Запрет на произвол

Запрет на произвол

Следует заявить со всей определенностью, что сами по себе цели и мотивы партизанской войны, каковы бы они ни были, не означают вседозволенности. Всякий гражданин, взявший в руки оружие в условиях военного времени, с этого момента подлежит юридической ответственности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Не имеет значения, известно ему об этом или нет (кстати, одним из принципов советской юриспруденции был следующий: «незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение»).

В этой связи хочу напомнить читателям определение из «Военного энциклопедического словаря». Там сказано, что на партизан распространяются нормы международного права. Другое дело, что власти СССР ни до войны, ни во время войны, ни после нее не признавали это самое право как «буржуазное». А все «буржуазное» автоматически считалось «антисоветским». Чем кончилось дело — общеизвестно. СССР исчез с политической карты мира. Ныне юридическая практика постсоветских государств направлена именно на приведение принципов и норм своего законодательства в соответствие с принципами и нормами международного права[63].

Когда говорят и пишут о Гаагских конвенциях 1899 и 1907 годов, то применительно к партизанам имеют в виду лишь одну из них — «О законах и обычаях сухопутной войны». Само собой разумеется, что советские (ныне российские) историки трактуют ее положения так, как им хочется.

В частности, они постоянно упоминают «статью об обмундировании», хотя в действительности такой статьи там нет. И еще то, что положения этой статьи «не отвечают реальности», то есть следовать им на практике якобы невозможно. (Напомню, что партизанские условия войны почему-то не мешали ни вооруженным силам США, ни армии Южного Вьетнама, ни партизанам Вьет Конга воевать в стандартной униформе с хорошо различимыми обозначениями государственной принадлежности и воинских званий).

А раз «не соответствуют», то, по мнению российских умников, можно без раздумий нарушать эти нормы, не опасаясь никакой ответственности. В этой связи напомню известный тезис о том, что несовершенство законов еще не означает, что их можно безнаказанно попирать. Законы создаются не для того, чтобы соответствовать человеку, а для того, чтобы человек соответствовал законам.

Рассуждения о «несоответствии международного законодательства» советской действительности отражают и выражают убожество авторов таких рассуждений. Они исходят из того, что в СССР представители органов власти всех уровней категорически не желали соблюдать те нормы своих собственных законов, которые их не устраивали[64].

Советское государство создали бандиты, и суть системы власти в нем тоже была бандитской. В доказательство этого тезиса написаны и опубликованы горы книг и статей, поэтому не будем отвлекаться от нашей основной темы. Приведу всего лишь один маленький пример. Во время разговора по прямому проводу 4 сентября 1941 года между Ставкой и штабом Резервного фронта Сталин сказал Жукову следующее:

«Вы в военнопленных не очень верьте, допросите его с пристрастием, а потом расстреляйте…»(Соколов Б.В. Красный колосс, с. 94).

Ну, и чем Сталин с Жуковым «лучше» Гитлера, Гиммлера, Кейтеля и прочих нацистских преступников?! А сами они кто? Разве не преступники? Так о каком соответствии норм международного права советским реалиям вы толкуете, господа российские историки, депутаты и политики?

Теперь о самих нормах. Некоторые лица в России совершенно серьезно утверждают, что в Гаагских конвенциях якобы содержатся статьи относительно действий партизан и повстанцев, а другие идут еще дальше и рассуждают о применении статей Женевских конвенций к событиям периода Второй мировой войны.

На самом деле четыре международные конвенции «О защите жертв войны» были подписаны в Женеве 12 августа 1949 года, поэтому никакого отношения ко Второй мировой войне они не имеют.

К началу мирового побоища (1 сентября 1939 г.) действовали положения 2-й Гаагской конвенции 1907 года («О законах и обычаях сухопутной войны»). В ней не было статей, регламентирующих действия партизан. Дело в том, что Гаагская конференция фактически признавала партизан вне закона. Не спешите обвинять ее участников в глупости — они знали, что делают.

Делегаты конференции не отрицали законности партизанской войны как таковой, но лишь в том случае, если ее ведут регулярные (либо причисленные к ним) воинские формирования. Партизанам было отказано в статусе законных комбатантов (они обрели этот статус лишь в 4-й Женевской конвенции 1949 года) по вполне конкретной причине.

