ПЕРВЫЙ МИТИНГ

ПЕРВЫЙ МИТИНГ

2 июня 1990 г. снова была суббота. И мы пришли на площадь.

Незадолго до этого наша активная «ДемРоссия» делегировала меня в состав оргкомитета по проведению первого митинга, посвященного памяти погибших 2 июня 1962 г. Новочеркасским культурным центром была выпущена листовка.

ДОРОГИЕ НОВОЧЕРКАССЦЫ!

28 лет назад в нашем городе произошли трагические события, явившиеся результатом грубого попрания всех норм человеческой морали и законности. Вместо политического решения возникших вопросов, вместо открытого и честного разговора с народом была применена вооруженная сила. Наш нравственный долг — восстановить всю правду тех событий, воздать должное погибшим и живым, чтобы не повторилось кровавое злодеяние.

Новое время — перестройка и развивающаяся гласность — приподнимают завесу над Новочеркасской трагедией. В городе создана и работает комиссия по расследованию этих событий. Эти вопросы освещаются в печати, рассматриваются на самом высоком уровне. 2 июня 1990 года в Новочеркасске в память о трагедии 1962 года состоится траурная церемония, организуемая городским Советом народных депутатов. Начнется она в 11 часов на площади перед зданием горсовета и закончится церковным ритуалом в Соборе. В ней примут участие представители советских и партийных органов, участники и свидетели тех событий, члены комиссии «Новочеркасск-62», представители информационных органов, неформальных объединений и духовенства.

Предполагается принятие резолюции митинга и Об ращения к президенту СССР, Верховным Советам СССР РСФСР по вопросам должного расследования дела и принятия соответствующих решений.

СОГРАЖДАНЕ! БУДЕМ МУЖЕСТВЕННЫ,

ОТДАДИМ ДОЛЖНОЕ ПОГИБШИМ И ЖИВЫМ.

НАШЕ УЧАСТИЕ В ТРАУРНОЙ ЦЕРЕМОНИИ ПРОДЕМОНСТРИРУЕТ НАШУ ВОЛЮ И НАШЕ СТРЕМЛЕНИЕ К СОЗДАНИЮ ПРАВОВОГО ОБЩЕСТВА НА ОСНОВАХ ВЫСОКОЙ МОРАЛИ.

ТРАГЕДИЯ НЕ ДОЛЖНА БОЛЬШЕ ПОВТОРИТЬСЯ!

Новочеркасский культурный центр

Председатель горсовета Сергей Шаповалов предложил мне вести митинг. Запомнилась напряженная атмосфера на площади в этот день. Мы стояли на высокой сцене напротив Дворца. Стояли» как распятые, будто под прицелом автомата. Эту атмосферу создавали незнакомые, крепко сбитые парни, окружавшие небольшую группу собравшихся на митинг. Координатор Донского народного фронта из Ростова-на-Дону Ф. X. Хасбиуллин задавал тон, сурово осуждая преступное злодеяние, тихо плакали матери погибших, несмело расположились около деревьев сквера те, кто стоял на этой площади в такой же июньский день 62-го.

Тогда, в первой резолюции митинга, звучали наши слова-заклятья: «Это не должно повториться! Требуем расследования и наказания преступников!». Эти требования, обращения родственников погибших, репрессированных, широкая поддержка прессы и общественности нашли свои отклики. В апреле 1990 г. была назначена прокурорская проверка обстоятельств применения оружия и гибели людей. Проводил ее по заданию Генеральной прокуратуры РФ военный прокурор полковник юстиции Александр Третецкий. За полтора года работы оп исследовал тома приговоров по делам осужденных, изучил немногочисленные архивные документы, ознакомился с доселе секретными и закрытыми данными, допросил многих свидетелей и участников тех событий. Это было первое официальное прикосновение представителя власти к «убийственной» информации. Полковник Третецкий именем закона и силой убеждения аннулировал «смертельные» расписки, которые 28 лет печатью страха сковывали уста исполнителей. В июне 62-го у исполнителей было взято 82 подобных расписки.

Расписка

Я, милиционер Каменского ГОМ, даю настоящую расписку в том, что я обязуюсь выполнить правительственное задание и выполнение его хранить, как государственную тайну.

Если я нарушу эту настоящую подписку, то буду привлечен к высшей мере наказания расстрелу в 16 часов 30 минут (время зачеркнуто — Т. Б,) 4 июня 1962 года.

