№ 30 ВЫСТУПЛЕНИЕ ТОВ. Н.С. ХРУЩЕВА НА СОБРАНИИ АКТИВА МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТНОЙ ПАРТОРГАНИЗАЦИИ3[258]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

№ 30 ВЫСТУПЛЕНИЕ ТОВ. Н.С. ХРУЩЕВА НА СОБРАНИИ АКТИВА МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТНОЙ ПАРТОРГАНИЗАЦИИ3[258]

1 ноября 1957 г.

Тов. ХРУЩЕВ. Товарищи, мне трудно выступать, чтобы не повторяться. Я не имел возможности присутствовать с начала актива и поэтому извиняюсь за неизбежные, в таком случае, повторения.

Вопрос о Жукове. Жуков фигурирует как персона. Но вопрос не только о Жукове, а вопрос о партии, о Центральном Комитете, о том, чтобы укреплять и дальше роль партии в строительстве социализма, роль партии в руководстве всем, что делается на советской земле. Если посмотреть, то мы добились больших результатов и в вопросе развития промышленности и в перестройке управления промышленностью.

Я думаю, что теперь никто не скажет, что мы неправильно поступали, когда реорганизовывали управление промышленностью, когда создавали на местах Советы народного хозяйства, т. е. когда партия вмешалась в руководство сельским хозяйством.

А сейчас результаты этого вмешательства налицо: я бы сказал, что первую ласточку ощутимых успехов мы имеем в сегодняшнем объявлении о снижении цен на свинину и птицу.

Раньше не до этого было. Раньше не хватало. Как только праздник подходил, мы должны были искать в резервах, чтобы подбросить. Недаром тогда такой анекдот ходил — за праздник съедим, а после праздника в очередь вставать опять придется.

Сейчас этот вопрос снят. Кушайте перед праздником, кушайте в праздник удвоено, если желудок выдержит и после праздника кушайте, сколько хотите. (Аплодисменты.)

Это же результат.

Когда я возвращался из отпуска, а я был в Крыму, я решил поехать в Керчь, затем на Таманский полуостров, где я был во время гражданской войны и воевал, чтобы проехать по станицам, вспомнить молодость. Встречался с партийными работниками, с казаками-кубанцами.

И о чем интересно завязался у нас разговор? Руководитель кубанцев Полянский говорит мне — нельзя ли, чтобы Керчь нам отдать, чтобы мы ее обеспечивали мясом и молоком. А, как известно, Керчь относится к Украине.

И когда это было, чтобы другая область просила отдать ей какой то населенный пункт, куда бы она могла мясо и молоко свозить. Я говорю Полянскому — к вам, конечно, Керчь ближе, но не знаю, как украинцы. Думаю, что украинцы этого не захотят.

Тов. Полянский хочет, чтобы ему отдали Керчь, куда бы он мог направлять молоко, птицу, свинину. А украинцы хотят того же, следовательно, они не хотят уступать, потому, что им своих свиней девать некуда.

Это же не анекдот. Это результат, которого добились после вмешательства партии в руководство этой отраслью. И это только начало. Партийная жизнь и партийная работа были подняты на более высокую ступень. Армия оставалась неприкосновенной. Мы стали подходить и к этому участку. А это важный участок. Армия сама по себе ведь это не пахарь, который владеет плугом, картофелесажалкой и другими сельскохозяйственными машинами.

Армия — это вооруженная мощь трудового народа Советского Союза. Поэтому в чьих руках, какое направление будет дано, кто его должен давать, от этого зависит многое. А направление должна давать партия и только партия.

А Жуков думал, что нет, — Жуков, он член партии, а теперь член ЦК, член Президиума, вот я и есть воля партии. Нет, товарищи, этого допускать нельзя, и мы тогда создали некоторые органы, которые способствовали связи ЦК с партией. Сейчас вы видите, что партия и армия и коммунисты, работающие в армии, хорошо понимают свою роль, что они являются представителями партии в армии, что армия — это вооруженное средство партии, народа, и коммунисты, работающие в армии, понимали это, а сейчас еще лучше понимают.

Правильное понимание получилось, когда мы вынуждены были устранить Жукова. Тов. Жуков, если так смотреть (а полной аналогии, хотел бы вас предупредить, чтобы вы не искали), но что-то здесь есть, возьмите Берия, Берия после смерти Сталина, в каком направлении стал действовать? Он стал усиливать МВД и ослаблять партию. Начальник — районный уполномоченный МВД, он собственно был главное лицо в районе и партком должен был чуть-ли не отчитываться перед ним. Верно-же товарищи? Вы знаете. И жалование он поставил значительно выше, чем получал секретарь райкома, председатель исполкома, намного выше. А что это значит? Что, эти кадры были выше по своей квалификации, или у них более тяжелая работа, чем у других коммунистов? Нет, он хотел, чтобы эти люди были ему лично преданны, а так, как эта работа секретная, он мог сочинять, что хотел и на кого хотел. Это значит подрезать партию и мы Берия, буквально, за хвост поймали, когда он стал громить партийные организации на Украине, в Белоруссии, Литве, Латвии, Эстонии и он добрался бы, конечно, до Российской Федерации. Это, товарищи, шел поход на партию, на разгром партии, и на усиление личной роли, это привело бы к реставрации капитализма. Это враги только могут.

Теперь смотрите, если взять Маленкова, Молотова, Кагановича, Шепилова, то какой спор опять был с Молотовым. Ну, Берия и Молотов — это верно, разные люди, совершенно разные. Но у нас с Молотовым был большой спор, как только умер Сталин. Он говорил, что нужно усилить роль советских органов. Мы сказали: нет, надо усилить роль партийных органов. Почему? Это принципиальный спор. Он парировал, что Ленин после Октябрьской революции не стал секретарем, а стал председателем. Товарищи, сравнивать нельзя, это был Ленин, а где Ленин, там и партия. Лучше всего об этом сказал Маяковский.[259] Что Ленину возможно, то другому нельзя давать. Это же, товарищи, должно быть ясно.

