Ниекерк и Иньянга. Форты и террасы

Ниекерк и Иньянга. Форты и террасы

Прежде чем перейти к вопросу о том, какого рода культура и цивилизация существовали в этом районе Африки в эпоху железного века, следует остановиться еще на одном обширном районе древних развалин. Эти развалины – остатки государств и поселений, расположенных на холмах, которые высятся на центральной равнине вплоть до большого центрального плато Родезии и которые не менее интересны, чем Зимбабве или Мапунгубве.

Хотя португальцы никогда не бывали в Зимбабве и Мапунгубве, они, бесспорно, поддерживали контакт с государствами африканского материка, расположенными в районе, который примыкает к юго-восточной части нынешней границы между Мозамбиком и Родезией. По-видимому, именно отсюда португальские капитаны Софалы извлекали большую часть своего дохода. Известное представление о значении этих материковых государств, которые были либо производителями товаров, либо посредниками в торговле с более отдаленными районами материка, дает торговый оборот порта Софала, где скрещивались многочисленные торговые пути, хотя процветание Софалы длилось не так уж долго.

Так, в 1607 году Луиж ди Фигейреду Фалкан – секретарь Филиппа II – составил отчет об имперских богатствах Португалии, а к этому времени регулярная торговля с Софалой велась уже в течение столетия. Он сообщал, что Софала была наиболее прибыльным из всех наместничеств на побережье Индийского океана. Должность капитана Софалы давала ее обладателю больше, чем капитанство в Ормузе на Персидском заливе. Капитан Софалы за три года наживал состояние в 200 тысяч крузаду, в то время как капитан Ормуза не больше 180 тысяч, а капитан Малакки, откуда португальцы вели торговлю и совершали пиратские нападения на страны Юго-Восточной Азии, – не свыше 130 тысяч крузаду. В 1918 году Реймс оценивал одно крузаду примерно в 9 шиллингов 9 пенсов. Иными словами, в 1918 году капитан Софалы за трехлетнюю службу получил бы примерно 100 тысяч фунтов стерлингов, а в наши дни – более 300 тысяч фунтов. При этом следует учесть, что его доход не облагался налогами. Однако капитан Софалы оставлял себе только часть торговых прибылей. Не трудно представить, какой огромной была общая сумма доходов. И это подтверждает достоверность свидетельств древних арабов о богатствах Юго-Восточной Африки в средние века.

Государства, через которые просачивались эти богатства и которые частично создавали их сами, лежали в широкой полосе, простиравшейся с севера на юг от района Сена в бассейне Замбези по направлению к современным Свазиленду и Наталю. Вполне естественно было предположить, что в самих этих государствах кое-что от богатств сохранилось до наших дней. И такая надежда оправдалась.

Слухи об открытии развалин, сохранившихся на этих материковых холмах у западных границ Мозамбика, стали проникать в Южную Африку вскоре после того, как англичане в 1891 году оккупировали страну машона. Но только в 1905 году Ренделл-Махайвер составил первое подробное описание этих развалин. К северу от Пеналонги, там, где народ маньика все еще добывает аллювиальное золото (в старинных португальских сообщениях это место называлось Маника), Макайвер нашел руины, отличавшиеся по стилю от развалин Зимбабве и других каменных поселений на западе. Однако они производили не менее внушительное впечатление. Многочисленные форты и дома, а также склады и террасированные склоны Восточной Родезии и Западного Мозамбика, как стало известно теперь, занимают площадь примерно в две-три тысячи квадратных миль. Точное исследование Мозамбика, возможно, даст еще более внушительную цифру. Но когда впервые Макайвер попал туда, немногим более 50 лет назад, об этих развалинах «никогда никто не сообщал, да и ни один человек, кроме редких охотников, наверное, не наведывался в эти места».

На склонах холмов Ниекерка и Иньянги, простирающихся на многие мили к северу и югу вдоль этого пологого эскарпа, Макайвер обнаружил предметы, которые вызвали у него искушение отнести их к «южноазанийской» культуре. Здесь он нашел следы народа, который умел использовать камни и воду для сохранения и орошения почвы на крутых склонах, добывать и плавить разные руды, разводил скот и выращивал зерновые культуры и вел интенсивную торговлю с восточными государствами на побережье Индийского океана.

Например, в Ниекерке Макайвер обнаружил террасированные склоны на площади примерно в 50 квадратных миль. Сначала он принял террасные валики за оборонительные сооружения, но потом согласился с учеными, которые считают, что они созданы для выращивания культурных растений, ибо по замыслу во многом напоминают террасы Эфиопии и Судана. Здесь склоны холмов также террасированы очень тщательно почти до самых вершин. «В пределах этого обширного района имеется лишь немного мест, где можно пройти десять шагов, не наткнувшись на стену, строение или искусственное нагромождение камней». Здешние жители тоже владели удивительным искусством сухой кладки.