Подпись

Как рассказывал Александр Васильевич Третецкий, когда он вышел на бывшего работника Каменск-Шахтинского горотдела милиции Петра Громенко, хоронившего в 1962 г. 8 трупов на цыганском кладбище в п. Тарасовекий, тот сказал ему: «Я Вас 28 лет ждал…».

Под тяжелой ношей воспоминаний жили многие, задействованные в той кровавой драме. Иные же пытались исказить картину произошедшего. И сейчас еще приходится сталкиваться с разными заблуждениями относительно того или иного факта трагедии. Правда и вымысел смешались, порой искренне…

Расследование полковника А. В. Третецкого стало базой для последующих розыскных мероприятий, и обозначенные им места захоронений оказались, в целом, верными.

Отдавая дань перестроечным процессам, состоящая из больших начальников областная комиссия решила привести в порядок и как-то обозначить могилы, что и было поручено руководителям на местах. Тарасовский поселковый совет постарался: поставили ограду на могиле и отлили доску с фамилиями погибших. Но правду указать постеснялись. Написали: «Здесь похоронены новочеркассцы, погибшие в 1962 г. в результате несчастного случая».

В Новошахтинске за дело взялись демократы и над предполагаемым местом захоронения водрузили большой деревянный крест. Их лидер Александр Аулов хорошо знал Петра Сиуду, и в последующие годы мы еще не раз встречались по нашим репрессивно-политическим делам.

В 1991 г. мы наращивали темпы работы, которая сводилась к выявлению участников и пострадавших и сбору воспоминаний. Этим, в основном, занималась Ирина Мардарь, председатель новой городской комиссии, проводившая одновременно журналистское расследование. Собранные материалы дополнились документами, взятыми у А. В. Третецкого, и в результате получилась довольно правдивая картина событий, которую Ирина изложила в небольшой книжке «Хроника необъявленного убийства», изданной в мае 1992 г. на базе новой демократической газеты «Новочеркасские ведомости».

Первый номер газеты вышел в августе 1990 года. Создание этого печатного органа воплотило нашу мечту о собственной газете, привлекло демократически настроенных журналистов и новую власть, которую мы при всех натяжках считали своей. И в последующие годы газета, переживая проблемы роста, всегда оставалась стержнем городской печати, а в августе 1991 г. сыграла особую роль.

В начале 1991 г. закончилась моя попытка перевоспитать партию. В КПСС меня все-таки приняли, и с весны 1990 г. я была членом партии, заместителем секретаря парторганизации музея. А с другой стороны, к сопредседателъству в неформальной организации «Новочеркасский культурный центр» прибавилось членство в городском правлении движения «Демократическая Россия».

Средний возраст коммунистов музея, где я работала, был больше 60, и им трудно было принять мою идеологически не подходящую кипучую общественную деятельность. После ряда выступлений в печати с требованием к партии признаться в своих грехах и покаяться, и особенно после публикации «Смотреть правде в глаза», на меня обрушились отклики недовольных. Впрочем, была и поддержка. Журналист, тогда депутат нового горсовета, Елена Тарасова опубликовала заметку: «В КПСС не должно сметь свое суждение иметь?». Пошли отклики в газете. С одной стороны, на меня, вместе с Ельциным, «вешали всех собак», с другой — защищали. Городская парткомиссия искала выход из положения.

Жаль было почтенных коллег, собравшихся на обсуждение моего персонального дела, — параграф Устава КПСС не предусматривал вины. Но я сама приняла решение и на второе собрание в январе 1991 г. по этому же вопросу пришла с заявлением о выходе из партии по политическим мотивам.

Мне всегда было искренне жаль простых, честных людей, которые в силу идеологической инерции исполняли роль статистов, одобряя и разделяя принимаемые сверху решения. И позже приходилось наталкиваться на их убежденность в своей абсолютной непричастности к грехам партии. А как же тогда преемственность» коллективная ответственность? Ведь именитые партийные чудовища взращивались голосом каждого!

Увы, не выделена в отдельное преступление эксплуатация компартией доверия людей. Вера в коммунизм и провозглашенные идеалы многим заменила религию, и богом являлся вождь. Искаженным становилось сознание и мировоззрение людей, лишенных правдивой информации и с самого детства включенных в октябрятско-пионерско-комсомольско-партийную цепь. Отказаться теперь от этого для многих означало отказаться от себя, от всей своей жизни, которую прожить заново было уже невозможно. А мы, наивные, хотели, чтобы человек вот так, запросто, зачеркнул все прожитое, в котором было и хорошее, и светлое, и раскаялся в грехах, которые не понимает и не хочет относить на свой счет.