Поэтому был у нас спор о Польше, был спор о Румынии. Был разговор о советах, о том, как расставить силы. Мы говорили, что надо укрепить партийные органы, партийное руководство.

Товарищи! Если партия будет сильна, если она будет сплочена, тогда строительство социализма и развитие этого строительства в коммунистическом направлении обеспечены. Если же партия будет ослаблена, потеряет свое влияние на коммунистов, тогда, товарищи, могут развестись всякие авантюристические явления в стране.

Кто способен сокрушить противника в партии? Партия. Поэтому вопрос о роли партии — это главное. Если бы партия не смогла бы справиться с Берия, куда бы тогда пошли мы?

Вот вам пример, который случился в Польше.[260] Мы ездили туда, нас приветствовали, они были нашими лучшими друзьями. Умер Берут. Были допущены ошибки, и Польша уже было ноги вытянула. И вот, если бы не наши действия в Венгрии, — а вы знаете, контрреволюцию мы били в Венгрии, бока же болели у польских контрреволюционеров, — если бы мы не ударили по контрреволюции венгерской, то не помогли бы Польской Рабочей Партии справиться с капиталистическими, буржуазно-националистическими элементами Польши.

Возьмем Венгрию. Тот же процесс: как только развалилась партия, сразу пришла контрреволюция и начала вешать коммунистов. Те же люди.

Поэтому, товарищи, вопрос в партии.

Возьмем даже пример борьбы (все присутствующие знают об этом из изучения истории партии, а некоторые из старшего поколения сами были участниками) Советской власти против белогвардейщины. Вы знаете, какие тогда лозунги были эсеров, анархистов и всяких прочих. Когда Ленин сказал: «Вся власть Советам!», они стали приспосабливаться и говорить — вся власть Советам, но без коммунистов. Почему? Потому что сама власть — это организационные формы, а социалистическое направление — это содержание, которое дается коммунистами. Поэтому они думали, что, устранив коммунистов, форма может быть приспособлена к буржуазному государству, буржуазному строю.

Вот почему вопрос о партии, вопрос о роли партии — это основной вопрос не только сегодня, но и завтра.

А что Жуков сделал и что он хотел сделать? Он начал громить политуправления, начал ослаблять партийную работу, начал громить политических работников, начал издеваться над ними. Докладчик тов. Желтов уже многое рассказал о Жукове, который роль политработников понимал так: «Если бы вам пришить рыжие бороды, дать в руки кинжалы, так вы бы порезали всех командиров». Разве мыслимо говорить такие вещи на политработников. Ведь они же коммунисты. А командир — это тоже коммунист. Как же можно противопоставлять двух коммунистов, работающих в одной и той же организации, но выполняющих разные функции, хотя и служащие одной и той же цели — строительству армии?. Жуков это сделал. Для чего? Для того, чтобы ослабить роль партии в армии, лично подчинить ее себе и, таким образом, готов диктатор.

Поэтому вопрос о партии, этот вопрос стал и сейчас мы в будущем должны следить за этим, ни с чем не считаться и ни перед чем не останавливаться, ни перед какими силами и действиями, если мы видим, что идет покушение на партию, на ее руководящую роль у нас в стране.

Мы, знаете, как к Жукову относились? Мы с ним не соперничали, мы ему отдали должное, мы ему сверх трех звезд четвертую дали, а он, видимо, подумал, что он действительно человек не от мира сего. Но, видите, когда человек закусил удила, чем кончилось. Кончилось катастрофой его политической и военной карьеры, он опозорил себя перед партией и перед народом.

Поэтому вопрос политработы, именно политработы, партийной работы, вопросы единоначалия — это нет спора, конечно, должно быть единоначалие, надо укреплять это единоначалие. Но, товарищи, нельзя под этим лозунгом скрываться, чтобы дрожали перед самодурами. А посмотрите, сколько самодуров еще есть на заводах, в партии есть самодуры, но там их легче поправить, там свободная критика. Если он заикнется, что это подрыв единоначалия, здесь его уволят. И вы знаете к чему это приводит — человек потерял партийное лицо и начинает приспосабливаться. Это подрыв партии. Вот чего хотел Жуков. Мы его разгадали и это кончилось плачевно.

Значит, партийная работа прежде всего.

Партийная работа — командир и политработник должны работать оба в одном направлении — это строить крепкую армию, укреплять ее мощь, учить воинов искусству солдата и учить его марксистско-ленинскому пониманию событий и строительства, которые проводятся в советской стране. Без этого, товарищи, не может быть сильной армии. Армия сильна не только дисциплиной, сильна армия не только современным оружием, армия сильна духом, сплочением и пониманием. Хорош тот солдат и хорошо владеет простым оружием, который сознательно идет в бой, знает за что он идет в бой, а тот солдат, который под страхом, он не стоит того, который идет идейным, убежденным, что он борется за правое дело, за дело партии, за дело своего народа. Это, товарищи, должно быть ясно и мы тут должны работать.

Теперь я хотел бы, товарищи, сказать, здесь товарищи выступали и выступали военные — маршалы, но я повторюсь.

Товарищи, если говорить о Жукове, я его на фронте видел и я всегда говорил Сталину о Жукове хорошее. Когда Сталин поставил вопрос о Жукове и выгнал Жукова с поста командующего сухопутными войсками, я лично не разделял этого мнения.