Участники партизанского движения изначально не соответствовали требованиям, предъявляемым к воюющим сторонам, так как маскировались под гражданское население, не имели ни униформы, ни знаков различия, а оружие носили скрытно. Тем самым они вынуждали оккупационные власти любого государства и на любой территории применять репрессивные меры ко всему населению. Именно поэтому в соответствии с Гаагской конвенцией 1907 года «вольные стрелки» (франц. «franc-tireurs») не пользовались в плену правами военнопленных. Вместо того, чтобы содержать и кормить эту публику, рекомендовалось предавать ее военно-полевому суду — с неизбежным применением «пенькового галстука» в качестве радикального средства лечения от заблуждений и ошибок.

Итак, мы приходим к «крамольному» выводу: советские партизанские формирования в абсолютном большинстве случаев являлись незаконными. Или, другими словами, они пребывали в положении вне закона.

Соответственно, их действия подпадали в таком случае под уголовное законодательство — конкретно под статьи о бандитизме (особенно если учитывать несовпадение интересов «мстителей» с интересами местного населения). Поэтому, расстреливая или вешая партизан, немцы не совершали военного преступления. Они оставались в рамках положений Гаагской конвенции 1907 года: вооруженные лица, находящиеся в зоне военных действий, но не обладающие статусом комбатантов, подлежат смертной казни без следствия и суда.

Другое дело, что немцы совершали военное преступление, расстреливая и вешая в большом количестве людей (в том числе несовершеннолетних), которых лишь подозревали в партизанской деятельности.

И напротив, убийства немецких военнослужащих (включая чинов полиции и полевой жандармерии) советскими партизанами во всех случаях можно квалифицировать как военные преступления, так как их совершали в отношении комбатантов лица, пребывающие вне закона. Вот это и есть то, чего не желают понимать и признавать российские историки (а также журналисты, политики и прочие демагоги), и о чем пишут немецкие ветераны войны в своих мемуарах[65].

Коль речь зашла о том, что преступления в годы Второй мировой войны совершали партизаны и в других странах, то надо отметить, что многие из этих партизанских формирований вполне соответствовали нормам Гаагской конвенции. Например, в Китае партизанские действия против японских войск вели войска правительства Гоминьдан[66], даже формирования коммунистов (заключивших в 1937 году союз с Гоминьданом) были сведены в две армии — 8-ю и 4-ю. Все они были одеты в униформу, носили знаки воинского различия. То же самое было на Филиппинах, где «партизанили» части регулярной армии, ушедшие в джунгли после оккупации островов японцами. Старались соблюдать указанное правило (ношение униформы, знаков различия) формирования Армии Краевой в Польше.

* * *

Изначальный «железобетонный принцип», согласно которому «наши — всегда правы и неподсудны», не позволяет прокоммунистическим авторам (а также нынешним российским «державникам») отождествлять деятельность советских партизан с карательными акциями оккупационного режима.

«Тыловое охранение партизан своевременно обнаружило преследователей. После боя с партизанами, мгновенно организовавшими засаду, часть полицейских попала в плен. Оставшихся в живых партизаны заставили бегать по противопехотному минному полю, установленному в начале войны, до тех пор, пока все предатели не подорвались.

После разгрома зимой 1943 года немецко-полицейского гарнизона в одной из деревень Долосчанского сельсовета была захвачена в плен большая группа немецких солдат и полицейских. Немцев партизаны расстреляли.

После этого на трофейных санях с запряженными в них лошадьми были сколочены П-образные виселицы, на которых пленные полицейские были повешены. Лошадям под хвостами партизаны намазали горчицей. Бешено мчащийся обоз с повешенными мертвецами, в рот которых были засунуты их отрезанные половые органы, ворвался в поселок Идрица. После этого страшного террористического акта желающих добровольно вступить в полицию уже не было, а служившие там начали дезертировать или проситься в партизанские ряды» (Спириденков В.А. Лесные солдаты, с. 65–66).

Партизаны Сумского отряда занимаются мародерством — раздевают убитых немцев. (1943 г.).

Как видим, автор (В.А. Спириденков) просто в восторге от зверства «мстителей». Ему не приходит в голову мысль о том, что убийство попавшего в плен солдата, одетого в форму (равно как и чинов вспомогательной полиции) согласно положениям Гаагской конвенции 1907 года — военное преступление. «Философия» нынешних российских авторов ничем не отличается от сталинской — мол, нашим все простительно. С такой точки зрения и миллион (!) изнасилованных немок они воспринимают как мелкое хулиганство, а не военное преступление.

