МАЛИНОВСКИЙ
МАЛИНОВСКИЙ
Товарищи, нам, военным работникам, очень радостно, что Пленум Центрального Комитета обсуждает вопрос об укреплении партийно- политической работы в Советской Армии и во Флоте. С другой стороны, и больно, что мы, военные работники, члены партии довели до такого делаb, что Центральный Комитет вынужден был сам вмешаться в это дело.
Мы все единодушно приветствуем решение Президиума Центрального Комитета от 19 октября как абсолютно правильное, как абсолютно своевременное, которое, безусловно, освежает всю обстановку в Советской Армии и во Флоте и послужит на пользу, на укрепление наших Вооруженных Сил, чтобы они были еще крепче и еще лучше защищали бы интересы нашего государства и нашей партии.
Безусловно, товарищи, что на здоровом теле нашей армии и флота зрел и зрел нарыв. Рано или поздно он в силу биологического закона должен был бы лопнуть и может быть с еще большим зловонием, чем мы сейчас это ощущаем. И если Президиум Центрального Комитета разрезал, вскрыл этот гнойникс, то это была очень своевременная, оздоровляющая хирургическая операция.
Могут задать нам, заместителям министра обороны, помощникам его, а где же вы были?
Голоса. Могут и должны сказать.
МАЛИНОВСКИЙ. Куда вы смотрели? Совершенно законный и правильный вопрос. Я Жукова знаю, может быть не так давно, как многие другие выступавшие здесь до меня товарищи, я его знаю только с 1929 года…
Голоса. Это не малый срок.
МАЛИНОВСКИЙ. Товарищ Тимошенко намного раньше знает его меня и другие товарищи, товарищ Конев, Буденный и т. д., но за это время я его очень хорошо узнал.
Я вам должен откровенно сказать, что у меня нет никаких неприязней к товарищу Жукову. Я как человек к человеку всегда относился очень хорошо к товарищу Жукову, но я всегда шел на работу с ним, откровенно вам скажу, с очень большими агрессивными намерениями. Зная его, что он из себя представляет, я шел с намерениями: будет мне хамить, я буду хамить; будет меня ругать, я буду ругать, если, не дай бог, меня ударит, так я сдачи дам (в зале смех), и, между прочим, он как будто бы всегда разгадывал мои намерения и за всю мою давнюю службу, где бы мне не приходилось с ним работать, я в его поведении лично к себе видел самое предупредительное, самое внимательное, самое хорошее отношение, но я видел, как он третирует других, как он низводитa до нуля, буквально, людей. Меня это возмущало. Я с такими намерениями, откровенно вам скажу, ехал с Дальнего Востока, почему это так? где я на славной окраине нашей Родины проработал 10 лет, сюда в Москву, в Министерство обороны. Я долго продумывал этот вопрос и додумался: я всегда с этими намерениями ехал к Жукову и сейчас с этим намерением буду ехать.
И здесь, в Министерстве, я не слышал в свой адрес ни разу ни одного грубого слова. Видел я, конечно, издевательства министра обороны товарища Жукова над Бирюзовым, виделa над товарищем Герасимовым, и меня всегда мысль сверлила: в чем дело. Оказывается, товарищ Бирюзов не подошел ко двору. Это хороший человек, я его много знаю, Бирюзова, знаю его, конечно, и отрицательные замашки, о которых я ему говорил в глаза и здесь, в Москве, когда он мне не был подчинен.
На одном моменте я хочу остановить ваше внимание.
Собрались командующие войсками округов, у нас был такой сбор, мы знакомились с военной техникой, чтобы узнать, что, собственно говоря, есть у нас нового на вооружении наших Вооруженных Сил? Это было на Раменском аэродроме, была группа маршалов под руководством самого товарища Жукова, рассматривала новые аппараты, системы. Подходим к одному локатору.
Ну, Бирюзов, как более сведущийk человек, он, как говорится, все зубы потерял на этих локатарах, говорит, что хорошо было бы на этих локаторах светлячок, который показывает засеченную цель, при появлении другой цели был бы другого цвета, не белый, а красный, например. Тов. Жуков посмотрел на него: «Какое глупое замечание. Вы в этом ни черта не понимаете, не суйте свой нос, куда не следует».