А тт. Конев и Соколовский на главном Военном совете, когда решался вопрос, выступили в защиту Жукова. Умер Сталин, мы сейчас же взяли Жукова в Москву, сначала заместителем, потом министром, дали ему все партийные почести, оказали ему исключительное политическое доверие. Но т. Жуков оказался несостоятельным политическим деятелем, он закусил удила и стал уже изображать нового Кузьму Крючкова,[261] который сразу по 11 немцев на пику поднимал. Во-первых, был ли такой Кузьма Крючков, а во-вторых, если был, то сумасшедший, — 11 человек не поднимешь на пику, пику сломаешь.

Нельзя так преувеличивать свою роль. Жуков начал восхвалять себя, что он не имеет поражений во всех сражениях, которые проходили под его руководством. Как же так? Не имеет поражений, а советские войска откатились к самой Москве, Ленинград в окружении, на юге откатились до Сталинграда. Кто же в этом виноват? А когда пошли в наступление, тогда Жуков герой. Это позор и Сталина. Сталин был главнокомандующим. Когда наши войска отступали, Сталин не подписывался, как главнокомандующий, а давались распоряжения, а как начали наступать, брать города, тогда стали выходить приказы за подписью Главнокомандующего всеми силами, Маршала Советского Союза Сталина. Это не хорошо для Сталина, который был в положении вождя, нужно было спокойнее смотреть и когда несчастье и делить вместе с народом горе и радость.

Жуков в какой-то степени стал копировать Сталина и даже превзошел его в этом деле.

Вы знаете, как сложилась война. Буквально на второй день мне позвонил Сталин и сказал, чтобы я вместе с Жуковым поехал в штаб фронта, который стоял в Тарнополе, и были вместе с войсками. Тов. Жуков был там дня дватри, а я непосредственно с войсками до обратного взятия Киева. Потом уже связь меньше держал, потому что надо было управлять Украиной, но конца войны приезжал в штаб 1-го Украинского фронта, видел, что такое война, переживал горести и радости побед.

Развалился Белорусский фронт, командующего расстреляли. Правда, сейчас его реабилитировали, он не изменник, но то, что он был дурак и пьяница— в этом не может быть сомнений.

Голоса: Кто, назовите фамилию?

Тов. ХРУЩЕВ. Это командующий Белорусским фронтом Павлов, который за развал фронта в первые дни войны был судим и расстрелян. Я Павлова мало знал. Я когда-то встречался с ним в Харькове на испытаниях Т—34. Он тогда был командующим бронетанковыми войсками. Я тогда же сказал Сталину, что такой командующий производит очень невыгодное впечатление. Смотрю, его назначают в Белоруссию.

Мы расстреляли и маршала артиллерии Кулика. Это был честный человек, но, конечно, ему командовать артиллерией доверить было нельзя. Я знаю, как он командовал армией, а Сталин прислал его в состав нашего фронта. Я сразу же сказал об этом Сталину, зачем его к нам прислали. Его потом освободили и расстреляли. Почему его выдвинул Сталин? Потому, что когда под Сталинградом, в первые дни революции шли бои с казаками, тогда Кулик командовал артиллерией. Но в это время в этой артиллерии были три пушки и на это у него ума хватило, но чтобы командовать всей артиллерией Советского Союза, для этого большого дела у него уже ума не хватало… Я Сталину сказал об этом. Он мне ответил: нет, вы его не знаете, он храбрый человек. Верно, он храбрый, слов нет. Но храбрость нужна и солдату, а командующему помимо храбрости нужен еще и ум, потому что от этого зависит жизнь тысячи людей. Храбрость он может проявить и умереть, но какому дураку нужна его храбрая смерть, когда он своей храбростью положит тысячи людей. Вот так расставлялись кадры.

Белорусский фронт развалился. Я помню Киевским Военным особым округом командовал тов. Кирпонос. Это очень порядочный, хороший генерал, но он младенец для командования большими соединениями войск и фронтом. До этого он был начальником школы, но так как в то время большое количество бывшего командного состава было расстреляно, ему дали дивизию, а после дивизии дали фронт. Конечно, у него не хватало опыта и знаний для того, чтобы справиться с таким большим количеством войск. Я это видел, и когда Жуков приехал к нам, и мы с ним встретились в Тарнополе, я ему сказал. Я должен вам сказать, что он произвел на меня очень хорошее впечатление, что это человек, имеющий большой опыт. Когда Жуков от нас уезжал, я прямо-таки пожалел, потому что положение у нас сложилось тяжелое, но я не знал, что Белорусский фронт, который у нас был с правого фланга — его уже нет, что там уже люди перенарядились в свитки и уходят через болото, кто как может. Вот Жуков уехал в Москву. Я сказал об этом на Пленуме, Жуков отказаться не может, потому что на это есть документ. Немцы сосредоточили свой удар против нас (я имею в виду наш фронт), они взяли направление Волынск — Дубна. Разгорелись упорныебои наших танковых войск, где командирами были Карпезо и Рябышев. Дрались они хорошо, но силы у противника были большие. Но в направлении Дрогобыча, на этом участке немцы даже не стреляли. Они врезались таким узким направлением, как кинжалом решили разрезать наш фронт, и потом, по частям, уничтожать. Было принято решение командующим Кирпоносом и я это решение поддерживал, как член Совета, отвести 6-ую армию, командующим этой армии был тов. Музыченко. И эта армия стала отходить, хотя и не наступали.

Жуков узнал об этом и позвонил и спрашивает: кто дал распоряжение об этом? Вернуть войска, поставить на границу, задержать. Вернули войска, поставили, немцы прорвались к старой границе и когда войска стали отходить, чем кончилось это? Две армии — 6-я и 12-я — погибли, были окружены противником. Я сказал об этом тов. Жукову, но он ответил, что такое указание дал Сталин, но это сделал Жуков, он был начальником Генерального штаба и, конечно, в это время Сталин в эти дела еще не вмешивался.