С пленными военнослужащими противной стороны партизаны (сами пребывавшие вне закона) обходились очень просто.

«В дневнике командира одного из отрядов соединения Сабурова описывается эпизод, когда в январе 1943 г. в плен было захвачено несколько даже не немцев, а чехословаков: „Командование соединения решило всех пленных чехословаков в силу сложившейся трудной обстановки расстрелять. Оперуполномоченный Долбин и я повели трех чехов, посадили на колени, раздели, и 3-мя выстрелами из своего пистолета положили их“». (…)

«Писатель Николай Шеремет, проведя 4 месяца в соединении А. Федорова, весной 1943 г. свидетельствовал о похожем поведении партизан: „Немцев партизаны до одного на месте уничтожают. Других национальностей часть убивают, а некоторых отпускают на волю, чтобы рассказал правду про партизан“». (Гогун А. Коммунистический партизанский террор в Украине в годы советско-германской войны, 1941–1944 гг., с. 150).

«15 августа 1943 года Тимофей Строкач послал в Черниговское партизанское соединение им. Коцюбинского под командованием Николая Таранущенко радиограмму: „Вопрос с пленными решайте на месте, исходя из обстановки“». (…).

«В июне 1944 г. бандеровское разведдонесение о соединении Шукаева так характеризовало партизан: „Немцев ненавидят прямо органично. Всех без разницы убивают. Мадьяров разоружают и отпускают домой“». (…).

Из дневника командира отряда им. Сталина Черниговско-Волынского соединения Григория Балицкого:

«21 июля 1943 г. Немцев привели в расположение лагеря с тем, чтобы некоторые партизаны посмотрели на этих зверей. Сначала допросили всех… После всех разговоров я распределил немцев по ротам: там их били до смерти, а тогда закопали» (Гогун А., с. 151).

«Донесение СД сообщало о случае, когда двое полицаев, захваченных партизанами на Черниговщине, спустя десять дней после пленения были найдены с отрубленными руками и головами. В другой ситуации недалеко от Корюковки при нападении на поезд глава охранного персонала — жандарм — был живьем кинут в паровозную топку.

По сведениям бандеровцев, один из отрядов Сумского соединения 18 июля 1943 г. в селе Розсульная Станиславской (сейчас — Ивано-Франковской) области вступил в бой с немцами: „Во время боя попал в руки партизан немецкий капитан. Его партизаны порубили на куски и кинули в бочку местного священника“» (Гогун А., с. 152).

Так что очень большой вопрос, кто в большей степени был зверьем — немцы или «мстители»?

* * *

Как уже сказано, советские партизаны с точки зрения международного права однозначно пребывали вне правового поля.

Начнем с того, что Сталин не признавал ни положений Гаагской конвенции, ни положений Международного Красного Креста (как и сам Красный Крест). Поэтому такого понятия, как воинское преступление по отношению к врагу в СССР не существовало вообще. Вместо этого пропагандировался общий принцип: «если враг не сдается, его уничтожают» — неважно каким способом. Но, как показывают приведенные выше конкретные примеры, уничтожали и сдавшихся врагов.

Эти важнейшие обстоятельства российские авторы намеренно опускают. Вместо того чтобы осудить зверства «своих» в отношении пленных, они предпочитают болтовню о несовершенстве норм международного права относительно военной формы для партизан. Между тем никакого «закона о форме» для партизан никогда не существовало. Есть положение о знаках отличия, или, точнее — об «определенном и явственно видимом издали отличительном знаке», но это положение Женевской конвенции 1949 года. Здесь мы подходим к сути: многие авторы толкуют о «несоответствии международных законов о партизанской войне реалиям этой самой войны», но при этом не знают положений самого законодательства.

Познакомимся хотя бы с женевскими конвенциями 1949 года.

В 4-й Женевской конвенции определены четыре обязательных условия, при которых ополченец считается комбатантом, а не уголовным преступником и на него распространяются те же права, что и на военнослужащих регулярной армии.

Условие первое. Ополченцы должны иметь во главе своих формирований командование, ответственное за своих подчиненных.

