бесчисленные пробоины в высотном корректоре и фюзеляже. Кроме этого, два грузовых контейнера были пробиты почти навылет. Мы доложили о своем прибытии. Только после этого мы узнали, что сегодня пропало четыре машины».

О кризисе со снабжением Бреслау по воздуху сообщается даже в журнале боевых действий верховного командования Вермахта:

«24 марта 1945 года. Снабжение Бреслау затрудняется из-за вражеских прожекторов. К настоящему моменту пропало 65 Юнкерсов, что является невосполнимыми потерями, так как их производство остановлено».

Несмотря на все усилия, немецкие самолеты могли отнюдь не всегда приземлиться на аэродром. Так, например, 15 марта из 55 самолетов, направленных в Гандау, приземлиться смогла лишь половина. Оставшихся 150 раненых пришлось распределять по другим летным машинам. Если говорить о середине марта, то на период 15–18 марта в снабжении Бреслау принимало участие 156 самолетов, большая часть которых не приземлялась на аэродроме, а сбрасывала грузы с воздуха. Значительная часть этих «снабженческих бомб», содержавших медикаменты и боеприпасы, так и не попала к защитникам Бреслау. Какие-то из них падали на советские позиции, какие-то – на заболоченные и затопленные территории, откуда их было невозможно извлечь. В последние дни марта, буквально накануне захвата территории аэродрома Гандау частями Красной Армии, воздушное сообщение с Бреслау и вовсе прекратилось. Хуго Эртунг вспоминал об этом эпизоде:

«Почта в город доставляется страннейшим образом. Самолеты с боеприпасами больше не могут приземляться, так как в городской черте потеряно слишком много машин. Да и сами раненые, вывоз которых предполагался по воздуху, рассматривают эту возможность как некую экзекуцию. Теперь письма в город доставляют в специальных бомбах на парашютах».

Но вернемся к артиллеристам Бреслау. Об изобилии заготовок с взрывчатым веществом сообщал также дипломированный инженер Эмиль Когер, который в те дни являлся представителем дирекции фирмы «ФАМО»:

«С этим заданием якобы целый месяц безуспешно пытался справиться швейцарский инженер. Проблема состояла в том, что взрывчатку надо было выплавлять. Это было возможно при температуре в 90?, однако при 102? она взрывалась. Мне не представляло проблем справиться с этими условиями. Я достал на фабрике кондитерских изделий специальный кипятильник для карамели. После этого я создал из него и парового котла специальную установку, в которой температура регулировалась при помощи вентиля. Мы быстро научились очень точно регулировать температуру, после чего начали стряпать взрывчатку. К сожалению, главный пиротехник этого предприятия оставил без внимания мой настойчивый совет о том, что лучше было вывести часть производства наружу. В итоге в один из дней произошел взрыв паров, который унес жизни многих людей».

Если говорить о санитарной службе в осажденном Бреслау, то надо для начала перечислить все госпитали, имевшиеся в крепости. Три из них располагались в надземных бункерах: в «Шайтнигерской Звезде», у вокзала Одертор (Одерские ворота) и на Штригауэр-плац. Четыре госпиталя были размещены в подземных бункерах: у Нового рынка, на площади Блюхера, на Вахтенной площади и у главного городского вокзала. Кроме этого, десять больниц были переквалифицированы в военные госпитали, в том числе больница Венцеля-Ханке, Израэлитская больница, интернат для слепых, при монастыре милосердных братьев, «Батанин», резервный военный госпиталь XIII на улице Лессинга, семинария в Карловице, больница Св. Иосифа, бывший хоспис (заведение для безнадежно больных) и Хедвигштифт. Еще шестнадцать госпиталей были открыты в подвальных помещениях различных учреждений: конторы земельного страхования, университета, винных погребах, «белого дома» на Новом рынке, гостиницы «У ворона», конторы Бреннинкмайера, торгового дома Кнителля, представительства фирмы «Бош», здания Дортмудского союза, «Ганзейских подвалах», Верховного земельного суда, Новой биржи труда и т. д.

По мере того, как ухудшалось положение Бреслау, часть госпиталей надо было срочно эвакуировать. В феврале 1945 года вывезли раненых из больницы Венцеля-Ханке, Израэлитской больницы и госпиталя, расположившегося в подвале конторы земельного страхования. С началом «пасхального сражения» немцы срочно свернули работу госпиталя в интернате для слепых. В конце апреля прекратил свою деятельность госпиталь на Штригауэр-плац. При этом в городе несколько больниц, как, например госпиталь во имя Всех Святых, обслуживали только гражданское население. Иногда командование отдельных частей проявляло инициативу и создавало собственные госпитали. Так, например, возник госпиталь при полку Мора. Поначалу он располагался на Матиас-плац. В нем было поставлено 60 кроватей для раненых солдат и 20 кроватей для гражданских лиц. Впрочем, сам госпиталь, которым руководил младший полевой врач доктор Буссе, был предназначен для лечения легких ранений.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.