Сейчас он хочет забыть это. Но он не может отказаться, что он отдал распоряжение, в результате чего погибли две армии. Теперь он герой.

Или дальше. Я несколько задержу ваше внимание. Когда противник уже подошел к Киеву, я должен сказать, товарищи, здесь прошу правильно понять меня, Власова — изменника, я его знал, он командовал дивизией, он командовал корпусом в первые дни войны, когда немцы подошли к Киеву и у нас буквально нечем было загородить и заткнуть дыру, мы назначили Власова командующим 37-й армией, и, нужно сказать, что войска под его командованием дрались прекрасно и они заставили немцев отказаться от атаки на Киев. То, что я рассказываю, можно проверить по карте, как развивались события. Немцы направили главный удар на Гомель, Чернигов, Курск. Там войска Белорусского фронта были разбиты, была разбита 5-я армия нашего фронта, которой командовал Потапов, хороший генерал, он потом попал в плен и был в плену. Немцы вышли на линию Курска, заняли Кременчуг. Вы понимаете, если по карте посмотреть, там клещи создали для всех наших войск, которые были расположены в районе Киева. На этот фронт направили Буденного командовать Юго-Западным фронтом, начальником штаба был Покровский. Мы написали предложение Сталину — вывести войска из Киева, оставить Клев, вытащить технику, выровнять фронт, усилить его таким образом, чтобы противник не мог окружить эти войска. Сталин получил это, приехал Тимошенко и отозвали Буденного. А чем кончилось? Через неделю-полторы войска были разбиты, командующий фронтом Кирпонос был убит, он взял винтовку и сам сражался. Маршал Баграмян был начальником оперативного отдела, он был в окружении, потом из окружения вышел с отрядом, а Кирпонос был убит. Вот что получилось. Жуков говорит, что я в это время не был начальником Штаба.

Знаете, получается так, как сказано Твардовским в поэме «Василий Теркин», у него такое есть выражение, что солдаты города оставляют, а генералы их берут. Так и получается, что все оставляли, а Жуков их брал. А где же он был, когда солдаты оставляли города? Нельзя валить вину на солдат, которые оставляли города, ведь там при солдатах были генералы и маршалы, и они должны отвечать.

Харьковская группировка. Я, товарищи, очень уважаю Василевского и как военного человека и вообще. Но он больной очень, я говорю потому, что из песни слова не выбросишь, это — человек очень либеральный и мягкий. Я его знаю с начала до конца войны, Это замечательный человек, но его мягкость знаете сколько стоила? Когда в 1942 году проводилась операция по окружению Харькова, сосредоточены были большие войска. И когда эта операция началась неудачно, немцы разгадали нашу операцию и построили свой план, сосредоточив на флангах свои войска с тем, чтобы мы растянули свой фронт, продвинулись на запад как можно дальше, но это действительно нас ослабило.

Это только нас ослабляло. Войска растягивались и оставались свободными фланги.

Было принято решение — остановить наступление, вытащить артиллерию, оставить на фланге танковые части с тем, чтобы не дать возможности с флангов совершить окружение войск.

Этот приказ был отменен Сталиным.

Когда мы приняли решение, ко мне пришел Баграмян — сейчас маршал, тогда он был начальником штаба, и заплакал: «Тов. Хрущев, только вы можете позвонить Сталину, так как Сталин отменил наше решение».

Я позвонил Василевскому. Я знал, что Сталин карту не особенно уважал и поэтому просто по наитию представлял иногда обстановку на фронте.

Я говорю Василевскому — пойдите к Сталину с картой, расскажите, как расположены наши войска, как расположены войска немцев, какая ситуация сложилась на фронте, скажите, что невозможно выполнять эту операцию.

Василевский мне говорит: «Нет, Никита Сергеевич. Я получил приказ. Я не буду с этим вопросом обращаться к Сталину».

Как это ты не будешь. Я ему говорю — прошу, пойдите.

Я знал, что если Сталин будет говорить по телефону то он не видит карту. Будет думать — мы наступаем, а Хрущев не хочет наступать, боится. Я позвонил Сталину. Сталин не подошел к телефону. Подошел Маленков. При этом были Маленков, Микоян.

Я рассказываю Маленкову. Говорю — я хочу говорить со Сталиным.

Маленков обращается к Сталину, но тот говорит — ты сам с ним говори. Вот так и шел разговор: я говорил Маленкову, Маленков передавал Сталину.

У меня и сейчас кипит злоба. Как это можно было 20 шагов не сделать, чтобы подойти к телефону и поговорить с членом Политбюро, с членом Военного совета, который звонит с фронта.

А Сталин не подошел. Он передал через Маленкова — надо продолжать наступление. Вы приняли неправильное решение.

Я говорю — как неправильное?

А мне на это — надо выполнять приказ, идти вперед.

И пошли вперед; наверное дня три или четыре прошло, войска наши были окружены и сотни тысяч, сотни тысяч наших людей погибло. То, о чем я говорю, можно проверить в Генеральном штабе. Можно поднять там карты, отчеты, и вы увидите, сколько немцы взяли в плен наших войск.

Мне Сталин как то говорил — немцы хвастают, что столько они наших взяли. А я ему ответил, что не хвастают, что действительно такое количество силы было там сосредоточено и вся эта сила погибла.

А как теперь Василевский. Сейчас Василевский и Жуков — это два маршала, два свата, потому что сын Василевского женат на дочери Жукова. Я это к тому говорю, что во время войны они очень плохо жили, а теперь эти два маршала — два героя, которые выиграли войну, немцев победили.

Это глупость! А остальные маршалы, генералы, офицеры, солдаты в бирюльки играли? Они кровь проливали, они ум вкладывали в организацию воинских планов и, несмотря на потери, добились разгрома врага и победы советского оружия.