В Иньянге, расположенной к югу от Ниекерка, в дикой горной стране, где также встречаются подобные террасы и сооружения, Макайвер описывает место, где поток воды вблизи источника или, вернее, «часть потока отводилась каменной плотиной». Это был, говорит он, «высокий акведук, по которому воду можно было отвести вдоль всего холма, и она стекала медленней, чем по течению. В Иньянге немало таких акведуков, протянувшихся на несколько миль. Уклоны акведуков выбраны очень продуманно и с таким искусством, которого не всегда удается достичь нашим инженерам с их точными приборами. Акведуки сооружены из необтесанных камней методом сухой кладки и представляют собой простые траншеи глубиной примерно в метр...»

Здесь мы ясно слышим эхо азанийцев. У народов Иньянги, как и у народов Энгаруки на границе теперешней Танганьики и Кении, также был распространен обычай строить хижины или дома на каменных основаниях, прилегающих к склонам холмов. Впрочем, их постройкам свойственны некоторые специфические черты. Например, народы Иньянги бурили в этих основаниях шахты, которые сообщались с поверхностью тоннелями высотой около четырех футов. Свои здания они строили на этих площадках или вокруг шахт. Первые европейцы считали их «шахтами рабов», но в настоящее время ученые придерживаются мнения, что они использовались либо для хранения зерна, либо как небольшие загоны для скота.

Частичные раскопки, а также анализ более ранних раскопок, предпринятый в 1951 году, дали нам ключ к установлению хронологии этого огромного района террасного земледелия и крепостей, выстроенных методом сухой кладки. Саммерс сообщает, что обнаружил здесь следы двух культур родезийского палеолита; эти культуры принадлежали народу А-I, который был свидетелем первоначального захвата Зимбабве племенами, пришедшими сюда вскоре после или, может быть, немногим ранее V века н. э. Народы этого района Саммерс называл зива-1 и зива-2 – по названию тех мест, где он вел раскопки. Эти народы дополняют вырастающую перед нами картину южноафриканской цивилизации, основы которой можно выявить более четко в районе водопадов Каламбо.

Многие из этих развалин относятся к значительно более раннему периоду. Так, в Ниекерке «среди развалин было обнаружено очень мало хронологических свидетельств, но на основании некоторых бусин, найденных примерно в четырех различных местах раскопок, XVIII век можно считать реальной датой». Бусы, найденные в руинах недалеко от Иньянги, дают основание говорить о более ранней дате. Пожалуй, мы не ошибемся, если скажем, что большая часть дошедших до нас развалин была построена и заселена в течение двух или трех столетий до 1750 года. Как и следовало ожидать, обнаружены свидетельства торговых связей между Ниекерком, Иньянгой и Зимбабве, а также другими районами, лежащими западнее; есть также свидетельства торговых связей с побережьем: предметы, найденные в этих развалинах, и ранние португальские документы.

Таким образом, весьма возможно, что большая часть развалин относится к тому периоду, когда государство мамбо на западе достигло расцвета, и что эти постройки были созданы примерно в одно время с высокими и изящными зданиями Дхло-Дхло и Налетали. Бросающийся в глаза оборонительный характер этих сооружений дает основание предполагать, что их хозяева жили в период ожесточенных междоусобиц и войн. Иными словами, относительно мирный характер первого периода родезийского железного века уже изменился. Концентрация власти породила завоевательные и грабительские войны.

В какой степени многообразные культуры Восточной и Южной Африки связаны между собой и с побережьем Индийского океана? Эти сложные вопросы остаются открытыми. Пока мы можем только сказать, что культуры юго-востока и северо-запада были созданы организованными народами, которые владели искусством использования камня и металла, занимались скотоводством и земледелием и развивались в течение многих столетий.

Развитие этих народов происходило в больших масштабах; некоторые элементы их материальной культуры сохранились до наших дней. Повторное исследование развалин Ниекерка, проведенное Саммерсом в 1951 году, вызвало у археолога чувство огромного восхищения перед их создателями. Ограды террас и зданий, писал он, кажутся на первый взгляд грубыми и незаконченными, но более детальное знакомство с ними отбрасывает завесу грубости и не оставляет никаких сомнений в мастерстве зодчих, которые, с величайшей экономией используя труд, употребляли для постройки зданий каменные глыбы весом почти в тонну. Применяя основы, заложенные их предшественниками, строители Иньянги – зива-1 и зива-2 – внесли большой вклад в развитие материальной культуры. Их идеология и социальная организация, если бы мы получили о них какие-нибудь сведения, бесспорно, свидетельствовали бы о таком же развитии.