То есть, партизаны должны принадлежать к какому-либо организованному отряду, возглавляемому ответственным лицом, так как подчинение начальнику (командиру) отряда есть важнейший признак правомерности действий отряда. Данное положение фактически подразумевает то обстоятельство, что партизанский отряд (вместе со своим командиром) официально числится в списках вооруженных формирований государства. Тем самым ответственность за деятельность партизан несет государство, которому отряд принадлежит.

В случае с советскими партизанами установить связь и «поставить на учет» большинство отрядов удалось лишь во второй половине 1942 года — первой половине 1943. До этого момента отряды, с которыми не удалось наладить связь являлись незаконными вооруженными формированиями — даже с точки зрения Женевских конвенций, не говоря уже о Гаагской.

Условие второе. Ополченцы имеют определенный и явственно видимый издали отличительный знак.

Это тот самый закон о «военной форме», муссируемый многими авторами.

«Гуманитарное право обязывает государство вести боевые действия только против комбатантов, а для этого необходимо, чтобы партизаны отличались от мирного населения. Надевая форму или отличительный знак, партизан отказывается от привилегий мирного населения и становится комбатантом. Во-первых, это дает ему право принимать участие в военных действиях, во-вторых, позволяет воюющим соблюдать нормы гуманитарного права, отличая партизан от мирного населения».

В этом вся соль. Отечественные историки проели плешь, доказывая, что отличительные знаки каким-то образом мешают партизанам вести боевые действия, демаскируют их. На самом деле это полная ерунда. Давно миновали те времена, когда обмундирование воина (красного, голубого или белого цвета) издалека выдавало его врагу. Ныне все обмундирование имеет маскировочную окраску, а погоны (тоже защитного цвета), небольшие по размерам эмблемы и кокарды не демаскируют бойцов. Как известно, сидящему в засаде тигру его оранжевые полосы не мешают.

Даже на плакате у советских партизан нет отличительного знака.

Понятие «определенный и явственно видимый» относится к нормальным, естественным условиям (когда двое противников встречаются вблизи) и отнюдь не означает, что сидящий в засаде «мститель» обязан перед нападением высунуться по пояс из кустов, чтобы продемонстрировать противнику свои отличительные признаки.

Стенания многих российских авторов по этому поводу тем и вызваны, что отличительные знаки и униформа мешают партизану раствориться в гражданской среде, когда наступает время «шухера». То есть, советские партизаны предпочли бы пользоваться «правами комбатантов» лишь тогда, когда вокруг тишина да спокойствие. А вот когда враг окружает и стреляет, тогда советскому «мстителю» прав комбатанта даром не надо — спастись бы.

Условие третье. Ополченец обязан открыто носить оружие.

Это условие тесно связано со вторым, в годы Второй мировой войны советские партизаны фактически не соблюдали и его.

Условие четвертое. Ополченцы обязаны соблюдать нормы и обычаи войны.

Выполняя это условие конвенции, партизан собственно и получает право называться комбатантом. Кроме того, оно имеет своей целью пресечение попыток превращения войны в кровавую вакханалию. За несоблюдение законов войны ответственность несет не весь отряд (подразделение) огулом, а конкретное лицо (лица), нарушившее закон.

И как же обстояло дело с соблюдением этих норм советскими «мстителями»? Мы уже знаем о том, как они «соблюдали» их в отношении военнослужащих противника и чинов вспомогательной полиции. Но больше всего доставалось не немцам и не полицейским, а советским гражданам на «временно оккупированной территории».

Убийство бывших военнопленных и дезертиров в течение всей войны являлось приоритетной задачей «мстителей»:

«Жительница села Рудня Мария Петренко вспоминала, что в их деревне ходили едва ли не легенды о судьбе бывших военнопленных: партизаны „привязывали /их/ к двум деревьям и разрывали надвое“. Как говорил бывший красный партизан Василий Ермоленко, „в первый год войны партизаны расстреливали тех, кто бежал из плена и дезертировал. Замучают, а потом убьют. Воевать надо, а не бежать“». (…)

«Ветеран Красной Армии Иван Шарый рассказывал, что в их селе Рейментаровка (Черниговская область) партизаны из отряда Бориса Туника разрубили топором на куски кулака Даниила Ивановича (интервьюируемый, к сожалению, забыл фамилию убитого), а на следующий день такая же участь постигла и его жену» (Гогун А., с. 149)

«Житель той же Рейментаровки Федор Разстольной рассказал: из-за того, что его отец был в полицаях, партизаны убили не только его, но и его племянницу, проживавшую в селе Гуриновка. Двоюродную сестру Федора „народные мстители“ убили, несмотря на то, что ее брат был лейтенантом Красной армии, а ее сын — в партизанах» (Гогун А., с. 149).