Я помню, раз как то после войны Микоян при мне сказал Сталину — помните, Хрущев нам позвонил и он правильно предлагал, а мы его не выслушали. Я тогда за Микояна испугался.

Я знал, что значит Сталину напомнить этот момент. Он знал, что из-за него погибло столько людей на этом фронте.

Ну, если Жуков говорит, что он Ельню взял, взял, конечно, Жуков, но это деревня, и когда Жуков имел такую власть, он собрал несколько дивизий, а кончилось-то отходом.

О Сталинграде.

Жукова в Сталинграде не было. Как не стыдно человеку после этого печати заявлять, говорить об этом. Командующий Сталинградским фронтом был Еременко, я был членом Военного Совета Сталинградского фронта, я-то знаю, кто был там, а кто не был, Жукова там не было. Правильно здесь говорит т. Москаленко, что нужно не только говорить о завершающем этапе, но нужно говорить и о том времени, когда шли немцы, когда они были на подступах к Сталинграду, а мы знаем какое было положение. Т. Москаленко имеет право говорить об этом, потому что он там командовал, была создана танковая армия, которой командовал Москаленко. Бои, которые были проведены на территории между Доном и Волгой — это изнурительные бои, там были очень продолжительные бои, где было нанесено огромное поражение, и вся эта тягость обрушилась на нашу 62 армию, которая стояла в Сталинграде, и которой командовал маршал Чуйков, и потом, следующий этап — это окружение Сталинграда и немецких войск, и последний, завершающий этап — это разгром окруженных немецких войск. Надо же, товарищи, отдать должное. А тут получается, что сейчас начинают драться за убитого медведя и примазываются к этому медведю те, кто на охоту не ходил. Это унижает, оскорбляет людей, которые хотят правды, которые хотят, чтобы они правду сказали, и чтобы их заслуги не присваивали другим.

Товарищи, один раз Жуков приехал под Сталинград, мы как раз подготавливались к наступлению. Это был один день, он побыл там, уехал. Василевский чаще бывал. Маленков и Василевский были в Сталинграде, были в самое тяжелое время, когда Сталинград был весь в огне, противник пододвинулся к нашему командному пункту. Они, видимо, не верили, что Сталинград продержится, Маленков, Василевский уехали из Сталинграда и мы с Еременко — командующим фронтом остались. Я потом узнал, что они уехали и, видимо, написали Сталину, что Сталинград удержать нельзя. Через несколько дней позвонил Сталин и говорит: «Как вы считаете, Сталинград дня 2–3 продержится?» Я говорю: «продержится больше». «А сколько?» — «Ну, сейчас обстановка такая, что может держаться долго». Тогда он говорит, что нужно, чтобы дня 2–3 продержались, мы организуем удар с Севера. Ну я говорю, что рады мы этому будем. На один день приехал Маленков, а хвастовства много, что мы сталинградцы. Здесь многие генералы сидят, они всегда приветствовали представителя Ставки. Если он привозил боеприпасы, пополнения и другие вещи, без которых воевать нельзя — это другое дело. Если же он приезжал со своим умом, привозил свой ум, то командующие фронтами и армиями меньше всего нуждались в этом продукте, потому что они сами знали, как организовать оборону или наступление. Главное, что их интересовало — это чем бить врага. И, я считаю, это правильным.

А вот Жуков… С Севера был Донской фронт, которым командовал К.К. Рокоссовский (это еще было в составе Сталинградского фронта). Приехали тогда Жуков и Маленков, которых Сталин послал на этот участок, чтобы с Севера разбить левый фланг группировки, окружавшей Сталинград, и соединиться нашим войскам со Сталинградским фронтом с южной стороны с северной группировкой войск.

Чем кончилось это дело? Тут уже командовал сам Жуков. Вы знаете, сколько там полегло людей? Жуков мне потом сам рассказывал — а вы знаете, он грубиян, — «Еду я, а тут же идут солдаты раненые. Обращаюсь к одному и спрашиваю — леворучник? (А тогда, в 1941–1942 гг. гуляло такое слово, и им называли тех, кто был ранен в левую руку).

— И знаешь, что он мне сказал? Да, товарищ генерал, леворучники идут с фронта а те, кому в голову пуля попала, все лежат на переднем крае. И так при этом выругался, что дал как бы мне оплеуху. Я ему говорю: верно сказал, умный солдат, видать. Чем кончилась операция? Я об этом на Пленуме сказал Жукову. Она не имела успеха. А вот теперь получается, что он герой от Сталинграда до Берлина. Это хвастовство.

Когда была окружена группа немцев, завязались тяжелые бои. Когда был Паулюс окружен, то с юга на Сталинградском фронте наступала 51-я армия, потом наступал корпус генерала Вольского, ныне покойного, наступал корпус т. Белова, который сейчас находится здесь в зале, и о чем знает Т.П. Шикин, казак донской, который командовал кавалерийским корпусом и был замечательным командиром. Тогда войска Паулюса окружили, разрезали и разбили. Но если бы нам сам Гитлер не помог, Паулюс бы ушел. Он нашел бы выход вывести войска из Сталинграда, он раздавил бы наши силы и соединился бы со своими силами, которые были на Северном Кавказе, если бы ему не приказали стоять на месте. И вот когда к нему на выручку пришел Манштейн с танковой армией, были тяжелые бои. Если бы к этому времени не подоспел Р.Я. Малиновский с гвардейской армией и не принял бы на себя натиск Манштейна, то по-другому бы развивалась война. Малиновский, я считаю, со своей армией много помог, но тогда и много легло наших войск. А теперь пришел Жуков и будто бы победил. Глупость все это.

Мы знали и чувствовали, что если сейчас не взять в руки Центрального Комитета создание истории войны, то это будет не история, а хвастовство, восхваление генералов, которые подошли сейчас к руководству армией. Вот Жуков это и хотел сделать, стали его рисовать, как вы видели, на коне, въезжающим в Берлин. И нет только копья и змеи, а то прямо тебе — Георгий Победоносец.