Я знаю тов. Бирюзова как очень строптивого человека, однако он проглотил слюни и отошел.
Голос. Другого цвета светлячок может быть.
МАЛИНОВСКИЙ. Он и сказал, что конструкторы берутся за это дело. Жуков заявил: «Ничего не понимаете в этом деле» и на этом кончил.
Второй сбор. Был назначен новый заместитель министра обороны, генерал-полковник Герасимов. Это была его первая вылазка в люди. На этом сборе наши командующие рассматривали ракетную технику, которая связана, как известно, с электроникой. Тов. Герасимов назначен заместителем министра как раз по электронике. По этому поводу он допустил какое-то замечание, совершенно невинное замечание по электронной системе. Министр на него посмотрел: «Вы в этом деле ничего не понимаете и не суйте свой нос». Думаю, вот это отрекомендовал заместителя министра перед всеми войсками. Тот тоже меня не разобьет проглотил слюньки и отошел в сторону.
Для чего это делалось? Для того, чтобы только заместителем назначили, его по голове щелк, чтобы знал сверчок свой шесток, чтобы знал, как вести себя в присутствии министра
Я работаю вот уже второй год с тов. Жуковым, много вопросов провел, говорил, что заблудились в некоторых местах в корпусе и армии. Ликвидировали корпуса, сделали армию без корпусного деления. Вообще организм Вооруженных Сил очень сложный организм, он не такой простой, как иногда некоторым людямe кажется, что ничего мудреного нет, сел на белого коня, шашку поднял, «за мной» и все. Я не согласен был с ликвидацией корпусной системы и протестовал против этого дела даже до назначения в министерство. Тов. Жуков знал об этом, потому что я в одном разговоре с ним защищал корпусную систему, а он мне говорил, что глупо защищать ее. Я говорю, что все-таки корпусная система — такая вещь, которую нельзя выбросить, потому что в начале войны выбросили, а в процессе войны вынуждены были восстановить.[210] Жуков говорит: «Давай проведем игру, я буду командовать армией без корпусной системы, а ты покомандуй с корпусной системой против меня. Посмотрим, кто кому накладет». Я говорю: «Конечно, на игре вы, безусловно, накладете мне, потому что посредники будут играть на вашей стороне (смех), а на войне вы мне не накладетеj с армией без корпусной системы…» Но все-таки решено. Об этом говорили командующие, когда с этой трибуны выступали. Я еще был на Дальнем Востоке, когда Президиум ЦК заслушивал командующих. Был такой момент.
Решено было все-таки ликвидировать корпусную систему. Кое-где мы сохранили, там, где настолько было очевидно, что нельзя было обходиться без нее, она сохранилась, эта корпусная система. Это дает вывод, что сохранилась и всегда может быть умножена и увеличена, когда нужно будет для армии. А армия наша, а было поручено нашему штабу сухопутных войск все-таки это дело, идет не о личности Жукова, а о вооруженных силах, вертелись, крутились, нюхали и сумели создать такую армию, которая, если можно так выразиться, является большим армейским корпусом, вполне пригодным и боеспособным. Если нужно будет, увеличим число корпусных управлений. Так что здесь страхоты большой и тревоги не может быть. Но как иначе можно было сделать? Мы испытывали неудобства в своей работе, над нами довлела свинцовая рука и характер Жукова. Почему мы не бунтовалиa и почему я лично, зная Никиту Сергеевича, никогда к нему не приходил и не говорил об этом? Я знал, что у Никиты Сергеевича много вопросов и лезть со своими личными обидами считал неудобно. Я думал так: когда будет нужно, Никита Сергеевич всегда может мне позвонить и вызвать.