Многие вопросы, касающиеся этих строителей, остаются без ответа. Почему их не покидало чувство опасности? Ведь они построили много фортов, ведь около их зернохранилищ стояла вооруженная стража, иными словами они гарантировали себя от внезапного нападения. Сколько их было? На первый взгляд кажется, что только множество людей могло поднять и взгромоздить один на другой тысячи этих камней. Однако Саммерс в 1951 году сделал вывод, что склоны холмов террасировались постепенно, в соответствии с нуждами растущего земледелия, сравнительно небольшими труппами людей. Обуглившиеся зерна свидетельствуют о том, что местные жители выращивали просо, сорго и стручковые овощи, которые хорошо произрастали здесь благодаря террасированию и ирригации. Однако эти узкие поля на склонах холмов не могли ежегодно приносить большие урожаи. «То, что мы видим сегодня, это всего лишь следы кропотливой обработки земли в течение столетий, маленькая часть большого целого. Сама разбросанность поселений свидетельствует о постоянных переходах на новые поля, а огромное внимание к террасированию указывает на заботливое отношение земледельцев к каждому полезному клочку земли». Эти выводы подкрепляются нашими представлениями о более древних обитателях данного района, которые, несмотря на малочисленность, имели более сильную и централизованную организацию и которым был присущ наряду с независимостью социально-экономический динамизм, утраченный ими впоследствии. Подобно Зимбабве и Мапунгубве, подобно Дхло-Дхло, Ками и многим другим древним поселениям, развалины на границе Родезии и Мозамбика, следовательно, не та «загадка», на которую можно дать ответ, только обратившись к какому-то мифическому народу, пришедшему «извне». Жители тех мест – не чудотворцы, и впечатление от их успехов тем более огромно, если учесть, в каких условиях они существовали. Сохранившиеся остатки их материальной культуры рисуют народ, который создал цивилизацию, пусть грубую и простую, но вполне заслуживающую этого термина. Они создали ее в стране, где никто до них не жил. Тщательным трудом и стараниями они вытеснили отсюда варварство, никто извне при этом не управлял ими. В конце книги мы увидим, что стало с их достижениями, а, пока мы должны только отметить присущий их развитию «фактор мобильности», который в Европе почти исчез после вторжений норманнов и венгров в период раннего средневековья. Каковы бы ни были подлинные причины их исчезновения, эти юго-восточные народы, несомненно, часто враждовали друг с другом. Об этом свидетельствуют не только их форты на вершинах холмов зернохранилища и загоны для скота, окруженные крепкими каменными стенами; португальские документы, относящиеся к XVI веку, рассказывают нам также и об их военных обычаях. Они боялись новых вторжений со стороны менее удовлетворенных и менее оседлых народов (так случилось, например, с «азанийцами», завоеванными северными кочевниками), тем более что их достижения были недавними и слишком хрупкими, чтобы поглотить, укротить и цивилизовать те племена, которые нападут на них и подчинят. Их памятники остались. «Здесь затрачено человеческого труда, – сказал один человек Макайверу в Ниекерке, и Макайвер цитирует это высказывание, считая его ценным, – не меньше, чем на сооружение пирамид, а может быть, и больше». Так это или не так – неважно. Главное то, что Ниекерк и Иньянга, подобно Зимбабве и Вами, представляют собой высшую точку самобытного развития в борьбе с природой, в борьбе за создание общества, которое может занять законное место наряду с другими цивилизациями Африки.

Зимбабве было основано почти одновременно с Ганой, хотя формирование их проходило в совершенно различных условиях. Первые стены «Акрополя» и «эллиптического здания» воздвигнуты ненамного позднее того времени, когда произошло усиление Мали, а Тимбукту и Дженне превратились в центры мысли и учености. Уже на много миль протянулись террасированные склоны, форты на вершинах холмов, подземные хранилища и каменные здания Ниекерка и Иньянти, когда аския Мухаммед правил в Западном Судане.

По мере рассмотрения различных районов цивилизации в континентальной Африке на западе, юге или востоке мы мало-помалу начинаем понимать, что эти цивилизации неуклонно развивались. Даже сейчас, когда у нас не так уж много сведений, нам ясно, что эти смелые народы, идя тем или иным путем, приносили в мир новые идеи и все более овладевали силами природы. Иногда в этом процессе они оказывались впереди, иногда их отбрасывало назад, тем не менее они шли к той же цели и преодолевали те же препятствия, что и другие народы мира. Решение возникавших перед ними проблем было чисто африканским, но побудительные мотивы и особенно движущие силы их прогресса – такими же, как у всего человечества.