Ему нравится такая картина, а художник просто поиздевался над нашим маршалом. Ведь разве можно так, тут не только нет вкуса и меры, а нет и понимания.

Мы сказали, что надо взять в Центральном Комитете, посадить людей, чтобы они взяли карты, чтобы оценили, что это было действительно трудно, чтобы они дали правильное представление потомкам, чтобы можно было оценить операции и использовать в будущих боях, чтобы не допустить повторения ошибок. Решение вынесли, а он себе в штабе группу посадил и они пишут, а мы сейчас по-другому возьмем и сделаем.

Поэтому, товарищи, нельзя так подходить. Жуков зарвался. Вам в докладе, наверно рассказывали. Нельзя в Уставе партии допускать, чтобы командир самодур и несколько солдат было застрелено. Вот случай с этим матросом, контр-адмирал выстрелил потому, что ему помешали матросы, которые гуляли где-тош. И вместо того, чтобы наказать, Жуков сказал — не судить и дал еще ему пенсию. Солдата убили, 20 суток отсидел — это, я считаю, не наказание. Солдата убили, а Жуков отменил наказание. Во время войны судили, если неправильно было применено оружие. Я помню, командир Анасташин застрелил командира танковой бригады в военное время, мы его под суд отдали за это дело, а сейчас мирное время, нужно судить и наказывать. И совершенно не обязательно вытаскивать пистолет и стрелять, а Жуков позволяет это делать.

Нет, товарищи, это не укрепляет дисциплины и не укрепляет нашу армию, а расслабляет. Как может рабочий, крестьянин или служащий перенести это, когда ему донесут, что командир убил его сына. Это можно применять в военное время, когда применялись суровые меры и они были оправданы. А теперь, Жуков говорит это единоначалие, это не единоначалие и не на основе сознания солдата, чтобы он знал, за что борется, а это личное подчинение — я сказал и выполняй мою волю. Товарищи, это правильно, но нужно воспитывать солдат в другом понимании этой дисциплины и подчинения.

О субординации. Это интересная субординация. Гречко, командующий группой войск в Германии, написал отчет, как прошло партийное собрание и как обсуждалось на партийных собраниях решение Пленума о Молотове, Маленкове и Кагановиче. Что же, очень похвально, что Гречко прислал отчет в ЦК. А Жуков делает ему разгон за это. Что тут антипартийного? Причем Жуков нам ничего не сказал об этом. Если бы Жуков был честным человеком, то он поступил бы по другому. Обычно у нас такие документы размножаются и рассылаются всем членам Президиума. Он бы получил этот документ и сказал: товарищи, я считаю действия Гречко неправильными, он нарушает принцип, порядки или субординацию, установленные в армии. Ничего подобного, он ничего не сказал, а молчком, как разбойник, в углу прижал и плечом жмет, чтобы синяков не было. Разве это воспитание? Нет, это не партийный метод воспитания армии, это отрыв от ЦК членов ЦК, а Гречко член Центрального Комитета партии. Это возмутительно.

Вам, видимо, рассказывали и про другие факты. Осенью в Киеве проходило военное учение. Я в это время был в отпуске и сказал, что поеду поохотиться. Но меня привлекала другая охота: на этом учении были все командующие военными округами, мне хотелось с ними встретиться и высказать свои соображения без маршала Жукова. При встрече я им сказал: как же так, только один Гречко прислал отчет. Тимошенко — старый волк, старейший после Буденного маршал, говорит, а субординация? Я говорю: какая субординация, а ЦК? Он отвечает: ЦК далеко, а министр обороны рядом.

Товарищи, разве Центральный Комитет может допустить такое? Разве это мыслимое дело? В Уставе записано, что перед Центральным Комитетом отвечает каждый член партии, независимо от того, какое положение занимает в партии или в государстве. Это Сталин продиктовал. Правильно? Абсолютно правильно. А тут субординация. А если у члена партии есть вопрос, который он хочет сказать Центральному Комитету и не может сказать своему начальнику. Разве таких случаев нет? Есть и будут долго. Есть у нас еще и бюрократизм, и самодурство не только в армии, но и вне армии, даже среди партийных работников. Я тоже к этой категории сколько лет принадлежу, но зазнаваться не надо, самодуры и у нас есть. Надо, чтобы Центральный Комитет мог вмешиваться.

Для чего был создан Главный Военный Совет? Туда входили все члены Президиума, все командующие округами и все командующие флотами. Он был создан для того, чтобы можно было выслушивать командующих о строительстве армии. Начальство на то и есть начальство, чтобы давать указания и не всякое начальство любит, когда говорят подчиненные. Это и в гражданских делах бывает, не только в военных, здесь я никаких анекдотов не выдумываю. Я не хочу вам называть фамилию генерала, потому что речь идет о генерале, который хорошо командовал под Сталинградом. После разгрома немцев был дан обед. Я был на этом обеде. Это было в 64-й армии, которой командовал Шумилов, членом Военного Совета был Сергеевa. Подвыпили по случаю победы над Паулюсом. За одним столиком сидели полковник и генерал и у них завязался спор военного характера. Генерал этот был украинец, по-русски нечисто говорил, и в этом споре, в этом вопросе, видимо, полковник был подкован больше и приводил сильнее аргументы и доводы. И вот, когда у генерала не хватило аргументов, то он сказал полковнику: не забывайтесь. А полковник ответил: есть не забываться, товарищ генерал. (В зале смех.) Это не анекдот, товарищи, это есть субординация — полковник не может быть умнее генерала. Товарищи, это страшное дело и поэтому если такая практика у нас заведется в армии, а она уже заводилась, то тогда ЦК будет связан с армией только через Жукова, а если кто с Жуковым не соглашается, тогда он ему будет говорить: не забывайтесь. А он ему будет отвечать: есть, товарищ маршал, не забываться. И все. Так ЦК будет изолирован от мыслящих людей, которые заботятся об укреплении нашей армии. Разве это можно допустить? Этого нельзя допускать ни в каких звеньях нашей советской, хозяйственной и партийной работы, надо учить людей смелее высказывать свои мысли, надо терпеливо выслушивать их, надо взять все то, что является хорошим, полезным, о чем они говорят, чтобы все лучшее отобрать и обратить его на служение общему делу, на пользу строительства коммунизма.