Но дело, товарищи, идет как раз не в этом направлении. Жуков все возвеличивается, все прославляется: переводится из кандидатов в члены ЦК, из членов ЦК в кандидаты Президиума ЦК нашей партии, потом в члены Президиума ЦК.[211] Дело Берия,[212] дело с антипартийной группой — все это, так сказать, идет на прославление, на укрепление роли и влияния т. Жукова. Я лично скажу, что думал так — а может быть, это надо и для большой политики, кто его знает. «Друг», пускай в кавычках, Эйзенхауэра. Может быть, это надо использовать. Политика ведь очень сложное дело. (Оживление в зале). Я думал так: потерпим. Но я верил, глубоко верил, что долго это продолжаться не будет, что ЦК вмешается в это дело и вскроет эту болячку.
Жуков, конечно, очень сильный человек, очень одаренный человек. Я прямо скажу — мало образованный, но одаренность покрывает недостатки в его образованииi. Это сильный характер. Полезный человек. Большое дело сделал на войне, и я его уважаю за это и буду уважать за то, что он сделал для Родины. Но нужно нам всем знать, простите за такое, может быть, грубое сравнениеj, но бывает так, я много в детстве батрачил, работал с лошадьми, бывает так, что хороший конь, — а как-то Сталин назвал Черчилля: это хороший старый конь Англии, — так вот, может быть, это даже не конь, а хороший жеребец, и если его заложить в упряжку, он очень тяжелую поклажу может везти. Но этот жеребец с большим норовом. Если вожжи хорошо натянуты, он чувствует над собой сильного седока, он полезен. Но когда этот жеребец начнет рвать повод, вырываться, нестись с помутневшими глазами вперед, у нас это может вызвать опасение: а куда этот жеребец занесет нашу государственную колесницу. (Оживление в зале.)
Поэтому вовремя почувствовал Президиум Центрального Комитета, что вожжи лопаются, что онo может вырваться на свободу и куда он тогда понесет — не известно.
Что же, товарищи, было убедительного в том, чтобы так обсуждать нам поведение тов. Жукова? Во время первого перерыва я слышал мельком краем уха от некоторых, что нет убедительных фактов, что не ясно вроде, ошеломленно и так далее. Есть убедительные факты и есть очень опасные для нашей партии и для нашего государства факты. Я здесь впервые видел тов. Жукова в такой человеческо-ангельской позе, в какой он был здесь на трибуне, в какой я здесь его увидел.
Он говорил — были ошибки, но мне никто никогда не указывал на эти ошибки. А я не чувствовал этих ошибок, я не подмечал этих ошибок. В противном случае я их поправил бы.
Хорошо. Давайте пойдемте по этой линии. Что значит, если большой руководитель в нашей партии, каким является член Президиума ЦК партии, не чувствует, не подмечает своих ошибок? Что это за политик? Нам нужны такие политики? Куда нас может привести такой политик, который сам не чувствует, куда он идет?
Ведь это полнейшее отсутствие всякой партийной и политической зрелости. Такой политик может идти, не зная, куда он идет.
Но я сомневаюсь в том, что он не знал, куда он шел.
Поэтому очень убедительный факт, что нам такие политики не нужны.
Мы — партийные люди, члены нашей великой партии, обязаны быть политиками, обязаны знать политику. Мы обязаны всю свою работу и все свое поведение отроить, исходя изе политики.
Политика — это очень жестокая вещь. Политика сама никогда не прощает политических ошибок. Мы с вами можем простить, но политика этого не простит. А раз мы члены партии являемся политиками, то и мы не можем этого простить.
Другие факты, которые мне стали известны буквально только сейчас.
Я чистосердечно работал и помогал Жукову, не взирая на все трудности положения.
Но такое положение, когда, докладывая перед Президиумом ЦК, в одном месте он говорит — мы слабы и нас разобьют, если нам не прибавят денег, а в другом месте через некоторое время говорит — мы сильнее всех, разобьем всех, чего нам боятся открыть небо перед американцами? Пускай летают, смотрят на нашу страну и мы посмотрим, так как мы сильнее, мы их разобьем.
Это не политика!
Такое может быть только в американском конгрессе, где всегда каждый занимает позицию в зависимости от конъюнктуры.