«Согласно сообщению главы 4-го управления НКГБ СССР Судоплатова 25 июня 1943 г. соединение Сабурова разгромило Давид-Городок (БССР): „Когда ночью отряд ворвался в местечко, немецкие солдаты и полиция вышли из местечка в казармы, захватив с собой оружие и боеприпасы. Все они остались невредимы. Тов. Сабуров отдал приказал дома жителей местечка разграбить, а само местечко сжечь. Бойцы тотчас же бросились по квартирам и, разграбив их, местечко сожгли“» (Там же).

«Жительница села Рудня Корюковского района Черниговской области Александра Шевченко рассказывала, что ее соседу партизаны федоровского соединения „повыкалывали глаза, страшно над ним издевались“. Убитый был столяром, в начале периода оккупации сделавший для партизан отряда под командованием Балабая землянки. А потом его заставили пойти в полицию, и за это его убили. Федоровцы, расстреляв в июле 1942 г. 12 человек в с. Рудня, „зубы им повыбивали. Сперва намучают, а потом убьют“». (Гогун А., с. 151).

Из дневника командира отряда им. Сталина Черниговско-Волынского соединения Григория Балицкого: «29 марта /1943 г./ в штабе соединения „крестил“ одного шпиона, которого привели рано утром. После моего „крещения“ сбежавшиеся партизаны палками уничтожили эту сволочь, били, толкали дубинками и даже обливали кипятком…

4 апреля 1943 г. (…) Привели бургомистра, верного слугу немцев. Вечером его привели в штаб соединения, здесь его докончила партизанская рука. Били этого мерзавца кто чем мог, кроме этого поливали кипятком. Обед в штабе соединения. Пили водку, еще немного попало партизанской водки, которая имела крепость 96 градусов. Настроение после этого было исключительно хорошее».

(…) «В другом случае (…) /немецкого/ бургомистра взяли в Белоруссии — в райцентре. Так я видел, как ему кипяток за шиворот лили при допросах. Особый отдел Мельника. А потом выяснилось, что он был советским разведчиком» (Гогун А., с. 151–152).

«Июнь 1943 г.: „В Колковском районе /Ровенской области/ большевистская банда в числе 90 человек напала на село Пельче. Народ кинулся в бегство, банда ворвалась в село и грабила что попало, а всех, кто лишь попадал под руку, беспощадно убивала. В этом селе убито 35 человек“» (Гогун А., с. 153).

«Август 1943 г.: „На Берестейщине (Брестская область БССР — М.П.) много сельского населения бежит от немцев и от красных, так как красные грабят, стреляют, и даже буквально вырезают наиболее сознательный элемент, а когда пьяные, то часто уничтожают кого попало…У кого найдут хотя бы обрывок нашей (украинских националистов — М.П.) литературы, тому чаще всего приходится прощаться с жизнью“» (Гогун А., с. 154).

«Ноябрь 1943, северо-восток Ровенской области: „…На село Карпиловку напали ночью красные банды в большом количестве — ограбили, сожгли и убили при этом 183 наших (украинских — М.П.) крестьянина… Село Дерть окружили, ограбили (забрали до 300 шт. скота). Тут поймали одного крестьянина, посадили на могилу и подорвали ее.

3. ХІ снова напали на село Боровое, дожгли хозяйства, которые оставались немцами не сожженными (то есть, что не уничтожили при отступлении немцы, то уничтожили партизаны — М.П.), и убили 20 крестьян“» (Там же).

«В Ляховичах тогда бандеровцев не было. А красные напали на село ночью 19 декабря 1943 года. До утра оно было почти уничтожено. Напали с южной стороны. Убивали всех, кого видели. Первыми убили Марчика Степана и его соседку — Матрену с восьмилетней дочкой, Хвесик Николая и Хвесик Матрену с десятилетней дочкой, Мельника Василия. Семью Хвесик Ивана (жену, сына, невестку и ребенка-младенца) убили и кинули в горящую хату. В общем на протяжении той кровавой ночи без вины погибло 50 человек» (Гогун А., с. 154–155).