А Жуков внес предложение ликвидировать Военный Совет. Он сказал: а зачем, у меня есть коллегия. А в коллегии как: а, что, хам! А ему: извиняюсь, товарищ маршал, не подумал.

Если бы мы узаконили эти порядки, а они узаканивались, так это смерть.

Теперь. Ликвидация Военных Советов армий и округов, Военные Советы совещательные, при командующем. Товарищи, у нас члены ЦК, секретари ЦК компартий республик, к примеру, Кириченко или Мухитдинов, они при таком порядке будут в подчинении командующего, кандидат в члены Президиума ЦК тов. Мухитдинов должен тогда будет говорить: есть, товарищ Лучинский (там Лучинский командует). Это, товарищи, просто ужасные вещи. Зачем это нужно? Если вы все эти слагаемые части сложите, то к чему они ведут? К ликвидации партийного влияния, высвобождению от партийной зависимости, от партийного руководства, подчинению личности ему, Жукову.

Товарищи, разве партия может забыть о своей армии, которая столь доблестно сражалась за дело ленинизма? Это немыслимое дело.

Теперь, товарищи, Жуков непорядочный человек. Я вот вам расскажу. Мы обсуждали как-то вопрос о капиталовложениях в атомную промышленность.[262] Атомная промышленность — это удовольствие дорогое, но это оборона, почти сейчас главным образом. Вы знаете, как министры просят, дай ему волю, так он скажет для его министерства все деньги давай. Мы рассмотрели этот вопрос и сказали, что столько-то можем давать, а столько-то не дадим, потому что другим надо дать, потому что оборона это не только водородная бомба, а одновременно с этим нужно развивать и другие отрасли, потому что сама по себе водородная бомба не будет действовать, а нужно, чтобы штаны были, ботинки были, жилье чтобы было, чтобы машины были, чтобы угольная промышленность развивалась, чтобы все было в комплексе здесь сидят квалифицированные товарищи и понимают это дело, поэтому нельзя развивать односторонне, потому что всякое одностороннее развитие является ненормальным.

Жуков произнес речь. Я тогда председательствовал, и мне было просто не по себе. Заседание было широкое. Он маршал Советского Союза, влиятельный человек на военных, Министр обороны, он начал, чтобы на нас оказать давление, так, как это делают в Америке министры обороны, там, если нужны большие деньги, они начинают считать, сколько подводных лодок, сколько бомбардировщиков, — одним словом, пугают. Это мы так и знаем, что скоро бюджет будет рассматриваться, чтобы денег получить. Но это закономерно для капиталистического мира, но среди коммунистов — недопустимое вымогательство. Он произнес такую речь, что я ему говорю — «товарищ Жуков, Вы нарисовали такую картину, что мы только и живем потому, что есть американцы. Зачем же вы так говорите на Президиуме и для всех присутствующих на нем. Я считаю, что это не годится, я считаю это возмутительным».

Второе. Во время переговоров в Лондоне мы внесли свои известные предложения о порядке разоружения. В ответ нам внесли свои известные предложения Соединенные Штаты Америки, Англия, Франция и Канада. Там они поставили задачу — открыть небо, то есть разрешить американским самолетам летать над территорией Советского Союза и производить фотографирование, а мы чтобы летали над их территорией. Это предложение было Эйзенхауэра еще тогда, когда мы встречались с ним в 1955 году в Женеве. Мы тогда же забраковали его. Он меня спросил, как вы относитесь к этому предложению. Я сказал, что Ваше предложение неприемлемо для нас. Он говорит — «Как же это, почему? Вы гражданский человек, Вы не знаете, спросите у Жукова». Я говорю Жукову, он отвечает — «Нам это тоже не интересно». А теперь Жуков написал записку в ЦК о принятии предложения Эйзенхауэра.[263] Меня немного резануло. Но у нас есть такой закон — раз член Президиума написал предложение, мы его размножаем и рассылаем всем членам Президиума. Мы стали обсуждать это предложение. Этот вопрос относился к т. Громыко, это вопрос дипломатический, поэтому, какой черт его толкал в спину раньше других лезть в воду, не узнав броду. Стали обсуждать, выступали все, Ворошилов горячо выступил, все разбили Жукова. С того времени прошло не больше двух месяцев, он говорил — «товарищи, нам нужно принять предложение Эйзенхауэра, они сами этого предложения не примут». А если примут? Нельзя же рассчитывать на дураков в политике. Мы тогда потеряем доверие, какие же мы тогда будем руководители? Надо, чтобы мы имели доверие даже у наших врагов. А если они примут предложение, говорит тов. Жуков, нам тоже выгодно, мы будем знать, какие у них где объекты, заводы, точки. Я говорю — и нам не надо летать над их территорией и они пусть не летают, давайте мы проводить свою политику, которую мы проводим. Самая мудрая политика — войны мы не хотим, но не позволим спровоцировать себя, а если нападут — дадим в зубы.

Разбили его. И как это может маршал, член Президиума, Министр обороны один раз говорить — нас разобьют, а другой раз — сел на коня и говорит — всех я разобью.