А мы в своем родном советском государстве не можем шантажировать наше руководство тем, что когда нам надо дать — мы слабы, а в другом месте — мы сильны, надо открыть небо перед американцами, — это нечестная политика. Это большой факт!
ХРУЩЕВ. Правильно.
МАЛИНОВСКИЙ. Ликвидация военного совета при Совете Обороны — это, конечно, факт, который отгораживает руководящий состав нашей армии и флота от Центрального Комитета. Всегда бывает очень приятно нашим командующим округов, армий, флотов, когда они чувствуют живой контакт со своим Центральным Комитетом, когда они могут сказать правдивое слово Центральному Комитету, сказать о своих нуждах, думах и получить известные указания Центрального Комитета, которые необходимы им как воздух для того, чтобы можно плодотворно трудиться.
Третий факт — школа диверсантов. Он говорил, что это невинное дело, были роты диверсантов во всех округах и вот эти 17 рот свели вместе. Ничего подобного. Для этой школы приказано было сухопутным войскам найти необходимую численность, помимо тех 17-ти рот, которые были в округах. И это все легло на Дальневосточный округ, командующие могут это подтвердить. О школе я узнал также совершенно случайно, узнал тогда, когда Мамсуров поднял этот вопрос в Центральном Комитете.
Принижение политорганов, принижение наших партийных организаций в армии и флоте — разве это нее факт? Конечно, я должен сказать, это очень сложный клубок. Тут можно сказать, что Жуков не разобрался в этом клубке, потому что еще в бытность начальника ГлавПУРа Льва Захаровича Мехлиса[213] не было военных советов, не было политических отделов в дивизиях и корпусах, а мы имели только отделы агитации и пропаганды. Он не внес ясности в это дело, не разобрался как министр обороны и пошел по ложному пути, отгораживая партию от армии и унижая политические органы и партийные организации нашей армии. А без этого не может быть армии.
И все это делалось под хорошим, благовидным предлогом.
Вроде отнять у человека жилище с целью улучшения его жилищных условий; снять с него костюм для того, чтобы он лучше был одет; объединить под одной крышей академии, чтобы они были лучше размещены. Все это делалось под лозунгом улучшения и принимало совершенно обратную форму действия.
И последнее. Что значит: «Я обращусь к народу». Это было сказано не один раз. Это было сказано на активе Московского гарнизона, который был в один день проведен по июньскому Пленуму ЦК;[214] это было сказано на обширном собрании коммунистов на учении, где было коммунистов свыше 1000 человек. Все аплодировали на это заявление, — настолько люди понимали как бы единение армии и своего министра. Но я задумывался над этим вопросом. Не нравилось мне это, резало ухо это заявление. Но не я один был на активе, и не я один на собрании, чтобы от меня исходило это замечание. И все-таки при первой встрече с Н.С. Хрущевым я ему сказал — это резало ухо. Как это так — я обращусь к народу и армии, и она меня поймет и поддержит. Это опасно. Кто такой я?
Вообще в Министерстве обороны у нас в алфавите была сделана путаница: «я» было выдвинуто далеко с хвоста, и никогда мы не слышали «мы», а только «я»: я думаю, я указываю, я приказываю и т. д. Это «я» и привело к такому ушибленномуc заявлению и страшно опасному для партии: «Я обращусь к народу и армии». А где же партия? Где же Верховный Совет нашей страны? Где профсоюзы? Разве у нашего народа нет организаций, которые могут поговорить от имени народов Как это — «Я обращусь»? Это далеко заброшенный камень. Он решил приучать: я здесь так скажу, там так скажу, к этому привыкнут, а потом я сделаю по-украински — буду ловить сильного, хорошего жеребенка: кось, кось, миленький, хорошенький, а потом — тпру оседлаю, как мне надо.
Все эти заявления заставляют нас делать правильные выводы в отношении тов. Жукова: не место такому политику в Президиуме и Центральном Комитете нашей партии. Должное мы ему дадим по заслугам и устроим его работу и жизнь так, как это необходимо.
Председательствующий тов. КИРИЧЕНКО. Слово предоставляется тов. Александрову — члену Военного совета Киевского военного округа. Следующий — тов. Казаков.