Следовательно, если он внес предложение, то хотел оказать на нас давление, чтобы мы приняли это предложение. А он чепуху городит.

Или посмотреть такое дело.

Жуков говорит, начальником Комитета госбезопасности надо назначить военного человека и чтобы Комитет госбезопасности был при Министерстве обороны.

Я говорю — это политический работник, только действует другими методами — политический работник действует методами партийного воздействия, а начальник госбезопасности более острыми средствами. Ведь это защита нашей политики. Всегда это было в руках партии и никому это оружие нельзя отдавать.

Назначить военного? Но Серов военный. Он окончил Академию Генерального Генерального штаба по факультету разведки. Одним словом, дело конечно не в том, военный или не военный Серов. Жукова интересовало, чтобы этот орган был у него в кармане. Когда прислушаешься к нему, то поймешь, что тут мы не хотели спугнуть птицу, так как неизвестно, куда она рванется. Тут нельзя было быть олухом.

Я говорю — надо слушать, чтобы выяснить, что же дальше будет.

Военные советы округов ликвидировать, Главный военный совет ликвидировать, Госбезопасность — у Жукова, Министерство внутренних дел — у Жукова. Тогда он скажет — лучше всего Центральному Комитету примкнуть к Министерству обороны, я вас защищать буду, и вам будет спокойно. (Шум, смех в зале.)

И вдруг мы еще о чем узнаем? Уже в последние дни пребывания Жукова в Югославии, приходит в ЦК генерал Мамсуров. Это хороший генерал, волевой, родословная у него хорошая — старые большевики его родители. Это советский генерал и коммунист. Приходит он в ЦК и говорит: «Я хотел бы поговорить. Я получил новое назначение, но я еще ни разу не получал назначения, которое бы ЦК не утверждал. А тут меня в ЦК не утвердили, а мне сказали, что о деле, которое я буду организовывать должны знать только Жуков, Штеменко и я».

Знает об этом ЦК или нет?

Какое же задание ему дали? Ему дали задание организовать диверсионную школу, в которой 7 лет будут учиться. Солдат на всем готовом будет получать 700 рублей жалованья, сержант на всем готовом — 1000 рублей, офицер еще больше. Расположить эту школу предполагалось около Тамбова.

Мы инженеров учим 4,5–5 лет. А тут, чтобы диверсию организовать, надо 7 лет учить.

Мы вызвали Штеменко. Штеменко — генерал подмоченный. Когда Берия арестовывали, мы его сняли с работы, потому что Штеменко всегда был осведомителем Берия. Он лично ему сообщал о маршалах, генералах, офицерах и не один, а много пострадало от этого в результате доносов этого Штеменко.

Мы его судить не стали, но сказали: уберись из Москвы. Но Жуков его взял и назначил начальником контрразведки. Ну, знаете-ли, у лысого начнут волосы шевелиться. Мы вызвали Штеменко, доложите. Но что он мог сказать? Я, говорит, получил задание от маршала. Но ты член партии, почему Мамсуров получил задание и пришел в Центральный Комитет, почему ты не пришел? Я считал, что раз приказал маршал, я и сделал. — Но почему 7 лет — Мы хотели подготовить так, чтобы они знали в совершенстве язык, куда будет он заброшен, чтобы затем он там ждал сигнала, когда ему действовать. Я считаю, товарищи, что это глупость. Здесь сидят люди разной национальности. Даже, если взять русского, разные русские, с разным акцентом. Я Булганина знаю с 1930 г., а если заговоришь, то скажешь, ты из Горького? Да, из Горького, он окает, а если взять курского, орловского, они акают. А что, через 7 лет они заговорят Черчилем, и что англичане не могли бы различить русского? Не в обиду будет сказано, пользуясь отсутствием Анастаса Ивановича Микояна, но кто может сказать, что Анастас Иванович не армянин? Да ему и не надо маскироваться, мы его уважаем как армянина, как члена партии и как своего друга. Как-то я встретил старообрядца, когда освободили Черновцы. Ну, знаете, сразу узнал — курский. Я говорю, откуда? Да, вы знаете, меня выселили, но в том селе, где румыны, возьмите его. Я говорю, а что? Там теща моя осталась. Ну сразу вижу, курский.

Мы спросили Жукова, зачем он это делал. Он сказал: «Я делал потому, что есть такие школы при армии, а я хотел всех собрать». Все командующие сказали, что при округах как были эти школы, так и есть. Но и сейчас правды не сказал Жуков, для чего эта школа. Знаете, как говорится, чужая душа — потемки. Но мы, руководители, и не должны на это ссылаться. Если нужно, ты прийди в ЦК, скажи, мы рассмотрим, утвердим. Но, если от нас в тайне делается, значит против нас. Мы, товарищи, этого в печати публиковать не будем, вы в докладах не ссылайтесь на это, это я говорю только для актива.

Мы критиковали Жукова. Сейчас наша армия, конечно, оснащена оружием хорошим, первоклассным оружием, как артиллерией, ручным оружием, также самолетами и прочим оружием. Но бывают переходные этапы. Техника сейчас дала большие возможности для перевооружения нашей армии.

Мы сейчас находимся на такой стадии научного и технического развития, когда авиация просится на отходную, потому что сейчас, например, межконтинентальная ракета за несколько минут преодолевает несколько тысяч километров. Прицельность первой ракеты, которую мы пустили, получили в заданный квадрат. Прицельность второй ракеты еще лучше, а если дальше начнем пускать, получим еще лучшую Прицельность, так как техника совершенствуется. (Аплодисменты.)

Если с нашей территории обстреливать этими ракетами, то мы можем поражать всю Европу. Первую ракету мы послали на близкое расстояние и, как я уже сказал, Прицельность получили в заданный квадрат. За это наших ученых, инженеров, мало расцеловать. (Продолжительные аплодисменты.)